В высоком кожаном кресле, слегка откинувшись, спокойно сидел Федор Кузьмич. Лицо его было почти неподвижно. Федор Кузьмич читал стихи. Слова размерно вспархивали с его губ, и он не трепетал за их судьбу. Слова преображались в образ и мысли, слова звучали как положенные на музыку.

Стихи были предсмертными, шутливыми.



Предо мной обширность вся.
Я, как все, такой же был:





- сказав это, Ф. К. улыбнулся, -



Между прочим, родился,
Между прочим, где-то жил.





Это простое, но злое в своей простоте "между прочим..." повторилось несколько раз.

Стихи кончались так:



Ко всему я охладел.
Догорела жизнь моя.
Между прочим, поседел,
Между прочим, умер я.1






--------------------------------------------------------------------------------

Воспоминания публикуются по автографу: РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 140. Публикатор выражает благодарность за консультацию В. Н. Сажину и М. П. Лепехину.



стр. 103


--------------------------------------------------------------------------------

"Между прочим", "между прочим" - долго слышалось мне. И прохлада строгой и тихой комнаты ощутилась терпко и сильно, как никогда. Таков был Ф. К. последние три года.

Между прочим, люди его видели другим.

* * *

Трудно писать о Федоре Кузьмиче. Трудно потому, что не избежать себя. Между прочим, я буду вынужден говорить и о себе.

Встретились мы с Ф. К. в июле 1924 г(ода) на Моховой 36, где еще ютились жалкие остатки Всемирки.2 Встретились и долго и упорно смотрели друг другу в глаза.

В серых колючих глазах его я читал: "Что тебе? Что ты? Ну-ну, все равно узнаю". Федор Куз(ьмич) всегда был насторожен, пытлив, недоверчив. Глаза блестели мертвым холодным светом.

Когда мы расстались, я сказал К(сении) М(ихайловне):3

- Он скоро умрет.

- Глупости! - неуверенно ответила К(сения) М(ихайловна). Она знала из моего прошлого, когда и почему я так говорю.

- Жаль, он такой добрый, а главное сам свой.

Осенью 1924 года я был у Ф. К. на Ждановке.4 Читал ему стихи. Читал, краснея и запинаясь, как школьник. Колючие серые глаза следили за мной. Я не мог этого не чувствовать, не мог! Читая, прослезился, слезы были жаркие, нервные. Ф. К. остановил меня.

- Это Вы всегда так.

- Это нервное, Ф. К., - оправдывался я.

- Нехорошо. Нужно беречь себя. Увидит вот это какой-нибудь писака-живоглот и позлорадствует. Зачем это Вам.

- Я не знаю. Это просто так.

- Что значит так. Так ничего не бывает. Вы должны помнить, здесь тоже люди, - не унимался Ф. К., - такие же, как и там в глуши. Жизнь Ваша была жестокая и тяжелая, страшная жизнь, а почему? Вот, вот: стихи читаете - слезы, прохвосты Вас обижают - слезы. Нехорошо.

Я слушал и растерянно молчал. Ф. К. говорил минут двадцать, назидательно, но любовно отечески. А потом вдруг посмотрел на меня и резко:

- Ну, читайте же, что же Вы. И сказать уж ничего нельзя. А когда я уходил:

- Погодите, - неторопливо встал и неторопливо застегнул пуговку пиджака, тихо подошел к книжному шкафу, достал белую книжицу, вернулся к столу, сел, взял ручку, очистил о пресс-папье перо, осмотрел его, открыл чернильницу, движения его были поразительно спокойны и медленны. Для меня, человека суетливого, они казались необычными.

- Присядьте, что Вы стоите? Торопитесь?

- Нет.

- Ну, так сядьте, - сказал он уже с некоторой злостью.

Я сел. Но нечаянно оперся ногой на тонкую перекладину между ножками стула. Перекладина выпала.

Ф. К. вспылил. Резко отодвинулся от стола и, напрягая все силы, принялся совать то одну, то другую ногу под свое кресло:

- И так и эдак. И так и эдак. Обязательно надо что-нибудь сломать. Удивляюсь, - устало, придвинувшись к столу, вздохнул, собирая губы в кружок, и сердито посмотрел на меня.

И только потому, что я не оробел, Ф. К. улыбнулся.

стр. 104


--------------------------------------------------------------------------------

- Вот еще Верховский5 тоже так. Как только стихи читать, роется, роется, найти не может, в кресло сядет - раз и готово, а уйдет, на полу непременно следы.

Поворчав немного, успокоился. А провожая меня, сказал тепло и ласково:

- Приятно нам, старикам. Гляжу на Вас, радуюсь. Я удивленно посмотрел на него.

- Хорошая смена, хорошая. Спасибо вам. Держитесь крепче, по-брюсовски. Однажды с ним был такой случай. Стреляла в него, не глазами, а из револьвера девушка. Было это в фойе Художествен(ного) театра.6 Она - бац, бац! А он встал, скрестил руки на груди в совершенном спокойствии. Хорошо. Я люблю за это Брюсова.

На титульном листе "Великого благовеста"7 тонкими расшатанными буквами значилось: "М. В. Борисоглебскому с приветом 26 ноября 1924 г. в тот день, когда Борисоглебский порадовал меня чтением его стихов. Федор Сологуб".

* * *

В течение трех лет мы встречались два-три раза в неделю. Правда, больше всего по делам Союза писателей (где я был все это время секретарем, а Ф. К. председателем), но каждое деловое свидание заканчивалось личным. Ф. К. удивительно сердечно и необычно для нашего времени и современ(ной) писательской среды интересовался работами и устремлениями всех, кого он знал.

- Что пишете, как пишете, что нового и т. д. Ответы любил неторопливые, подробные. И было приятно ему отвечать. Видно было, что интересуется он этим по-настоящему нелицеприятно. Из его уст я никогда не слышал типичного "писательского":

- Сколько листов? Куда продал? Почем? и т. п.

Не было в его вопросах разнюхивания, зависти, злорадства, небрежности, всего того, чем так богаты разговоры моих милых современников.

- Писатели живут скверно, - как бы жаловался Ф. К. - Вот Вы написали роман, а N (сверху: Федин. - М. П.) злится. Как Вы посмели, раз он написал. Он видит в этом только конкуренцию и больше ничего. Он не понимает того, что все в литературе идет периодами, что успех одного романа способствует успеху другого. Хорошим романом внимание публики обращается на романы, а появление 2, 3, 10 романов - литературное большое дело. Каждый писатель должен этому радоваться, а он злится. Нехорошо. Мелочно. Между писателями бегают недотыкомки.8 И у них друг против друга камни за пазухой. Жестоко, скверно.

