Гипербола (греч. hyperbole - преувеличение) - вид тропа 1 , сводящийся к преувеличению свойств, особенностей предметов, явлений с целью усиления выразительности и образности художественной речи. Например:

И полусонным стрелкам лень

Ворочаться на циферблате,

И дольше века длится день

И не кончается объятье.

(Б.Л. Пастернак. Единственные дни; здесь и далее курсив мой. - B.C.)

В выделенных строках содержатся гиперболы, что называется, в чистом виде. Каждый знает, что длительность дня - величина конечная и переменная в физическом и психологическом планах, т.е. зависит от времени года, месяца, а также от настроения, наполненности теми или иными событиями, переживаниями. В цитируемом стихотворении поэт говорит о тех зимних днях, когда солнце поворачивает на лето, меняется настроение, особо ощущается и само время. Всего два гиперболизирующих слова: "дольше века", но как глубоко, образно они передают душевное состояние поэта, его завороженность самой длительностью времени, а возвратный глагол кончаться в отрицательной форме передает бесконечность любви.

Как литературный прием гипербола подчеркивает субъективность создаваемого образа, его нарочитую условность. Но наряду с этим в гиперболе сохраняется связь с действительностью: в основе гиперболизации лежит оценка художественных явлений (образов), имеющих свой аналог (референт) в первичной реальности. Художник как бы возводит изображаемые явления в превосходную степень, крупно масштабирует их; он не обманывает читателей, а создает для них мир смещенных пропорций, преувеличенных страстей, заражает их этим миром, вызывая реакцию доверия. Это стимулирует воображение, заставляет обратить внимание на выделяемые особенности явлений, высвечивает черты характера литературных героев. Гоголь пишет, что на сыновьях Тараса Бульбы были "шаровары шириною в Черное море, с тысячью складок и со сборами... " ("Тарас Бульба".) А другой его герой, Иван Никифорович, носил "шаровары в таких широких складках, что если бы раздуть их, то в них можно бы поместить весь двор с амбарами и строениями" ("Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем"). Гипербола по определению есть превышение нормы (предполагается, что читатель знает норму и в состоянии оценить эстетическую меру отхода от нее).

Гипербола - художественный вымысел, но не ложь в привычном смысле. Основа гиперболы предметная, реальная. У А.А. Потебни есть тезис: "Ложь относится к гиперболе, как ирония к комизму" 2 . Иными словами, ложь может быть элементом, усиливающим гиперболизацию, придающим ей особый эстетический шарм. Простая ложь, вранье - чистая выдумка. Относительно нее чеховский герой сказал бы: "Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда" ("Письмо к ученому соседу"). Гипербола, образно говоря, есть та величина, на которую художник в своем воображении отходит от нормы, не теряя ее из виду. В рассказе Чехова "Сельские эскулапы" дается портрет фельдшера Глеба Глебыча, "не умывавшегося и не чесавшегося со дня своего рождения", Допуская возможность такой неаккуратности, нечистоплотности (и в этом смысле отходя от правды), писатель создает комическую и, если хотите, сатирическую сценку. Гипербола здесь налицо. А ложь? Если она и присутствует, то в качестве "момента истины", о котором нельзя сказать, что "этого не может быть никогда". Таким образом, основное отличие гиперболы от лжи в том, что, гиперболизируя, художник усиливает нечто реально существующее; а во лжи, кроме выдумки, ничего нет. В литературе выразительны и гипербола, и ложь. Нельзя согласиться с мыслью Потебни о том, что ложь не увлекает 3 . Разве не интересно врет барон Мюнхгаузен, когда, например, рассказывает о том, как вытащил самого себя за волосы из болота? Или гоголевский персонаж, утверждавший, что "Луна ведь обыкновенно делается в Гамбурге; и прескверно делается... Делает ее хромой бочар, и видно, что дурак, никакого

стр. 76


--------------------------------------------------------------------------------

понятия не имеет о Луне" ("Записки сумасшедшего"). Лжет и Хлестаков в гоголевском "Ревизоре", да так, что приходит от этого в состояние экстаза, его прямо-таки распирает от восторга, в его речах - ложь вперемежку с былью, и противоречие создаваемого автопортрета с реальностью (о которой он иногда проговаривается) порождает комизм. Вообще, когда, по словам Крылова, к былям небылицы прилагаются то ли ради хвастовства, то ли затем, чтобы просто поразить воображение собеседника, быль принимает гиперболизированную форму. Как хвастается крыловский Лжец:

Вот в Риме, например, я видел огурец:

Ах, мой Творец!

