Настоящая работа продолжает начатую в N 1 журнала "Русская литература" за 2005 год публикацию писем А. И. Кошелева к И. В. Киреевскому, хранящихся в Российском государственном архиве литературы и искусства, в фонде Киреевских. Публикация включает письма начала 1830-х годов: первое письмо датировано 13 декабря [1830] года, последнее - 21 июля 1833 года. В этот период в жизни Кошелева происходят важные перемены. В июне 1831 года он по рекомендации врачей уезжает за границу для лечения, осуществив тем самым свое давнее желание отправиться в путешествие. Едет сначала в Германию, затем в Швейцарию, Францию, Англию и снова в Германию. Находясь за границей, Кошелев, не получив позволения продлить необходимый ему отпуск, выходит в отставку и после возвращения в Россию летом 1832 года поселяется не в Петербурге, а в Москве.1

В начале 1830-х годов определяется характер интересов Кошелева. "Уже в Питере я делался жестоким практиком, но теперь одни факты имеют цену в моих глазах. Много новых мыслей родило, развило и утвердило во мне путешествие. Сколько иллюзий разрушено, но зато сколько действительных сведений приобретено", - пишет он В. Ф. Одоевскому из Женевы 29 октября / 10 ноября 1831 года.2 Сведения, приобретенные Кошелевым, касаются различных сфер деятельности, но более всего его привлекают юридические науки. В Женеве он слушает лекции П. -Л. -О. Росси, юриста и специалиста по политической экономии, читающего римское и уголовное право; собирает материалы, касающиеся исправительной системы Швейцарии, предполагая позднее "издать что-нибудь об этом предмете".3

Время накануне отъезда Кошелева за границу и само путешествие описаны в его воспоминаниях и письмах к Одоевскому в посвященной Кошелеву монографии Н. П. Колюпанова, составленной на основании утраченных позднее материалов.4 Немногие сохранившиеся письма к Киреевскому могут добавить к этим описаниям только отдельные подробности, касающиеся обстоятельств отъезда и жизни Кошелева в "чужих краях", а также его планов на будущее. Так, в приписке к письму С. П. Шевырева от 22/10 декабря 1831 года, сообщив впечатления от знакомства с Европой и лекций Росси, он пишет: "Я особенно занимаюсь правами и намерен сделаться и законоведом и судьею".

Вернувшись в Россию, Кошелев приступает к исполнению своих намерений и принимается за изучение древнего и нового русского законодательства. В письме от 20 июля 1832 года он просит Киреевского прислать ему в село Ильинское (подмосковное имение Кошелева) первые тома "Истории государства Российского" Н. М. Карамзина. Смысл этой просьбы становится ясен из следующего письма, в котором Кошелев, размышляя об исследовании "Русской правды", сравнивает ее разбор у Карамзина с разбором в "Истории русского народа" Н. А. Полевого, критикует последнего за неосновательность и небрежность, высказывает собственное мнение о том, как надлежит рассматривать этот памятник. Не оставляет он "занятия правами" и в следующем году: 8 июля сообщает Киреевскому, что пишет замечания на "Свод законов Российской империи" и, отправляясь в дальнее имение (село Смыково Рязанской губернии), берет с собой только юридические книги.


--------------------------------------------------------------------------------

1 Кошелев А. И. Записки (1812 - 1883 годы). М., 2002. С. 36.

2 РНБ. Ф. 539. Оп. II. Ед. хр. 637. Л. 12 об.

3 Там же. Л. 12.

4 Колюпанов Н. П. Биография Александра Ивановича Кошелева. М., 1892. Т. 2. С. 1 - 24. О судьбе части архива Кошелева, переданной Колюпанову вдовой Кошелева Ольгой Федоровной для написания книги, см.: Герасимова Ю. И. Архив Кошелевых. (Источники для истории правительственной политики 1850 - 1860) // ГБЛ. Записки Отдела рукописей. М., 1974. Вып. 35. С. 5 - 6).



стр. 91


--------------------------------------------------------------------------------

Тема последнего письма публикации (от 21 июля 1833 года) сближает его с письмами Кошелева сороковых годов. Кошелев, согласно его признанию, целиком погружен в решение хозяйственных вопросов, в дела по управлению имением. Позднее в "Записках" он вспоминал: "Матушка моя была хорошею хозяйкою и приучила меня к хозяйству с ранних лет..."5 Сам Кошелев уже в 1828 году писал матери о желании "сделаться первым агрономом в России".6 Правда, публикуемое письмо к Киреевскому свидетельствует о том, что в 1833 году хозяйственные хлопоты для Кошелева - занятие вынужденное. "Вот как я провожу время. До сих пор ни о чем не только душепитательном не думал, а кроме твоего письма ничего не читал душеспасительного", - пишет он с явной досадой. Менее чем через два года, купив новое имение - село Песочню, Кошелев выйдет в отставку и займется хозяйством "со страстью".7 Заботы, с ним связанные, станут основным направлением его деятельности в течение следующего периода его жизни.

Но значение публикуемых писем заключается не в том, что они дополняют наши представления о юридических и хозяйственных занятиях Кошелева начала 1830-х годов. Письма к Киреевскому знакомят нас с философской позицией Кошелева тех лет, позволяя, в свою очередь, иначе взглянуть на его интерес к практическим вопросам и "действительным сведениям", который оказывается не только проявлением его природных склонностей, но согласуется с его мировоззрением. В первые месяцы после возвращения Кошелев стремится систематизировать философские взгляды, сформировавшиеся у него к лету 1832 года. Он пытается изложить на бумаге "вновь достигнутый порядок мыслей", сочетающий недавно воспринятые идеи с критической переоценкой ранее прочитанного. Ни в "Записках" Кошелева, ни в монографии Колюпанова нет упоминания об этих попытках; в письмах к Одоевскому сообщается о неком готовящемся "сочинении", но замысел его неясен; и только в письмах к Киреевскому работа Кошелева над описанием своих новых представлений отражается достаточно полно.

Вероятно, приняться за нее Кошелева побудили разногласия с Киреевским, обнаружившиеся в разговорах друзей при встрече их, произошедшей в Ильинском в июле или в начале августа 1832 года, почти сразу после возвращения Кошелева из-за границы. В письме к Киреевскому, которым после отъезда последнего в Москву предполагалось "открыть постоянную переписку", Кошелев должен был подробно изложить свою позицию, но, как сообщает он 20 августа, "три раза начинал... послание" и "принужден был бросить", поскольку не мог "высказать... мнение коротко да ясно". В ответ Киреевский убеждает Кошелева сообщать мысли свободно, как в беседе. "Сноситься часто, даже без прямой необходимости, должны мы поставить себе правилом и сделать привычкою... - пишет он в начале 20-х чисел августа, - ты напрасно не прислал мне того письма, которое начал: что за дело, что оно не кончено; вообразим, будто я перервал тебя в половине спора, в твоем Ильинском подле рва, от которого поворачивают домой. Ты начал, я продолжаю, кто-нибудь кончит".8

Письмо, раскрывающее новую систему взглядов Кошелева, датировано 30 августа 1832 года. Очевидно, в его появлении сыграла роль следующая встреча с Киреевским, в конце августа еще раз, теперь уже вместе с Одоевским, приехавшего в Ильинское. Сложность стоящей перед Кошелевым задачи отразилась на композиции письма и его внешнем оформлении: в конце повторяется сказанное ранее, почерк, сначала четкий и понятный, постепенно становится торопливым и небрежным, возрастает количество поправок. Самому Кошелеву письмо от 30 августа не


--------------------------------------------------------------------------------

5 Кошелев А. И. Записки. С. 40.

6 Колюпанов Н. П. Указ. соч. Т. 1. Кн. 2. С. 217.

7 Кошелев А. И. Записки. С. 40.

8 РГБ. Ф. 99. К. 7. Ед. хр. 49. Л. 21.



стр. 92


--------------------------------------------------------------------------------

кажется полным и отчетливым выражением его мыслей, и после отъезда Киреевского он продолжает заниматься "изложением своей системы", стремясь обосновать ее с учетом опыта новой европейской философии. Изложение перерастает рамки письма и превращается в целое сочинение. Для работы над ним Кошелев просит прислать ему в деревню "Кантову Критику чистого ума" и "Шеллингов Идеализм", так как считает нужным "в них заглянуть". Он читает Гельвеция и Спинозу; первым "очень не доволен" (вялый слог, безжизненные правила, пошлые доказательства), о втором отзывается с восторгом (см. письма, датированные 14 и 24 сентября 1832 года). Вероятно, Кошелев предполагал осуществить свой замысел в начале осени, до возвращения в Москву. "Желал бы, чтобы ты приехал сюда с доконченным сочинением, хотя не знаю, возможно ли работать так скоро над делом таким трудным", - пишет ему Киреевский 17 сентября 1832 года9 и оказывается прав. Несмотря на убеждение в том, что "вновь достигнутый порядок мыслей" позволяет прояснить "важнейшие задачи жизни", Кошелев сталкивается с неразрешенными вопросами. В письме к Киреевскому от 1 октября 1832 года он размышляет о проблеме личного бессмертия. Ответ, который дает философия, не кажется Кошелеву удовлетворительным, ибо противоречит естественному чувству человека. Возможно, это и заставляет его обратиться к чтению мистических писателей. "Сочинение несколько остановилось, потому что нашел необходимым познакомиться с феософами, - сообщает он Одоевскому 12 октября 1832 года, уже после возвращения из деревни в Москву. - Читаю Свед(еденборга) Нов(ый) Иерусалим). Нашел там твоих ангелов и надеюсь их добрым порядком укокошить. Однако я очень доволен этим чтением. Язык живой, и мысли горячие".10 Сочинение Кошелева написано не было; письмо от 30 августа 1832 года осталось самым развернутым изложением философских взглядов Кошелева начала 1830-х годов и потому заслуживает более подробного рассмотрения.

Как ясно из письма, причиной разногласия Кошелева и Киреевского явился вопрос о характере знания, к которому надлежит стремиться человеку. Кошелев полемизирует с убеждением Киреевского в возможности постижения "начал безусловных, общих для всего человечества... которые привели бы к единству все наши мысли и чувства... и на которых наша деятельность могла бы воздвигнуть здание прочное". Он подчеркивает заключенную в позиции Киреевского философскую проблему: может ли знание быть безусловным и одновременно столь живым и конкретным, чтобы определять жизнь каждого отдельного человека в ее многообразии, всю сферу его мыслей, чувств и поступков? Кошелев отвечает на вопрос отрицательно - одно лишь безусловное, необходимое и всеобщее знание "людям, существам не только мыслящим, но чувствующим и действующим... недостаточно".

Спор Кошелева и Киреевского представляет интерес как отражение интеллектуальной ситуации начала 1830-х годов, когда, по словам Одоевского, "Шеллингова философия перестала удовлетворять искателей истины, и они разбрелись в разные стороны".11 Имеются в виду, очевидно, ранние сочинения Шеллинга и его философия тождества - "прежний Шеллинг", как говорили в те годы: позднее учение Шеллинга - "положительная философия" - тогда только возникало и начинало распространяться. И Кошелев, и Киреевский пересматривают свое отношение к философии тождества, но делают это по-разному. Различием их подходов к "прежнему Шеллингу", а также различием тех философских систем, к которым они обращаются, стремясь обрести новый взгляд на мир, и обусловлено несходство их позиций.


--------------------------------------------------------------------------------

9 Киреевский И. В. Полн. собр. соч. / Под. ред. М. О. Гершензона. М., 1911. Т. 2. С. 225.

10 РНБ. Ф. 539. Оп. 2. Ед. хр. 637. Л. 22.

11 Одоевский В. Ф. Русские ночи. Л., 1975. С. 15.



стр. 93


--------------------------------------------------------------------------------

Кошелев соглашается с основным утверждением философии тождества - идеей единства бытия и мышления, идеального и реального, или, как пишет сам Кошелев, "мира мысленного и вещественного". В этом единстве он вслед за Шеллингом усматривает Безусловное ("Абсолютное" Шеллинга), однако, в отличие от немецкого философа, полагает Безусловное непознаваемым, принимая тождество бытия и мышления лишь в идее (in potentia). В то же время Кошелев допускает постижение "безусловных начал" - вечных и неизменных законов устроения вселенной. Размышляя об этом, он использует постулаты различных философских учений: обращается и к ранним сочинениям самого Шеллинга, и к натурфилософии его последователя Л. Окена, и к "математической философии" оппонента Шеллинга И. И. Вагнера.12 Но, полемизируя с Шеллингом, повторяя положения Окена и Вагнера, Кошелев остается в системе координат, заданных философией тождества. В этой системе он и рассматривает позицию Киреевского, между тем рассуждения последнего строятся на иных основаниях. Киреевский не сомневается ни в выводах, ни в отдельных положениях философии тождества, но стремится к освоению другого типа мышления.

Гносеологические взгляды Киреевского начала 1830-х годов полнее всего отразились в его статье "Девятнадцатый век", написанной за несколько месяцев до возвращения Кошелева из-за границы. По утверждению Киреевского, в настоящий момент в "целом мире европейской образованности" заметно желание сблизить науку, искусство и духовную деятельность с жизнью.13 В философии его выражает "положительная" система позднего Шеллинга, о смысле и значении которой Киреевский пишет, исходя из содержания лекций Шеллинга, слышанных им в Мюнхене в 1830 году.14 Прежняя философия Шеллинга - философия тождества - предстает в статье как вершина и завершение философского мышления нового времени. Вся философия этой эпохи, "и даже новейший материализм", основана лишь на необходимых законах разума и потому является "отрицательной", "ибо разум сам себя развивающий, сам собою и ограничивается". "Положительная" философия, напротив, устремлена к познанию "индивидуально-определенному, историческому", которое "существеннее математической отвлеченности", к "живому познанию сущности вещей и бытия".15 Очевидно, с таким пониманием познания и столкнулся Кошелев в разговорах с Киреевским летом 1832 года. "Тебе нужны живые, из самой действительности похищенные знания", - пишет он 30 августа 1832 года.

