Имя автора публикуемых воспоминаний - поэта-"неоклассика", прозаика, киносценариста и историка русского балета Михаила Васильевича Борисоглебского (наст, фамилия - Шаталин; 1896 - 1942) до недавнего времени было знакомо лишь узкому кругу специалистов, однако интереса у исследователей не вызывало.1 Между тем в литературно-общественных кругах Ленинграда 1920 - 1930-х годов Борисоглебский был известен как плодовитый беллетрист и человек с сомнительной репутацией. За семь лет он написал и выпустил целый ряд книг: "Святая пыль: повесть" (1925; 2-е изд. с подзаголовком "Роман": 1927), "Буга: рассказы" (1926),2 "Джангыр-Бай: повесть для детей из киргизской жизни" (1926; 2-е изд.: 1928), "Топь: роман" (1927), "На перевале: рассказ" (1927), "Катька - Бумажный


--------------------------------------------------------------------------------

1 См. о нем: Балет. Энциклопедия. М., 1981. С. 89; Русский балет. Энциклопедия. М., 1997. С. 78; Писатели Ленинграда. Биобиблиографический справочник. 1934 - 1981. Л., 1982. С. 39; Курочкин Ю. Писатель, дважды родившийся // Рифей: Уральский литературно-краеведческий сборник. Челябинск, 1986. С. 163 - 172; Писатели современной эпохи: Биобиблиографический словарь русских писателей XX века. М., 1992. Т. 1. С. 53; Распятые. Писатели - жертвы политических репрессий / Сост. З. Дичаров. СПб., 1993. С. 71; Борисоглебский-Пильд В. М. Нестор балетной школы // Вестник Академии русского балета им. А. Я. Вагановой. 2001. N 9. С. 51 - 58; Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. СПб., 2005. Т. 1. С. 264 - 265 (автор: А. И. Павловский); Борисоглебский М. В. Доживающая себя / Вступ. заметка, подг. текста и прим. С. А. Чернышевой // "Я всем прощение дарую...": Ахматовский сборник. М.; СПб., 2006. С. 215 - 229.

2 Буга (сиб.) - половодье, разлив.



стр. 88


--------------------------------------------------------------------------------

Ранет: рассказы" (1928), "Осколок: рассказы" (1928), "Кальва: роман" (1928), "Глома: рассказы" (1929), "Грань: роман" (1930), "Рождение корабля: роман" (1931), очерки "Бумажный Вуз" (1931) и "Америка в Керчи" (1931), пьесу "На земле" (1931) и др.

Борисоглебский был автором более десятка киносценариев,3 из которых два обрели жизнь на экране: "Катька Бумажный Ранет" (1926, в соавторстве с Б. Леонидовым) по одноименному рассказу писателя (фильм получил признание у зрителей и был отмечен в критике)4 и "На рельсах".

В личном архиве Борисоглебского в Российской Национальной библиотеке (ф. 92) сохранились также рукописи неопубликованных произведений, в том числе эпопеи "Верховный правитель" (1928; в раннем варианте "Конквистадор"), над которой он трудился несколько лет, посвященной адмиралу Колчаку и истории белого движения в Сибири,5 романов "Сулой" (1930-е), "Белая смута" (1928 - 1935) и др.

Неожиданную известность имя писателя получило в связи с переиздававшимся в последние годы сочинением М. А. Поповского "Жизнь и житие святителя Луки Войно-Ясенецкого Архиепископа и хирурга" (впервые: Paris: YMCA-Press, 1976). Немало страниц в этой книге в связи с ее основной темой уделено роману М. Борисоглебского "Грань", сегодня прочно забытому.

В центре романа - доктор медицины, физиолог с мировым именем, известный работами в области исследований, связанных с продлением жизни и борьбой с анабиозом, профессор Степан Кузьмич Орлов. После революции, несмотря на приглашения иностранных университетов выехать за границу, он остался в России, где занимает кафедру в одном из провинциальных вузов и продолжает свои научные опыты. Основная причина, из-за которой Орлов отказался от предложенных ему научных перспектив, - подготовка к воскрешению сына, утонувшего четыре года назад. Тело мальчика находится в лаборатории, расположенной в доме профессора, опыты идут успешно и позволяют надеяться, что очень скоро его сын встанет с хирургического стола и обретет новую жизнь.

Власти не возражают против экспериментов Орлова, поскольку он преподает в "красном" вузе и может быть полезным для воскрешения погибших коммунистов. После успешной демонстрации оживления обезьяны они решили предоставить ему специальную клинику для продолжения научной работы. Но местное духовенство объявило войну ученому, покусившемуся на устои веры. Священники (один из них - о. Сергий специально послан для обезвреживания Орлова) требуют, чтобы он отказался от "безумной и кощунственной затеи", захоронил тело сына и прекратил свои опыты. Они пытаются воздействовать на профессора через его религиозную жену, выкрадывают с ее помощью у него научные записи с целью сорвать эксперимент. Чекисты арестовывают врагов, спасают тетради и возвращают их Орлову. В приступе религиозного фанатизма Екатерина Ивановна, знавшая о готовности супруга приступить к заключительному опыту, застрелила его.

Фактической основой романа "Грань" послужило громкое следственное дело физиолога И. П. Михайловского, профессора медицины Ташкентского университета (прототип Орлова), в 1929 году широко освещавшееся в "Звезде Востока" и центральной "Правде"; в образе о. Сергия (по предположению М. Поповского) был выведен выдающийся хирург В. Ф. Войно-Ясенецкий.

Выход "Грани" совпал с постановлением, по которому все лица, принадлежавшие к духовному сословию, лишались гражданских прав; началась "чистка" духовенства; в этом же году в стране взорвали и закрыли половину церквей. Это совпа-


--------------------------------------------------------------------------------

3 См. его договоры с "Совкино" 1926 - 1927 годов: РНБ. Ф. 92. Оп. 2. Ед. хр. 7.

4 О. Дымов, например, писал: "Немецкая публика и критика очень хвалят этот фильм, изготовленный в Советском Союзе. И действительно очень хороша игра, а порою остро-интересна техника воспроизведения" (Русский голос (Нью-Йорк). 1927. 28 июля. N 4271).

5 См.: РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 154 - 157.



стр. 89


--------------------------------------------------------------------------------

дение явилось основанием для следующих разысканий и заключений М. Поповского: "Книгу, правда, никто из писателей не заметил: критики обошли ее полным молчанием. Но эффекта, которого добивались покровители "неоклассика", удалось достичь - "Грань" породила государственный миф о церковниках - врагах и гонителях науки, миф тем более ценный, что он опирался как бы на реальную основу. Я попытался дознаться, кто же он - блестящий исполнитель этого заказа? В официальных источниках сведения о нем обрываются в 1932 г. А потом? Куда девался этот лихой мифотворец? Я поехал в Ленинград и обратился к трем уважаемым литераторам. Борисоглебский? Михаил? При упоминании этого имени всех троих явственно передернуло. Никто не хотел даже говорить о нем. Лишь с трудом удалось вернуть моим собеседникам душевное равновесие, и тогда я услышал следующее: "Как же! Помню! Как не помнить, - проворчал первый. - Очень, очень дурная репутация была у этого господина..." Второй оказался более словоохотливым. "В 1927 г. - вспомнил он, - мой учитель Евгений Замятин приглашал меня идти работать в руководство группы попутчиков. Я спросил его: "Зачем мне это?" Он ответил: "Томашевского и Тихонова заменяют Борисоглебским. Надо ему кого-то противопоставить. Он же бандит". (...) Роман его "Топь" иначе как "пот" никто не называл тогда. Вообще он старался до того рьяно, что даже тогдашним руководителям Союза писателей не нравился. Абсолютно несимпатичная личность..." И еще один разговор. - "Помню! Он был просто "дятел". Мне Миша Козаков сразу сказал, чтобы с ним был поосторожнее. (...) Он имел самое непосредственное отношение ко всем этим делам..." (...) "все эти дела", которыми в свободное от работы время занимался М. В. Борисоглебский, представляли собой не что иное, как политические доносы на коллег по перу. Таким образом, побочная и основная деятельность автора романа "Грань" как бы дополняли одна другую. В профессионализме ему отказать нельзя. (...) И только одно вызывает неподдельное недоумение: как это получилось, что такого писателя не приняли в СП СССР?".6

Материалы архива Борисоглебского, тем не менее, не дают серьезных оснований безоговорочно принять версию М. Поповского. Литературный путь писателя практически не изучен, в нем немало лакун и белых пятен. В рамках данной публикации мы не имеем возможности подробно его освещать (это тема заслуживает отдельной работы); наша задача - дать портрет мемуариста, который, с точки зрения ближайшего окружения Сологуба последних лет, несомненно, нуждается во внимании.