Бранился и ворчал Ф. К. несдержанно. За это его почти все не любили. Друзей из литераторов у него было мало. Да и были ли? Не знаю.

Из друзей, кроме Р(азумника) В(асильевича),9 я никого не видел. Вокруг Ф. К. всегда веяло холодком или притворной лестью, неискренним лизоблюдством, доведенным до виртуозной интеллигентской изысканности. Или же почтительностью, которой Ф. К. доверял меньше всего.

* * *

Доброта Ф. К. была вечно живая, неподдельная, но мне казалось, что он почти всегда скрывал ее.

Многие воспринимали его как "ворчуна, нетерпимого и злого". Но это было несправедливым, обманным, поверхностным. За суровостью и резкостью скрывалось настоящее большое хорошее чувство. Как за злым поблескиванием его очков, где-то под колкостью серых глаз - ласковый свет. Свет часто перебивался пытливостью, раздражением, мнительностью, но не угасал. Нетерпимость к нему я наблюдал часто. Всех вынужденных общаться с ним раздражало то, что ему почти невозможно было возражать так, как хотелось.

стр. 105


--------------------------------------------------------------------------------

- Больной, старый, почтенный, ну что с ним, - говорили многие.

Мне было неприятно слушать это, особенно когда эти же люди любезно покорствовали, т. е. лгали ему. Ф. К. понимал это, но не тяготился, он как бы назло еще глубже прятал свое доброе сердце.

Несколько раз мы с ним ругались так, что потом мне было даже стыдно обычной несдержанности своего характера. Как-то раз, хорошо помню, мы почти кричали друг на друга, причем я грубо и вызывающе ходил по комнате из угла в угол. Но гнев Ф. К. гасил в себе быстро. Нагрубив однажды А. В. Ганзен и получив от нее замечание:

- Ф(едор) К(узьмич), разрешите Вам сказать, Вы поступаете со мной как с гостьей довольно некорректно. Надеюсь, Вы пригласили меня не для этого.

Федор Кузьмич сердито вышел в другую комнату, быстро вернулся с коробкою конфет и, угощая А(нну) В(асильевну), сказал нежно, по-старчески улыбаясь:

- Ну, не сердитесь, извините меня. Все присутствовавшие были этому рады.

Злясь, Ф. К. часто отзывался о других злорадно и ядовито. Я не пишу об этом не потому, что многим, очень многим "мэтрам литературы" будет это неприятно, а потому что хорошо знаю, яд его отзывов был тем картонным мечом, которым Ф. К. размахивал, как ребенок, будучи и в гневе своем безгрешным.

Упрямство и настойчив(ость) Ф. К. незабвенные. Они почти всегда выражались в защите слабых. Очень многие и многим обязаны упрямству и настойчивости Ф. К.

Но что прекраснее всего было в Ф. К., так это его несокрушимая верность себе и честность. В житейских мелочах она выражалась в безупречной пунктуальности и аккуратности. В защиту точности и порядка он мог говорить целыми часами.

Бумаг не подписывал прежде секретаря, а подписывая, прочитывал от начала до конца. И почти всегда делал какое-нибудь замечание. Если нельзя было придраться к содержанию, старательно отыскивал где-нибудь пропущенную или неправильно поставленную запятую.10 Так же Ф. К. читал и книги. Я видел у него роман К. Федина "Города и годы" с пометками на синтаксические ошибки.11 Так добросовестно едва ли кто поступает. Радостным было и то, что Ф. К. не был заинтересован в литературных "делишках", он был человеком беспристрастным. И поэтому как предс(едатель) Союза незаменим. Для Ф. К. были все равны. Он с одинаковым вниманием принимал и выслушивал заслуженных и незаслуженных. Для меня это было чудом. Нигде и ничего подобного я больше не видел. Ф. К. последние годы был "между прочим" как бы не от мира сего. Страсти, волнения, споры - надоедливые мухи, от которых ему хотелось всегда отмахнуться.

- Все это пустяки, все это глупости. Чепуха. Не в этом дело. Я не понимал, и он разъяснял мне.

- Вот доживете до моих лет, успокоитесь, перекипите, узнаете, что эти мелочи преходящи, не в них главное. Главное в любви. Это главное и трудное. Попробуйте вот полюбить Тинякова. Опустился, пьет беспросыпно, стихи пишет ватерклозетные, убеждения менял, как перчатки, попрошайничает с вывеской "Помогите писателю" и может еще что-нибудь, и Человек.12 Человек! Я вот Горького не терплю, а человека любить надо, - и вдруг неожиданно: а Вы любите Горького?13

- Да.

- А знаете, Вы после него второй оттиск. Вам даже прошлое нельзя написать, сейчас же вертихвосты и черви могильные завопят: копирует, подражает. Нашел, чем удивить. Только вот и разница, что Вы еще не охраняли Англ(ийского) посольства и вином из Английских подвалов не торговали, не якшались с Фаберже, и золото и камни к вашим рукам не прилипли, да славы не скомбинировали,14 и не дай Бог. Смотрите! А главное - не политиканствуйте. Для дипломатии у вас кишка тонка. Идите напрямик. Плохо ли хорошо ли, а свое лицо будет. Не маска. Я вот... - хотел что-то сказать и не договорил. А вместо этого спросил: - Это вот

стр. 106


--------------------------------------------------------------------------------

знаете? - и показал на фарфоровую статуэтку обнаженной женщины. Женщина сидела на пеньке, опершись на правую руку, а левую подняв над головой.

- Нет.

- А читали мой роман "Заклинательница змей"?15

- Нет, Ф. К., - краснея, ответил я. Минутное молчание.

- Это заклинательница змей. Когда я писал роман, она все время стояла у меня на столе. Видите, у нее змея на руке, и она смотрит на нее.

На заседаниях Правления Ф. К. часто сидел усталый, с закрытыми глазами. И когда я смотрел на эти закрытые глаза, вспоминал:

- Все это пустяки, все это глупости, чепуха, не в этом дело.