То, что Киреевский, как можно заключить из письма, стремится не только к "живому" знанию (это ясно из статьи "Девятнадцатый век"), но к "почерпнутым из действительности" "сведениям" о "безусловных началах", не столько дополняет наше представление о его восприятии философии позднего Шеллинга, сколько заставляет задуматься. С одной стороны, мысль Киреевского в пересказе Кошелева кажется отзвуком "положительной философии", с другой - не соответствует ей. Согласно Шеллингу, "положительная философия" должна быть истинным позна-


--------------------------------------------------------------------------------

12 Книги Окена и Вагнера, как и труды Шеллинга, принадлежали, по собственному признанию Кошелева, во второй половине 1820-х годов к числу его "старых друзей". См.: Письма А. И. Кошелева И. В. Киреевскому (1822 - 1828) // Русская литература. 2005. N 1. С. 113.

13 Киреевский И. В. Критика и эстетика. М., 1998. С. 87 - 92.

14 Киреевский слушал курс лекций Шеллинга "Введение в философию" в течение летнего семестра 1830 года. См. конспект курса, опубликованный В. Э. Эрхардтом по рукописи Баварской государственной библиотеки: Schelling F. W. J. Einleitung in die Philosophie. Stuttgart, 1989. О восприятии И. В. Киреевским "положительной философии" Шеллинга в начале 1830-х годов см.: Манн Ю. В. Эстетическая эволюция И. Киреевского // Киреевский И. В. Критика и эстетика. С. 27 - 28; Muller E. Russischer Intellekt in europaischer Krise. Ivan V. Kireevsky (1806 - 1856). Koln - Graz, 1966. S. 180 - 196; Мюллер Э. Иван Киреевский и немецкая философия//Вопросы философии. 1993. N 5. С. 114 - 120.

15 Киреевский И. В. Критика и эстетика. С. 89 - 90.



стр. 94


--------------------------------------------------------------------------------

нием Абсолютного первоначала, которое возможно, как считает Шеллинг в этот период, лишь на основании опыта, a posteriori, должна быть постижением Бога-творца в его свободно совершенном деянии. Что мог подразумевать Киреевский под "безусловными началами" (курсив мой. - Е. Л.), из письма Кошелева не ясно. Возможно, Кошелев не совсем верно излагает позицию Киреевского, корректируя ее под влиянием собственной убежденности в непостижимости Безусловного (Бога), но познаваемости безусловных законов универсума. Размышлять в русле поздней философии Шеллинга Кошелев не пытается. Правда, определяя Безусловное в соответствии с философией тождества как "тождество всех противуположностей", он подчеркивает неизбежность отрицательного характера такого определения, в чем можно усмотреть скрытую полемику с "положительной философией". Но прямых возражений против понимания Абсолютного первоначала, разработанного в философии позднего Шеллинга, в письме нет.

Не ясно из письма и то, как понимает Киреевский "живое" знание. С точки зрения Кошелева, мысль о познании "безусловных начал" путем чувственного созерцания конкретных вещей и явлений столь нелепа, что не стоит обсуждения. Более всего он полемизирует с представлением о возможности непосредственного постижения Безусловного и вечных идей (истины, добра, красоты) в интеллектуальном созерцании - в интуиции философа, направленной на абсолютное "Я". Но это полемика не с поздним учением Шеллинга, а с философией тождества. Сам Шеллинг, утверждая в "положительной философии" необходимость опосредованного познания Абсолютного, говорил в Мюнхенских лекциях об интеллектуальном созерцании как о понятии своей прежней, рационалистической системы.16 В то же время следует учесть, что Киреевский оценивал значение интеллектуального созерцания для философии Шеллинга иначе. С его точки зрения, именно "положительная философия" раскрывает заложенный в понятии интеллектуального созерцания потенциал. В примечании к статье "О необходимости и возможности новых начал для философии" он напишет: "Что же касается до умственного созерцания... то оно... в Шеллинговой первой системе не имеет существенного значения. Об нем Шеллинг упоминает, но не развивает его. Это было только предчувствие будущего направления его мысли".17 Высказывание, которым мы располагаем, относится к середине 1850-х годов. Как Киреевский понимал интеллектуальное созерцание в 1832 году - мы не знаем, и на основании письма Кошелева можем лишь предположить, что летом 1832 года этот способ познания явился предметом обсуждения в разговорах Кошелева и Киреевского.

В письме от 30 августа 1832 года Кошелев не просто обозначает несогласие с позицией Киреевского, но излагает свой взгляд на проблему достижения "живого" знания, который, как ясно из письма, сформировался у него недавно и в котором он, по собственным его словам, "нашел успокоение". По мысли Кошелева, задача состоит в том, чтобы сочетать знание "безусловных начал", абстрактные "мысленные сведения" о законах бытия со сведениями "чувственными", "вещественными", почерпнутыми из индивидуального опыта. Разрешение этой задачи Кошелев нашел не вполне самостоятельно, за ним угадывается определенный источник. В 1831 году в Берлине он слушал Ф. Шлейермахера, о чем через много лет вспоминал в "Записках", отмечая впечатление, произведенное на него "ясностью изложения и взгляда на преподаваемый предмет".18 Судя по письму к Киреевскому, на Кошелева оказали влияние лекции по философии, на основании которых Л. Джо-


--------------------------------------------------------------------------------

16 См. публикацию курса лекций, прочитанных Шеллингом в первом семестре 1827 года: Шеллинг Ф. И. В. К истории новой философии (Мюнхенские лекции) // Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С. 514 - 517.

17 Киреевский И. В. Критика и эстетика. С. 351 - 352.

18 Кошелев А. И. Записки. С. 28.



стр. 95


--------------------------------------------------------------------------------

насом и В. Дильтеем после смерти Шлейермахера было издано сочинение под названием "Диалектика".19

Согласно Шлейермахеру, постулат Шеллинга о тождестве бытия и мышления является необходимой идеей познания. Однако тождество в его полноте никогда не может быть воплощено в мысли человека, и потому наше познание всегда относительно. Тем не менее в самом познании присутствуют реальное и идеальное начала: восприятие (органическая, чувственная функция) и мышление (интеллектуальная функция). Любое действительное знание возникает как результат их взаимодействия: чистого мышления, как и чистого восприятия, не существует, одно не возможно без другого, и в каждом конкретном случае преобладает либо тот, либо другой фактор.

Понимание природы знания, почерпнутое из "диалектики" Шлейермахера, служит основой для размышлений Кошелева о сочетании рационального и опытного познания. Тождество "мысленных" и "вещественных" сведений Кошелев признает лишь "в идее", подобно тому как лишь в идее он признает тождество мышления и бытия. Но поскольку "в собственном, безусловном смысле нет ни мысленных, ни вещественных сведений; мы называем их таковыми, потому что в них превышает то один, то другой элемент", как, последуя Шлейермахеру, пишет Кошелев, то между двумя родами сведений нет разрыва. Мы устремляемся то к тем сведениям, в которых "превышает элемент мысленный", то к тем, где "имеет перевес начало вещественное", пока не приходим к представлению о необходимости примирить оба "элемента нашего познавания". Взгляд на мир "человека просвещенного, т. е. ...человека в собственном смысле слова", должен включать знание о законах бытия и о явлениях непрестанно изменяющейся жизни. Последнее не менее важно, чем первое. Этот вывод, заключающий рассуждения Кошелева в письме от 30 августа 1832 года, соответствует характеру его собственных занятий, возросшему с начала 1830-х годов интересу к конкретным фактам и "действительным сведениям".

Стремясь к достижению "живого" знания, Киреевский и Кошелев опираются на различные философские системы: один - на позднего Шеллинга, другой - на Шлейермахера. Но в письме Кошелева появляется идея, которая станет для Киреевского темой творчества - идея "внутреннего слова". По мнению Кошелева, "человечество имело в каждую эпоху, в каждой стране, в каждом человеке свое особенное слово", и именно его раскрытию призвано служить и рациональное и опытное познание. Возможно, эта мысль, прозвучавшая, вероятно, и в разговорах Киреевского с Кошелевым в Ильинском, в 1832 году еще не была важна для Киреевского. Позднее, в повести "Остров" (1838), он вложит в уста одного из героев рассуждение о том, "что есть какое-то слово, венец и основание всякого мышления, ключ ко всем тайнам, цель всех воздыханий человечества. Что это слово незаметно для людей, потому что хранится высоко в сердце, выше, дальше внутреннего зрения человека".20 К мысли о "внутреннем слове" обратится и третий участник бесед в Ильинском - Одоевский. В его романе "Русские ночи", посвященном интеллектуальным поискам 1830-х годов, о "собственном внутреннем слове" человека говорит Фауст, герой, близкий самому Одоевскому.21 Для Кошелева, Киреевского и Одоевского "внутреннее слово" становится той идеей, в которой общечеловеческая, необходимая и неизменная истина обретает индивидуальную форму.


--------------------------------------------------------------------------------

19 См.:Schliermacher F. Dialektik // F. Schliermacher's SammtlicheWerke. Abt. 3. Bd 4. Т. 2. 1839.

20 Киреевский И. В. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 208.

21 Одоевский В. Ф. Русские ночи. С. 14 - 15.



стр. 96


--------------------------------------------------------------------------------

1

С. Петербург. 13 декабря [1830].

Здравствуй, любезный друг Киреевский.

Известие о твоем возвращении в Москву всех нас поразило. Причина, побудившая тебя прискакать в белокаменную, конечно, делает тебе величайшую честь, но при всем том мы весьма сожалеем, что ты так мало времени пробыл в чужих краях. Многое бы ты там увидел и узнал, чего из книг почерпнуть невозможно; ехать же в другой раз за границу - едва ли ты соберешься.1

Сегодня отправляется Титов в Царьград. Уже целую неделю мы его ежед(нев)но провожаем, - ныне он, кажется, наверное едет. Он едет с своим посланником (Бутеньевым), а не то он бы уже давно ускакал.2 Я рад, что Титов выезжает отсюда. Ему становилось здесь очень ск(у)чно:3 желание видеть иные страны снедало его, и он ничем не мог заниматься, имея постоянно в мыслях намерение путешествовать.

Одоевский жив и здоров, пишет свой роман,4 играет на фортопиане, курит цигарки, пьет вино стаканом и пр.

Кошелев скучает жестоко. И во сне и наяву видит он одно - чужие край. Ты знаешь, что если он желает ехать вон из России, то это не от того, чтоб он не любил свою родимую сторону, и не для того, чтоб привезти из-за моря новомодный жилет; но он алчет новых впечатлений. Тоскует по Швейцарии, Италии и пр., страстно желает побывать в Берлине и (если можно) в Париже, чтоб послушать лекции Савиньи, Гегеля, Кузеня, Г(изо)та,5 и пр. - Не знаю удастся ли Кошелеву исполнить сие желание его души, но верно то, что если сие ему будет невозможно, то он душевно будет о том сожалеть.

Мне очень хочется побывать в Москве. Прежде половины генваря мне нельзя будет отсюда уехать.6

Титов, Одоевский и Кошелев усердно тебе кланяются и братски обнимают тебя, пришельца из стран далеких. Засвидетельствуй мое почтение своей матушке7 и своему батюшке8 и верь дружбе.

А. Кошелев.

Дипломатиче(с)кий поскриптум:

Спроси у Погодина: печатает ли он Норова пиесу: Мор. Если он не берет на себя сей труд, то мы тиснем ее здесь. Отвечай на сие мне поскорее.9 Пиши ко мне: дай весточку о своем существовании. Пожми руку брату своему.10

-----

РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 86. Л. 140 - 141.

Год определяется на основании содержания: упоминание о возвращении Киреевского из путешествия за границу (16 ноября 1830 года) и отъезда В. П. Титова в Константинополь (декабрь 1830 года).

1 Киреевский вернулся ранее предполагаемого им срока, узнав о вспыхнувшей в Москве холере и беспокоясь за судьбу родных. В ответ на сожаления Кошелева он писал в конце декабря 1830 года: "Удастся ли мне когда-нибудь исполнить мой план путешествия, или останусь я навсегда в этой несносной Москве, я еще не знаю. Знаю только, что употреблю все силы, чтобы вырваться отсюда куда бы то ни было, - и либо сойду с ума, либо поставлю на своем. Это желание, или лучше сказать, эта страсть сделалась у меня тем сильнее, чем неудачнее была моя поездка" (Киреевский И. В. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 222 - 223). Намерение Киреевского не осуществилось.

2 Владимир Павлович Титов (1807 - 1891) - друг Киреевского и Кошелева, участник альманаха "Мнемозина" и журнала "Московский вестник". С 1828 года служил в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел, в ноябре 1830 года назначен 3-м секретарем посольства в Константинополе, впоследствии - русский посланник в Константинополе. Аполлинарий Петрович Бутенев (1787 - 1866) - дипломат; посол в Турции с конца 1830 года. По свиде-

стр. 97


--------------------------------------------------------------------------------

-----

тельству его сына, К. А. Бутенева, дружил с дядей Титова Д. В. Дашковым, в доме которого, вероятно, и состоялось знакомство Бутенева и Титова, определившее судьбу последнего (Русский архив. 1892. Т. I. С. 88 - 89). Дата отъезда Титова, указанная Кошелевым - 13 декабря, не соответствует дате 11 декабря, известной из письма К. Я. Булгакова, петербургского почт-директора, брату, московскому почт-директору, А. Я. Булгакову (Русский архив. 1903. Т. III. С. 432).