Биография Борисоглебского, рассказанная им самим,7 а также представленная в документах архива, могла бы послужить сюжетом авантюрного романа. "Когда я родился - не знаю. Но двух или трех лет от роду окружавшими меня взрослыми людьми я был обращен в христианство, меня нарекли Михаилом", - сообщал писатель в автобиографической заметке.8 Родился он в маленьком поселке Тирляндского завода Златоустовского уезда Уфимской губернии, согласно "легенде", был внебрачным сыном директора этого завода и полячки, вывезенной им из Варшавы, плохо говорившей по-русски. После рождения ребенка мать "исчезла неизвестно куда", подкинув его заводскому рабочему - Василию Леонтьевичу Шаталину.9 Однако вскоре приемный отец получил увечье на заводе и более работать не мог, семья переехала в Троицк.


--------------------------------------------------------------------------------

6 Поповский М. А. Жизнь и житие святителя Луки Войно-Ясенецкого Архиепископа и хирурга. СПб., 2002. С. 249. Упоминаются: филолог, пушкинист Борис Викторович Томашевский (1890 - 1957), прозаик, редактор ряда журналов и издательств Александр Николаевич Тихонов (псевд.: А. Серебров, Н. Серебров; 1880 - 1956) и прозаик Михаил Эммануилович Козаков (1897 - 1954).

7 Автобиографическая заметка Михаила Борисоглебского // Курочкин Ю. Указ. соч. С. 169.

8 Там же. Согласно этой записи, год рождения писателя: 1894.

9 Там же.



стр. 90


--------------------------------------------------------------------------------

Ранние годы мальчик провел в притоне ("яме"), который содержала его приемная мать, бывшая прачка, грамоте учился у "блудящей девки" (впечатления детства отразились в автобиографическом романе "Топь"); подростком беспризорничал (1908 - 1910), брался за любую работу: "в типографии, книжном магазине, телеграфе, почте, театре, малярном цехе, и бродяжил по степям Урала, до Поволжья, работая в пот и мозоли", жил в мужских и даже в женском монастырях (быт и нравы русского благочиния позднее изобразил в обличительном романе "Святая пыль").10

Образование Борисоглебский получил в Троицком городском училище и в Челябинском промышленном техникуме. В 1912 году он перебрался в Москву, где учился живописи на правах послушника Троице-Сергиевой лавры, потом в Московской школе живописи, ваяния и зодчества, там же "познакомился с В. Маяковским и футуристами".11 В 1915 году вернулся на Урал и был призван в армию (служил в запасной роте); в последующие годы (1917 - 1920) работал в Кустанае народным учителем, преподавал живопись и рисование, заведовал художественно-промышленными мастерскими,12 систематически печатался в местных газетах: "Троицкий вестник", "Степь", "Известия Челябинского Совета Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов", "Повстанец", "Набат", в журнале "Степное".13

Во время Гражданской войны Борисоглебский вместе с женой заведовал сельской школой под Троицком, в 1918 году был арестован колчаковцами за печатание фальшивых денег, отправлен в тюрьму, приговорен к расстрелу, но бежал (история изложена в автобиографическом рассказе "Дорога" из сборника "Буга"); затем "находился на нелегальном положении как "советчик" и коммунист".14

Позднее на вопросы анкеты Союза писателей о социальном положении и роде занятий до революции Борисоглебский отвечал: из рабочих, учитель и живописец; в 1915 - 1917 - "рядовой Старой Армии"; с 1917 по 1925 год "работал исключительно в Советах Р. С. и К. Депутатов, в Профсоюзах просвещения и искусств и подведомственных им учреждениях". На вопрос о принадлежности к партии в соответствующей графе анкеты значилось: "беспартийный".15

Среди документов Борисоглебского сохранилась копия "Постановления Кустанайской Уездной Чрезвычайной Коллегии по обвинению гражд. Шаталина в преступлении по должности",16 из которого следует, что в 1920 году ему было предъявлено обвинение в неподчинении партийной дисциплине, превышении власти, распространении ложных слухов, а также печатании фальшивых денег.

В декабре 1920 года партийный суд приговорил Борисоглебского к высшей мере наказания, несмотря на то обстоятельство, что почти по всем пунктам обвинения он был оправдан, в том числе и последнему. Следственный комитет решил, что "изготовление фальшивых денег во время власти Колчака - факт, хотя и установленный, но, как выяснилось из дознания, деньги производились лишь для подрыва означенной власти".17 Не усмотрев в действиях подсудимого злостного характера, следственная комиссия, тем не менее, заключила: "доказано, что гр. Шаталин


--------------------------------------------------------------------------------

10 Там же. С. 170.

11 Борисоглебский М. В. Как я учусь // РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 130. Л. 8.

12 См.: Трудовой список М. В. Борисоглебского. 1917 - 1937 // Там же. Ед. хр. 12.

13 См. анкету Борисоглебского для членов Союза писателей (1 июня 1925 года): ИР ЛИ. Ф. 291. Оп. 1. Ед. хр. 441.

14 См.: Справка о священнике К. Ф. Прошкине, скрывавшем коммуниста М. В. Борисоглебского в Кустанайском уезде от карательных отрядов атамана Дутова // РНБ. Ф. 92. Оп. 2. Ед. хр. 8.

15 ИР ЛИ. Ф. 291. Оп. 1. Ед. хр. 43. Л. 12; анкеты Борисоглебского см.: Там же. Ед. хр. 41, 44, 441, 110 (сообщила Т. А. Кукушкина). Подробный трудовой список его за 1919 - 1923 годы см.: РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 12.

16 РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 3.

17 Там же.