Но Союз любил Ф. К. непоколебимо. Почти до последнего дня своего он не переставал интересоваться Союзн(ыми) делами. Фраза его, уже опубликованная, "вот приду в Союз в деревянном сюртуке"16 - верная. Любя Союз, Ф. К. отдавал ему все свои последние силы и всячески старался развить и укрепить его.17 Он был сторонником строго замкнутой профессиональной группы Союза и не сочувствовал выходу на политическую арену. "Молодые люди", как он называл Федина, Козакова, Медведева,18 о последнем Ф. К. особенно отзывался скверно, он не терпел его облизанности, как не терпел "патоки" Рождественского,19 стали его политическими противниками. К ним после смерти Ф. К. присоединились даже такие, как Е. И. Замятин.20 - Они тянули Союз в политику, в "тактичное припадание к стопам власти", засвидетельствования, и довольно к тому же неискреннего, своей лояльности и сочувствия существующему строю. Ф. К. осуждал это. Он всячески хотел доказать, что Союз может существовать независимо, без покровительства и надзора власти. И пока был жив Ф. К., так и было. Но вскоре же после его смерти все изменилось. На место Ф. К. воссело Федин** дипломатично лицо иного порядка.

Сопротивление Ф. К. политиканству восстановило против большую часть Правления, настолько, что последний год мне стоило больших усилий уговорить лидеров враждебного крыла - Федина и др. - пойти на избрание Ф. К. в Правление. И только потому, что Ф. К. был уже тяжело болен, и все ждали его смерти, враждебное крыло Правления поддержало его избрание в Правление и председатели.

Недружелюбнее всех относился к Ф(едору) С(ологубу) К. Федин, настолько недружелюбно, что, увидев фотографию Ф. К., снятую в годы учительства (группа учащихся и Ф. К.), Федин сказал:

- Жуткая фотография. Передонов.

Облик Передонова к Ф. К. приклеивали многие. Каждый старался заявить: "Знай и мое ослиное копыто". Поведение Федина для меня ясно говорило: "Хочу быть председателем. Довольно деспотизма Сологуба. Я достаточно силен и талантлив, чтобы заменить его, а может и затмить. - Не знаю. Покажет будущее!

И многое было еще в союзном окружении Ф. К. Но об этом напишу в другом месте, и об этом, и о Союзе вообще.

Три года секретарствования не прошли для меня бесследно. И союзные дела хорошая иллюстрация не для Сологуба, а для современных писателей.

Когда Анаст(асия) Ник(олаевна) Чеботаревская, жена Ф. К., покончила самоубийством, она бросилась в Неву,21 но так, что об этом никто не знал, Ф. К. стра-


--------------------------------------------------------------------------------

** Федин - зачеркнуто.



стр. 107


--------------------------------------------------------------------------------

дал свыше сил, и в течение нескольких месяцев стол продолжали накрывать для двух персон. Ф. К. ждал возвращения А(настасии) Н(иколаевны).

И однажды, только что закончив писать стихотворение, где есть слова: "Верни мне кольцо обручальное",22 услышал крики под окном. Его позвали. Прямо под окна на берег Ждановки прибило труп А(настасии) Н(иколаевны) - Ф. К. вышел и снял кольцо.23 Есть в этом что-то мистическое, а когда в 1925 году так же покончила Александра Никол(аевна), сестра жены,24 мы, близкие Ф. К., долго не решались сказать ему об этом, опасаясь потрясений и без того больного и слабого Ф. К.

Из крупных поэтов Ф. К. ценил А. А. Ахматову, Гумилева и Блока, из начинающих В. Смиренского и отчасти Данько.25 Из лит(ературных) поэт(ических) эпох Пушкинскую, а из иностранных литератур - французскую.

К прозе относился холодно.

К славе необычно:

- Чепуха. Вот моя известность из чего. Печатался из номера в номер много лет. Примелькался. И все меня хвалят больше как поэта, нежели прозаика. Вот Горький (Горький и Л. Андреев - больные места) как поэта меня хвалил и только.26 А между тем я написал "Мелкого беса" и много других романов. Всегда уж так. Но, раз упомянув Горького, не останавливался и сейчас же рассказывал что-нибудь неблаговидное о Горьком.

- В голодный год приютил Родэ (владелец известной виллы) к Дому Ученых.27 Командовали у пайков. Фаберже расстреляли, а ведь Горький ох как был близок с ним. Вы знаете Пятницкого.28 На 50 тысяч его Горький подсадил - и т. д. - Горький там, Горький здесь, Фигаро там, Фигаро здесь. И князей выручал, к Ленину ездил.29 И за коммунистов распинается. Умный, талантливый и хитрый делец.

Л. Андреева больше всего упрекал: голым человеком на голой земле. Но гадостей про него не говорил. Видно было, что Андреев претил ему литературно. Из современников последних лет бранил всех. Обладая колоссальными знаниями, всегда находил указания на промахи, пересказы, неточности, голословность, нехудожественность, списывание и безграмотность.

Критиков терпеть не мог. К религии относился церковно-христиански, до претящей формальности, а попов недолюбливал. Из священников ближе всех других считал Измайлова (брата покойного писателя Измайлова).30

Удивляло меня еще в Ф. К. вот что: неоднократно он хвалил меня. Я старался отыскать в этом насмешку, но не мог. Говорил он это просто, без ехидства. А льстить было незачем, да и не мог он льстить, особенно мне, человеку, который был и мал, и не силен, и не знаменит.

Похвалы его часто были слишком высокими для меня. В моих стихах любил "мускульную силу и голос".

- Вы можете даже не понять этого, а я чувствую, вижу, знаю. Стихи ваши напряженны и полнокровны, как деревенская баба. Пусть они не блещут красивостью и изяществом, как парижанки, суть не в этом.

И часто спрашивал:

- Написали что-нибудь? Прочтите.

Прозу хвалил меньше и только ту, в которой была острота против человеческих изуверств и пошлости. Даже живопись мою у него было желание хвалить. Подарил я ему пейзажик, как всегда нарисованный наспех по памяти, у меня не было средств и времени для длительной и капитальной работы, подарил как знак внимания, а не как ценность. А через неделю:

- Показывал я Вашу картину художнику, вот Белкин смотрел.31 Похвалил. Неплохо.

Похвалы его были не сплошными дифирамбами. Бранил меня он порою основательно, но брань эта больше всего была направлена на технику письма.

стр. 108


--------------------------------------------------------------------------------

- Ах, какой Вы, ну разве так можно. Напичкать в "Топь" столько материала. Из этого романа можно было сделать пять романов.32 Подумаешь, Крез какой. Нехорошо. Читаю и дивлюсь, откуда все это у Вас. Знаете ли Вы, что ни у кого из Ваших современников нет такого материала. Жаль только, что сила Ваша черноземная.

