"Учебная книга" Н.И.Греча до середины 1832 г. оставалась единственным учебником словесности, где говорилось о Пушкине. Причем исключительно как поэте(1). И это понятно.

Второе издание "Книги" Греча (СПб., 1830) имело цензурное разрешение от 28 октября 1829 г., т.е. на тот день она была уже полностью подготовлена к печати. Пушкин-драматург открылся читателям только спустя год, а Пушкин- прозаик - еще через год.

"Борис Годунов" увидел свет в декабре 1830 г. До этого времени были опубликованы лишь четыре из него сцены: "Ночь. Келья в Чудовом монастыре" ("Московский вестник", 1827. N1), "Граница литовская" ("Северные цветы на 1828 год") и две первые - "Кремлевские палаты" и "Красная площадь" ("Денница. Альманах на 1830 год"). В декабре 1831 г. появляется "Пир во время чумы" ("Альциона. Альманах на 1832 год") и "Моцарт и Сальери" ("Северные цветы на 1832 год"),

стр. 10


--------------------------------------------------------------------------------

которая была также представлена публике 27 января и 1 февраля 1832 г. (на сцене Большого театра в Петербурге).

"Повести покойного Ивана Петровича Белкина" вышли в октябре 1831 г. Ранее Пушкин обнародовал из своих прозаических сочинений лишь отрывки из незавершенного "исторического романа", которому впоследствии издатели дали название "Арап Петра Великого": IV главу в "Северных цветах на 1829 год" (неполностью) и часть III главы в "Литературной газете" (1830, N13, 1 марта).

Публикации "Бориса Годунова", "Повестей Белкина", "Моцарта и Сальери", а также представление последней еще и на сцене не остались незамеченными, и уже в первом учебнике, вышедшем после "Книг" Греча, Пушкин упоминается как в ряду отечественных прозаиков, так и среди наших драматургов. Это был "Краткий курс словесности, приспособленный к прозаическим сочинениям" (СПб., 1832. Цензурн. разр. от 18 апреля), составленный известным тогда критиком и педагогом Василием Тимофеевичем Плаксиным (1796?1869).

К творчеству Пушкина-прозаика Плаксин обращается в разделе "Исторические сочинения" в параграфе, посвященном "писателям Повестей"; Пушкин-драматург отмечен в разделе "Разговоры".

Плаксин относит повести к "историческим сочинениям" не случайно, имея на то веские основания. В то время это действительно был жанр преимущественно исторического повествования, и "лучшие повести у нас", о которых говорит Плаксин, основывались на реальных событиях прошлых лет или старинных преданиях, а также на собственных воспоминаниях самих авторов, что тоже по- своему имело "исторический" характер.

Проза Пушкина рассматривается Плаксиным в контексте исторического развития жанра и языка отечественной прозы. Обзор наших "лучших повестей" он начинает с произведений М.М.Хераскова, которые, "хотя устарели относительно слога.., но в свое время ? имели большое влияние". Потом называет повести Н.М.Карамзина: "Наталья Боярская дочь", "Бедная Лиза", "Остров Борнгольм", "Марфа Посадница", "Сьерра-Леоне", включив в общий список и две его сказки - "Прекрасная Царевна и счастливый Карла" и "Дремучий лес"(2), - отметив при этом, что все они "составляют богатство нашей повествовательной отрасли словесности", а "отличительными чертами" их являются "живой, легкий, прелестный слог, нежные чувствования сердца". Укажет Плаксин и на "общий, - с его точки зрения, - недостаток Карамзина", который "состоит в том, что его Герои не имеют народности (т.е. национального своеобразия, не соответствуют своему "времени" и "месту", где происходили описываемые события. - А.К.), что мыслят и чувствуют умом и сердцем сочинителя"(3).

Здесь Плаксин впервые в учебной литературе при оценке произведений прибегает к критерию народности, важнейшему показателю художественной ценности, открытому романтиками и тогда же введенному в критику и литературоведение. Именно этого качества не находит он в повестях Карамзина, отдавая приоритет "Марьиной роще" В.А.Жуковского, видя в ней "первую" у нас "народную повесть, хотя не доведенную еще до совершенной народности.." (145).

Затем Плаксин переходит к "современным молодым писателям", "многие" из которых "с успехом занимались повестями". Он выделяет, не называя по имени их "сочинителя", "Вечера на хуторе близ Диканьки". Они, скажет Плаксин, "имеют довольно легкий рассказ, но в них видны усилия сочинителя казаться забавным, и нет истинно Малороссийской простоты, каковой требует содержание оных". "Вечерам" были прямо противопоставлены, "гораздо удачнее" рассказанные, "легкие повести, известные под именем Ивана Петровича Белкина, изданные Пушкиным" (145).