стр. 91


--------------------------------------------------------------------------------

везде и всюду старался занять посты, которые для него совершенно были не посильны". Постановили: "гр. Шаталина из-под стражи освободить с тем, чтобы гр. Шаталин в течение шести месяцев не мог занимать ни один ответственный пост и выборные должности, допустив лишь его в рядовые работники по его специальности".18

После исключения из партии писатель продолжал работать в системе Наркомпроса и Всерабиса (Всероссийского союза работников искусств), был секретарем и редактором Кустанайской газеты "Набат", преподавал рисование в школах. Тогда же он сменил прежнюю фамилию Шаталин на Борисоглебский (по словам дочери писателя, Веры Михайловны Борисоглебской-Пильд, ее отец и мать (урожд. Анна Федотовна Климова) приняли фамилию Борисоглебские при венчании). В 1923 году в Троицке вышло его собрание сочинений под псевдонимом Михаил Одинокий, в которое вошли: книга стихов "Первая ласточка", книги рассказов "Глушь", "Кулон", "Звон" и др., драматические этюды - "Ложь" и др., утопическая повесть "Остров счастья", сборник мистических новелл и мистерия "Сын человеческий". Издание сопровождалось краткой автобиографической справкой и критическим очерком Александра Теня, содержание которого сводилось к одной мысли: все эти произведения были лишь "колыбелью молодого писателя".19 Позднее Борисоглебский писал: "От угрызения и стыда за изданное я ушел из провинции, чтобы еще раз вступить в жизнь".20

В сентябре того же года вместе с женой и тремя малолетними детьми он перебрался в Петербург, где в скором времени при поддержке В. Я. Шишкова вошел в литературный мир.21 Сближению писателей, вероятно, способствовало сибирское прошлое: почти двадцать лет Шишков провел за Уралом, возглавлял геологические экспедиции на Иртыш, Енисей, Нижнюю Тунгуску, Ангару.

В еще большей степени своей литературной карьерой Борисоглебский был обязан жене В. Я. Шишкова переводчице Ксении Михайловне Жихаревой (1879- 1950).22 Она приняла самое горячее участие в творческой жизни начинающего беллетриста: редактировала его незрелую прозу, всячески облегчала первые шаги в литературном мире; в 1924 году Жихарева оставила мужа и стала спутницей Борисоглебского (ей был посвящен роман "Топь").23

Впоследствии он писал: "...благодаря большому вниманию и дружескому участию писателя В. Я. Шишкова и его семьи, отошел от прежнего навсегда, увидел всю свою отсталость и стал больше работать над собой. В. Я. Шишкову я обязан очень многим, и с отчаяньем думаю, что никогда не смогу в полной мере выразить этому честнейшему и благороднейшему писателю мои благодарности и любви".24


--------------------------------------------------------------------------------

18 Там же.

19 Одинокий Михаил [Борисоглебский М.] Сочинения. Троицк, 1923. Кн. 1. Вып. 1. С. 3.

20 Автобиографическая заметка Михаила Борисоглебского. С. 172.

21 См. письма В. Я. Шишкова к М. В. Борисоглебскому: РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 292.

22 См. о ней: Писатели Ленинграда. Биобиблиографический справочник. С. 128.

23 В. Я. Шишков квалифицировал поступок недавнего подопечного как откровенно карьеристский. Неблаговидный портрет Борисоглебского (единственный известный этого времени) содержится в его письме к Жихаревой от 5 июня 1924 года: "Нашу жизнь разбили, и разбил тот, кому это выгодно, тот, кто исповедует религию: толкни другого, тот, который прикинулся несчастненьким (...) о, это талантливый актер (...). Пока он с тобой, все произведения, которые он царапает, будешь отделывать ты, как это было все время. Ни один уважающий себя человек не позволил бы себе так бессовестно эксплуатировать твой вкус и в такой мере, как это допускает твой парень-гений из Троицка, где он десять лет писал бездарные вещи" (РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 336. Л. 2). Сохранились письма К. М. Жихаревой (68) к М. В. Борисоглебскому 1925 - 1930 годов, содержащие ценный материал для характеристики его личности и творчества (Там же. Ед. хр. 244).

24 Автобиографическая заметка Михаила Борисоглебского. С. 172.



стр. 92


--------------------------------------------------------------------------------

В январе 1924 года "парень-гений из Троицка", как иронически назвал его Шишков в письме к Жихаревой, стал членом Союза писателей. В феврале Союз торжественно отметил 40-летний юбилей литературной деятельности Ф. Сологуба;25 в марте юбиляр был избран главой Ленинградского отделения ВСП, сменив на этом посту А. Л. Волынского.26

Осенью Борисоглебского ввели в Правление Союза, а затем избрали секретарем. "Отчаянный, чуть шепелявый, с веселым и разбойничьим взглядом", - таким запомнил его в эти годы Е. Шварц.27 Недавнему активному работнику Совдепа и бывшему коммунисту, хотя и исключенному из партии и даже как будто бы "перековавшемуся", было, по-видимому, нелегко освоиться в новой для него культурной и идеологической среде, а тем более стать секретарем и помощником "живого классика" и внутреннего эмигранта. Иванов-Разумник вспоминал о Сологубе этих лет: "С одной стороны, Сологуб - бессменный председатель Союза писателей, лояльный гражданин СССР, вполне подчинившийся государственной власти, - одно лицо, одна жизнь. Другая жизнь, другое лицо - ненависть к "туполобым", ожидание чуда, страстное ожидание свержения ненавистной власти. За чайным столом любил он поговорить о "пролетарской литературе" (он много читал) - и беспощадно приговаривал ее к "не бытию". Писал ядовитые эпиграммы на деятелей литературы. Мечтал об отъезде за границу, но знал, что его туда не выпустят".28

Первое время Борисоглебский чувствовал себя в Правлении неуверенно; секретарская работа постоянно напоминала о недостатке у него систематического образования и отсутствии элементарной грамотности. 5 марта 1925 года Сологуб, например, писал ему: "Вчера я ничего не сказал Вам относительно объявления о моем приемном часе: я и так говорю всем часто неприятные слова, и не хотелось мне огорчать Вас. Пожалуйста, не обижайтесь на меня, но этот плакат не подходит. Во 1) слово дежурство; во 2) внешность. 1) Дежурство утверждается для приема писем, пакетов, посылок, для охраны помещения и т. п. Должностные лица Союза: Председатель Правления, Казначей, Секретарь не дежурят, а принимают по делам Союза тех, кто имеет надобность с ними говорить. 2) Всякое оповещение от Правления Союза должно иметь самую простую и скромную форму, - никаких украшений, замысловатых шрифтов, больших размеров, - все это лишнее, напоминающее вывеску или рекламу, не соответствует достоинству Всероссийского Союза. Поэтому прошу Вас как можно скорее снять плакат о моем дежурстве и поместить вместо него прилагаемое извещение, скромное, но совершенно достаточное. Еще легче вывесить общее расписание приемов наших, образец которого тоже прилагаю".29

В ответ на эти замечания огорченный корреспондент просил освободить его от секретарской должности. 7 марта 1925 года Сологуб писал ему: "...о Вашем секретарстве Вы уже не раз говорили, что хотите отказаться. Я считаю, что Вы очень хорошо исполняете секретарские обязанности. Вы были избраны единогласно, и для меня Ваш выбор был, по деловым соображениям, наиболее желательным. Ваши соображения я считаю совершенно неосновательными. Я очень прошу Вас не возвращаться, до истечения срока наших полномочий, к этим разговорам. Лично для меня каждый такой случай служит указанием на невозможность ведения работы в Союзе. Для человека в моем возрасте, больного и утомленного, работа совершенно невозможна, если она сопровождается слишком частыми кризисами и вспышками,


--------------------------------------------------------------------------------

25 См. об этом: Юбилей Федора Сологуба (1924 года) / Публ. А. В. Лаврова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2001 год. СПб., 2006. С. 162 - 343.

26 Подробный очерк деятельности Ф. Сологуба на посту председателя ВСП см.: Кукушкина Т. А. Всероссийский союз писателей. Ленинградское отделение (1920 - 1932). Очерк деятельности // Там же. С. 84 - 144.

27 Шварц Е. Живу беспокойно... Л., 1990. С. 488.

28 Иванов-Разумник. Писательские судьбы. Тюрьмы и ссылки. М., 2000. С. 44.

29 РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 284. Л. 2.