- Так я чернозем и есть.

- Ну, положим. Это вы скромничаете. А "Святую пыль" зря написали. Такие вещи надо писать, когда будете постарше. Пристрастие сквозит. Бойтесь современной заразы - писать с кондачка, без детальной проработки, без знания прошлого, пережитого не только лицом, которое описывает, но прошлого данной идеи, эпохи, обстановки. Все имеет прошлое, даже и то, что как будто ново. Нового ничего нет. Жизненные устои с неба не валятся. Нужно знать об этом больше других. Не забывайте, что литература - искусство, а искусство вмещает все отрасли человеческих знаний.

- Стараюсь учиться, Ф. К.

- Это хорошо. Учиться придется до конца. Вот видите, - и показал мне книгу Бухарина, - политграмоту. Поля ее были мелко исписаны карандашом.33 - Читаю. И вам советую. Не пренебрегайте книгами. В каждой книге есть что-нибудь полезного. Я вот читаю, так на каждой странице для меня тема, повесть, проекция романа. Каждая строка повод для стиха. Читайте так, чтобы и для Вас каждая строка звучала. А главное учитесь. Вот Федин, у него против вас кишка тонка, а так как он образованнее, то и преуспевает.

* * *

Я попросил Ф. К. разрешить устроить у него литературный кружок: согласился. Посоветовался с В. П. Калицкой, детской писательницей, женщиной доброй и самоотверженно любящей Ф. К. Последние месяцы жизни Ф. К. В(ера) П(авловна) все время была при нем, ухаживала как сестра, на ее руках он и скончался.34

В(ера) П(авловна) согласилась. Пригласили Пумпянского Л(ьва) Васильевича), историка и теоретика литературы. В кружок вошли Смиренский В(ладимир) В(икторович), Данько Е(лена), Белявский, Аверьянова Л(идия)35 и др. Ф. К. настаивал на привлечении в кружок молодежи. Собрания кружка назвали "Вечера на Ждановке". Их было несколько, об них можно написать многое. Но главное для меня в них было то, что Ф. К. с истинно патриаршим спокойствием выявлял всю свою мудрость пред "Зеленой молодежью". Речи его часто превращались в лекции. "Между прочим" Федор Куз(ьмич) мог говорить о чем угодно, о стиле, о философии, о грамматике, о законах произношения, о строительстве железнодорожных мостов, о росте городов, о религии, о школах, о торговле, о письмоводстве, говорил так, что знаниями его в этих вопросах поражались все. Слушая его, я часто думал: какие мы все маленькие. А встречаясь после этого с "писательской братией", "между прочим" удивлялся, как "измельчал народ". Никто из них не блистал такими знаниями, как Сологуб, не обладал его выдержанностью, остроумием и тонким неподдельным сарказмом.

* * *

Трогательно и нежно любил Ф. К. детей. О детях Ф. К. всегда говорил восторженно и на защиту их выступал более чем следовало. Порою он как бы заискивался перед детьми. При разговоре с детьми лицо его преображалось, становилось добрым, ласковым и светлым. Серые глаза теплились внутренним светом. Наташе Медведевой, как и многим другим, написал стихи и при встречах с Медведевым всегда спрашивал о ней.36

стр. 109


--------------------------------------------------------------------------------

- И бывают же такие хорошие дети у таких неважных родителей, - сказал он однажды мне с огорчением.

* * *

При каждом отъезде из Ленинграда я считал долгом своим прийти на Ждановку. Ф. К. всегда благодарил меня за это внимание и, прощаясь, крепко целовал.

- Спасибо вам. Желаю счастливого пути. Вернетесь, непременно позвоните.

О поездках расспрашивал подробно. И я охотно рассказывал ему. Он слушал с любопытством и грустно говорил:

- Ах, с каким удовольствием и я поехал куда-нибудь. Не могу. Выдохся. А на Сорренто денег не прикарманил.37 Плохо быть писателем-интеллигентом, гораздо лучше живется буржуазным босякам.

- Не одним хлебом люди живы, Ф. К., - и понимая, на кого намекал он в буржуазном босяке, добавил, - Вы создали нарицательное, бессмертное - Передонова, а буржуазный босяк этого не сделал. От буржуазного босяка, кроме актерской славы, ничего не останется.

- Червонцы останутся, - улыбнувшись, сказал Ф. К.

* * *

Ф. К. ругал меня неоднократно, но ругал за то, что, в конце концов, ему нравилось. Ругал ли он меня посторонним, не знаю, наверное, ругал. Хотя Федин в день похорон Ф. К., когда я, он, Кириллов и Садофьев38 сидели в ресторанчике "Кавказ",39 сказал мне:

- Ф. К. любил Вас. У нас с ним большие о Вас разговоры были. Он хорошо к Вам относился.

Бранил он меня, наверное, в последние дни, когда его все раздражало, а я не мог твердо устроить ни издание его сочинений, ни увеличение пенсии.40 Последнюю увеличили на 50 руб. в день его смерти. Но попользоваться ему ей так и не пришлось. Нуждался он очень сильно. Денег на лечение тратилось много. А доставать их приходилось с большим трудом. Я хлопотал за Ф. К. всюду. И в Союзе, и в Литфонде, и у частных лиц. В. В. Вересаев присылал ему денег дважды по моим письмам. Внимание Вересаева к Ф. К. было трогательным. Посылая деньги, В. В. беспокоился и спрашивал у меня, не обиделся ли Ф. К. - "скажите ему об этом как-нибудь помягче".41

За два месяца до смерти я был у Ф. К. и сказал:

- Мы еще повоюем с Вами. Вот поправитесь, поедем в Детское. Старая гвардия умирает, но не сдается.

- И вечно Вы говорите не так. Это же не русская поговорка, а французская, и говорится она так: старая гвардия обсерется, но не сдастся, - сказал и засмеялся. - А в Детское мне мешают ехать. Поговорите, чтоб меня скорее отправили.42

* * *

Жаловался мне Ф. К. часто на многое и на многих. Он всегда был чем-нибудь недоволен.


--------------------------------------------------------------------------------

1 Стихотворение Сологуба "Предо мной обширность вся..." (18 сентября / 1октября 1927), впервые: Сологуб Ф. Неизданные стихотворения 1878 - 1927 годов / Вступ. ст., публ. и комм. М. М. Павловой // Неизданный Федор Сологуб. М., 1997. С. 421.