3 В рукописи ошибка: "скачно".

4 Имеется в виду незаконченный роман "Иордан Бруно и Петр Аретино", над которым В. Ф. Одоевский работал в 1825-начале 1830-х годов.

5 Немецкий юрист, основатель исторической школы права Фридрих-Карл Савиньи (Savigny F. С; 1779 - 1861) и Георг Гегель (Hegel G. F. W.; 1770 - 1831) преподавали в Берлинском университете, философ Виктор Кузен (Cousin V.; 1792 - 1867) - в Сорбонне. Последняя фамилия читается не ясно, но, вероятно, речь идет о преподававшем в Сорбонне историке Франсуа-Пьере-Гильоме Гизо (Guizot F. P. G.; 1787 - 1874). Запрещенные в начале 1820-х годов и возобновленные в 1828 году лекции Кузена и Гизо пользовались огромной популярностью (см.: Реизов Б. Г. Французская романтическая историография. Л., 1956. С. 66). О лекциях Савиньи, слышанных им во время поездки за границу в 1831 - 1832 годах, и о состоявшемся тогда же знакомстве с Кузеном и Гизо Кошелев вспоминал в "Записках" (Кошелев А. И. Записки. С. 28, 33).

6 О пребывании Кошелева в Москве зимой-весной 1831 года свидетельствует его письмо Одоевскому из Москвы от 21 февраля 1831 года, сообщающее о встрече с Киреевским (РНБ. Ф. 539. Оп. 2. Ед. хр. 37. Л. 3 - 4), а также письмо А. В. Веневитинова И. В. Киреевскому от 9 марта 1831 (РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 48. Л. 2).

7 Мать Киреевского - Авдотья Петровна Елагина (урожд. Юшкова, в первом браке Киреевская; 1789 - 1877).

8 Имеется в виду отчим Киреевского - Алексей Андреевич Елагин (1790 - 1846).

9 "Мор" - оставшаяся неопубликованной поэма друга Кошелева Александра Сергеевича Норова (1798, по др. свед. 1797, - не позже дек. 1864). С просьбой напечатать "пьесу "Мор"" "особой книжкой" Норов обращался к историку и издателю журнала "Московский вестник" Михаилу Петровичу Погодину (1800 - 1875) (см.: Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1888. Кн. 3. С. 93; Барсуков ошибочно считал автором поэмы "Мор" старшего брата Ал. С. Норова - Авраама Сергеевича). На вопрос Кошелева о намерениях Погодина относительно поэмы Киреевский отвечал: "Вот тебе Норова "Мор", который совершенно оправдывает свое название. Из замечаний цензора ты увидишь, от чего Погодин его не напечатал. Дай Бог, чтобы и тебе не было больше успеха" (Киреевский И. В. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 223). В бумагах Кошелева, переданных Н. П. Колюпанову (см. об этом во вступительной заметке к публикации), хранился беловой оригинал поэмы "Мор", датированный октябрем 1830 года (Колюпанов Н. П. Указ. соч. Т. 1. Кн. 2. С. 54). Как ясно из письма Норова Кошелеву от 18 марта 1831 года, Кошелев убеждал друга доработать поэму: "Ты меня заставил написать маленькое предисловие к "Мору" и усилить в нем слабые места" (Там же. С. 54).

10 Брат Киреевского - Петр Васильевич Киреевский (1808 - 1856), переводчик, собиратель русских народных песен.

2

С. Петербург. Июня 3-го 1831.

Письмо твое не могло прийти более кстати, любезный друг Киреевский. Вчера я его получил, а сегодня через несколько часов еду в чужие край.1 Я каждое лето страдал желчью, но нынешний год более нежели когда-либо. Разные, отчасти тебе известные, отчасти же неизвестные обстоятельства тому причиною. Я уже не так слеп, как ты полагаешь. Я прозрел, но пробуждение было ужасно. В первые дни я был как сумасшедший, и теперь еще не совсем оправился. Правы были те, которые говорили: ей, берегись Кошелев.2 - Теперь я почти счастлив: желание, которое слишком десять лет меня терзало, наконец исполняется. Я увижу чужие края. Тому десять дней назад я и не думал ехать. В воскресение получил позволение отправиться за границу и сегодни (середа) уже сажусь на пароход.3

Вот мои намерения: еду на пароходе в Любек, оттуда, через Гамбург, в Берлин, где пробуду дней 5 или шесть. Потом поеду в Дрезден, а в первых днях июля должен быть в Карлсбаде, куда направлено главнейше мое путешествие. Доктор советовал мне ехать в Карлсбад для желчи. Я с радостью воспользовался сим советом, который и для морального моего здоровья будет весьма благодетелен.

стр. 98


--------------------------------------------------------------------------------

Поручение твое исполнить не могу по причине моего отъезда, но будь уверен, что Одоевский4 или Веневитинов5 обделают это дело не хуже меня. Тот или другой напишет тебе об этом.

Хоть поздно, но все-таки лучше когда-нибудь, чем никогда: я осведомлялся о том, может ли Языков, основываясь на его авторской известности, быть освобожден от экзамена.6 Мне в Коллегии отвечали, что примеров тому не было, что едва ли это вещь возможная, но что впрочем, если будет угодно государю, то можно это сделать. Следовательно, чтоб освободить Языкова от экзамена, необходима сильная протекция. Лучше выдержать испытание, да и дело с концом.

Увижу, справедливы ли твои речи о немцах.

Посылки из Мюнхена здесь получены, но так как за один ящик надобно было заплатить слишком 350 руб., и притом я не знал от кого оне присланы, то я их и не взял к себе. За Телескоп7 надобно внести 245 руб. пошлин. - Документы для получения оставляю у Одоевского, а потому, если ты хочешь получить, то адресуйся к нему.8 Он живет: на Дворцовой набережной, в доме Ланской. Отъезжая за границу, я не могу внести деньги, которые с меня требуют в таможне, но я принял меры, что эти вещи не были конфискованы.

Прощай, любезный друг. Засвидетельствуй мое почтение своей матушке. Желаю от всего сердца, чтоб ей было лучше. Усердно поклонись батюшке своему, а равно и брату и Языкову.

Весь твой Кошелев.

Едва есть смысл в моем письме: я так захлопотался, что не знаю, как у меня голова на плечах держится. Еще раз прощай. Иван Мальцов9 был очень болен, но теперь ему гораздо лучше.

-----

РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 86. Л. 11 - 12 об.

1 Упомянутое письмо Киреевского не сохранилось.

2 Причиной обострения болезни, побудившего Кошелева к отъезду, явился неудачный роман с А. О. Россет (впоследствии, Смирновой-Россет). "Мы виделись с нею почти ежедневно, переписывались и наконец почти решили соединиться браком", - вспоминал Кошелев. "Меня тревожила ее привязанность к большому свету, и я решился написать к ней с изъяснением страстной моей к ней любви, но и с изложением моих предположений насчет будущего. Я все изложил откровенно; и она ответила мне точно так же; и наши отношения разом и навсегда были порваны. Несколько дней после того я был совершенно не способен ни к каким занятиям, ходил по улицам как сумасшедший, и болезнь печени, прежде меня мучившая, усилилась до того, что я слег в постель. Доктора сперва разными лекарствами меня пичкали и наконец объявили, что мне необходимо ехать в Карлсбад" (Кошелев А. И. Записки. С. 26).

3 Согласно воспоминаниям Кошелева, разрешение выхлопотал главноуправляющий главным управлением духовными делами иностранных исповеданий в России (в котором с начала 1829 года служил Кошелев) Д. Н. Блудов, "конечно, не без большого труда... потому что в это время, вследствие Июльской революции во Франции и последовавших затем беспорядков и возмущений в Польше и Германии, император почти никому не разрешал отъезда в чужие края" (Кошелев А. И. Записки. С. 26).

4 Как ясно из писем Киреевского Одоевскому, датированных концом июня (почтовый штемпель: 27 июня) и 11 сентября 1831 года (РНБ. Ф. 539. Оп. 2. Ед. хр. 584. Л. 14 - 14 об.), поручение, которое ввиду отсутствия Кошелева согласился исполнить Одоевский, касалось распространения экземпляров поэмы Е. А. Баратынского "Наложница" (издана в апреле 1831 года в Москве; вошла в "Стихотворения Евгения Баратынского" 1835 года под заглавием "Цыганка"). Об участии Киреевского в распространении тиража "Наложницы" см.: Летопись жизни и творчества Е. А. Боратынского: [1800 - 1844]. М., 1998. С. 254, 257, 271.

5 Алексей Владимирович Веневитинов (1806 - 1872) - брат Д. В. Веневитинова, сослуживец Киреевского и Кошелева по Московскому архиву Коллегии иностранных дел; с начала 1830 года служил в Петербурге (см. его письмо И. В. Киреевскому от 10 января 1830 года (РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 48. Л. 1), а также письмо А. П. Елагиной И. В. Киреевскому от 19 - 22 марта 1830 года (РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 65. Л. 8).

6 Речь идет о Николае Михайловиче Языкове (1803 - 1846), учившемся в Дерптском университете, но покинувшем Дерпт в 1829 году, не сдав необходимый для получения чина кандидатский экзамен, предполагая выдержать его позднее в Московском университете или Казан-

стр. 99


--------------------------------------------------------------------------------

-----

ском. В 1831 году Языков принял решение экзамен не сдавать, а для получения чина поступить на службу. Первоначально он предполагал служить в Московском архиве Коллегии иностранных дел (см. его письмо к брату Александру от 25 февраля 1831 года (Языков Н. М. Письма к родным // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1976 год. Л., 1978. С. 177)). Однако в Архив Языков мог "вступить", как писал о том А. В. Веневитинов И. В. Киреевскому 9 марта 1831 года, "с чином (т. е. без комит(етского) экзамена) не иначе как если он имеет диплом студента" (РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 48. Л. 2). Вероятно, на вопрос о возможности поступления Языкова в Архив без экзамена Кошелев и отвечает Киреевскому в публикуемом письме. В сентябре 1831 года Языков был зачислен в Межевую канцелярию, а в ноябре 1833 года вышел в отставку с чином коллежского асессора. Об участии в судьбе Языкова семьи Елагиных-Киреевских, с которыми поэт познакомился в 1829 году и в московском доме которых жил с весны 1830-го до весны 1831 года, см.: Свербеев Д. Н. Записки. М., 1899. Т. 2. С. 96 - 98.

7 "Телескоп", журнал, издаваемый Н. И. Надеждиным в 1831 - 1836 годах.

8 О посылках, отправленных из Мюнхена на имя Кошелева и содержащих, кроме "Телескопа", вещи брата Киреевского, Петра Васильевича, Киреевский пишет Одоевскому в конце июня 1831 года (РНБ. Ф. 539. Оп. 2. Ед. хр. 584. Л. 1) и 11 сентября того же года (Там же. Л. 14 - 14 об.). "Между прочим, - сообщает он, - там должны быть, вообрази, бюсты Шеллинга и Окена, которые они согласились позволить снять с себя для нас" (Там же).

9 Иван Сергеевич Мальцов (1807 - 1880) - сослуживец Киреевского и Кошелева по Московскому архиву Коллегии иностранных дел, принимал участие в издании журнала "Московский вестник". С апреля 1828 года - секретарь посольства в Персии при А. С. Грибоедове, единственный сотрудник русской миссии оставшийся в живых после ее разгрома 30 января 1829 года. Сделал блестящую дипломатическую карьеру.

3

[22/10 декабря 1831 года.]

Здравствуй, любезный друг Киреевский. Наконец узрел твое писание. Отъезжая за границу я писал к тебе, но не получил от тебя ни полслова в ответ. Знал, что ты и все твои здоровы, ибо матушка всегда мне сообщает известия о вашем семействе.1 Теперь я в Женеве, пробыл четыре месяца в скучной, несносной Германии, а на весну намерен ехать в Италию. Побывавши еще раз в Карлсбаде, я возвращусь в Москву и поселюсь меж вами.2 Я особенно занимаюсь правами и намерен сделаться и законоведом и судьею. В Женеве солнушко законоведения - Росси, и я от него в восхищении.3 Очень бы хотелось мне с тобою побеседовать. Мнения мои относительно многого переменились. Узнав, что ты сделался журналистом, я обрадовался за твоих читателей, но пожалел о тебе. Журнал издавать можно только обществом, и даже большим обществом, а одному взвалить на свою шею такую обузу, - кажется мне, безрассудно. Если б я мог поверить, что ты можешь развестись с своею возлюбленною женою - ленью, и то бы не понял, как ты вдруг решился отдать себя в кабалу. Впрочем, желаю успеха от всей души.4 За имя твоего новорожденного хочется тебя жестоко побранить. Зачем было украсть его у Ксенофонта Полевого, который все твердит: будем же европейцами.5 Я хочу написать статью: Не будем же европейцами, и пришлю ее для помещения в твой журнал. Всегда любил Россию, но посетив гнилую Европу, я обожаю свое отечество. Европа пред нами дрожит как листок; скоро, надеюсь, будет нам поклоняться. Чем более узнаю европейцев, тем более утверждаюсь в мнении, что нет народа богаче одаренного, чем народ русский. Прощай. Принужден кончать. Засвидетельствуй мое почтение своей матушке и батюшке и обними брата, Языкова и пр. Пиши, я же на днях напишу тебе преогромное послание. Весь твой

Кошелев.

Ты всегда забываешь на письмах ставить числа: смотри не позабудь на 1-м No-мере Европейца поставить месяц и номер.

стр. 100


--------------------------------------------------------------------------------

РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 145. Л. 11 - 11 об.