И по сию не вспомнюсь пору!

Поверишь ли? ну, право, был он с гору.

К такому приему часто прибегают в рекламных или пропагандистских текстах. Читаем у В.В. Маяковского: "От игр от этих стихают дети. / Без этих игр ребенок - тигр" (Реклама. Резинотрест); "Нами оставляются от старого мира / Только папиросы "Ира"" (Реклама. Моссельпром).

Выдающимся примером гиперболического стиля может служить речь свахи в комедии А.Н. Островского "Свои люди - сочтемся!". Устинья Наумовна в обхождении со своими клиентами пользовалась богатым набором эпитетов: серебряные, изумрудные, "бралиянтовые", жемчужные, яхонтовые.

Хотя гиперболизированное изображение реальности рассчитано не на буквальное понимание, преувеличение не может быть бесконечным - в высокохудожественном творчестве всегда ощущается эстетическая мера. Как в словах Бориса Годунова из одноименной трагедии Пушкина, обращенных к Шуйскому:

Послушай, князь: взять меры сей же час;

Чтоб от Литвы Россия оградилась

Заставами; чтоб ни одна душа

Не перешла за эту грань; чтоб заяц

Не прибежал из Польши к нам; чтоб ворон

Не прилетел из Кракова...

Растущая обеспокоенность героя за судьбу верховной власти передается здесь градацией гиперболических фигур (чтоб ни одна душа не перешла, чтоб заяц не прибежал, чтоб ворон не прилетел}.

А вот образец "перебора" в гиперболах из стихотворения И.И. Дмитриева "Ермак": "Но ты, великий человек, / Пойдешь в ряду с полубогами / Из рода в род, из века в век; / И славы луч твоей затмится, / Когда померкнет солнца свет..."

О чувстве меры при пользовании гиперболами еще в I в.н.э. писал анонимный автор сочинения "О возвышенном" (сложилась традиция приписывать авторство Псевдо-Лонгину):

"...ведь стоит лишь немного нарушить установленную границу, как гипербола исчезает, ослабевает напряжение, создается впечатление, совершенно противоположное тому, к которому стремился автор" 4 .

Однако в художественной литературе есть жанры, сутью которых является как раз утрирование черт оригинала. Таковы пародии, в особенности жанровые и стилевые (напр., "Новый Стерн" А.А. Шаховского, где высмеивался сентиментальный стиль Н.М. Карамзина и его последователей), эпиграммы ("Полумилорд, полукупец..." Пушкина и др.).

Создаваемое с помощью гипербол подчеркнуто условное изображение реальности отражает особое эмоциональное состояние автора, по выражению Потебни, "опьянение чувствами, мешающее видеть вещи в их настоящих размерах" 5 . Истоки гиперболы в самой природе человека. На заре человечества это "опьянение чувствами" порождено беззащитностью людей перед силами природы, их слабостью. Еще древнегреческий исследователь Деметрий (ок. I в.н.э.) писал: "Всякая гипербола имеет дело с невероятным [в действительности]" 6 . В первобытную эпоху гиперболизация непонятных человеку сил природы, а затем и общества, становится характерной особенностью мировоззренческих схем и искусства. Ею пронизаны мифология, фольклор, древняя литература. В более позднее время гиперболизация как "опьянение чувствами" становится одним из приемов описания героического, трагического, романтического поведения (мироощущения).

Гиперболы традиционно используются при описании силы богатыря в фольклоре:

...И начал он с осью похаживать,

И начал осью помахивать:

Куда махнет, туда улица,

А повернется - да переулочек...

(Былина "Василий Буслаевич")

Язык гиперболы характерен для классицизма:

На Галла стал ногой Суворов,

И горы треснули под ним.

(Г.Р. Державин. На переход Альпийских гор.) "Излишества" в выражении чувств традиционны для обращений к царствующим особам или к другим вышестоящим на лест-

стр. 77


--------------------------------------------------------------------------------

нице общественной иерархии. Ломоносов, воспевающий в своей оде "тишину" (мир), все же превыше ее ставит императрицу, следуя жанровому канону:

Великое светило миру,

Блистая с вечной высоты

На бисер, злато и порфиру,

На все земные красоты,

Во все страны свой взор возводит,

Но краше в свете не находит

Елизаветы и тебя.