стр. 93


--------------------------------------------------------------------------------

совершенно ненужными. Мы, по избранию наших товарищей, взяли себе большую ответственную работу и должны нести ее до конца, не помышляя об уходе. Если членам Правления угодно, чтобы я занимал и впредь мое место, то им следовало не утяжелять моего положения совершенно ненужными для нас неприятностями, к которым мое больное сердце относится чрезмерно раздражительно, а это при частом повторении может и против моего желания ликвидировать мою деятельность".30

Помимо секретарских обязанностей, т. е. ведения протоколов заседаний и делопроизводственных бумаг, а также дежурств в Правлении, Борисоглебскому приходилось заниматься и многообразными хозяйственными делами, связанными с ремонтом арендуемых Союзом помещений, и "черной" работой, "начиная от беготни и торчания по учреждениям до выколачивания гвоздей, таскания тяжестей, рытья канав в Доме отдыха" и т. п. 31 Борисоглебский был назначен комендантом Дома отдыха писателей (1925 - 1927), обустроенного в имении историка литературы Е. В. Аничкова - Ждани в Боровичском уезде Новгородской губернии.32

В сентябре 1924 года Союз принял решение об образовании секции беллетристов и поэтов (инициатива принадлежала К. Федину), намечен план работы: проведение регулярных собраний членов секции для студийных работ еженедельно по средам и открытых собраний еженедельно по субботам - для всех членов Союза, с правом приглашения гостей; устройство библиотеки и читальни. Председателем секции был избран К. Федин, временным председателем Бюро секции - Борисоглебский (он отвечал за выпуск еженедельной стенной газеты, устройство буфета, декорирование зала собраний и т. д.).33

В октябре 1924 года состоялось пять студийных собраний и четыре литературных вечера, один из них - 18 октября был посвящен памяти В. Я. Брюсова (выступали: Ф. Сологуб, П. Н. Медведев, Д. Цензор, Л. С. Выготский, композитор Д. Шостакович и др.), столько же в ноябре34 и т. д. и т. п. В следующие три с половиной года Борисоглебский всецело был поглощен работой в Союзе. Протоколы секции поэтов и прозаиков, с которыми, вероятно, мы сможем познакомиться в будущем, помогут воссоздать картину чрезвычайно интенсивной и богатой культурной жизни Ленинградского отделения Союза писателей в 1924 - 1926 годах, в организации которой Борисоглебский играл не последнюю роль.

Тогда же он вошел в литературное объединение "Содружество" и одновременно в кружок "неоклассиков", ядро которого составляли - В. В. Смиренский, Л. И. Аверьянова-Дидерихс, Е. Я. Данько, Н. Ф. Белявский, А. Р. Палей. Первоначально собрания поэтов назывались "Вечера на Фонтанке"; с конца 1925 года кружок стал собираться на квартире Сологуба (по вторникам), чтения получили название "Вечера на Ждановке" (поэт жил на набережной Ждановки в доме N 3, кв. 22).35

Среди писателей молодого поколения, окружавших Сологуба в последние годы, лишь двое (за исключением Е. Я. Данько, к ней поэт испытывал романтиче-


--------------------------------------------------------------------------------

30 Там же. Л. 3 - 4.

31 Там же. Ед. хр. 157. Л. 22.

32 Союз арендовал имение по предложению А. М. Аничковой, жены Е. В. Аничкова, прозаика, критика и переводчицы (см. об этом: Кукушкина Т. А. Указ. соч. С. 106).

33 Доклад временного организационного бюро секции беллетристов и поэтов // ИРЛИ. Ф. 291. Оп. 1. Ед. хр. 15. Л. 107.

34 Там же. Л. 123. Первое выступление Борисоглебского на секции с чтением отрывков из повести "Святая пыль" состоялось в сентябре 1924 года (Там же. Л. 118).

35 См. об этом: Данько Е. Я. Воспоминания о Федоре Сологубе. Стихотворения / Вступ. ст., публ. и комм. М. М. Павловой // Лица: Биографический альманах. М.; СПб., 1992. Вып. 1. С. 192 - 261. Ценные сведения об участниках "вторников" содержатся в комментариях А. Устинова и А. Кобринского к дневниковым записям Д, Хармса: Минувшее. Исторический альманах. М.; СПб., 1992. Т. 11. С. 519 - 520.



стр. 94


--------------------------------------------------------------------------------

ские чувства) - В. В. Смиренский36 и Борисоглебский вызывали у него симпатию и заинтересованность их литературной работой. Сологуб всегда с особым вниманием следил за творчеством тех, кто, подобно ему, в молодости был вынужден преодолевать многие жизненные преграды, прежде чем утвердиться на писательском пути. "Кухаркин сын" Федор Тетерников в раннем детстве остался без отца и вырос в жестокой бедности, в 19 лет окончил Учительский институт и затем 25 лет преподавал, из них первые десять в народных училищах глухой русской провинции.

Возможно, Сологубу импонировал неочевидный душевный склад Борисоглебского (склонность к мечтательности и саморефлексии); эти черты угадывались в его персонажах, например в Артемьеве, герое автобиографического рассказа "Дорога".

В свою очередь Борисоглебский видел в Сологубе учителя. Об этом свидетельствуют и публикуемые воспоминания, и его дарственные надписи на книгах, например на первом издании повести "Святая пыль" (М.; Л.: ГИЗ, 1925): "Дорогому Федору Кузьмичу - Самая из недостойных книг недостойного автора: всегда успевающего насолить всем и в первую очередь самому себе. Примите ее и будьте уверены, что, несмотря на это в моей душе живет, ей Богу, неподдельная любовь и благодарность к Вам, всегда доброму и отзывчивому. Мих. Борисоглебский. 1925 г. Февраль".37 Примечательно, что "Святую пыль" (датирована: сентябрь 1924 года) автор завершил самым запоминающимся и эмблематичным сологубовским образом (мотив энтропии один из центральных в его творчестве): "Пыль... Пепел... Так-то оно вот у жизни-то... И все мы - пыль. Такая же вот... серенькая, божья, святая...".38 Второе издание романа он посвятил Сологубу.39

В неопубликованном очерке "Как я учусь" (1932) Борисоглебский писал: "Федор Кузьмич много уделял внимания моим литературным планам, поругивал меня, но никогда не навязывал своих взглядов. Незабвенными для меня останутся вечера, когда он рассказывал мне, как работает, показывал черновики, бесчисленные конвертики с аккуратно подобранными записочками материалов, словом всю лабораторию человека, упорно и серьезно работающего в избранной области. За три года совместной работы по Союзу писателей я провел у Федора Кузьмича немало вечеров и из близости с Федором Кузьмичом вынес главное - сознание большой ответственности писателя. Работа над повестью "Джангыр-Бай" была первым шагом из школы в лабораторию".40

В этом же очерке Борисоглебский описывает творческие приемы Сологуба, которые он использовал в работа над книгой "Джангыр-Бай" (из киргизской жизни): "В основу повести я положил действительные события, известные мне. Но этого показалось мало, я достал нужные книги по этнографии, альбомы типов, утвари, быта. Изучив все это, сделал необходимые выборки, прочитал несколько книг и приступил к составлению плана, чего раньше никогда не делал. Я решил систематизировать работу по указаниям Ф. К. Сологуба. (...) Что я считаю нужным добавить, так это еще об одном приеме, а именно о работе по заранее заготовленному конспекту, при наличии картотеки и проверочного чертежа.


--------------------------------------------------------------------------------

36 Историю отношений Смиренского и Сологуба см.: Смиренский В. В. Воспоминания о Федоре Сологубе / Вступ. ст., публ. и комм. И. С. Тимченко // Неизданный Федор Сологуб. М., 1997. С. 395 - 425.