Приписка Кошелева к письму С. П. Шевырева Киреевскому от 22/10 декабря 1831 года из Женевы (РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 145. Л. 10 - 11 об.). Степан Петрович Шевырев (1806 - 1864) - поэт, литературный критик, постоянный участник, а с осени 1827 года соредактор "Московского вестника", дружил с Киреевским и Кошелевым. Весной 1829 года Шевырев вместе со своим воспитанником А. Волконским, сыном 3. А. Волконской, уехал за границу. Письмо от 22/10 декабря 1831 года является ответом Шевырева Киреевскому на письмо от 26 октября 1831 года, опубликованное Ю. Н. Соколовым (см.: Соколов Ю. Н. Из тридцатых годов // Голос минувшего. 1914. N 7. С. 220 - 224). Помимо приписки Кошелева, письмо Шевырева дополнено припиской С. А. Соболевского (РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 145. Л. 11 об.). О встрече Кошелева с Шевыревым и Соболевским в Женеве и проведенной вместе зиме 1831 - 1832 годов см.: Кошелев А. И. Записки. С. 31 - 32.

1 Дарья Николаевна Кошелева (1778 - 1835, урожденная Desjardins) находилась в дружеских отношениях с матерью Киреевского Авдотьей Петровной Елагиной с самого приезда семьи Елагиных-Киреевских в Москву в 1821 году (Колюпанов Н. П. Указ. соч. Т. 1. Кн. 2. С. 1).

2 Маршрут путешествия Кошелева не вполне совпал с предполагаемым: из Швейцарии он поехал в Париж, затем - в Лондон, а после - в Карлсбад, откуда, узнав о болезни матери, вынужден был вернуться в Москву (Кошелев А. И. Записки. С. 35).

3 Пеллегрино Луиджи Одоардо Росси (P. L. O. Rossi; 1787 - 1848) - юрист, экономист и государственный деятель. Преподавал в Болонье, затем в Женеве. Зимой 1831 - 1832 годов Кошелев слушал лекции Росси по уголовному праву и уголовному судопроизводсту, его же публичные лекции о швейцарской истории и частные - о государственном и международном праве (см.: Кошелев А. И. Записки. С. 31 - 32). Вспоминая об этих лекциях, Кошелев считал, что "весьма многим обязан" Росси: "Этот человек развил во мне много новых мыслей и утвердил во мне настоящий либерализм, который, к сожалению, у нас редко встречается..." (Там же. С. 32).

4 О намерении Киреевского издавать журнал Кошелев узнал, вероятно, из письма Киреевского к Шевыреву от 26 октября 1831 года (Соколов Ю. Н. Указ. соч. С. 221). В письме к Одоевскому из Женевы от 1/13 марта 1832 года он высказывает свое скептическое отношение к начинанию Киреевского еще более определенно: "Чтоб быть журналистом, не надобно иметь огромные способности, но необходимо быть одарену теми способностями, которых вовсе не имеет Киреевский. Он может быть славным сотрудником, но поспешил и людей насмешил. Если б он дождался Шевырева и с ним начал издавать журнал, то дело бы пошло хоть и не славно, но по крайней мере порядочно" (РНБ. Ф. 539. Оп. 2. Ед. хр. 637. Л. 15).

5 В письме к Шевыреву от 26 октября 1831 года Киреевский писал: "Имя моего журнала: Европеец. (...) Главная цель будет состоять в том, чтобы, выписывая почти все иностранные литературные журналы, выбирать из них самое интересное и таким образом сблизить нашу литературу с заграничного. Русская словесность войдет в журнал не много, т. е. только лучшее" (Соколов Ю. Н. Указ. соч. С. 221 - 222). Намерения Киреевского близки к задачам, поставленным ранее издателем "Московского телеграфа" Н. А. Полевым (см.: Полевой Н. А. Письмо издателя к N. N. // Московский телеграф. 1825. N 1. С. 3 - 17), что осознавалось самим Киреевским, писавшим А. А. Елагину 19 сентября 1831 года о будущем журнале: "План телеграфский, только без мод" (цит. по: Фризман Л. Г. Иван Киреевский и его журнал "Европеец" // "Европеец". Журнал И. В. Киреевского. 1832. М., 1989. С. 420). Возможно, этим объясняется возникшая у Кошелева ассоциация названия "Европеец" с именем Ксенофонта Алексеевича Полевого (1801 - 1867), брата Н. А. Полевого, активного участника "Московского телеграфа".

4

Село Ильинское. 20 ию(л)я 1832.

Третьего дня я приехал в Москву, любезный друг Киреевский, и в ту же минуту отправился в Ильинское,1 чтоб свидеться с матушкою. Я не мог к вам заехать, во-первых, потому, что я проскакал почти чрез белокаменную, а, во-вторых, потому что мне даже не могли сказать наверное где ты: в Москве или в подмосковной.2 Я от своего рыскания так устал, что не могу и думать о том, чтоб съездить в Москву. Ради дружбы, обрадуй меня своим посещением. Приезжай ко мне не на день, не на два, а, по крайней мере, на неделю или на две. Мне необходимо с тобой поговорить о весьма многом, как о прошедшем, так о будущем, но на письме то невозможно.3 Скажу тебе одно, что, кажется, я остаюсь у вас в Москве. И Питер и чужие край мне надоели; к тому же избранный мною род жизни требует мирного

стр. 101


--------------------------------------------------------------------------------

местопребывания. - Но обо всем этом после, сиречь при свидании. Приезжай! Я жду тебя, как жиды никогда не ждали Мессию. Пришли или привези с собою первые три или четыре тома Карамзина (истории его);4 ибо моя библиотека еще в Питере. Если вы получали "Телеграф" и "Телескоп" за 1831, то не худо, если б ты меня им(и) ссудил. Пришли еще что-нибудь из новых русских книг, а паче всего поспеши присылкою твоей бесценной особы. - Если ты приедешь на извощичьих лошадях, то тебе не нужно нанимать их на все время твоего у нас пребывания; ибо отсюда ты всегда найдешь лошадей для возвращения в Москву. Ехать следует в Таганскую заставу до Боровского перевоза по Астраханской дороге, а проехавши оный, и поднявшись на гору, тотчас своротить вправо на деревни Яганово, Жуково и Подберезни, и приехать в село Ильинское, отстоящее от Москвы на 42 версты. Ты хотя уже был в Ильинском, но верно забыл дорогу, а потому, как человек аккуратный, сообщаю тебе маршрут. Целую ручки у матушки твоей, жду с величайшим нетерпением возвращения ее и нашего в Москву, свидетельствую мое почтение Алексею Андреевичу, обнимаю твоего брата и душу тебя в своих лапах

На веки друг твой Кошелев

-----

РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 86. Л. 17 - 17об.

Месяц, указанный в письме, читается не ясно; письмо датируется на основании "Записок" Кошелева. Согласно воспоминаниям, он "отправился в Карлсбад" из Лондона "в самом конце июня" (вероятно, по европейскому стилю), в Карлсбаде получил известие о болезни матери и уехал в Россию (см.: Кошелев А. И. "Записки". С. 35). Следовательно, возвращение Кошелева в Москву могло состояться во второй половине июля (но не июня) 1832 года.

1 Село Ильинское Бронницкого уезда Московской губернии - имение Кошелевых, купленное И. Р. Кошелевым в 1791 году (РГБ. Ф. 139. К. 25. Ед. хр. 1) и завещанное сыну Александру (Там же. Ед. хр. 6. Л. 1).

2 Речь идет о селе Ильинском Звенигородского уезда Московской губернии, имении А. И. Остермана-Толстого, где семья Елагиных-Киреевских проводила лето в 1831, 1832 и 1834 годах. И. В. Киреевский, по свидетельству его брата Петра Васильевича, бывал в Ильинском не часто: "Брат, по-прошлогоднему, живет в Москве, только один раз приезжал сюда, в Петров день, и пробыл два дня" (см. письмо П. В. Киреевского к Н. М. Языкову от 9 июля 1832 года // Письма П. В. Киреевского к Н. М. Языкову. М.; Л., 1935. С. 20).

3 В ответном (не датированном) письме Киреевский сообщал о намерении "отправиться" к Кошелеву в ближайшие дни, сразу после встречи с Одоевским, который, по его предположению, по дороге из деревни в Петербург "зацепит Москву только на один день", и провести в имении Кошелева "дня три, четыре, а может быть и больше" (РГБ. Ф. 99. К. 7. Ед. хр. 49. Л. 10). Предположительно, Киреевский побывал у Кошелева не позднее начала августа (что позволяет объяснить срок, определенный для возобновления постоянной переписки, - 10 августа (см. письмо 5)) и, возможно, вместе с братом - П. В. Киреевским (см. в письме 5 упоминание о разговоре с ним).

4 Имеется в виду "История государства Российского" Н. М. Карамзина; к 1832 году вышло 3 издания "Истории": в 1816 - 1817, в 1818 - 1829 и в 1830 - 1831 годах.

5

Село Ильинское 20 августа 183(2).

Уже дней десять как я должен был отправить к тебе, любезный друг Киреевский, письмо, которым мы предполагали открыть постоянную переписку, но до сих пор не мог его написать. Три раза начинал к тебе послания, но первое принужден был бросить, потому что одна четверть его ровнялась уже четверти огромного сочинения, а последние два грозили превратиться если не в фолиант, то в добрую диссертацию. Были бы они окончены, то верно бы ты их получил, ибо мне легче было бы свалить на тебя обузу чтения, чем осудить себя еще раз начинать и писать письмо о философическом предмете. К тому же я весьма недоволен своими выражениями: беспрестанно надобно их сочинять, ибо слова, обороты, Академическим

стр. 102


--------------------------------------------------------------------------------

словарем1 допущенные, достаточны едва для Шаликова.2 Это очень затруднительно. Я чувствую, что мои мысли выражены не довольно просто и полно, и это меня бесит. Ей, ей, я с тобою не кокетничаю, но сам не могу вынести, чтоб мои мысли были так изуродованы. Все мои опыты сохраняю, чтоб показать тебе, что не лень виною замедления в отправлении письма. Надеюсь, однако, на днях его к тебе выпроводить. Всего труднее для меня высказать мое мнение коротко да ясно. Не знаю, как в том успею.

Исторические занятия мои идут весьма порядочно. Между многими открытиями, мною сделанными, находится и следующее: я всегда знал, что Полевой и несведущ и дерзок, но никогда не подозревал, чтоб он достиг пес plus ultra3 как в том, так и в другом отношении. Источников вовсе не изучал, и все решает сплеча. Как он изуродовал Русскую Правду, это вещь любопытная. Стоило бы напечатать сделанное им обозрение оной под заглавием: Пародия Русской Правды, соч. Г. Полевого.4 Вообрази, с первой до последней статьи он все исковеркал. - Карамзин смотрел на нее не с настоящей точки зрения, но многие, весьма многие его истолкования очень удачны, и вообще, видно, что он изучал ее тщательно.5 - Я открыл много нового, а подозреваю еще гораздо более в этом древнем нашем законоположении. Оно заслуживает обратить на себя особенное внимание, и рассмотренное сравнительно с другими узаконениями средних веков, оно перестает быть темно.

Твой брат сказал мне что-то о вол охах: спроси, пожалуй, у него кто последний писал об этом предмете. Я тщательно рассмотрел все места в наших летописях, относящихся до сего народа, но ровно ничего не узнал. Мнение, что волоха = галлы, кажется мне всего вероятнее.6

Прощай. На днях надеюсь отправить к тебе давно обещанные письма. Пиши и не ленись.

На век твой друг Александр Кошелев.

-----

РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 86. Л. 35 - 36 об.

Год письма прочитывается не ясно: оборван край листа, утрачена верхняя часть последней цифры. Датирование 1832 годом подтверждает содержание письма: намерение, о котором сообщает Кошелев, он осуществил в следующем письме, от 30 августа 1832 года.

1 В конце XVIII - начале XIX века Российская академия выпустила два словаря: Словарь Академии Российской (СПб., 1789 - 1794. Ч. 1 - 6) и Словарь Академии Российской по азбучному порядку расположенный (СПб., 1806 - 1822. Ч. 1 - 6).

2 Петр Иванович Шаликов (1767 или 1768 - 1852) - писатель и журналист, подражая Карамзину, развивал культ чувствительности. Стиль Шаликова, казавшийся в 1820 - 1830 годах архаичным, служил объектом постоянных насмешек.

3 "далее нельзя" (лат.) - крайний предел, высшая степень чего-либо.

4 Речь идет о сочинении Н. А. Полевого "История русского народа", первые три тома которой были изданы в Москве в 1829 - 1831 годах. Разбор "Русской правды" см.: Полевой Н. А. Указ. соч. Т. 2. С. 151 - 193.

5 Рассмотрению "Русской правды" посвящена 3 глава 2 тома "Истории государства Российского" Н. М. Карамзина.

6 Интерес Кошелева к происхождению волохов обусловлен, вероятно, чтением "Истории русского народа" Полевого. Полевой относит волохов, наряду с булгарами и уграми, к "народам, пришедшим из Скифии, то есть хазарам" (Полевой Н. А. Указ. соч. Т. 1. С. 27). Ответ П. В. Киреевского на вопрос Кошелева найти не удалось.

6

Село Ильинское 30 августа 1832.