Говоря о Пушкине лишь как "издателе" этих повестей, Плаксин исходил из самого заглавия "изданной" книги, строго следуя тому, что было обозначено на ее обложке-титуле. Скрыв свое имя под маской "издателя", Пушкин тем самым многих тогда ввел в заблуждение относительно подлинного сочинителя, "изданных" им "Повестей покойного Ивана Петровича Белкина". Среди сомневающихся в авторстве Пушкина находился тогда и молодой В.Г.Белинский. Так, отзываясь на второе (!) их издание (СПб.,

стр. 11


--------------------------------------------------------------------------------

1834), он в феврале 1835 г. пишет: "Вот передо мною лежат "Повести", изданные Пушкиным: неужели Пушкиным же и написанные?.. Правда, эти повести занимательны, их нельзя читать без удовольствия.., но они не художественные создания"(4).

Позиция Плаксина в этом вопросе достаточно противоречива. С одной стороны, он вроде бы явно поддается на эту мистификацию и недвусмысленно относит к "молодым писателям" как раз Ивана Петровича Белкина, считая его автором повестей, "изданных Пушкиным". Именно его, что следует из дальнейших рассуждений Плаксина, так же, как и автора "Вечеров", да и вообще всех "молодых писателей", "далеко? превзошел сочинитель.., известный под именем Марлинского. Во всех его творениях видна какая-то непостижимая легкость вымыслов; он открывает в сердце человеческом какие- то новые, ему только знакомые, но для всякого понятные, движения; в изображениях при всей подробности весьма занимателен" (145?146).

С другой стороны, Плаксин чувствует, что язык "Повестей Белкина" явно пушкинский, и потому на этом, как говорится, уровне сравнивает Марлинского не с никому неизвестным дотоле Белкиным, а непосредственно с Пушкиным. И здесь о каком-либо превосходстве Марлинского уже нет и речи. "Относительно языка, - замечает Плаксин, - он стоит между Жуковским и Пушкиным: первый творит язык какой-то новый, всегда возвышенный, часто таинственный, как его мысли; второй разработывает язык народный, знакомя нас с известными, но забытыми выражениями; а Марлинский творит, подобно Жуковскому, и столь же легок, столь же понятен, как Пушкин. Впрочем, и он иногда напоминает нам старинные поговорки". И подытоживает: "Пушкин легче, Марлинский сильнее" (146), - имея в виду именно язык художественного их повествования.

Таким образом, в "Кратком курсе" Плаксина Пушкин-прозаик предстает как издатель "Повестей Белкина" и одновременно как их художественный редактор- соавтор, который, литературно "обрабатывая" "сказки и побасенки"(5), услышанные им от Ивана Петровича Белкина, "разработывал язык народный", язык нашей новой повествовательной прозы. (О вкладе Пушкина в отечественную "повествовательную поэзию" Плаксин будет говорить в другом своем учебнике словесности.) И если по части "легкости вымыслов" Пушкин уступает Марлинскому при всем том, что оба "творят" одинаково "легко" и "понятно" (хотя Марлинский, "подобно Жуковскому", в чем-то даже и непонятен, "таинственен"), то "относительно языка" Пушкин существенно отличается и от Жуковского, и от Марлинского своей "народностью" и можно сказать - повествовательной прозрачностью ("легкостью"), в то время как язык Жуковского "возвышеннее" и "таинственнее", а Марлинского - "сильнее".

Как драматург в "Кратком курсе" Плаксина Пушкин упоминается среди авторов образцовых "разговоров". Плаксин не касается драмы как рода поэзии, но, рассматривая формы "прозаических сочинений", в отдельный раздел выделяет "Разговоры", показывая, что они бывают "философическими, религиозными, историческими, общежительными" и "собственно литературными" (177). К послед-ним принадлежали и "драматические". К "лучшим" из них он относит "разговоры? Фонвизина, Крылова, Загоскина, Кокошина, Грибоедова, Хмельницкого, Шаховского и Пушкина (Моцарт и Сальери)" (182). Пушкин стоит последним не случайно - как начинающий сочинитель "драматических разговоров".

Почему Плаксин останавливается на "Моцарте и Сальери", а не "Борисе Годунове", который был опубликован годом раньше, тем более, что в разделе "Ученые сочинения" в параграфе, посвященном "Рассуждениям", он прямо укажет на свое знакомство и с этим произведением Пушкина? Так, отметив среди примечательных "Рассуждений" статью К.Н.Батюшкова "О морали, основанной на философии и религии", он скажет: "Кто читает Батюшкова и не чувствует с ним вместе, того напрасно Господь книжному искусству вразумил", - несколько перефразируя при этом слова пушкинского Пимена:

? Недаром многих лет

Свидетелем Господь меня поставил

И книжному искусству вразумил?

стр. 12


--------------------------------------------------------------------------------

И прямо указывает на первоисточник: "Пушкин. Борис Годунов" (156?157). Ответ прост.