37 Шифр библиотеки ИРЛИ: 1933л/12. На титуле владельческая помета Ф. Сологуба: "Ф. С".

38 Борисоглебский М. Святая пыль. Л., 1925. С. 195.

39 Борисоглебский М. Святая пыль. Л., 1927. На титульном листе владельческая помета "Ф. С." и дарственная надпись: "Дорогому и многоуважаемому Федору Кузьмичу Сологубу с искренним уважением и любовью М. Борисоглебский. Лето 1926 г.". Библиотечный шифр личного экземпляра Сологуба: ИРЛИ 1932 л/52. 40 РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 130. Л. 12.



стр. 95


--------------------------------------------------------------------------------

Возник у меня этот прием не случайно. Работая над романом "Топь", где больше ста действующих лиц, я почувствовал, что мне трудно удерживать в памяти черты и особенности каждого. Для системы конвертиков Ф. К. Сологуба я слишком нетерпелив и неаккуратен, поэтому я решил сделать просто картотеку по типу библиотечной. На карточку заносил: имя, отчество, фамилию, возраст, черты наружности, характера и проч. Сбоку карточки - указание где, т. е. в какой части или главе действует данное лицо. Последнее очень полезно в конце работы, когда нужно проверить, всюду ли выдержаны характерные детали. Я даже делал указания на страницы рукописи и сразу находил то, что было нужно для сравнения, вернее, для проверки представления о созданном мною персонаже.

Роль конспекта оказалась не менее важной. Когда произведение продумано до конца и все решено, можно спокойно занести все кратко на бумагу, разбить на части и главы. Разбивка на части и на главы напоминает мне развесочную и размерочную. Конспект - определенные рамки, они не позволяют расползаться и отклоняться. Но конспекта и картотеки оказалось недостаточно, явилась необходимость зрительного представления о структуре вещи. Закончив роман "Верховный правитель", над которым работал больше двух лет, я захотел проверить пути действующих лиц как-нибудь наглядно и начертил диаграмму, обозначив в ней пути действующих лиц цветными линиями. (...) Это побудило меня к различным исправлениям и перестановкам, дабы облегчить одни главы, а другие наоборот, сделать более весомыми".41

В очерке "Как я учусь" в деталях воссоздается творческая лаборатория Сологуба (в его архиве сохранились картотеки и конспекты романов "Тяжелые сны", "Мелкий бес", "Творимая легенда" и рассказов, отражающие основные этапы авторской работы с текстом; за исключением последнего - диаграмм он не чертил).42 Эти методы работы Борисоглебский использовал при написании романов "Кальва", "Грань" и "Рождение корабля".

Он не только механически перенимал "лабораторные" приемы мастера, но, несомненно, испытывал влияние его творческой манеры и художественных идей, которое в определенном смысле сказалось в романе "Грань" и книге стихов "Грани. 1928 - 1933".43 До встречи с Сологубом Борисоглебского занимала преимущественно социальная проблематика: описание разложения общественных нравов ("Топь"), революция и Гражданская война в судьбах простых людей и провинциальной интеллигенции. В очерке о его прозе 1920-х годов (книгах "Буга" и "Святая пыль") А. Н. Рашковская отмечала: "Его повести и рассказы еще часто представляют собой пласты сырья, необработанного до внутренней законченности материала. Но видит он зорко, и глаз у него жадный и хваткий. То, что дает нам право отвести этому писателю свое место в рядах современной даровитой молодежи - это яркий темперамент, почти чувственность, особая острая восприимчивость его к явлениям жизни, красочность, богатство элементарных сил. Революция, которую по преимуществу он изображает, - именно и богата такими бурными, но не сложными проявлениями жизненных сил как положительных (героический подъем, воля к созиданию нового), так и отрицательных (жестокость, суеверия, растерянность). (...) В своих рассказах, собранных в книге "Буга", Борисоглебский дает в большинстве случаев или оборотную сторону революции - ее низы, ее "лиговские" будни, или "ту" сторону: стан белых, или провинциальные искажения революционной общественности. (...) Материал Борисоглебского настолько богат, что прео-


--------------------------------------------------------------------------------

41 Там же. Л. 13, 17.

42 См.: ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 529 - 534, 536 - 538 и мн. др.

43 Книга издана автором в количестве пяти экземпляров на правах рукописи. На обороте титульного листа надпись: "Шутя - к XX-летию моей литературной деятельности. Эта книга написана, набрана, сверстана и напечатана М. Борисоглебским, на правах рукописи в типографии газеты "Пустим в срок". Год 1933-й. Тираж 5 экз.".



стр. 96


--------------------------------------------------------------------------------

долевает неловкости стиля и формы. Эти неловкости и неудачи относятся к композиционной стороне его вещей: неумелая еще стройка, неясная линия сюжета, нагроможденность событий. В языковом отношении Борисоглебский сильнее. У него живые диалоги, отмеченные характерными особенностями героев; особенно удачен у него язык деревни: он прост, убедителен и в меру груб. (...) Идеологически М. Борисоглебский все больше и больше выпрямляется, находит свой, верный подход и мерило вещей. Его последние вещи: повесть "Джангыр-бай" и рассказ "Ржа" показывают рост писателя: революционная действительность расширяет его язык ...".44

На фоне социальной прозы Борисоглебского 1920-х годов роман "Грань", создававшийся вскоре после смерти Сологуба, был некоторым отклонением от прежнего пути. Версия М. Поповского о том, что книга была написан по заданию ГПУ в преддверии "чистки" духовенства, не представляется убедительной из-за отсутствия фактов, которые могли бы подтвердить знакомство Борисоглебского со следственным делом и протоколами допросов. В то же время хроника следственного дела И. П. Михайловского в течение нескольких месяцев 1929 года (начиная с весны) регулярно печаталась в газетах. Второй аргумент "обвинения" кажется еще менее убедительным: "Автор романа начал его не раньше 1930 г. и успел его не только закончить, но и издать в том же году. (...) Конструируя образы, ориентировался он в основном на оценки и выводы ГПУ".45

Авторская датировка "Грани" - 25 сентября 1929 года. В угоду "концепции" можно допустить, что она фальсифицирована. Однако серьезных оснований не верить Борисоглебскому мы также не имеем. В очерке "Как я учусь" он сокрушался: "По целому ряду причин я пишу быстро, все время правлю написанное, даже в сверстанном виде",46 за поспешность и неопрятность работы его не раз упрекала К. М. Жихарева.47 В архиве автора "Грани" имеется черновой автограф незавершенной повести "Чудо профессора Фрея" (без даты). Фрей занимается в лаборатории исследованием нервных клеток и тканей тела человека, а цель ученого - воскрешение мертвых.48 Архивная датировка - 1927 год, археографические данные рукописи ее подтверждают.

Нельзя не заметить, что "Грань" перекликается с сологубовской "Творимой легендой" (1907 - 1913) и по-своему, уже в новой научной действительности, продолжает основную тему трилогии, восходящую к идее "Философии Общего дела" Н. Ф. Федорова. Степан Кузьмич Орлов - Георгий Триродов нового времени, только постаревший.

В романе "слышится" полемический диалог автора с Сологубом - в беседах Орлова с его любимой ученицей Глафирой Золотаревой (одаренная девушка из многодетной крестьянской семьи, приехала в город изучать медицину и вскоре стала ассистенткой профессора, его правой рукой). Орлов служит исключительно науке, в которой видит высшую духовную ценность, преобразующую мир; подлинная наука, по убеждению ученого, не нуждается в санкции власти, не может обслуживать чьи-либо интересы, даже самого справедливого, с точки зрения сегодняшнего дня, общества. Золотарева тщетно старается привлечь профессора к общественной жизни, развеять упрямую "наивность" его социальных представлений, "перековать".