Ты кроме той всего превыше;

Душа ея зефира тише,

И зрак прекраснее рая.

("Ода на день восшествия на Всеросс. престол... Елисаветы Петровны, 1747 г.")

К гиперболе относится оборот речи, именуемый pluralis majestatis (лат. - множественное возвеличение), т.е. употребление множественного числа применительно к самому себе. Этот оборот - клише многих официальных речей, документов, как в манифесте императора всероссийского, начинавшегося словами:

"Божией Милостью Мы, Николай II..." Используется он и в художественных произведениях для характеристики персонажей, отождествляющих свое "я" с "мы" (коллективом, сословием, классом или даже государством). В "Борисе Годунове" Пушкина Самозванец обращается к толпе русских:

Благодарим Донское наше войско!

Мы ведаем, что ныне казаки

Неправедно притеснены, гонимы;

Но если Бог поможет нам вступить

На трон отцов, то мы по старине

Пожалуем наш верный вольный Дон.

Играя роль царя, Самозванец упивается ею. Чувствуется, что местоимение "мы" ласкает его слух. В подобном ключе в пушкинской "Капитанской дочке" о собственной персоне рассуждает Пугачев. Принимая от Савельича бумагу с "реестром барскому добру, раскраденному злодеями", он долго ее рассматривает, а потом говорит: "Что ты так мудрено пишешь?.. Наши светлые очи не могут тут ничего разобрать. Где мой обер-секретарь?". Обер-секретарь здесь под стать нашим светлым очам.

В пьесе Островского "Свои люди - сочтемся! " богатый купец Самсон Силыч Большов тоже говорит о себе во множественном числе, подчеркивая свой реальный вес в семье. Единолично решив выдать дочь замуж за приказчика, он объявляет об этом в такой форме: "...Положили мы, еще при жизни своей, отдать в замужество единственную дочь нашу, и в рассуждении приданого тоже можем надеяться, что она не острамит нашего капитала и происхождения, а равномерно и перед другими прочими". Конечно, это в его устах "высокий штиль", для особо торжественных случаев, что оценила сваха Устинья Наумовна: "Ишь ведь, как сладко рассказывает, бралиянтовый".

Гиперболой можно передать чувства гнева: "Я волком бы выгрыз бюрократизм..." (Маяковский. Стихи о советском паспорте), печали: "...Родная земля! / Назови мне такую обитель, / Я такого угла не видал, / Где бы сеятель твой и хранитель, / Где бы русский мужик не стонал?" (Некрасов. Размышления у парадного подъезда). С помощью гиперболы художник подчеркивает не только силу своих чувств, но и значительность явлений (событий), ценность каких-то отдельных вещей, их свойства, размеры, цвет и др. Упомянутый выше Деметрий отмечал незаменимость гиперболы, если нужно "сказать нечто высокое" и "возвысить незначительное" 7 . Экспрессия образа в гиперболе нередко достигается неожиданным сближением совершенно разнородных, контрастных предметов, явлений: "Берет - как бомбу, берет - как ежа, / как бритву обоюдоострую, / берет, как гремучую в 20 жал / змею двухметроворостую" (Маяковский. Стихи о советском паспорте).

Как и другие тропы, авторская гипербола играет всеми красками в контексте художественного произведения, где она часто употребляется наряду с гиперболами - "перекати-поле", давно живущими вне своего первичного контекста, ставшими устойчивыми, крылатыми выражениями: Ax! Злые языки страшнее пистолета; Сильнее кошки зверя нет; Сто раз вам повторять!; У страха глаза велики; Век не забуду; Ума палата; Мильон терзаний; Видимо-невидимо; Провалиться мне на месте; Семь пятниц на неделе.

Гиперболы могут быть выражены различными частями речи: существительным: "И сосна до звезды достает..." (О.Э. Мандельштам. За грядущую доблесть грядущих веков...); числительным: "Тысячи сортов шляпок, платьев, платков - пестрых, легких... ослепят хоть кого на Невском проспекте" (Гоголь. Невский проспект); прилагательным:

"Хозяйство Пульхерии Ивановны состояло

стр. 78


--------------------------------------------------------------------------------

в... солении, сушении, варении бесчисленного множества фруктов и растений" (Гоголь. Старосветские помещики); местоименным прилагательным: "Здесь вы встретите усы чудные, никаким пером, никакою кистью не изобразимые..." (там же) и др. Как и другие тропы, они могут быть простыми и развернутыми, выраженными несколькими фразами.