Мы живем в одно и то же время, обитаем одну и ту же страну, мы одушевлены одними и теми же чувствами и имеем одну и ту же конечную цель; а потому нам

стр. 103


--------------------------------------------------------------------------------

нельзя, любезный друг Киреевский, не быть согласными во многом. К крайнему моему сожалению, я однако заметил из последних наших разговоров, что мы различного мнения не только относительно некоторых частных предметов, но и касательно одного основного вопроса. Я надеюсь, что наше несогласие более кажущееся, нежели действительное, и что когда мы полнее узнаем образ мыслей друг друга, то непременно сойдемся. Для достижения сей пламенно нами желаемой цели я намерен набросать тебе в письме мои мысли о том существенном разногласии в наших понятиях, которое я полагаю причиною и прочих наших недоразумений. Ты алчешь начал безусловных, общих для всего человечества, начал, которые привели бы к единству все наши мысли и чувства, которые сделались бы нашею религиею и на которых наша деятельность могла бы воздвигнуть здание прочное. Я постигаю сию потребность души твоей, и оное для меня тем легче, что долгое время сия нужда также томила и ум и сердце мое; но теперь я нашел успокоение в убеждении невозможности таких начал, а еще более во вновь достигнутом порядке мыслей, который разрешил мне важнейшие задачи жизни и который обещает столь же благоприятный результат и в отношении к прочим вопросам.

Существование начал безусловных, общих для всего человечества, и возможность познавать оные неоспоримо доказаны не одним умозрением, но и на самом деле: математика несомненно в том свидетельствует. Но посмотрим: какого рода суть сии, общим согласием утвержденные сведения? - Идея математики есть тожество, не частное какое-либо тожество, но тожество безусловное: она ничего себе не предсылает, следовательно выходит из ничего, и ничего не имеет своею конечною целью, след(овательно) стремится возвратиться в ничто; также и при каждом частном ее положении, она кладет тожество в основание, тожество же есть и плод ее усилий.1 - Ее предметы: фигуры и числа - произведения чисто умственного созерцания. Пространство и время, необходимые формы бытия, суть сами по себе ничто, и суть они лишь столько; сколько то нужно для бытия прочих вещей; но хотя они сами по себе ничего не суть, для нашего же ума они суть нечто, а потому, чтоб выразить идею тожества во всей ея чистоте и безусловности, наш ум не может употребить ни линии, ни угла в видимой природе находящихся, ни чисел двух, трех, являющихся нам в двух, трех яблоках, в двух, трех человеках, и пр.; для него необходимо иметь такие предметы, которые ничем бы не были и для нас, и служили бы только для проявления мысли тожества. В каком отношении пространство и время состоят к миру существенному, в таком же отношении фигуры и числа находятся к миру умственному:2 сами по себе они суть ничто, и суть они лишь столько, сколько наш ум им сообщает бытия. - Сущность математики: законы, но законы не в частной какой-либо сфере, но законы вообще. - Математика истекая не из чего-либо положительного, но из идеи тожества, подвергая своему наблюдению предметы, не взятые из мира видимого, но созданные ею самою, и имея сущностью не законы потребные для истолкования известных явлений, но все безусловные законы вообще, - могла бы, казалось, выходить из самых произвольных предположений, рассматривать те предметы, которые первые ей представляются, и следовать (изучать) самые стр(анн)ые законы. Что же видим мы на деле? Начала ее безусловны, предметы - необходимы, законы - всеобщи. Что причиною сего в виде чуда представляющегося нам явления? - Всякое знание имеет сущность (содержание) и форму. Сущность и форма составляя едино в знании, необходимо находятся в некоторых между собою отношениях: нельзя допустить чтоб сущность определяла, творила форму, ибо сущность без формы, сущность предшествующая форме - неудобомыслима; по той же самой причине нельзя допустить чтоб форма производила сущность. Можно сказать, что такое-то знание проистекло из такого-то знания; но если истина вообще доступна для человека, если он может знать что-нибудь, то должен иметь хоть одно знание самосущее, т. е. такое, которое в самом себе заключает свою истинность, в котором сущ-

стр. 104


--------------------------------------------------------------------------------

ность и форма определены взаимно друг другом, а не чем-либо внешним и пр.3 Знание, в коем две противуположности суть едино, должно, если оно возможно, быть таково, что в нем вся сущность форма и вся форма сущность. Само собою разумеется, что сему требованию не могут соответствовать ни понятия, имеющие предметом что-либо существенное, ибо в них форма взята извне, ни понятия стремящие выразить что-либо мысленное, ибо в них форма произвольна. Чтобы сущность была формою и форма сущностью, необходимо чтоб каждая из них была столько, сколько другая, не более и не менее, и одна без другой ничем не была. Очевидно, что сему требованию удовлетворяют числа и фигуры, и одни только числа и фигуры: стоя на границе мира вещественного и мира мысленного, они столько существуют, сколько ум наш им сообщит бытия, и мы их познаем столько, сколько они существуют; они мысленны, ибо уму обязаны своим началом; они существенны, ибо мысль наша произвела их не произвольно, но под влиянием необходимости. По той же самой причине они имеют качества как идей, так и вещей (чувствований): они частны, ибо число два выражает не пять, не десять, но только два; они общи, ибо те же самые два означают все, что два: и два яблока, и две женщины и пр.; они неизменны, ибо два всегда были и всегда будут два; они изменчивы, ибо под двумя можно разуметь то два дома, то два дерева и пр.; они не вещественны, ибо взяты нами не в мире вещественном, но в умственном созерцании; они не мысленны, ибо не остаются в мире идей, но проявляются в мире существенном, и вполне выражают мысль свою; и так дале. Что числа и фигуры, или точнее сказать нуль, ибо они суть ничто иное как проявление сего последнего содержат сие самосущее знание, и одни они суть полное онаго выражение, это я старался более показать, чем доказать, ибо что именно отличает это самосущее, в себе самом свою истинность содержащее знание, есть то что доказать оное нельзя. Способом более удовлетворительным довести до сего заключения было бы: исторически изложить важнейшие системы философии, показать, что их безусловное всегда не соответствовало какому-нибудь из вышеупомянутых требований, и означить, что все они без сознания приближались к математике, и ее одну имели в виду. Но этот способ a posteriori4 завел бы меня ныне слишком далеко, и предоставляя оный до другого письма, скажу теперь только то, что два безусловные в одной и той же сфере есть бессмысленница и невозможность, а потому если математика есть знание безусловное, тем вместе доказано и то, что другого безусловного знания быть не может, и что математика есть единое знание безусловное. Это-то дает нам ключ к явлению, которое сперва казалось нам чудом: теперь понимаем, что как не может быть двух истин, так и не может быть в математике двух законов на один и тот же случай, что как природа идет неизменным шагом, так и математика, ставшая в умственном созерцании на равную с нею степень; что как для природы нет ничего более или менее важного, более или менее нужного, так и в математике все положения равно необходимы; и так далее. - Тщетно философы XVIII века старались истолковать идеи пространства и количества (времени), постигнуть отвлечением существо точки, линии, поверхности и пр. и заключить в пределах существенного область сей науки. Математика может не быть, но если она есть, то по существу своему не может быть иною, нежели какою она быть должна. Никакая точка, линия, поверхность и пр. в мире существенном не может составлять предмет ее изучения; ей нужна точка мысленная, т. е. идея точки, идеал всех точек; ей нужна линия мысленная, т. е. идея линий, идеал всех линий, и пр. Она должна действовать в смысле общем, безусловном; или деятельность ее вовсе прекращена. Это спасло ее от всеовеществляющего и, след., всеразрушающего Гения прошедшего столетия; это доставило ей еще в незапамятные времена то имя, которое она теперь носит и которым она справедливо гордится. Как не благоговеть пред пророческим духом Пифагора или того из древних, который, предчувствовав, чем должна быть наука и чем обещает быть наука чисел и фигур, почтил сию последнюю названием: Мафематика.5 - Фигу-

стр. 105


--------------------------------------------------------------------------------

ры и числа, как я сказал выше, суть сами по себе ничто, а несмотря на то, отношения, которые между ними образуются, приковывают к себе внимание даже простолюдинов. Стоит только несколько углубиться в существо сих отношений, и всякому очевидна будет строжайшая законность ими обнаруживаемая. Никто не скажет, что два и два не составляют четырех, и что сумма углов во всяком треугольнике не одна и та же. Кроме законов проявляемых в отношениях чисел и фигур между собою, что суть сии последние? - Решительно ничего: очевидно, что они суть только для законов, и без них они быть не могут. Но какие законы выражают числа и фигуры? Явно, что они не выражают законов ни в какой определенной сфере: ни в мире вещественном, ни в мире умственном, ни в мире нравственном. Конечно все науки заимствуют у математики некоторые законы, но оные полагают их просто, для себя, а не для кого-либо другого. А потому математика содержит или законы во всей их чистоте, безусловности, т. е. законы бытия вселенной; или ничего, т. е. грезы человеческого воображения. Опыт, согласно с умозрением, опровергает последнее из сих предположений; следовательно, первое утверждено ratione exclusionis.6 Но чтоб убедиться в настоящем значении математических законов, не нужно прибегать к сему, строжайшею логикою хотя допускаемому способу доказания: стоит обратить внимание на то, что человеческий ум, углубляясь в математику, не может руководствоваться ни опытностью почерпаемою нами в жизни, ни встречать в мире нас окружающем препоны для стремления слишком отважного; а несмотря на то, ход его правилен; он не бросается ни в ту ни в другую сторону, как то участь его во всех прочих отраслях науки, и без сознания, он идет по нити свыше ему протянутой; - стоит, говорю, взглянуть на ту беспрекословность, с которою принимаются все изречения мафематических пифий, на ту твердость, которая становится уделом всех однажды ими доказанных истин, и на то единодушие, которое господствует в сей науке между возделывателями одной и той же почвы. - Как различно зрелище, представляемое нам прочими так называемыми науками! Естественные науки хвастаются приобретением сведений твердых, неопровержимых; но в чем они состоят? Они ничего не открывают нам относительно существа вещей, но содержат лишь несколько отдельных законов бытия оных. И в сих последних что есть неизменного? Одна математическая формула, ибо прочее, т. е. все понятия, составленные из об(об)щения частных опытов тверды до открытия нового факта. Сколько законов на один и тот же предмет было постепенно возглашено! Как они не полны, не ясны! Как не истощают они глубину истины! Хотя с меньшею уверенностию, но с надеждою тем более блистательною, указывают собственно называемые философы на свои труды. Еще малы результаты их усилий, но внимая их уверениям, подумаешь, что нужно только обогнуть мыс Условного, и свет вечного, неизменного, совершенного мира озарит наши глаза. Философия сделала, конечно, огромный шаг, положив изучать человеческий ум, обращенный не на частные предметы, но на самого себя. Геньяльная мысль искать начала философии в знаниях не внешних, а внутренних, значительно подвинуло сию науку, но чтоб обресть свойственный ей путь, должна она признать математику (науку, коей идея: тожество - тожество безусловное, коей формы: фигуры и числа - невещественнейшие из вещей, и коей сущность - закон - закон во всей его чистоте) - наукою - наукою по преимуществу (κατ' εζοχην), 7 сойти на вторую ступень лествицы человеческого знания и в частной но для самой пылкой и самолюбивой деятельности неистощимой и удовлетворительной сфере твердо шествовать вперед, опираясь на опытность и руководствуясь безусловными законами математики. - Равная, столь же завидная участь ожидает и ифику, и историю, и политику, и правоведение, и все прочие отрасли человеческих сведений, но не падет она им в удел, пока будут искать свои начала в существенных каких-либо сведениях.8 Наведет на путь истины каждую из сих наук тот, кто исхитив из порочного круга, в котором они теперь вращаются, укажет им изучение законов, принадлежащих к их областям в особенности.

стр. 106


--------------------------------------------------------------------------------

Из вышеизложенного следует, что все общие, безусловные начала суть сведения о законах бытия, а не о существе онаго. Но знание всех законов вселенной (допустим невозможное) не дало бы нам еще полного понятия о вселенной; оно открыло бы нам идею оной, но нам, людям, существам не только мыслящим, но чувствующим и действующим, то было бы недостаточно. Мы довольны только тогда, когда наши понятия, слившись с чувством выразятся в действие. Этого-то требуешь и ты, желая дойти до начал общих, безусловных, но с тем вместе таких, которые привели бы к единству все наши мысли и чувства, которые сделались бы нашею религиею и на которых наша деятельность могла бы воздвигнуть здание прочное. Очевидно, что сведения о законах бытия, т. е. мысленные сведения не удовлетворяют твоему требованию; тебе нужны живые, из действительности похищенные знания; посмотрим: не найдем ли их в сведениях противуположных: в сведениях существенных, чувственных.

Всякое существенное знание, т. е. всякое знание, имеющее предметом какую-либо вещь, какое-либо явление, само по себе, разумеется, частно, условно, преходяще. Рассуждая с тобою, излишним считаю доказывать сие положение: оно ясно само собою. Следовательно: как формальные, мысленные, так и вещественные, чувственные сведения, т. е. сведения как о законах бытия, так и о явлениях оного, равно не соответствуют твоим требованиям.

Остается третий род сведений: сведения, происходящие от соединения познаний мысленных и чувственных.