стр. 110


--------------------------------------------------------------------------------


--------------------------------------------------------------------------------

2 То есть в издательстве "Всемирная литература", которое размещалось на Моховой (Д. 36).

3 Жихарева Ксения Михайловна (1876 - 1950) - переводчица, жена писателя В. Я. Шишкова.

4 В 1921 -1927 годы Сологуб жил по адресу: наб. Ждановки, д. 3, кв. 22.

5 Верховский Юрий Никандрович (1878 - 1956) - поэт, переводчик, историк литературы, входил в близкий круг Сологуба. Об истории их отношений см.: Письма Ю. Н. Верховского к Ф. Сологубу и Ан. Н. Чеботаревской / Публ. Т. В. Мисникевич // Русская литература. 2003. N 2. С. 121 - 140.

6 14 апреля 1907 года на лекции Андрея Белого в Политехническом музее Нина Петровская в припадке ревности выстрелила из револьвера в Валерия Брюсова, выстрел дал осечку. Происшествие описано мемуаристами, см.: Белый А. Начало века. М., 1990. С. 315; Ходасевиче. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. С. 14 - 15; Рындина Л. Ушедшее // Воспоминания о Серебряном веке. М., 1993. С. 418 - 419. Также см: Брюсов Валерий. Петровская Нина. Переписка // Вступ. ст., подг. текста и комм. Н. А. Богомолова и А. В. Лаврова. М., 2004. С. 19.

7 Имеется в виду один из последних поэтических сборников Ф. Сологуба "Соборный Благовест" (Пг.: Эпоха, 1922).

8 Недотыкомка (юркая, серая, пыльная, неуловимая) - персонаж романа Ф. Сологуба "Мелкий бес" (1907) и стихотворения "Недотыкомкасерая..." (1899), пользовавшегося известностью.

9 Иванов-Разумник (наст, имя и фамилия - Разумник Васильевич Иванов; 1878 - 1946) - критик и публицист, историк литературы и русской общественной мысли; сблизился с Сологубом в середине 1920-х годов; Сологуб проводил летние месяцы в Детском Селе (бывш. Царское Село), занимая квартиру в том же доме на Колпинской улице, в котором постоянно жил Иванов-Разумник. 7 декабря 1927 года он писал А. Белому: "Три года прожили мы с ним "стена в стену", - и я благодарен судьбе, что она дала мне узнать милого, простого, детски смеющегося Федора Кузьмича, а не того Сологуба, каким раньше я его знал (вернее - представлял)" (Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка // Публ., вступ. ст. и комм. А. В. Лаврова и Дж. Мальмстада; подг. текста Т. В. Павловой, А. В. Лаврова, Дж. Мальмстада. СПб., 1998. С. 553). О дружбе с Сологубом Иванов-Разумник рассказал в очерке, который вошел в его книгу "Писательские судьбы". См.: Иванов-Разумник. Писательские судьбы. Тюрьмы и ссылки. М., 2000. С. 38 - 45 (впервые: Новое слово. 1942. N 43 (425). 31 мая; N 45 (427). 7 июня).

10 К. М. Жихарева не раз пеняла Борисоглебскому на его незнание грамматики (это подтверждают и его рукописи), в письме от 30 ноября 1929 года она советовала ему: "Надо твердо и определенно решить, что дальше не должны пропадать не только годы, но даже недели, и начать серьезно, систематически и добросовестно работать и учиться. Сесть за азбуку и грамматику и научиться, наконец, писать (...). Я не горжусь тем, что умею писать корову не через ять, как ты мне кричал, но мучаюсь жестоко, ужасно, что ты-то пишешь ее через ять и упорно не желаешь принять мер к ликвидации своей безграмотности" (РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 244. Л. 24 об.).

11 Роман "Города и годы" (Л.: ГИЗ, 1924) Константина Александровича Федина (1892 - 1977) в описании библиотеки Сологуба не зарегистрирован (см.: Шаталина Н. Н. Материалы к описанию // Неизданный Федор Сологуб. М., 1997. С. 435 - 521).

12 Тиняков Александр Иванович (1886 - 1934) - поэт, прозаик, публицист, литературный критик. "С 1926 года занимался профессиональным нищенством, сидя на Аничковом мосту или на углу Невского и Литейного проспектов с табличкой "Писатель" и продавал третий сборник стихов" (Лепехин М. Л.: Тиняков // Русские писатели. XX век. Библиографический словарь. М., 1998. Т. 2. С. 439). 1 марта 1925 года на заседании Правления Союза писателей обсуждался вопрос о материальной помощи, решено: "Сообщить А. И. Тинякову, что Правление окажет ему поддержку при условии, если он изменит свое поведение и покинет Ленинград" (ИРЛИ. Ф. 291. Оп. 1. Ед. хр. 22); 22 марта 1926 года Правление рассмотрело заявление Тинякова с просьбой "считать его выбывшим из числа членов ВСП в виду несовместимости, по его мнению, звания члена ВСП с нищенством, к которому он вынужден прибегать вследствие своего бедственного материального положения"; постановили: "Отклонить просьбу А. И. Тинякова и уведомить его, что Союз может оказать ему небольшую материальную поддержку. Просить казначея выдавать А. И. Тинякову каждый раз, что он обратиться за помощью по пяти рублей, но не более 4-х раз в месяц" (Там же).

См. эпиграмму В. В. Смиренского из цикла ""Вечера на Фонтанке". Экспромты и эпиграммы" (РНБ. Ф. 92. Оп. 2. Ед. хр. 115):

Разговор с Тиняковым





Ах, Александр Тиняков!
На Вас клевещут и безбожно.
Какой Вы, к черту, Смердяков?
Вы - Свидригайлов, да, возможно!









стр. 111


--------------------------------------------------------------------------------


--------------------------------------------------------------------------------

13 На вопросы анкеты ВСП (1928) об отношении к творчеству М. Горького Борисоглебский ответил: до 1917 г. - положительное, после 1917 г. - отрицательное; на вопросы "Помог ли Вам Горький при первых литературных шагах? " и "оказал ли влияние на Ваше творчество?" он ответил отрицательно. Точно так же на эти вопросы ответили В. Смиренский и Н. Белявский (ИРЛИ. Ф. 291. Оп. 1. Ед. хр. 103).

