Центральную часть книги Памелы Дэвидсон "Вячеслав Иванов и С. М. Боура. Переписка из двух углов о гуманизме" составили латинское стихотворение Вяч. Иванова, три его письма Боуре и семь ответных писем 1946 - 1949 годов. Несмотря на важность этих материалов, вводимых в научный оборот, следует отметить, что они - лишь повод для более общего разговора.

Неудивительно поэтому, что уже первая глава монографии разрослась до самостоятельного исследования, в то же время являясь комментарием к выражению "the good humanistic tradition", открывающему письмо Вяч. Иванова Боуре от 1 октября 1946 года. Подобный ракурс способен быстро ввести читателя, даже не особенно сведущего, в мир творчества и исканий Вяч. Иванова. Вполне оправданно в связи с этим обращение П. Дэвидсон к ранней фазе биографии поэта - к годам обучения в Берлинском университете (1886 - 1891). Здесь состоялась встреча Вяч. Иванова с немецкой академической наукой и с набиравшим силу общегерманским шовинизмом, здесь сложилось его раннее кредо языческого гуманизма, началось увлечение сочинениями Ницше. П. Дэвидсон останавливается далее на наиболее важных этапах движения Вяч. Иванова к его поздней концепции гуманизма христианского, сущность которого была наиболее полно сформулирована в 1934 году в письме поэта к Алессандро Пеллегрини об "ученой набожности" (docta pieta). Важнейшие вехи этого пути - беседы с Ф. Ф. Зелинским и совместное чаяние третьего, славянского гуманизма, а также "Переписка из двух углов", переводы которой на европейские языки дали толчок к обмену мыслями о духовных ценностях Запада с европейскими интеллектуалами (с Ш. Дю Босом, М. Бубером, Э. Р. Курциусом и др.). Именно в контексте этого диалога, продолжившего "Переписку из двух углов", анализируются публикуемые письма.

Вторая глава книги посвящена биографии, ученой и литературной деятельности оксфордского профессора Сесила Мориса Боуры (1898 - 1971), сделавшего одну из наиболее стремительных и блестящих карьер в английском академическом мире. Достаточно упомянуть, что в неполные сорок лет он был избран ректором Wadham College, с 1946-го по 1951 год занимал престижную кафедру поэзии в Оксфорде, в 1951 году ему было пожаловано дворянство, а с 1958-го по 1962 год он был президентом Британской академии. П. Дэвидсон особенно выделяет эпизод, положивший начало интересу Боуры к русской культуре, - его пребывание в Петрограде летом 1916 года, необычайно насыщенное в эмоциональном и информационном отношении. Известный русофил Роберт Вилтон ввел Боуру в художественные и артистические круги русской столицы, познакомил с К. И. Чуковским (Боура поддерживал контакты с ним до 1960-х годов). К 1916 году, по-видимому, относятся и первые занятия русским языком, на котором Боура в дальнейшем много читал (разговорной речью он в полной мере так и не овладел). Другой важной связующей нитью со стихиями русского языка и культуры стало знакомство с Исайей Берлином (тогда еще студентом), состоявшееся в начале 1930-х годов и перешедшее в многолетнюю дружбу. Позднее Боура не раз отмечал помощь Берлина, оказанную ему в связи с переводами русской лирики (впервые в очерке 1932 года о Блоке, к которому было приложено несколько стихотворных переложений).

Сообщенная биографическая информация позволяет П. Дэвидсон перейти в третьей главе к анализу переводов лирики Вяч. Иванова. В общей сложности Боура перевел для составленных им антологий пять стихотворений поэта-символиста: "Кочевники красоты", "Ропот", "Путь в Эммаус", "Улов", "Похороны". Первые три были опубликованы в "Книге русского стиха" ("Book of Russian Verse", 1943; переизд.: 1947), на долю которой выпал шумный успех. Другие два вошли во "Вторую книгу русского стиха" ("A Second Book of Russian Verse", 1948). От-


--------------------------------------------------------------------------------

Davidson P. Vyacheslav Ivanov and C. M. Bowra. A Correspondence from two Corners on Humanism. Birmingham, 2006. 132 p. (Birmingham Slavonic Monographs, N 36).