В художественной речи тропы нередко совмещаются друг с другом, что, с одной стороны, обогащает стилистику произведения, а с другой - порождает возможность неоднозначного толкования тех или иных тропов, а потому трудности с их определением. И особенно часто вплетена в другие тропы именно гипербола (на этом основании некоторые исследователи даже отказывают ей в самостоятельности), лишь ее видовые отличия (лат. differentia specifica) позволяют вычленить ее. Приведем несколько примеров такого совмещения тропов. Гипербола - сравнение: "На вид-то я худой, болезненный, а силы у меня словно у быка..." (Чехов. Пересолил). Гипербола - метафора: "Изводишь единого слова ради / тысячи тонн словесной руды" (Маяковский. Разговор с фининспектором о поэзии). Гипербола - ирония: "Вот новый Геркулес, со всей собравшись силой, / что только было в нем, / отнес полчерепа медведю топором..." (Крылов. Крестьянин и работник).

Гиперболой "наоборот" можно назвать литоту (греч. litotes - малость, умеренность) - нарочитое преуменьшение или смягчение свойств, признаков, значений каких-либо предметов, явлений с целью усиления эмоционального воздействия, в частности выражения авторской оценки:

Мой Марихен так уж мал, так уж мал,

Что из крыльев комаришки

Сделал две себе манишки

И - в крахмал...

(К.С. Аксаков. Мой Марихен так уж мал, так уж мал...)

Основное, что сближает литоту и гиперболу, - "чрезмерность" (псевдо- Лонгин). Поэтому иногда литота рассматривается в качестве разновидности гиперболы. Литота также есть способ создания субъективно-оценочного образа с помощью "чувственных излишеств", и в этом ее выразительность. С помощью литоты художник в состоянии передать и лирическое настроение, безраздельное упоение одним чувством:

Только в мире и есть, что тенистый

Дремлющих кленов шатер.

Только в мире и есть, что лучистый

Детски задумчивый взор,

Только в мире и есть,что душистый

Милой головки убор,

Только в мире и есть этот чистый

Влево бегущий пробор.

(Фет. Только в мире и есть, что тенистый...)

Литотой передан комический восторг басенного героя, не заметившего слона: "Какие крохотны коровки! / Есть, право, менее булавочной головки!" (Крылов. Любопытный). К этому приему часто прибегают в социальной сатире: "Одному - бублик, другому - дырка от бублика. / Это и есть демократическая республика" (Маяковский. Мистерия-буфф). Литота вносит экспрессию в описание: "Сам он съежился, сгорбился, сузился... Его чемоданы, узлы и картонки съежились, поморщились..." (Чехов. Толстый и тонкий). А герой комедии Грибоедова с помощью литоты утонченно льстит богатой барыне: "Ваш шпиц - прелестный шпиц, не более наперстка, /Я гладил все его; как шелковая шерстка" ("Горе от ума"). Некоторые литоты стали устойчивыми выражениями: мальчик с пальчик; мужичок с ноготок/Дюймовочка; небо с овчинку; из последней мочи; это дело - раз плюнуть; шататься как тень; ни кола ни двора.

Литоты, как и гиперболы, часто сопрягаются с другими тропами в едином сложном тропе. Например: литота - ирония: "Люблю их ножки; только вряд / Найдете вы в России целой / Три пары стройных женских ног..." (Пушкин. Евгений Онегин); литота - сравнение: "Тени вечера волоса тоньше / За деревьями тянутся вдоль" (Пастернак. Тени вечера волоса тоньше...).

Потебня предложил различать транзитивные и рефлексивные литоты. Если говорящий (повествователь, лирический субъект, персонаж) рассуждает о другом лице, умаляя его, можно говорить о транзитивной, переходной (лат. transitus - переход) литоте: "Это небольшое подобие человека копалось, корпело, писало и, наконец, состряпало такую бумагу..." (Гоголь. Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем). Транзитивная литота - эффективное средство передачи презрительного отношения к кому-либо или чему-либо. Если же субъект занимается самоуничижением, преуменьшает какие-либо

стр. 79


--------------------------------------------------------------------------------

свои особенности, речь идет о рефлексивной (лат. reflexio - самоанализ) литоте: "Но все-таки простите меня, батюшка, насекомого еле видимого, если я осмеливаюсь опровергнуть..." (Чехов. Письмо к ученому соседу).