14 Фаберже Карл Густавович (1846 - 1920) - придворный ювелир, художник-реставратор ювелирных изделий; владелец знаменитой фирмы, объединявшей сеть ювелирных мастерских (здание фирмы располагалось на Большой Морской ул. в Петрограде). О членах дома Фаберже см.: Скурлов В., Смородинова Г. Фаберже и русские придворные ювелиры. М., 1992 (согласно данным авторов, никто из членов дома Фаберже не был расстрелян (с. 95 - 97)). В 1918 году семья Фаберже выехала в Швейцарию. Сологуб не единственный, кто обвинял Горького в использовании бедственного положения "бывших" для пополнения своих коллекций (см., например, дневники 3. Гиппиус 1917 - 1919 - "Черные тетради"). Однако следует помнить, что в послереволюционные годы Горький уделял немало усилий работе, проводившейся Наркомпросом по спасению художественных ценностей, и нередко его интерес к художественным ценностям был связан с этой работой. См.: А. М. Горький в экспертной комиссии Наркомвнешторга / Публ. С. Беляева//Новый мир. 1963. N 4. С. 247 - 250; Архив Горького. Т. XIV. М., 1976. С. 78 - 90.

15 "Заклинательница змей" (Пб., 1921, начат в 1915 году в Княжнино) - последний роман Сологуба, повествующий о страсти фабриканта Горелова к работнице Вере - "заклинательнице змей" (любовь к девушке преображает его, повинуясь ее воле, он жертвует фабрику рабочим).

16 По-видимому, Сологуб нередко повторял эти слова, в частности, их приводит К. А. Федин в книге воспоминаний (см.: Горький среди нас. Картины литературной жизни. М., 1967. С. 134).

17 22 июня 1925 года А. В. Ганзен писала Борисоглебскому: "...работает за всех один Сологуб. Выступает в пятницу у поэтов, в субботу у нас. Готов выступать в Детском и где угодно, кажется, чтобы только пополнить казну. Если бы у молодых было столько энергии и желания работать, мы бы горы сдвинули" (РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 236. Л. 3 об.).

18 Медведев Павел Николаевич (1891 - 1938) - критик, литературовед, в середине 1920-х годов жил в Детском Селе, оставил чрезвычайно ценные записи бесед с Сологубом 1925- 1927 годов (частное собрание), автор статьи "О Федоре Сологубе" (Ленинградская правда. 1927. 11 дек. N 283).

19 Рождественский Всеволод Александрович (1895 - 1977) - поэт, сблизился с Сологубом в период совместной работы в издательстве "Всемирная литература", в 1925 - 1927 годах между поэтами установился дружеский контакт; см.: Письма Всеволода Рождественского о смерти Ф. Сологуба / Предисл., публ. и прим. М. В. Рождественской // Неизданный Федор Сологуб. С. 426 - 430.

20 Замятин Евгений Иванович (1884 - 1937) - прозаик, драматург, публицист; автор статьи о творчестве Сологуба, не утратившей значение и в наши дни (см.: Замятин Е. Белая любовь// Современная литература: Сб. статей. Л., 1925). Очерк отношений писателей см. в публикации: Ф. Сологуб и Е. Замятин. Переписка / Вступ. ст., публ. и коммент. А. Ю. Галушкина и М. Ю. Любимовой // Неизданный Федор Сологуб. С. 385 - 394.

21 Чеботаревская Анастасия Николаевна (1876 - 1921) - писательница, переводчица, с 1908 года жена Ф. Сологуба; 23 сентября 1921 года в приступе психического расстройства (страдала наследственной психастенией) покончила с собой, бросившись с дамбы Тучкова моста в речку Ждановку. Одна из причин самоубийства - продолжительное ожидание официального разрешения выезда за границу. Подробнее о ее гибели см.: Федор Сологуб и Анастасия Чеботаревская / Вступ. ст., публ. и комм. А. В. Лаврова // Неизданный Федор Сологуб. С. 299 - 301.

22 Вероятно, имеются в виду строки из стихотворения "Молчи, слагающая песни..." 26 ноября 1921 года: "Мое кольцо на смуглый пальчик / надела ты, - кольцо мое! / Отдай, отдай его мне, злая! / Я без него не смею жить" // ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 21. Л. 53.

23 См. строфу из стихотворения Сологуба "К земле уже не тяготея..." (20 мая (2 июня) 1922): "Земные люди увидали / Ее спокойное лицо, / С ее руки простертой взяли, / И возвратили мне кольцо" (Сологуб Федор. Неизданные стихотворения 1878 - 1927 гг. // Неизданный Федор Сологуб. С. 105).

24 Чеботаревская Александра Николаевна (1869 - 1925) - переводчица, литературный и художественный критик; старшая сестра Анастасии Чеботаревской. 22 февраля 1925 года под впечатлением смерти М. О. Гершензона, с которым была дружна, в приступе наследственной психической болезни бросилась с моста в Москва-реку. Подробнее об Александре Чеботаревской см.: Письма Вячеслава Иванова к Александре Чеботаревской / Публ. А. В. Лаврова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1997 год. СПб., 2002. С. 238 - 250.

25 Данько Елена Яковлевна (1898 - 1942) - автор единственного сборника стихов "Простые муки" (1920 - 1922; впервые: Данько Е. Я. Воспоминания о Федоре Сологубе. Стихотворения / Вступ. ст., публ. и комм. М. М. Павловой // Лица: Биографический альманах. М.; СПб., 1992. Вып. 1. С. 240 - 258); Смиренский В. В. (псевд. - Андрей Скорбный; 1902 - 1977) до



стр. 112


--------------------------------------------------------------------------------


--------------------------------------------------------------------------------

1927 года выпустил несколько поэтических книг: "Звенящие слезы. Стихи" (Пг., 1921), "Больная любовь. Стихи" (Пг., 1921), "Птица белая" (Пг., 1922), "Via dolorosa" (Пг., 1922), "Осень" (Л., 1927).

26 М. Горький писал Сологубу в декабре 1912 года: "Я отношусь отрицательно к идеям, которые Вы проповедуете, но у меня есть известное чувство почтения к Вам как поэту; я считаю Вашу книгу "Пламенный круг" образцовой по форме и часто рекомендую ее начинающим писать как глубоко поучительную с этой стороны" (Горький М. Собр. соч.: В 30 т. М., 1955. Т. 29. С. 289).