По-видимому, Борисоглебский проецировал собственные отношения с Сологубом на отношения Орлова и его ученицы. В образе Золотаревой угадываются элементы автометаописания (за крестьянскую цепкость, целеустремленность и силь-


--------------------------------------------------------------------------------

44 РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 172. Л. 2.

45 Поповский М. А. Указ. соч. С. 246.

46 РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 130. Л. 18.

47 См. письма Жихаревой к Борисоглебскому: Там же. Ед. хр. 244.

48 См.: Там же. Оп. 2. Ед. хр. 86.



стр. 97


--------------------------------------------------------------------------------

ное волевое начало сверстники прозвали Глафиру "удавом", история с Шишковым и Жихаревой дала повод для сходных оценок личности писателя).49

В манере речи, привычках, внешнем облике Орлова улавливаются черты сходства с Сологубом последних лет (усталые голубые глаза, седая голова, горькая, иногда беспомощная улыбка, походка: быстрые мелкие шажки и т. п.). Блестящая логика, масштабность мысли, методичность работы ученого ("до трех в университете и клинике, с пяти до одиннадцати дома") были также отличительными чертами писателя, на которые не раз указывали мемуаристы.

В словах Орлова нередко звучат знакомые сологубовские интонации. Например, в ответ на реплику о. Сергия, что Советы позволяют ему (профессору) работать только потому, что его область слишком далека от жизни и замкнута в стенах лаборатории, но власть никогда не позволит ему с его идеями "выйти на площадь", Орлов возмущенно восклицает: "Зачем мне это? Зачем мне бежать на площадь, когда и без того я имею громадную аудиторию. Да моя аудитория - весь земной шар! А я буду горевать о том, что не заседаю в каком-нибудь совете!".50 Этот эпизод предельно точно передает самоощущение Сологуба в советской реальности.

Роман "Грань" был прощальным приветом Борисоглебского ушедшему учителю. Книга стихов "Грани" более свидетельствовала о способности автора имитировать поэтическую манеру Сологуба, нежели о его творческой индивидуальности. Однако с историко-литературной точки зрения, этот единственный сборник поэта-"неоклассика", несомненно, заслуживает в будущем переиздания.

После смерти Сологуба (скончался 5 декабря 1927 года)51 судьба Борисоглебского складывалась драматично. В публикуемых воспоминаниях он точно передал атмосферу общего ожидания смерти "патриарха" и стремление новых сил занять его место в Союзе писателей, но едва ли он предполагал, что "перестройка" в первую очередь коснется его самого.

В январе 1928 года во главе временного Правления Союза встал Е. И. Замятин (во время продолжительной болезни Сологуба он замещал его попеременно с К. А. Фединым). Тогда же М. Э. Козаков заявил от имени группы кандидатов в Правление об их нежелании работать, если там будет Борисоглебский.52 Заявление было вызвано общим недовольством, отчасти связанным с тем обстоятельством, что Борисоглебский одновременно исполнял обязанности Ответственного Секретаря Правления, председателя ВСП в Исполнительном бюро Федерации, в Правлении Литфонда, а обязанности казначея и члена Правления Месткома писателей.53

Одна из причин устранения Борисоглебского из Правления, видимо, крылась в событиях 1926 года: в сентябре он был арестован органами ГПУ по обвинению "в связях с зарубежной эмигрантской организацией".54 Дело закрыли, но двусмысленный "шлейф" от этого происшествия затем преследовал его многие годы. Арест, освобождение и обыск ГПУ в Доме писателей в имении Ждани укрепил у членов Союза подозрение, что он сотрудник ГПУ.


--------------------------------------------------------------------------------

49 См. письма В. Я. Шишкова к М. В. Борисоглебскому: Там же. Оп. 1. Ед. хр. 292.

50 Борисоглебский М. Грань. М., 1930. С. 37.

51 Борисоглебский взял на себя хлопоты, связанные с похоронами Сологуба (со стороны Союза писателей), а также совершением всех необходимых формальностей в связи с переходом прав на его литературное наследство к Литфонду.

52 См. документы: РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 157. Л. 22 - 33.

53 Это недовольство усилилось после резкого выступления Борисоглебского с критикой коммерческой деятельности Е. М. Лаганского в Литфонде, между сторонами возник конфликт, Правление встало на сторону Лаганского (см. протокол заседания Правления: ИРЛИ. Ф. 291. Оп. 1. Ед. хр. 42).

54 Справку о М. В. Борисоглебском, выданную КГБ СССР (Управлением по Ленинградской области), см. в кн.: Распятые. Писатели - жертвы политических репрессий. С. 71.



стр. 98


--------------------------------------------------------------------------------

В январе 1928 года Борисоглебский был вынужден подать заявление о выходе из состава Правления и сложении с себя звания и обязанности Ответственного Секретаря и всех других званий и обязанностей. Вслед за тем вся его жизнь переменилась в одночасье, по поводу этих перемен он писал: "Осенью 23 года я приехал в Ленинград с единственной целью учиться и работать. За пять лет, путем упорного труда, я едва успел создать себе некоторую возможность для осуществления этой цели, но события последних месяцев сразу свели насмарку все, чего мне удалось достигнуть. Создавшееся ко мне отношение я не могу назвать иначе как травлей".55

Приведу краткий перечень дальнейших событий жизни Борисоглебского. Летом 1928 года Главлит запретил издательству "Никитинские субботники" выпускать запланированное и уже принятое к печати его собрание сочинений, мотивировав запрещение тем обстоятельством, что его собрание сочинений запланировано и другими издательствами, а в стране не хватает бумаги. Договор был расторгнут.56 Однако ни одно издательство так и не осуществило этот проект.57

В том же 1928 году между Борисоглебским и Ленинградским отделением Государственного издательства началась тяжба из-за отказа Ленотгиза печатать роман "Верховный правитель", несмотря на имевшийся договор с автором. Издательство мотивировало свой внезапный отказ заключением о полной непригодности романа для печати, как произведения "халтурного" и "бульварного"; в рецензии отмечалось: "Отнести книгу к художественным произведениям невозможно".58

Борисоглебский с заключением не согласился и учинил в издательстве скандал. Дело передали в Конфликтную комиссию при ВСП,59 которая потребовала экспертизы текста,60 затем в Исполбюро ЛО ФОСП (Федерация объединений советских писателей). В результате разбирательств, длившихся почти два года, поведение Борисоглебского в деле с Ленотгизом было квалифицировано как совершенно недопустимое, на романе "Верховный правитель", в конце концов признанном политически незрелым и идеологически враждебным, поставили крест.

18 июня 1931 года он писал в Правление ЛО ВОСП: "..."поход" против меня начался еще в год, когда обострились мои чисто-личные отношения с В. Я. Шишковым и многие заняли по отношению ко мне резко враждебную позицию. Сильнее всего эта позиция сказалась в моей истории с ГИЗ-ом. (...) Встал ли Союз на мою защиту? Разобрал ли он мое заявление, поданное с мольбой о помощи? Нет, травля меня шла по всем направлениям, вплоть до воздействия на Главлит".61

В архиве сохранилась папка с документами по делу о "Верховном правителе": заявления, выписки из протоколов и постановления Конфликтной комиссии, заключения экспертов и т. п. Среди этих материалов - записка Борисоглебского, датированная 1935 годом: "Так был начат поход против меня. Сигналом была смерть Ф. К. Сологуба, моего защитника от своры весьма пройдошливых писателей, эти людишки чернили меня всюду и придирались ко мне на каждом шагу. В средствах и способах они не стеснялись. Для них всегда и во всем: цель оправдывает средства".62


--------------------------------------------------------------------------------

55 РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 157. Л. 16.