"Борис Годунов" - это в полном смысле трагедия со множеством сцен и действующих лиц и, значит, должна рассматриваться в "Поэтике", а "Моцарт и Сальери" по своей форме не что иное, как разговор, в котором участвуют только двое, что идеально отвечает представлению о сущности жанра, в том числе и такой его разновидности, как "драматический разговор". С этой точки зрения выбор Плаксиным "Моцарта и Сальери" был несомненно и бесспорно удачен. И лучшей иллюстрации к понятию "драматический разговор" по своей краткости, выразительности и наглядности просто невозможно придумать.

Учитывая это обстоятельство, надо признать, что при всей ограниченности сведений о Пушкине-драматурге (беглые упоминания о двух его трагедиях и неточная цитата из одной из них), тем не менее в "Кратком курсе" Плаксина он был представлен так, что легко запоминался. Ведь в памяти сильнее всего врезаются и надолго остаются как удачные примеры, так и цитаты к месту. И то, и другое условие по отношению к Пушкину-драматургу Плаксин в данном случае выполнил.

Переиздавая свой "Курс" в 1835 г., Плаксин, по собственному признанию, "значительно исправляет" его. В нем уже нет ни прежней восторженной оценки повестей А.А.Бестужева-Марлинского, ни сравнения его с Жуковским и Пушкиным. Более того, он лишь упомянут в числе "особенно замечательных" "писателей повестей", причем самым последним, после И.И.Панаева, М.П.Погодина, А.Ф.Вельтмана и др. А открывался список именами Гоголя и Пушкина. Однако здесь Пушкин был представлен исключительно "как издатель Повестей Белкина (вымышленного)"(6). Плаксин уже не сомневается, что писателя с фамилией Белкин у нас нет, что это имя "вымышленное", но признать, что автор этих повестей действительно Пушкин, еще никак не может.

Есть все основания считать, что на кардинальную переоценку значения и достоинств повестей Бестужева-Марлинского повлияли "Литературные мечтания" В.Г.Белинского, появившиеся в конце 1834 г., где по сути впервые были отмечены множество натяжек и неестественного в поведении героев Марлинского, которые все на одно лицо, все "родные братья", а также вычурность языка. "Ни одно из действующих лиц его повестей, - писал Белинский, - не скажет ни слова просто, но все с ужимкой, вечно с эпиграммой или с каламбуром ?"(7) И т.д. Статью эту Плаксин несомненно читал, потому что в ней неодобрительно, хотя и несправедливо, молодой критик отозвался о нем и Грече, которые историю отечественной литературы вели от "Слова о полку Игореве" и даже чуть раньше, с чем тогда был решительно не согласен Белинский, полагая, что изящная словесность началась у нас только в 1739 г. одой М.В.Ломоносова "На взятие Хотина"(8).

Наряду с "исправлениями" Плаксин вносит в свой "Краткий курс" и определенные дополнения, в том числе и в представление о творческом диапазоне Пушкина. Так, он первым из преподавателей считает нужным обратить внимание учащихся на то, что Пушкин писал и превосходные сказки. "Что касается до сказок, - отмечает он, - то они у нас еще остаются в простонародной форме, и только стихотворные доведены до изящества, как, наприм., Дмитриева, Жуковского, Пушкина, Ершова и проч. А в прозе можно указать только на Луганского (В.И.Даля. - А.К.)"(9).

Греч своей "Учебной книгой" ввел Пушкина в число писателей, которые изучались в гимназиях, уездных училищах, пансионах и т.п. учебных заведениях, но при этом говорил о нем исключительно как поэте, рекомендуя в качестве объекта изучения лишь "романтическую" его поэму "Руслан и Людмила".

Плаксин в своем "Кратком курсе словесности, приспособленном к прозаическим сочинениям", расширяет круг изучаемых произведений Пушкина, указывая на "изданные" им "Повести Белкина", "Моцарта и Сальери", а затем и стихотворные сказки. В отличие от Греча он пока оставляет в стороне вопрос о том, какое место занимает Пушкин в отечественной литературе и среди современных ему писателей. Это станет предметом специального разговора в его следующем учебнике словесности.

стр. 13


--------------------------------------------------------------------------------



--------------------------------------------------------------------------------

1 См. об этом: Курилов А.С. А.С.Пушкин в "Учебной книге" Н.И.Греча // Русская словесность. 1999. N2, С.30?34.

2 Эта сказка была опубликована в журнале "Русская словесность" (1993, N5. С. 12?17).

3 Плаксин В.Т. Краткий курс словесности, приспособленный к прозаическим сочинениям. СПб., 1832. С. 144?145. Далее ссылки на это издание в тексте с указанием страницы.

4 Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1953. Т. 1. С. 139.

5 Плаксин В.Т. Краткий курс словесности, приспособленный к прозаическим сочинениям. Второе изд., значительно исправленное. СПб., 1835. С. 110.

6 Там же.

7 Белинский В.Г. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 84.

8 Там же. С. 65.

9 Плаксин В.Т. Краткий курс словесности, приспособленный к прозаическим сочинениям. СПб, 1835. С. 110.

стр. 14