27 Родэ Адолий Сергеевич (?-1930) - содержатель известного петербургского кафешантана и сада-ресторана "Вилла Родэ" в Новой Деревне; после революции по протекции Горького назначен заведующим Дома ученых; с 1921 года в эмиграции. В. Семенов-Тян-Шанский вспоминал: "Академический паек раздавался сначала в Аничковом дворце, причем получатели должны были прибывать за получением пайка лично, несмотря на то, что трамваи не ходили. Приходилось зимой тащить с собой салазки, а летом - какую-нибудь тачку или тележку. Паек, по сравнению с тем, что получали по карточкам, был "райским". (...) Пайковым снабжением заведовал французский ресторатор Родэ, знакомый Горького" (Семенов-Тян-Шанский. Фрагменты воспоминаний / Публ. Ф. Благовещенского // Звенья: Исторический альманах. М.; СПб., 1992. Вып. 2. С. 403).

28 Пятницкий Константин Петрович (1864 - 1938) - директор-распорядитель издательства "Знание".

29 Речь идет о великом князе Гаврииле Константиновиче (1887 - 1938). По ходатайству Горького в 1918 году он был освобожден вместе с женой из бывшей Пересыльной тюрьмы на Шпалерной улице, где также находились в заключении великие князья Павел Александрович, Дмитрий Константинович и Николай Михайлович; некоторое время жил у Горького, по просьбе которого Ленин дал ему разрешение выехать за границу. См. об этом: Манухин И. И. Воспоминания о 1917 - 1918 гг. // Новый журнал. 1958. Кн. 54. С. 112 - 114. См. также в записи З. Гиппиус от 1 (14) октября 1918 года: "Горький - на дне хамства и почти негодяйства, упоен властью, однако взял "заложника", из тюрьмы на свою квартиру, какого-то Романова. Взял под предлогом отправить в Финляндию, но не отправляет, держит, больного, в своей антикварной комнате и только ежедневно над ним издевается" (Гиппиус З. "Черные тетради" // Звенья: Исторический альманах // Подг. текста М. М. Павловой. Вступ. ст. и комм. Д. И. Зубарева и М. М. Павловой. М.; СПб., 1992. Вып. 2. С. 117).

30 Измайлов Алексей Алексеевич (ум. 1934 - датировка надгробья, похоронен у входа в часовню Ксении Блаженной на Смоленском кладбище) служил в церкви на Смоленском кладбище, которое систематически посещал Сологуб; сын настоятеля церкви Смоленской Божьей Матери и брат известного критика, журналиста и сатирика Александра Алексеевича Измайлова (псевд. - Смоленский; 1873 - 1921).

31 Белкин Вениамин Павлович (1884 - 1951) - живописец, график, книжный иллюстратор, в 1921 - 1946 годах преподавал живопись в Академии Художеств и в Ленинградском высшем художественно-промышленном училище; сосед Сологуба по квартире в доме на наб. Ждановки; в письме к А. С. Ященко от 2 мая 1922 года Белкин сообщал: "Еще есть человек, с которым мы видимся часто, и не бывают эти общения внутренне бесплодны. Это человек огромного внутреннего опыта и редкого ума. Я говорю о Федоре Кузьмиче Сологубе. Он живет у нас и обедает в этом же доме у сестры погибшей Настасьи Николаевны, у Ольги Николаевны Черносвитовой на два этажа над нашей квартирой" (Флейшман А., Раевская-Хьюз О. Русский Берлин. Paris: YMCA-Press, 1983. С. 267).

32 Борисоглебский собирался последовать совету Сологуба. Сохранилась развернутая аннотация к запланированному им собранию сочинений в 6 томах, три тома отводилось для автобиографической трилогии: "I. "Топь". Роман описывает жизнь подонков общества в довоенное время, всеобщее удушье и безысходность, под влиянием которой люди погрязают в житейской "топи". Ясно показана необходимость смены общественного строя. (...) Главное действующее лицо романа - безродный мальчик, стремящийся к лучшей жизни, его гнетет и давит обстановка "ямы". (...) И. "Мутный ручей". Продолжение романа "Топь". Если в первой части показаны подонки общества, то во второй - полное разложение провинциальной буржуазии и интеллигенции. Еврейский погром, подготовленный Союзом русского народа при участии и попустительстве местной администрации, политическая пересыльная тюрьма, тупики, в которые зашли все прослойки общества. (...) Главный герой - Митя Брожении вырывается из "топи", и автор намечает дальнейшее его развитие. (...) Подпольная революционная работа в провинции также нашла отражение в этом романе. III. "Пороги" - продолжение романа "Мутный ручей". Роман охватывает период с 1912 по 1917 год, изображая ряд общественных явлений, имеющих место в Москве и в провинции. (...) Многочисленные картины из жизни студенчества, революционного подполья, трудовой интеллигенции, война и, наконец, революция - оформляют сжатую линию трилогии. (...) На примере своего героя, когда-то бездомного мальчишки, осужденного обстоятельствами на гибель на дне смрадной "ямы", автор показывает, что творческое напряжение воли, устремленное не на создание мещанского благополучия, а на искание высших форм жизни, - преодолевает все препятствия" (РНБ. Ф. 92. Оп. 2. Ед. хр. 5).



стр. 113


--------------------------------------------------------------------------------


--------------------------------------------------------------------------------

33 Здесь, вероятно, имеется в виду: Бухарин Н. И., Преображенский Е. А. Азбука коммунизма, с 1919 по 1926 годы многократно переиздававшаяся. На нее Сологуб откликнулся басней "Конь, лашаки и шалун" ("Гордился конь пред лошаками..."; 1925), которая заканчивается строками: "Когда даешь уроки Октября, / То будь в отъезд согласен" (впервые: Сологуб Федор. Неизданные стихотворения 1878 - 1927 гг. // Неизданный Сологуб. С. 171 - 172).

34 Вера Павловна Абрамова-Калицкая (в первом браке Гриневская - жена писателя А. С. Грина; 1882 - 1951) работала в секции детской литературы Союза писателей, автор воспоминаний, см.: Федор Сологуб в Вытегре (Записи В. П. Абрамовой-Калицкой) / Вступ. ст., публ. и комм. К. М. Азадовского // Неизданный Федор Сологуб. С. 261 - 289. Ср. в воспоминаниях Е. Данько: "Однажды она сказала, что он стал давить на нее, чтобы она покончила с собой. Говорил, что женщина, так запутавшаяся между семьей и страстью, должна кончить с собой. (...) Надо отдать справедливость Вере Павловне: она потешила старика перед смертью" (Данько Е. Я. Воспоминания о Федоре Сологубе. Стихотворения. Указ. соч. С. 226). Следует заметить, что основные заботы по уходу за больным Сологубом взяла на себя его свояченица Ольга Николаевна Черносвитова (урожд. Чеботаревская; 1872 - 1943) и ее близкие; подробно об этом см. в нашей вступительной статье к публикации: Черносвитова О. Н. Материалы к биографии Федора Сологуба // Неизданный Федор Сологуб. С. 221 - 226.