56 Материалы по иску Борисоглебского к издательству "Никитинские субботники" см.: Там же. Оп. 2. Ед. хр. 6.

57 Подробные проспекты собраний сочинений, составленные Борисоглебским в 1928 году, в трех и шести томах см.: Там же. Ед. хр. 4 и 5.

58 Там же. Оп. 1. Ед. хр. 157. Л. 3.

59 См. заявление Борисоглебского в Конфликтную Комиссию при ВСП: ИРЛИ. Ф. 291. Оп. 1.Ед. хр. 360.

60 Тексты экспертных рецензий П. Е. Щеголева, М. Л. Слонимского (заключение Ю. А. Либединского, бывшего третьим экспертом, не сохранилось) см.: РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 157. Л. 47 - 48.

61 Там же. Л. 53 об.

62 Документы, относящиеся к его конфликту с Государственным издательством по поводу издания романа "Верховный правитель" (протоколы заседаний, рецензии, заявления и пр.): Там же. Л. 32.



стр. 99


--------------------------------------------------------------------------------

После этих событий Борисоглебский был вытеснен из литературной жизни Ленинграда и фактически лишился литературного заработка. Попытки писать очерки и книги по партийной разнарядке о больших стройках, фабриках и заводах (очерки "Америка в Керчи", "Бумажный Вуз", "Челябинский тракторный завод") не привели к успеху, напротив, вызвали со стороны критики обвинения автора в контрреволюционной клевете.63 Борисоглебский был исключен из Союза писателей. С 1931 по 1935 год он, как можно предположить, находился в административной ссылке,64 работал на строительстве Дубровской электростанции в Ленинградской области, заведовал типографией газеты "Пустим в срок".

В начале 1930-х годов (?) Борисоглебский расстался с Жихаревой. В прощальном письме она писала ему о причинах его литературных неудач: "У тебя есть желание, даже стремление к хорошему и чистому. Но инстинкты и привычки у тебя легко берут верх над этим стремлением. Пока ты был до известной степени увлечен мною (а может быть и не мной, а теми перспективами, которые тебе рисовались в связи со мною), наша жизнь могла идти более или менее сносно, и сам бы ты отчасти освобождался от того дурного, наносного, что привила тебе твоя тяжкая прежняя жизнь. По мере того, как увлечение бледнело, и выяснялось, что перспективы для своего осуществления требуют упорства и серьезной работы, тебе все труднее становилось бороться с тем, что тянуло тебя назад, некоторое время ты еще стеснялся, стараясь сохранить "лицо" передо мной и перед собой. Если б я была безмолвным и снисходительным свидетелем твоих отступлений, то все шло бы, как идет (...). Но я была "назойлива" и строга, я бдительно подмечала всякие уклоны и грызла за них".65

В 1935 году Борисоглебский вернулся в Ленинград, женился и устроился на работу в Хореографическое училище (ныне им. А. Я. Вагановой) в должности редактора-организатора;66 подготовил к печати двухтомник "Материалы по истории русского балета" (Л., 1938 - 1939), изданный к 200-летию Ленинградского хореографического училища (бывшего Петербургского Театрального училища). В Энциклопедии балета автор представлен как историк классического танца, "составитель капитального труда, содержащего богатые фактические данные", не утратившего свое значение и в наши дни.67 В 1986 году журнал "Русский балет" отметил 90-летие со дня рождения Борисоглебского памятной статьей.68 Между тем выход двухтомника в свет сопровождался судебным разбирательством: составителю было предъявлено обвинение в использовании и присвоении чужой научной работы. 69

В 1935 году Борисоглебский был вновь принят в Союз писателей. Однако после 1931 года ни одно из его художественных произведений так и не было напеча-


--------------------------------------------------------------------------------

63 См.: Борисоглебский М. В. Апелляция на приговор к Гражданской смерти (Ответ на статью т. Немченко. - "Правда". 1931. N 312, 13 октября). По поводу книги "Бумажный Вуз" // Там же. Ед. хр. 125.

64 Такое предположение можно сделать на основе писем 1930-х годов репрессированного и сосланного на строительство Беломорско-Балтийского канала В. В. Смиренского к Борисоглебскому (см.: РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 282).

65 Там же. Ед. хр. 244. Л. 96 об.

66 См.: Трудовой список М. В. Борисоглебского. 1917 - 1937.

67 См.: Балет. Энциклопедия. С. 89. В следующем издании статья была незначительно расширена (см.: Русский балет. Энциклопедия. С. 78).

68 Александровская Г. Страницы календаря (90-летие со дня рождения автора книги "Материалы по истории балета") // Советский балет. 1986. N 4. Июль-август. С. 51.

69 Документы (31) судебного иска О. И. Лешковой по обвинению М. В. Борисоглебского в незаконном использовании материалов ее брата Д. И. Лешкова для книги по истории русского балета, составленной им по поручению Ленинградского Хореографического техникума // РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 35. В ходе судебного разбирательства экспертиза установила, что Борисоглебский полностью использовал рукопись Д. И. Лешкова, "подвергнув перекройке и редактированию" (рукопись была приобретена Хореографическим училищем у автора в 1920-х годах).



стр. 100


--------------------------------------------------------------------------------

тано, хотя он и обращался к М. Горькому70 и К. Федину71 с просьбой просмотреть рукописи прежде отвергнутых и вновь переработанных книг и сделать заключение об их пригодности или несостоятельности (ответы не известны).

Мы располагаем весьма скудными данными о самых последних годах Борисоглебского. 28 сентября 1940 года он писал о себе В. Смиренскому: "Жизнь тяжела и суматошна, а годы уже не те! Сообщаю тебе мой новый адрес. Этот дом ты, видимо, помнишь. В нем когда-то жил К. Федин. (...) Я с февраля без работы. Живу только на то, что продаю барахлишко. Все туже и туже ремешок на горле".72 Согласно версии, изложенной в упомянутой книге М. Поповского (со слов ленинградских журналистов): "Борисоглебский "исчез" (...) во время войны. Будучи писателем армейской газеты на Карельском перешейке, он проявил себя трусом, паникером. Был арестован и, очевидно, умер в тюрьме зимой 1941 - 1942 гг.".73 Согласно другому источнику (Книга памяти. Электронный ресурс общества "Мемориал"), Борисоглебский был арестован в сентябре 1942 года, осужден по статье 58 - 10 и приговорен к десяти годам тюрьмы; скончался в заключении в 1942 году; реабилитирован в 1957 году.

* * *

Публикуемые воспоминания М. В. Борисоглебского "Последнее Федора Кузьмича" сохранились в его личном архиве в виде недатированной черновой рукописи (на обороте - печатные объявления Союза писателей с просьбой оказать М. В. Борисоглебскому содействие в поисках сына Валентина, пропавшего в сентябре 1927 года). Воспоминания не производят впечатления законченного текста. Возможно, мемуарист отложил работу над ними вследствие жизненных бурь, пережитых в 1928 году, и намеревался вернуться к замыслу позднее. В 1935 - 1938 годах он работал над серией очерков о современных писателях (при жизни Борисоглебского опубликованы не были): о В. В. Смиренском ("Менестрель больной любви", 1936),74 А. Ахматовой ("Доживающая себя", 1936?),75 Е. Н. Пермитине ("Двуликий Янус", 1938),76 В. Б. Шкловском (без заглавия).77

Очерк предназначался для сборника памяти Сологуба, который планировал издать Союз писателей; с этой целью был образован специальный Комитет, в который вошли Иванов-Разумник, Е. Замятин и А. Ахматова. На предложение инициаторов прислать для сборника материалы из участников кружка "неоклассиков" откликнулись В. В. Смиренский, Е. Я. Данько78 и, очевидно, М. Борисоглебский. 16 декабря 1927 года Е. Данько записала в предисловии к мемуарам: "Разумник Васильевич сказал мне, что Союз хочет издавать сборник памяти Сологуба".79 15 января 1928 года Смиренский сообщал Борисоглебскому: "О Сологубе я написал и отнес Замятину. Он принял, говорит, что материал интересный. Я буду писать о Сологубе большую вещь".80


--------------------------------------------------------------------------------

70 См.: РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 180. См. также отрицательную рецензию Горького на рукопись Борисоглебского "Челябинский тракторный завод" (Там же. Ед. хр. 170).