Прежде чем идти далее, должен точнее определить смысл последних мною употребленных слов. Хотя я признаю вместе с новейшими любомудрами, или, точнее сказать, вместе со всем человечеством, не исключая из оного и жесточайших скептиков, единство мира мысленного и вещественного, т. е. мысли и природы, однако я отнюдь не допускаю возможности достигнуть когда-либо до безусловного познания вселенной, а равным образом и переноситься посредством умственного созерцания (intelectuelle Anschauung) в состояние безусловное. Сие последнее отвергаю, и не потому что умственное созерцание, которое, по словам Шеллинга, есть удел только немногих избранных, не возможно для меня, но потому что я не постигаю возможность оного вообще. Когда мы созерцаем, то всегда созерцаем мы что-нибудь, след, что-нибудь определенное, условное, преходящее. Созерцать вообще мы столь же не способны, как слышать свой слух и видеть свое зрение. Как слух, зрение, так и ум суть только деятельности, а не вещи, могущие быть предметом познавания.9 - Но разве не можем мы обращаться на самих себя, отвлекаться от мира явлений и себя самих делать предметом нашего изучения? - Конечно, нельзя человеку отказать в способности познавать самого себя; конечно, он может отвлекаться от мира явлений, но никогда не может он совершенно от оного отвлечься: как бы он в себя не погружался, всегда ум будет невольно облекать понятия его в образы существенные, и даже стремясь постигнуть Божество, мы не иначе выражаем мысль о нем как отрицательно, мы называем его Безусловным, Тождеством всех Противуположностей, и пр. Весьма бы худо меня поняли, если бы вообразили, что я отвергаю бытие идей. Напротив того: я думаю, что без оных мы не могли бы ничего знать. Но из того, что мы имеем идеи о изящном, истинном, добром, совершенном и пр., не следует чтоб мы знали, что есть изящное, истинное и так далее. Мы беспрестанно познаем, но никогда вполне, безусловно узнать оное не можем; да и узнать нам нечего. В смысле безусловном нет ни добра ни зла, ни изящного ни дурного, ни истины ни лжи; все это суть понятия относительные. Человек имеет идею, которую отрицательно он выражает понятием Безусловного; он внутренно чувствует, что эта идея есть идея вселенной, его самого; разум противуположным путем доводит его до того же результата. Безусловное есть единство, тождество условливающего и условливаемого, и иначе оное не вообразимо. Оно есть единство, тождество условливающего и условливаемого не в одном каком-либо

стр. 107


--------------------------------------------------------------------------------

случае, но всегда и везде: иначе оно не было бы безусловным. Чтоб быть всегда и везде, надобно быть неограниченным и бесконечным. Условливающее может быть таковым; но все условливаемое по существу своему ограничено и конечно. Единственное средство разрешить сие противуречие: принять, что условливаемое беспрестанно и повсеместно ограничивается, и никогда и нигде ограничено быть не может; и что оно всегда и везде оканчивается, и никогда и нигде не кончается. - В смысле общем, всемирном: Безусловное = Бог; условливающее = закон; условливаемое = явления. В смысле частном, человеческом: Безусловное = человек (микрокосм); условливающее = закон его бытия как существа деящего, мыслящего и чувствующего, т. е. как человека в полном смысле сего слова, как любомудра и как простолюдина; условливаемое = явления бытия человека, т. е. его деяния, мысли и чувства. - Предположение наше относительно неограниченности и бесконечности условливаемого находит подтверждение и объяснение на каждом шагу, даже для ума простолюдина. Видим ли мы чтоб что-нибудь в природе кончилось? Находим ли мы где-нибудь покой, приостановку? Бытие не есть ли беспрестанное, постепенное изменение форм, неукротимое борение жизни и смерти? Есть ли место, где не было бы явления бытия? Видим ли, можем ли вообразить что-либо неограниченное? И самая неограниченность не есть ли неограниченный ряд ограниченностей? - Признавая в идее (in potentia) единство мысли и природы, сведений мысленных и чувственных, я допускаю в действительности только бесконечное оных сближение, соединение. Сведения мысленные - безусловны, след. общи, вечны. Сведения же вещественные - условны, след. частны, преходящи. Казалось, что между ними нет ничего о(п)осредствующего. Но сказанное нами выше в отношении к условливающему и условливаемому вообще находит и здесь свое применение. В собственном, безусловном смысле нет ни мысленных, ни вещественных сведений; мы называем их таковыми потому, что в них превышает то один то другой элемент. И в математическом сведении есть вещественность, хотя всего менее вещественная, и в вещественном сведении есть мысленность, хотя всего менее мысленная. Так, чтоб созерцать идеи математические, мы прибегаем к чертежу фигур и чисел; чтоб чувствовать грубейшие удовольствия должно в нас остаться хоть несколько мысли. Фигуры и числа суть, так сказать, Геркулесовы столпы для нашего стремления отвлекаться, так как чувство полагает границы нашему съединению с миром нас окружающим. Между сими двумя пределами рыщет и вечно будет рыскать наше любознание. В сведениях философа превышает элемент мысленный: для него важны законы, важно общее, непреходящее; в сведениях простолюдинов имеет перевес начало вещественное: что ему за дело до того, как познает человек, каким законом повинуются растения, доставляя ему потребное пропитание; ему нужно быть убежденным в том, что сведения его верны, что хлеб для его прокормления произрастает и пр. Для человека просвещенного, т. е. для человека в собственном смысле слова, не достаточны ни те, ни другие сведения. Он не хочет, он не может беспрестанно парить в странах эфирных; для него неудовлетворительно, стыдно и скучно пресмыкаться земле. Временные и местные обстоятельства беспрестанно действуют на него; вместе с тем он чувствует в себе силу или, по крайней мере, пламенное желание быть самим собою. Он алчет паче всего узнать свое назначение, узнать, чему он должен верить, чего он может ожидать и что ему следует делать. Чтоб достигнуть сей цели он сперва переносится (я говорю о нашей эпохе) в мир мысленный, но вскоре общности, единообразие, неизменность ему становятся противными: там все сухо и голо. Ему нужна жизнь, а он находит лишь скелет. Он бросается в мир вещественный, проклиная и общие начала и безусловные положения, но здесь все, что он обретает, хотя живо, разнообразно, но бессмысленно. Тогда-то, по укрощении вспыла отчаяния, возникает в нем настоящее воззрение на мир, на себя самого и на окружающую природу. Бывает ли человек одинаков ныне и завтра? Желательно ли для него быть таковым? Тогда как все в природе беспре-

стр. 108


--------------------------------------------------------------------------------

станно изменяется, тогда как изменение есть именно жизнь, может ли он оставаться одним и тем же, сохранять те же чувства, те же мысли, те же правила? С другой стороны: стерпимо ли для него жить без сознания, слепо переходить от одного чувства к другому, даже утопая в наслаждениях? Не потребность ли для него оглядеться, узнать и себя и окружающее его, и оставить следы своего бытия на земли? Следовательно, удовлетворительными для человека могут быть только знания, которые, происходя от соединения сведений мысленных и вещественных, заключают в себе противуположные качества обоих, т. е. которые вместе безусловны и условны, общи и частны, вечны и преходящи. Но каким образом это возможно? - Я уже выше сказал: в строгом смысле нет ни мысленных, ни вещественных сведений; все знания едины; но мы называем их тем или другим именем, смотря по элементу, который в них господствует. След(овательно), познания наши могут быть более или менее мысленные и вещественные: возносимся мы к началам, ропщет в нас чувство; погружаемся в частности, неудовлетворен наш ум; мы же сами равно недовольны и в том и в другом случае. Нам врожденно беспрестанно пытаться в примирении сих непримиримых элементов нашего познавания; в этом-то стремлении заключается и жизнь наша. Мы не должны чуждаться ни начал ни ощущений; но столь же вредно для нас исчезать в мире общностей или утопать в мире частностей. Чтоб познавать в собственном человеческом смысле, надобно чувствовать, т. е. познавать частности, но надобно также и мыслить, т. е. приводить все к единству. Следовательно сведения, которые одни могут нас удовлетворить, имеют противуположные свойства элементов их составляющих, должны быть и безусловные и условные, и общи и частны, и неизменны и изменчивы. Наши сведения безусловные, коль скоро все мною испытанные ощущения подведены под законы, - идеи, и все мои идеи так развиты, что они мне являются не бездушными думами, но воплощенными божествами; они условны, ибо каждый момент существования переворачивая лист книги бытия, рождает во мне новые ощущения и представляет моим идеям новую форму для проявления. Наши знания общи, ибо все люди, с которыми я живу в одних местных и временных обстоятельствах должны иметь одни и те же понятия, разве допустить, что одни и те (же) причины производят различные действия; они частные, ибо кроме обстоятельств, которые общи для всех современников и соотечественников, есть такие, которые особенны для меня. Наконец, наши сведения неизменны, ибо в данных обстоятельствах они необходимо таковы, а не инаковы, по причине выше упомянутой, они изменчивы, ибо обстоятельства наши не остаются одни и те же, и тот момент, в который я это пишу, уже далек от меня. - Из всего вышесказанного следует, что собственно человеческие знания должны быть равно образуемы опытностью и умозрением, что мы не можем ни a priori ни a posteriori решить ни чему мы должны верить, ни чего мы должны ожидать, ни что мы должны делать. Следовательно, в собственном смысле не может быть начал безусловных, общих для всего человечества, начал, которые вместе с тем приводили бы к единству все наши мысли и чувства, которые делались бы религиею и на которых деятельность могла бы воздвигать здание прочное, незыблемое; но, живя в одно и то же время, обитая одну и ту же страну и будучи от природы одушевлены одними и теми чувствами, должны быть согласны, единодушны во многом. Таким образом, по моему мнению, человечество имело в каждую эпоху, в каждой стране, в каждом человеке свое особенное слово. Предчувствовать оное дано всякому благорожденному, но долг его: это предчувствие развить под влиянием идей и ощущений, т. е. математики и истории.

Теперь реши, любезный друг, согласны ли мы или нет. Многое, весьма многое ты должен будешь угадывать, и моя неопытность в рассуждениях философских, и необработанность нашего языка в сем отношении весьма не полно и не ясно передали мои мысли. Если бы не другу, то верно бы не поверил чад неокрещенных.

стр. 109


--------------------------------------------------------------------------------

РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 86. Л. 20 - 32.

Написано во время пребывания Киреевского и Одоевского в имении Кошелева с. Ильинском и, вероятно, было отдано Киреевскому в руки. Это предположение подтверждается отсутствием обычных для письма заключительных формулировок и подписи. Киреевский и Одоевский приехали в Ильинское в конце августа и пробыли около десяти дней (см. в письме П. В. Киреевского Н. М. Языкову от 9 сентября 1832 года: "... брат уже десятый день живет в деревне у Кошелева, вместе с князем Одоевским, и... на днях возвратится в Москву" (Киреевский П. В. Письма П. В. Киреевского к Н. М. Языкову. С. 23)).

1 Это положение Кошелев заимствовал из популярной среди московских шеллингианцев натурфилософии Л. Окена (1779 - 1851), воспринявшего идею тождества Шеллинга как идею "ничто", "нуля". По Окену, "нуль", "ничто" - высшая идея математики, ее основной принцип и идеал, к которому могут быть сведены и из которого выведены все положения математики, все числа и геометрические фигуры (см.: Oken L. Lehrbuch der Naturphilosophie. Iena, 1809. S. 3).

2 Такое соотнесение чисел со временем, а математических фигур с пространством подсказано, по-видимому, теоретическими построениями И. И. Вагнера. Согласно Вагнеру, понятие и явленность вещей, предстающие во внешнем, объективном мире (Universum) в формах пространства и времени, полагаются в умственном мире (Intelligenz) как числа и геометрические фигуры (см.: Wagner I. -J. Mathematische Philosophie. Ulm, 1851. S. 3 - 4).

3 Представления Кошелева о "самосущем знании" восходят к разработанной Шеллингом концепции "абсолютного принципа знания", являющегося одновременно и принципом философии, ее "безусловным основоположением". Из сочинений, в которых Шеллинг излагает свое решение вопроса, Кошелев был, вероятно, знаком с двумя: статьей "Uber die Moglichkeit einer Form der Philosophie uberhaupt" ("О возможности формы философии вообще"), упоминающейся в письме к Киреевскому от 29 июня 1826 года (см.: Письма А. И. Кошелева И. В. Киреевскому (1822 - 1828) // Русская литература. 2005. N 1. С. 110), и "Системой трансцендентального идеализма", имевшейся, по-видимому, в его петербургской библиотеке (см. следующее письмо). Согласно утверждению Шеллинга, принцип знания "должен быть таков, чтобы в нем содержание обусловливалось формой, а форма - содержанием и чтобы не одно предполагало другое, а оба предполагали друг друга" (Шеллинг Ф. Система трансцендентального идеализма//Шеллинг Ф. Соч.: В 2 т. М., 1987. Т. 1. С. 249). Существенно и отличие позиции Кошелева от позиции Шеллинга. Шеллинг считал принципом знания "Я", мыслимое как интеллектуальное созерцание. Кошелев, отрицая способность к интеллектуальному созерцанию (см. далее в письме), обращается в поисках "самосущего знания" не к философии, а к математике.

4 A posteriori (лат.) - из последующего; в новой философии под познанием a posteriori часто подразумевали эмпирическое познание (см.: Виндельбандт В. История новой философии в ее связи с общей культурой и отдельными науками: В 2 т. М., 2000. Т. 1: От Возрождения до Просвещения. С. 482 - 483). Противоположное понятие - a priori (лат.) - из предыдущего; априорное знание предшествует опыту и не зависимо от него.

5 Слово "математика" восходит к греч. μαθημα (наука, учение). Античные философы полагали, что имя "математика" дано этой науке пифагорейцами (см., например: Прокл. Комментарий к первой книге "Начал" Евклида. Введение. М., 1994. С. 123).

6 Методом исключения (лат.).

7 По преимуществу (греч.).

8 Ср. с рассуждениями И. И. Вагнера в статье "О математической философии", переведенной Д. В. Веневитиновым из журнала "Isis oder Encyclopadische Zeitung". Вагнер полагает, что в "математическом выражении идей" заключается "...органическая форма вселенной, или закон мира, и что кроме сего закона мира, не может существовать другой науки, как те, которые, переходя в область частного, развивают изобретения сего общего закона мира в различных случаях; следственно, математика есть единственная общая наука, единственная философия, и все прочие науки суть только применения сей единственной чистой науки..." (Веневитинов Д. В. Стихотворения. Проза. М., 1980. С. 235 - 236). Веневитинов перевел статью Вагнера для Кошелева в июле 1825 года и тогда же послал Кошелеву перевод, сопроводив его своими примечаниями (см.: Там же. С. 348 - 349).