Очевидно, это деление можно распространить и на гиперболы. С помощью транзитивной гиперболы - сравнения Некрасов описывает красоту русских крестьянок:

Их разве слепой не заметит,

А зрячий о них говорит:

"Пройдет - словно солнце осветит!

Посмотрит - рублем подарит!"

("Мороз, Красный нос")

У И. Северянина находим колоритную рефлексивную гиперболу:

Я, гений Игорь Северянин,

Своей победой упоен:

Я повсеградно оэкранен!

Я повсесердно утвержден!

("Эпилог")

Для изображения динамики предмета писатели нередко сочетают контрастные тропы - гиперболу и литоту, которые, дополняя друг друга, усиливают общее впечатление. Такое сочетание характерно для стиля "Мертвых душ": "Положим, например, существует канцелярия <...> а в канцелярии <...> правитель канцелярии. Прошу посмотреть на него, когда он сидит среди своих подчиненных, - да просто от страха и слова не выговоришь! Гордость и благородство, и уж чего не выражает лицо его? Просто бери кисть, да и рисуй: Прометей, решительный Прометей! высматривает орлом, выступает плавно, мерно. Тот же самый орел, как только вышел из комнаты и приближается к кабинету своего начальника, куропаткой такой спешит с бумагами под мышкой, что мочи нет. В обществе и на вечеринке, будь все небольшого чина, Прометей так и останется Прометеем, а чуть немного повыше его, с Прометеем сделается такое превращение, какого и Овидий не выдумает: муха, меньше даже мухи, уничтожился в песчинку!" (В целом же это усложненный троп, в котором гипербола и литота вплетены в сравнение.)

При изображении речевого поведения персонажей, в особенности комических, часто одновременно используются рефлексивная литота и транзитивная гипербола. Вспомним, например, общение Чичикова с губернскими чиновниками. "В разговорах с сими властителями" Павел Иванович "очень искусно умел польстить каждому": "губернатору намекнул, что в его губернию въезжаешь, как в рай...". Вице-губернатору и председателю палаты "сказал даже ошибкою два раза "ваше превосходительство", что очень им понравилось". О себе же Павел Иванович говорил "с заметной скромностью": "...незначащий червь мира сего..."

Любопытный исторический факт, имеющий прямое отношение к теме статьи, приводит Г.В. Плеханов. Во время Великой французской революции, когда рушились феодальные устои Франции, начали меняться и формы обращения людей друг к другу. В парижских журналах печатались статьи, призывавшие выбросить из языка галантные взаимные уверения "в уважении, в преданности, в покорности". Было предложено "забыть, исключить из ...словаря фразы или выражения вроде: "честь имею", "вы сделаете мне честь" и т.п.". Осуждались эпистолярные формулы типа: "ваш покорнейший слуга", "ваш всенижайший слуга", поскольку "все такие выражения унаследованы от старого порядка, недостойны свободного человека". Было предложено заканчивать письма так: "остаюсь вашим согражданином", или: "вашим братом", или: "вашим товарищем", или, наконец, "вашим равным" 8 . Словом, гиперболы и литоты не выдумка художников, за ними - объективные социальные отношения, самоощущение, самооценка человека, его место в обществе и государстве.


--------------------------------------------------------------------------------

1 В статье пойдет речь о так называемой речевой гиперболе, т.е. разновидности художественного иносказания, но не о предметных гиперболах (сюжетной - например, в пьесе Н.В. Гоголя "Женитьба" или в рассказе А.П. Чехова "Смерть чиновника"; или гиперболе портрета - например, русских богатырей в былинах; Гаргантюа в романе Ф. Рабле "Гаргантюа и Пантагрюэль").

2 Потебня А.А. Из записок по теории словесности // Потебня А.А. Теоретическая поэтика. М., 1990. С.259.

3 Там же. С. 254.

4 О возвышенном. М.; Л., 1966. С. 67.

5 Потебня А.А. Указ. соч. С. 254.

6 Дeмeтpий. О стиле // Античные риторики. М., 1978. С. 264.

7 Там же. С. 258.

8 См.: Плеханов Г.В. Французская драматическая литература и французская живопись XVIII века с точки зрения социологии //Плеханов Г.В. Литература и эстетика. М., 1958. Т. 1. С. 95.

стр. 80