71 Там же. Ед. хр. 216.

72 ИРЛИ. Фонд В. В. Смиренского; адрес на конверте: Ленинград, пр. Володарского, д. 33, кв. 2.

73 Поповский М. А. Указ. соч. С. 495.

74 РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 134.

75 Борисоглебский М. В. Доживающая себя. С. 215 - 229.

76 РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 127.

77 Там же. Ед. хр. 147.

78 Имеются в виду очерки В. В. Смиренского "Воспоминания о Федоре Сологубе" и Е. Я. Данько "Воспоминания о Федоре Сологубе".

79 Данько Е. Я. Указ. соч. С. 197.

80 РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 282. Л. 4.



стр. 101


--------------------------------------------------------------------------------

В 1929 году мемориальный сборник был собран и передан в издательство "Федерация", однако книга из печати не вышла, так как руководители издательства сочли ее несвоевременной.81 Мы не располагаем данными об окончательном составе образовавшегося тома.82 Но, вероятнее всего, воспоминания Борисоглебского в него включены не были, - возможно, вследствие их злободневности, поскольку автор касался темы оппозиции свободного профессионального творческого союза власти, ссылаясь на конкретную ситуацию, сложившуюся в Союзе писателей во время болезни Сологуба (1927). Тема стала еще более актуальной в ближайшие полтора года, в период планомерного наступления партии на литературные организации - начавшейся "чистки" Союза от "пассивных и враждебных" элементов и "выдавливания" попутчиков: в 1929 году из Союза были исключены Е. Замятин и Б. Пильняк.83

Есть и другая причина, по которой эти воспоминания могли не попасть в состав книги: Борисоглебский был не вполне "своим" в кругу участников мемориального сборника. Не случайно Е. Данько на первой же странице своих мемуаров высказывала опасение относительно его участия в задуманном деле: "Не вышло бы вместо "увековечения памяти" поливания помоями могилы. А "неосторожные слова" в воспоминаниях, конечно, будут. (...) А что будет не только много неосторожных, но прямо бестактных и целых страниц и слов - в этом можно поручиться, посмотрев на состав пишущих воспоминания, - Борисоглебский, который, когда Федор Кузьмич еще лежал в гробу в Союзе, уже нарисовал его портрет с чертом в изголовье, пошатнувшимся крестом и прочей бутафорией".84

И тем не менее в ряду известных мемуаров о Сологубе воспоминаниям Борисоглебского предназначено особое место. В отдельных фрагментах текст очерка перекликается с воспоминаниями Е. Данько, а в некоторых существенно их дополняет, прежде всего в той части, которая касается работы Сологуба в Союзе писателей, его отношения к своей роли в Союзе и к писательскому призванию. Никаких "неосторожных" слов о Сологубе у Борисоглебского читатель не найдет (в отличие от воспоминаний Данько, в которых, следует признать, их немало).

Основная интонация очерка - благодарная память ученика об ушедшем учителе. Эту память Борисоглебский сохранил на долгие годы, 28 марта 1937 года он писал К. Федину: "Письмо это пишу Вам потому, что давно имел желание как-то подать Вам о себе голос (...). Вспомнился Союз на Моховой и, главным образом, на Фонтанке. 85 Чистая и непорочная организация, которая, конечно, не имела молоч-


--------------------------------------------------------------------------------

81 См. об этом: Ф. Сологуб и Е. Замятин. Переписка / Вступ. ст., публ. и комм. А. Ю. Галушкина и М. Ю. Любимовой // Неизданный Федор Сологуб. С. 389.

82 В письме Иванова-Разумника от 15 июня 1928 года Е. И. Замятину перечислены участники сборника, представившие материалы: Иванов-Разумник, В. И. Анненский, О. Н. Черносвитова, Е. Г. Лундберг, Д. М. Пинес, ожидались также статьи и заметки К. С. Петрова-Водкина, Е. И. Замятина (см.: Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка//Публ., вступ. ст. и комм. А. В. Лаврова и Дж. Мальмстада. Подг. текста Т. В. Павловой, А. В. Лаврова, Дж. Мальмстада. СПб., 1998. С. 583). В сборник были также приглашены А. А. Ахматова, А. Белый, Ю. Н. Верховский, П. Н. Медведев, Е. Я. Данько, В. П. Абрамова-Калицкая, В. В. Смиренский.

83 См. об этом: Кукушкина Т. А. Е. И. Замятин в Правлении Всероссийского союза писателей (Ленинградское отделение) // Евгений Замятин и культура XX века. Исследования и публикации. СПб., 2002. С. 108 - 125; Галушкин А. Ю. ""Дело Пильняка и Замятина". Предварительные итоги расследования" (Новое о Замятине: Сборник материалов) / Под ред. Л. Геллера. М., 1997. С. 92 - 104; Кукушкина Т. А. Всероссийский союз писателей. Ленинградское отделение (1920 - 1932). Очерк деятельности. С. 109 - 124.

84 Данько Е. Я. Указ. соч. С. 197. Этот рисунок в архиве М. В. Борисоглебского не сохранился.

85 В течение нескольких лет Союз писателей не имел собственного помещения, заседания Правления проходили чаще всего в издательстве "Всемирная литература" на Моховой (д. 36). С июня 1924 года Союз писателей арендовал квартиру на набережной реки Фонтанки д. 50, до того принадлежавшую Вольной философской ассоциации. См. об этом: Кукушкина Т. А. Всероссийский союз писателей. Ленинградское отделение (1920 - 1932). Очерк деятельности. С. 86, 105.



стр. 102


--------------------------------------------------------------------------------

ных рек и кисельных берегов, но зато в ней и не было того изобилия безобразий, которое, хотя и скромно, но все же освещалось на последнем собрании писателей. (...)

Союз на Фонтанке вспоминается как большое и хорошее детство. Очаровательная Анна Васильевна86 была средоточием Союза, в ее разбухшем портфеле, который мы купили на собранные, как мне до сих пор кажется, от чистого сердца гроши, можно было получить любую справку. Справки по делам Союза давались где угодно - в трамвае, на улице, в коридоре Госиздата. Никогда Анна Васильевна не говорила, что она не имеет времени для разговора с членами Союза, да и все члены Правления были "общедоступны" и ходили по той же земле, на которой живут не только члены Союза, но и все люди. Даже любимый мной (любить его я буду всю свою жизнь) Федор Сологуб - автор бессмертного "Мелкого беса", был доступен всем. Ах, да мало ли что было!".87

Воспоминания М. В. Борисоглебского публикуются по автографу, хранящемуся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 140); орфография и пунктуация приведены в соответствие с современной нормой.


--------------------------------------------------------------------------------

86 Ганзен Анна Васильевна (1869 - 1942) - переводчица с датского, шведского, норвежского, член Правления и казначей Союза писателей.

87 РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 216.



стр. 103