стр. 232


--------------------------------------------------------------------------------

мечая изометричность переводов Боуры, исследовательница уделяет основное внимание лексическому уровню переводов "Ропота" и "Пути в Эммаус" (эти два текста приводятся вместе с оригиналами). Несмотря на выявленные неточности и мелкие искажения, исследовательница признает рассмотренные опыты Боуры удачными. Этот вывод, как кажется, следует распространить и на весь корпус переводов. (Думаю, уместно было бы привести тексты всех переводов Боуры из Вяч. Иванова отдельным приложением к книге.)

Четвертая, самая объемная глава посвящена переписке Вяч. Иванова и Боуры, охватывающей период с июня 1946-го по сентябрь 1949 года. У истоков ее стояли два русских эмигранта, обосновавшихся в Англии, - С. А. Коновалов и Н. М. Бахтин. Этим поклонникам поэзии Вяч. Иванова принадлежала идея подготовки к печати его поздних стихов, осуществившаяся через много лет с выходом сборника "Свет вечерний" (Oxford, 1962), предисловие к которому написал Боура. Именно этот план побудил Коновалова вступить в 1946 году в переписку с Вяч. Ивановым, всячески способствуя личному знакомству поэта с Боурой, чьи связи могли оказаться крайне полезны для задуманного предприятия.

Вяч. Иванов мгновенно откликнулся на совет Коновалова выслать Боуре несколько сочинений, которые он сопроводил латинскими дистихами. Они-то и положили начало переписке, которой присущ высокий макаронизм, - за дистихи Боура благодарил латинской прозой, после чего Вяч. Иванов предпочел перейти на английский язык; переводы Боуры из Колриджа и Суинберна на древнегреческий вдохновили Вяч. Иванова к греческим дистихам, а в последний раз поэт-символист обратился к Боуре по-французски.

П. Дэвидсон тщательно восстанавливает все обстоятельства и события, имевшие место, но не нашедшие должного отражения в письмах. Это прежде всего касается двух встреч Боуры с Вяч. Ивановым, состоявшихся в сентябре 1947-го и в августе 1948 года. При первой из них присутствовал Исайя Берлин, вспоминавший, что разговор шел по-французски.

Хотя тема общей принадлежности к европейской гуманистической традиции проходит красной нитью через письма Вяч. Иванова и Боуры, однако взгляды корреспондентов на ее существо были весьма различны. Эти расхождения дали о себе знать, когда Боура прислал русскому поэту второе издание своей книги "The Heritage of Symbolism" (London, 1947); она содержит пять глав, посвященных Полю Валери, Рильке, Стефану Георге, Блоку и Йетсу. Сформулированное здесь понимание символизма как "мистической формы эстетизма", не являющейся "в каком бы то ни было строгом смысле этого слова христианской" ("mystical form of Aestheticism", "not in any sense Christian"), побудило Вяч. Иванова обратить внимание Боуры на имеющиеся расхождения и рекомендовать ему свою статью о символизме, написанную для энциклопедии Треккани (1936). Как кажется, для эпикурейца Боуры это имплицитное указание на неотторжимость символизма и неогуманизма от христианских ценностей большого значения не имело. И когда позднее Димитрий Иванов попытался побудить Боуру внести некоторые идеологические изменения в духе "docta pieta" в предисловие к "Свету вечернему", Боура проигнорировал эти пожелания.

Монография П. Дэвидсон, посвященная детальному рассмотрению одного сюжета, думаю, не только исчерпывает его, но и открывает некоторые перспективы. В плане биографическом и историко-литературном пристального изучения заслуживают контакты Вяч. Иванова с Коноваловым, а через него и с Бахтиным. Ольгой Дешарт они, как выясняется, были недооценены. В плане более широком сделан шаг в сторону осмысления столь важной темы, как "Вяч. Иванов и английская культура".

стр. 233