35 Упоминаются участники "Вечеров на Ждановке": литературовед Л. В. Пумпянский (1894 - 1940), поэты: В. В. Смиренский, Е. Я. Данько, Николай Фотиевич Белявский (1902 - 194?), Лидия Ивановна Аверьянова-Дидерихс (1905 - 1942).

36 Привожу текст неопубликованного стихотворения (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 2. Л. 107):

Наташе Медведевой





Весна пленительная ваша, -
Вернее, тепленький Апрель, -
Напоминает мне, Наташа,
Стихи поэта про Адель:
"Играй, Адель,
Не знай печали!
Хариты, Лель
Тебя венчали,
И колыбель
Твою качали!"

Венка Адели не стряхнете
Вы с головы, - в нем много сил:
Подумайте, ведь вы живете
В том доме, где сам Пушкин жил!

На эллинские ваши глазки
Здесь Царскосельский веет хмель.
В них будущего все завязки, -
Какую ж изберете цель?

Хоть можно пошалить немножко, -
Какой без шалостей Эдем, -
Но все ж не прыгайте в окошко
Ни для чего и ни за чем.

Недаром Пушкин на стороже
Там на скамеечке сидит, -
Хоть призадумался, а все же
Всех нас он видит и следит,
"Добру и злу внимая равнодушно,
Не ведая ни жалости, ни гнева".





"Недаром Пушкин на стороже / Там на скамеечке сидит..."








стр. 114


--------------------------------------------------------------------------------


--------------------------------------------------------------------------------

37 В 1921 году у Горького обострился процесс в легких, он выехал на лечение за границу, жил на курортах Германии и Чехословакии, весной 1924 года переехал в Сорренто.

38 Илья Иванович Садофьев (1889 - 1965) - поэт и публицист, член "Кузницы".

39 Кафе товарищества "Кавказ" располагалось на Караванной (д. 14), ресторан "Кавказский буфет" на ул. Марата (Николаевской), д. 14.

40 Возможно, Борисоглебский хлопотал о продвижении собрания сочинений Сологуба в Государственном издательстве через В. В. Вересаева, поскольку Сологуб уже обращался к Вересаеву, возглавлявшему Московское отделение ВСП, с просьбой о содействии в этом вопросе. В письме от 8 сентября 1927 года он предложил проспект собрания сочинений в 12 томах, текст письма см. в нашей публикации: Сологуб Федор. Неизданные стихотворения 1878 - 1927 гг. // Неизданный Федор Сологуб. С. 8. В письме от 22 июня 1927 года Борисоглебский писал В. В. Вересаеву: "Глубокоуважаемый Викентий Викентьевич, пишу Вам по следующему поводу. Как Вам, наверное, известно, Федор Кузьмич приблизительно с декабря серьезно болен. В последние недели в положении его наступило значительное ухудшение. Вчера мы созвали консилиум, и мнение приглашенных профессоров, правда, еще не окончательное, оказалось очень безотрадным. Окончательное заключение - относительно рака легких и почек - можно будет сделать только после исследования жидкости, которая будет извлечена сегодня и подвергнута исследованию. На все эти дела необходимы, конечно, деньги, и наша касса в самом плачевном состоянии. Москва ассигновала нам 100 рублей в месяц на оплату помещения и прочие расходы, необходимые для того, чтобы мы могли вести самостоятельное существование. Но за истекшие полгода мы не имели от вас никаких получек (...). Положение осложняется тем, что А. В. Луначарский, к которому мы могли бы обратиться за помощью, в случае рокового исхода болезни Федора Кузьмича, сейчас отсутствует. (...) Из-за летнего сезона нельзя устроить никакого вечера и вообще предпринять что-либо, кроме как сбора пожертвований, но это такой способ, к которому прибегать можно только уж в самом крайнем случае - к делу помощи таким почтенным и заслуженным нашим товарищам, как Федор Кузьмич, нам не хотелось бы привлекать общественную благотворительность. Мы и считали, что тех денег, которые ассигнованы нам по смете Москвой, нам хватит на его лечение, и постарались средства, необходимые на текущие расходы, покрыть из других источников. Мы должны, кажется, за два месяца за квартиру, но с этим мы как-нибудь справимся. Главное же - опасение, что с минуты на минуту нам могут понадобиться деньги на указанные выше печальные надобности. Так что, пожалуйста, дорогой Викентий Викентьевич, сделайте все, что возможно с Вашей стороны, чтобы выручить нас..." (РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 176. Л. 5 - 6). В письме от 20 августа он благодарил Вересаева за присланные для Сологуба 100 рублей, которые он передал ему от имени Вересаева (Там же).

41 См.: Вересаев В. В. Письма Борисоглебскому М. В. 1926 - 1931 // РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 234. Л. 6. 26 ноября 1927 года О. Н. Черносвитова сообщала В. В. Вересаеву: "Я получила и письма, и денежный перевод на 60 р. в воскресенье 13 ноября. За Федора Кузьмича позволяю себе благодарить Вас за доброе к нему отношение. Согласно Вашему желанию я ничего ему не сказала об этом. И пожалела, п. ч. лишила его маленькой радости еще раз почувствовать теплую симпатию со стороны друзей. (...) Благодаря заботам друзей Ф. К. (в Москве - Вы, здесь - Борисоглебский), он ни разу не почувствовал недостатка за все время своей долгой и мучительной болезни: ни в тепле, ни в питании, ни в уходе или докторах. Его персональная пенсия с 1-го декабря увеличена до 100 руб., последний раз ему выдано из Литфонда здесь 50 долларов (23 октября), и скоро Борисоглебский обещает еще, с этой стороны все хорошо..." (РГАЛИ. Ф. 1041. Оп. 4. Ед. хр. 436. Л. 3).

42 В последние месяцы болезни доктора запретили Сологубу выезжать. Е. Данько сообщает в своих мемуарах, что на почве болезни у него сложилось представление, будто бы О. Н. Черносвитова препятствует его желанию переехать в Детское из корыстных побуждений (из опасения, что он женится на В. П. Калицкой и Черносвитовы "потеряют его наследство"), см.: Данько Е. Я. Воспоминания о Федоре Сологубе. Стихотворения. С. 217.



стр. 115