9 Шеллинг определяет интеллектуальное созерцание - Intelectuelle Anschauung (нем.) - как "знание, которое одновременно есть продуцирование своего объекта", и видит его в "Я", поскольку "само Я (объект) возникает только посредством знания Я о самом себе" (Шеллинг Ф. Система трансцендентального идеализма// Шеллинг Ф. Соч.: В 2 т. Т. 1. С. 257). Полагая, что "трансцендентальное философствование должно всегда сопровождаться интеллектуальным созерцанием", Шеллинг пишет: "Если в этом созерцании часто склонны видеть нечто таинственное, на постижение чего якобы притязают лишь те, кто обладает некой особой способностью, то единственной причиной этого является действительное отсутствие этой способности у некоторых людей, что столь же не должно нас удивлять, как и отсутствие у некоторых людей ряда других способностей, реальность которых также не может подвергаться сомнению" (Там же. С. 258). В период философии тождества Шеллинг усматривает в интеллектуальном созерцании философа проявление самосозерцания Абсолютного начала и считает его единственно возможным способом познания Абсолюта.

стр. 110


--------------------------------------------------------------------------------

7

Село Ильинское 14 сентября [1832].

Здравствуй, любезный друг Киреевский!

Весьма часто вспоминаем мы о десятке дней, которыми вы нас подарили, но, к несчастию, должен говорить о них как о благе прошедшем, а не будущем. - Мои занятия идут по-прежнему: занимаюсь изложением своей системы. Встречаю много затруднений, но кое-как их побеждаю. Жаль, что не имею своих петербургских книг, я без них как без рук. Не имеются ли у тебя: Кантова "Критика чистого ума", и Шеллингов "Идеализм".1 Если можешь меня ими ссудить, то очень обяжешь. Мне нужно в них заглянуть. - Гельвецием я очень не доволен. Сначала он прельстил меня ясностью изложения и удобоприменимостью к жизни его мнений, но чем дале(е) я шел, тем боле(е) встречал парадоксов, тем вялее становился его слог, и тем безжизненнее его правила. Давно я не читал сочинений материалистов. Книга Гельвеция еще удовлетворительнее, чем лучшие истории революции, объяснила мне ход сего переворота. Как могла поступать иначе нация, лишившаяся всякого чувства для добродетели! Французы в XVII веке бы(ли), конечно, весьма безнравственны, но, однако, нельзя их сравнить с воспитанниками материалистов. Первые распутствовали от нечего делать и по естественному влечению к удовольствиям; последние систематически, с расчетом и по убеждению предавались чувственным наслаждениям. - Не постигаю, что могло тебе нравиться в Гельвециевой книге "Об уме".2 Не требую от него последовательности, а еще менее благородных чувств, но, по крайней мере, должен бы он искупить эти (не)достатки большим умом, или даже остроумием. Но ни того ни другого в нем нет. Свой парадокс, что все люди равно умны, он доказывает пошло. Столь же нелепо толкует, как скупой и честолюбец предаются своим страстям для удовлетворения чувственности.3 - Я не иначе себе объясняю его успех, даже славу, которую он приобрел в прошедшем веке, как делом минутной симпатии с правилами безнравственности им невольно проповедуемыми. - Какое поле любомудрия в России. У нас еще можно создать твердую и молодым душам свойственную нравственность. Нужен только гений, чтоб оживить мертвые массы! - Обними за меня Одоевского и скажи ему тысячу нежностей. Целую ручки у княгини.4 Скажи: когда они едут? - Прощай! До следующей недели.

Твой Кошелев.

При сем прилагаемый пакет попроси Одоевского отдать кн. Григорию Волконскому.5

-----

РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 86. Л. 119 - 119 об.

Год письма - 1832 - определен на основании упоминания в нем о визите Киреевского и Одоевского в имение Кошелева с. Ильинское (см. прим. к письму 6), что совпадает с предположительной датировкой ответного письма Киреевского от 17 сентября (см.: Киреевский И. В. Поли. собр. соч. Т. 2. С. 225 - 226).

1 Речь идет о сочинениях Канта "Критика чистого разума" и Шеллинга "Система трансцендентального идеализма". Киреевский, как ясно из его письма Кошелеву от 17 сентября, смог прислать только книгу Шеллинга: "Вот тебе Шеллингов Идеализм, а Канта у меня теперь не имеется. Постараюсь достать" (Киреевский И. В. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 225).

2 Имеется в виду сочинение Клода Адриана Гельвеция (Helvetius C. A.; 1715 - 1771) "Livre de l'esprit" (1758). Отвечая на недоумение Кошелева, Киреевский писал: "О Гельвеции, я думаю, я сам был бы такого же мнения, как ты, если бы прочел его теперь. Но лет десять назад он произвел на меня совсем другое действие. Признаюсь тебе, что тогда он казался мне не только отчетливым, ясным, простонародно-убедительным, но даже нравственным, несмотря на проповедование эгоизма. Эгоизм этот казался мне только неточным словом, потому что под ним могли разуметься и патриотизм, и любовь к человечеству, и все добродетели. К тому же мысль, что добродетель для нас не только долг, но еще счастие, казалась мне отменно убедительною в пользу Гельвеция" (Киреевский И. В. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 225).

стр. 111


--------------------------------------------------------------------------------

3 В книге "Об уме" и затем в книге "О человеке" Гельвеций утверждает, что источником всех идей нашего ума являются чувственные ощущения; соответственно, все люди с нормальной организацией обладают одинаковыми умственными способностями. Неравенство умственных способностей, наблюдаемое в жизни, обусловлено, по мнению Гельвеция, не различием в тонкости чувств, обширности памяти и способности внимания, но лишь различием воспитания, под которым понимается "все, что служит нашему учению" (см.: Гельвеций К. А. Соч.: В 2 т. М., 1973. Т. 1. С. 326 - 352).

4 Княгиня - жена В. Ф. Одоевского Ольга Степановна, урожденная Ланская (1797 - 1872).

5 Князь Григорий Петрович Волконский (1808 - 1882), сын министра высочайшего двора П. М. Волконского, неоднократно упоминается в письмах Кошелева начала 1830-х годов. Замыслив в конце 1832 года вместе с Шевыревым, Баратынским, Мельгуновым, Свербеевым и др. издавать "Современный летописец", Кошелев предполагал поручить Волконскому собирать материалы, касающиеся Министерства императорского двора (см.: РНВ. Ф. 539. Оп. II. Ед. хр. 637. Л. 26).

8

Ильинское 24 сентября [1832].

Твое письмо от 17-го меня вдвойне обрадовало: во-первых, как всякое твое письмо, а во-вторых, как доказательство твоего намерения еженедельно радовать меня вестями о себе. Спасибо, любезн(ый) друг Киреевский. - Очень тебе тоже благодарен за Шеллингов "Идеализм": он мне был очень нужен, а теперь, если хочешь, могу тебе возвратить. - Мои занятия идут все порядочно. Я теперь по уши в спинозисме.1 Читаю его сочинения по-латыни. Давно я не открывал никакой латинской книги, а философической по-латыни никогда не читывал, а потому это истинно Геркулесов подвиг; но, несмотря на то, иду вперед. Ясность ума сего любомудра вполне вознаграждает за понесенные труды для того, чтобы в него вчитаться. Метода Шеллинга меня всегда приводила в восторг, а теперь вижу, что он выучился оной у Спинозы, который еще строже немца доказывает свои предложения.2 Давно никакая книга так не заставляла меня жить, как этот, по-видимому, сухой еврей! Удивительно, как сила его любомудрия должна была целые полтора века остаться в небрежении и только по истечении сего времени прозябнуть в головах Лессинга, Гердера и новейших немец(ких) философов.3 - Что ты мне говоришь о добродетели французских революционеров, о их энтузиязме к оной - это я просто не понимаю.4 Если б ты еще был напитан идеями материалистов, то меня бы не удивило твое похвальное слово Роберспиеру. По-моему, они столько же добродетельны, сколько инквизиторы. И те и другие имели цель высшую, но и те и другие не гнушались средств самых безнравственных для достижения оной. - Конечно, во время революции французы были не столь безнравственны, как незадолго до начала оной, т. е. когда они только что вышли из рук материализма; ибо во времена сильных переворотов действует в человеке менее ум, чем страсть. Когда мы увлечены силою происшествий, тогда уже не можем думать о своем преобразовании; мы идем сами не зная куда, а потому, как во время мира надобно готовиться к войне, так во времена спокойствия надобно закаливать свой характер, сердце примирять с умом и из добродетели сделать привычку. Но, ради Бога, не из французской добродетели, а то горе нам. - Когда уехали Одоевские, или они еще в Москве?5 В последнем случае поклонись им от меня дружески, а княгине скажи от матушки, что она, полагая их уже на пути в Питер, туда ей отвечала. Мы останемся здесь еще недели две, а потом поселимся на всю зиму в белокаменной. - Мне бы очень хотелось знать, что ты разумеешь под добродетелью. У меня за ответом дело не станет. - Прощай.

На век твой друг А. Кошелев.

Когда матушка твоя переедет в Москву. Не имеешь ли известий о Шевыреве?6 На днях буду писать к Грефу в Питер, а потому на всякий случай выпишу Dupin.7

стр. 112


--------------------------------------------------------------------------------

РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 86. Л. 128 - 129.

Ответ на письмо Киреевского от 17 сентября (см.: Киреевский И. В. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 225 - 226); так же как письмо Киреевского от 17 сентября и предшествующее ему письмо Кошелева от 14 сентября, предположительно датируется 1832 годом.

1 С сочинениями Спинозы Кошелев был знаком ранее; об отношении к философии Спинозы в "Обществе любомудрия" см. в воспоминаниях Кошелева: "Мы особенно высоко ценили Спинозу..." (Кошелев А. И. Записки. С. 15).

2 Речь идет о геометрическом методе, примененном Спинозой в его главном произведении "Этика" ("Ethica more geometrico demonstrata"; 1765, опубл. в 1677). Шеллинг использовал метод Спинозы при разработке философии тождества в "Изложении моей философской системы" ("Darstellung meines Systems der Philosophie"; 1801).

3 Ни опубликованный при жизни Спинозы "Богословско-политический трактат" ("Tractatus theologico-politicus"; 1670), ни сочинения, изданные после его смерти Л. Мейером ("Opera posthuma"; 1677), не были приняты современниками. Интерес к философии Спинозы пробудился в XVIII веке после появления писем Ф. Г. Якоби к М. Мендельсону, написанных на основании бесед с Г. Э. Лессингом ("Uber die Lehre des Spinoza in Briefen an Mendelssohn"; 1785), в которых Якоби представляет Лессинга последователем Спинозы, и ответного сочинения Мендельсона ("Moses Mendelssohn an die Freunde Lessings"; 1786), полемизировавшего с этим утверждением, выражая собственное негативное отношение к учению Спинозы. В возникшем таким образом "споре о Спинозе" принял участие И. Г. Гердер, защищавший Спинозу в диалогах "Бог" ("Gott. Einige Gesprache"; 1787). Философия Спинозы оказала влияние на Гете, немецких романтиков, Ф. Шлейермахера. Шеллинг, испытав воздействие Спинозы в период создания натурфилософии, и особенно в период философии тождества, в Мюнхенских лекциях подчеркивал значение его системы для развития европейской мысли (Шеллинг Ф. К истории новой философии (Мюнхенские лекции) // Соч.: В 2 т. Т. 2. С. 417).

4 17 сентября в ответ на письмо Кошелева от 14 сентября Киреевский писал: "То, что ты говоришь о 89 годе, мне кажется не совсем справедливо. Двигатели мнений и толпы были тогда не только люди нравственные, но энтузиасты добродетели. Робеспьер был не меньше как фанатик добра. Конечно, это было не последствием тогдашней философии, но может быть вопреки ей - однако было" (Киреевский И. В. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 225 - 226).

5 Одоевские уехали из Москвы в конце сентября 1832 года. 12 октября 1832 года П. В. Киреевский писал Н. М. Языкову: "Недели две назад у нас был кн. Одоевский с своей благоверной княгиней, провел у нас недели две и уехал назад в П-бург" (Киреевский П. В. Письма П. В. Киреевского к Н. М. Языкову. С. 24).

6 Шевырев возвратился в Москву из-за границы в середине октября 1832 года (см. об этом в письме П. В. Киреевского Н. М. Языкову от 18 октября 1832 года: Киреевский П. В. Письма П. В. Киреевского к Н. М. Языкову. С. 25).

7 В письме от 17 сентября 1832 года Киреевский сообщал: "Dupin я искал во всех лавках и напрасно. Надобно выписывать из Риги или из Любека" (Киреевский И. В. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 225). Согласно предположению Ю. В. Манна, подразумевается Андре Мари Жан Жак Дюпен (Dupin A.-M.-J.-J.; 1783 - 1865) (см. комментарий к изд.: Киреевский И. В. Критика и эстетика. М., 1998. С. 459). В 1830 - 1831 годах в Париже были изданы сочинения Дюпена "Profession d'avocat" (1830) и "Trois lettres sur l'aristocratie, le clerge et la pairie" (1831). Вероятно, книги Дюпена, французского политического деятеля, участника Июльской революции 1830 года, не были пропущены цензурой. Существовала, однако, возможность купить у книгопродавцев запрещенное издание (см. об этом: Гринченко Н. А. Цензоры - читатели сочинений о России на иностранных языках // Чтение в дореволюционной России: Сб. науч. тр. М., 1995. С. 66 - 78). В Петербурге среди таких книгопродавцев был Вильгельм Грефф, к которому предполагал обратиться Кошелев (о В. Греффе см.: Гринченко Н. А. "Conversations-Lexicon" и его цензурная история в России // Книга. Исследования и материалы. Сб. 83. М., 2002. С. 245 - 253).

9

Ильинское. 1-е октября [1832].

Спасибо за твое письмо, любезный друг Киреевский. С живейшим нетерпением ожидаю нашего отъезда в Москву: надеюсь, что мы проведем зиму как нельзя лучше. К крайнему моему сожалению, невозможно будет мне записаться в вашу трупу: если не надобно иметь искусство, то нужна, по крайней мере, память, а ее, как ты знаешь, у меня на лицо не имеется.1 Разве ты в минуты бессонницы изобретешь верную, надежную мнемонику, а то нет для меня спасения. - На днях я был весьма занят - чем бы ты (по)думал - разрешением задачи: есть ли будущая

стр. 113


--------------------------------------------------------------------------------

жизнь для индивидуев? Разум говорит нет, а чувство - да. Чем более думал об этом, тем яснее становилась необходимость оной для сей жизни. Без будущности индивидуальной - нравственность как без якоря. - Философия говорит: совершенствуйся; но усовершенствование без цели есть идея, годная для школы, а в жизни она вовсе бессмысленна. К тому ж, дать человеку идею о вечности и осудить его на уничтожение (чем является превращение в абсолют) - serait pas trop fort.2 Подумай об этом. Я нахожусь теперь в весьма неприятном положении: этот частный скептицизм производит на меня весьма неприятное действие.

Засвидетельствуй мое почтение Елизавете Васильевне Титовой3 и скажи ей, что я надеюсь ее застать еще в Москве. Я бы немедленно приехал, но кой-какие дела задерживают нас еще здесь до половины будущей недели.

Прощай, любезный друг. Дней чрез шесть мы свидимся.

На век твой друг А. Кошелев. La Mettrie4 получил.

-----

РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 86. Л. 130 - 131 об.

Датируется 1832 годом: основная мысль письма сближает его с фрагментом письма Кошелева Киреевскому от 30 сентября 1832 года, опубликованным Колюпановым в "Биографии А. И. Кошелева": "Прежние наши мысли о будущей жизни как о превращении в какое-то безусловное кажутся мне школьными и дикими. Чем более я думаю о будущей жизни, тем более убеждаюсь в ее необходимости. Полвека тому назад Кант доходил до необходимости бытия Бога, свободы воли и бессмертия души; теперь вера в Бога, свобода воли и бессмертие души служат основанием любомудрия и лишь с жизнью можно исторгнуть ее из нашей души. Сперва признали необходимость Бога, потом индивидуальность оного, теперь это знание превратилось в веру. Думаю и надеюсь, что как теперь не сомневаются более в бессмертии души, так со временем убедятся в индивидуальном ее бессмертии" (Колюпанов Н. П. Указ. соч. Т. 1. Кн. 2. С. 230). Возможно, письмо от 30 сентября являлось первым вариантом публикуемого письма от 1 октября, который не был послан Киреевскому и хранился среди бумаг Кошелева, переданных Колюпанову (см. вступительную заметку к публикации).

1 Вероятно, речь идет о домашнем театре Киреевских-Елагиных, для которого, по свидетельству Н. А. Елагина, Киреевский "написал несколько водевилей и комедий" и совместно с Н. М. Языковым "драматическую фарсу" "Вавилонскую принцессу" (Елагин Н. А. Материалы для биографии И. В. Киреевского // Киреевский И. В. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 59). Судя по письму Кошелева, постановка спектаклей продолжалась и в 1832 году.

2 Не слишком ли сильно (франц.).

3 Елизавета Васильевна Титова (1782-?) - мать друга Киреевского и Кошелева В. П. Титова, сестра Д. В. Дашкова, переводчика, критика, члена о-ва "Арзамас".

4 Жюльен Оффрэ де Ламетри (J. O. de La Mettrie; 1709 - 1751) - французский философ-сенсуалист, автор сочинений "Естественная история души" (Histoire naturelle de l'ame; 1745) и "Человек - машина" (L'homme machine; 1748).

10

Село Ильинское, 8-го июля [1833].

Жду твоего густого письма,1 любезный друг Киреевский, а жиденькое получил. Об моей болезни ты говоришь как оракул: сначала ничего не поймешь, а чем более читаешь, тем еще менее понимаешь.2 Если б я был в Москве, то непременно включил бы тебя в письмо, запечатал и отправил бы тебя в Лондон для редакции остальных протоколов по греческому и бельгийскому делам.3

Вот тебе письмо к Свербеевым. Отправь его вместе с своим.4 Мы ускорили еще днем свой отъезд: сегодня чрез час едем, несмотря на проливной дождь. А потому пиши ко мне по пятницам до 12 часов по след. адресу: Рязанской губернии, в город Сапожок, а оттуда в село Смыково.5 Газеты же по прочтении отправляй в наш дом, откуда будут посылать ко мне по понедельникам с тяжелою почтою в Рязанскую деревню.

Я беру с собою только юридические книги. На днях я много читал, и много написал замечаний на наш Свод.6 А ты что делаешь?

стр. 114


--------------------------------------------------------------------------------

Обними за меня Скорятина,7 Трубецкого и пр. Скажи первому, что да будет ему стыдно. Советуй Трубецкому не утопать в утопиях, а то мне из Рязани его не вытащить.8

Прощай. Пиши, не ленись.

На век твой друг А. Кошелев.

-----

РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 86. Л. 114 - 114 об.

Ответ на письмо Киреевского от 5 июля (РГБ. Ф. 99. К. 7. Ед. хр. 49. Л. 19 - 20 об.). Упоминание Киреевского о болезни Екатерины Петровны Скарятиной (жены друга Киреевского, художника Федора Яковлевича Скарятина; 1805 - 1835), умершей 13 июля 1833 года ("Кат(ерина) Петр(овна) всеводном положении; доктора отчаиваются..." (Там же. Л. 19 об.)), позволяет датировать оба письма 1833 годом.

1 В письме от 5 июля Киреевский обещал написать "погуще" (РГБ. Ф. 99. К. 7. Ед. хр. 49. Л. 19) и исполнил обещание на следующий день - 6 июля 1833 года (см. прим. к письму 11).

2 См. ироническое рассуждение Киреевского о "симптомах... нравственной болезни" Кошелева в письме от 5 июля (Там же. Л. 19).

3 Речь идет о переговорах, касающихся установления статуса Греции и отношений между Бельгией и Голландией. Относительно первого вопроса 18 (30) апреля 1833 года была принята Дополнительная и пояснительная статья к Лондонской конвенции, заключенной между Россией, Францией, Англией и Баварией 7 (19) мая 1832 года, которая устанавливала подробности порядка престолонаследия в греческом государстве. Относительно второго вопроса 21 мая 1833 года в Лондоне Франция, Англия и Голландия заключили конвенцию, предварительно, до утверждения окончательного раздела Голландии и Бельгии (признанного Лондонской конференцией 20 декабря 1830 года), определявшую отношения двух государств. Подписание договора между Голландией и Бельгией ожидалось летом 1833 года, но в августе переговоры были прерваны. Историю греческого и голландско-бельгийского вопросов см. в кн.: Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами / Сост. Ф. Мартене. СПб., 1895. Т. 11. С. 322 - 492; 1898. Т. 12. С. 1 - 103.

4 Свербеевы - дипломат и писатель Дмитрий Николаевич Свербеев (1799 - 1874) и его жена Екатерина Александровна (1808 - 1892). Сближение Кошелева со Свербеевыми, у которых по пятницам собирался круг друзей Киреевского и Кошелева, состоялось осенью 1832 года (см. его письмо к Одоевскому от 8 декабря 1832 года: РНБ. Ф. 539. Оп. П. Ед. хр. 637. Л. 27). В мае 1833 года Свербеевы отправились в путешествие за границу. Кошелев, бывший в тот момент в Петербурге, вместе с Одоевскими проводил их до Кронштадта (см. об этом: Долгова С. Р. Дневник Екатерины Свербеевой за 1833 год. М., 1999. С. 15). "Письмо к Свербеевым у меня готово и ждет твоего; если до отъезда в Рязань ты не пришлешь его, то я отправлю одно свое", - сообщал Киреевский Кошелеву 5 июля 1833 года (РГБ. Ф. 99. К. 7. Ед. хр. 49. Л. 19 об.).

5 Село Смыково Сапожковского уезда Рязанской губернии - родовое имение Кошелевых.

6 Имеется в виду "Свод законов Российской империи, повелением гос. имп. Николая Павловича составленный", изданный в 15 томах в Петербурге в 1832 году.

7 Вероятно, имеется в виду Владимир Яковлевич Скарятин (1812 - 1870), брат Ф. Я. Скарятина. Возможно, упрек Кошелева вызван тем, что Скарятин не ответил на его письмо, которое, как выясняется из следующего письма Киреевского, Скарятин не получил. 6 июля 1833 года Киреевский писал Кошелеву: "Скарятину Влад(имиру) я до сих пор не мог доставить твоего письма потому, что он изволит забавляться на охоте и до сих пор не возвращался домой" (Киреевский И. В. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 227).

8 Вероятно, имеется в виду Никита Петрович Трубецкой (1804 - 1855), письма которого к Киреевскому (с 1833 по 1847 год) сохранились в архиве Киреевского (РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 137). 5 июля 1833 года Киреевский писал Кошелеву о Трубецком: "Недавно мы провели с ним вечер, строили утопию и чуть не утопились в ней" (РГБ. Ф. 99. К. 7. Ед. хр. 49. Л. 19).

11

С. Смыково. Июля 21-го [1833].

Спасибо, весьма спасибо за твое письмо, любезный друг Киреевский. Но что скажу тебе в ответ на твое сладкими far niente1 внушенное послание? Целый день толкую о снопах, да о кресцах; считаю приходные и расходные книги; сменяю и назначаю старост и десятцих;2 либеральничаю на счет палок. - Вот как я провожу время. До сих пор ни о чем не только душепитательном не думал, а кроме твоего

стр. 115


--------------------------------------------------------------------------------

письма ничего не читал душеспасительного. Я не нашел таких беспорядков, как ожидал; а потому скорее отсюду уедем, чем смели надеяться. Думали здесь остаться шесть недель, но теперь предвидим возможность удрать отсюда около 10-го будущего месяца. - Хочется с тобою говорить, а говорить не о чем; скажу тебе только то, что не постигаю, чем прокормятся наши самые самые плодородные губернии: решительный голод. У нас родилось дурно, но во всей окружности еще хуже. В Саратове, Тамбове, Воронеже нет ни зерна.

Что поделываешь ты? Что делает Скорятин? Уехал ли Трубецк(ой) или все сбирается? А Шевырев как-то проходит сквозь мытарства университетские?3 Прошла ли Энциклопедия венерических болезней Мельгунова.4 Прощай.

Весь твой А. К.

[Вдоль письма по краю:] Коляска моя в деревне. Я ее продаю, но теперь не знаю, как ее показать Петру Яковлевичу.5 Если он может подождать до половины августа, то к тому времени я буду в Москве.

-----

РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 86. Л. 33 - 34 об.

Год - 1833 - на письме указан, но читается неясно и определяется на основании содержания - упоминания Кошелева о "мытарствах университетских" Шевырева (см. комментарий). Датировка письма подтверждается тем, что оно явилось ответом на письмо Киреевского от 6/7 июля 1833 года. В изданиях Киреевского письмо от 6 июля датировалось лишь приблизительно: 1833 - 1834 годы (см.: Киреевский И. В. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 226; Киреевский И. В. Критика и эстетика. М., 1998. С. 388 - 389). Однако летом 1834 года Киреевский не мог работать над темой "воспитания женщин", о чем сообщается в письме от 6 июля, так как завершившая эту работу статья "О русских писательницах" была опубликована в альманахе "Подарок бедным" (Одесса, 1834), который, по свидетельству тетки Киреевского А. П. Зонтаг (1786 - 1864), 9 февраля 1834 года уже находился в печати и должен был быть готов к масленице (РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 74. Л. 4).

1 Far niente (ит.) - сладкое ничегонеделание. Кошелев имеет в виду фрагмент письма Киреевского от 6 июля 1833 года: "... я пишу, как пью чай, с роздыхом, с турецкою негою лени; хорошо и мягко жить на эту минуту! Какая-то музыка в душе беспричинная. Эолова музыка, не связанная ни с какою мыслию" (Киреевский И. В. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 226).

2 Крестец (крестенка) - копушка хлеба в снопах на жниве; десятций, т. е. десятный (десятник) - заведующий десятком изб или людей.

3 Возвратившись из Италии осенью 1832 года, Шевырев принял предложение занять место адъюнкта словесности в Московском университете и представил Университетскому совету рассуждение "О возможности внести итальянскую октаву в русское стихосложение". Но совет потребовал предоставления диссертации, которую Шевырев написал за 6 месяцев, посвятив ее Данте. "Шевырев почти кончил свою диссертацию о Divina Commedia; остается дописать еще листов полтораста", - сообщал Киреевский Одоевскому и Кошелеву в письме от 4 июня 1833 года (РНБ. Ф. 539. Оп. II. Ед. хр. 584. Л. 13). 15 января 1834 года Шевырев приступил к чтению лекций по истории всеобщей словесности.

4 О чем идет речь - не ясно.

5 Петр Яковлевич - Чаадаев (1794 - 1856). В письме от 6/7 июля Киреевский сообщает о записке Чаадаева, которую он посылает Кошелеву вместе с письмом (см.: Киреевский И. В. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 227).

стр. 116