В декабре 1880 года К. Н. Леонтьев поступил на службу в Московский цензурный комитет. "Цензировать", как тогда выражались, ему приходилось самые разные издания - от "Русской мысли" до календарей и брошюр по медицинским вопросам (видимо, как бывшему врачу). Через полгода службы ему было поручено дать отзыв о подготовленном Ив. Аксаковым сборнике "Взгляд назад", в который вошли статьи недавно появившейся газеты "Русь". Эта книга должна была всколыхнуть многие, и приятные, и весьма неприятные (последних было даже больше), воспоминания в душе цензора.

"...Он меня не знал, но я его знал давно. Я его знал, во-1-х, в Калуге, когда он в 40-х годах (...) служил там в Уголовной Палате. Он нанимал флигель в доме родных моих Унковских и бывал у них часто. Я тогда был гимназистом, но уже интересовался литературой и смотрел на него с большим почтением, хотя ничего не прочел из его сочинений. Потом мы случайно встретились в Крыму в Тамаке, имении Иосифа Ник(олаевича) Шатилова, и провели вместе там дня три. Аксаков был ополченцем, а я военным врачом; он участвовал тогда в комиссии Васильчикова для исследований всех злоупотреблений, совершившихся во время кампании, и рассказывал много интересного. Гимназистом он меня не помнит, но наша встреча в Крыму пришла ему на память".1

Осенью 1874 года при возобновлении знакомства в Москве Леонтьев почему-то не напомнил Аксакову о других эпизодах их общения. Правда, оно было эпистолярным и достаточно случайным. Тем не менее и эти редкие эпизоды, относящиеся


--------------------------------------------------------------------------------

1 Леонтьев К. Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. СПб., 2003. Т. 6. Кн. 1. С. 90. Далее сокращенно: Леонтьев. Комментарии к этому фрагменту см.: Там же. Т. 6. Кн. 2. С. 327 - 328. После встречи в Крыму в сентябре 1856 года Аксаков был оценен Леонтьевым как "положительно умный человек, но с классическими манерами" (Там же. С. 327).



стр. 146


--------------------------------------------------------------------------------

к 1860-м годам, думается, подготовили негативный фон, который и дал о себе знать в середине следующего десятилетия.

7 марта 1862 года Леонтьев, живший в Петербурге в бедности и возненавидевший навсегда образ жизни "честного труженика", обивающего пороги журнально-газетных редакций, пишет Аксакову с просьбой направить его в качестве корреспондента газеты "День"2 в Герцеговину, где произошло восстание, возглавленное Лукой Вукаловичем (1823 - 1873) (позднее Леонтьев помянет его в своем романе "Одиссей Полихрониадес"). Он с горечью рассказал о гнетущей его жизни "литературного пролетария" среди "петербургской пошлости и прозы" и о желании отправиться "туда, где есть жизнь и поэзия", рекомендовал себя как "искреннего и добросовестного исполнителя", не исключал возможности совмещения деятельности корреспондента и оказания медицинской помощи повстанцам (Леонтьев лишь недавно "оставил медицинскую службу") и честно признавался, что не знает славянских языков, но уверен, что сможет "легко и скоро начать как следует изъясняться с бедными Славянами".3 Осторожно была затронута в письме тема "морали" (объясняя позднее, почему он упустил возможность, живя в Москве в юности, познакомиться со старшими славянофилами, Леонтьев говорил: "...они мне казались такими моральными людьми, а я морали тогда не любил"4). Предлагая в качестве образчика своей писательской манеры роман "Подлипки" (1861), он предупреждал Аксакова: "Я знаю, что дух моего романа Вам не понравится, по Вашему образу мыслей, я думаю, он должен Вам показаться несколько растленным, несмотря на отречение в конце; но с этой стороны мы можем не сходиться; Вы можете порицать меня, это как Вам угодно; - я указал Вам на него только для того, чтобы Вам легче было решить, могу ли я наблюдать и писать оттуда" (ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Ед. хр. 335. Л. 4).

Аксаков отвечал через три недели в праздник Благовещения:

Простите меня, Милостивый Государь, что я так долго не отвечал на Ваше письмо, требовавшее немедленного ответа. Я вообразил себе, что уже отвечал Вам, - я помнил в голове свой ответ - не написанный. Если б Вы знали всю суету, неразлучную с обязанностями Редактора, Вы бы, конечно, извинили меня. Я вполне сочувствую Вашему желанию ехать в Черногорию или Герцеговину, где до сих пор нет ни одного русского, хотя их много перебывало у Гарибальди, но, к сожалению, не могу Вам доставить для поездки туда никаких средств. Вам нужно не менее 1000 р. сер(ебром) в год. Моя газета не дает мне возможности делать такие расходы. Очень бы желал я иметь корреспондента с театра войны, хотя и получаю письма из Рагузы, которая недалеко от места действий Вукаловича, но должен умерять свои желания сообразно средствам своего издания. Мне приходится платить корреспондентам из всех концов России и из разных Славянских земель, и это поглощает почти всю прибыль, доставленную мне "Днем". Я объясняюсь с Вами так же откровенно, как и Вы со мною.

Позвольте также заметить, что я не вижу из вашего письма, чтобы Вас влекло в Герцеговину особенное сочувствие к славянам. Желание окунуться в тревоги жизни действительной, в здоровые немечтательные ее интересы может быть удовлетворено Вами в Италии и в других местах: там еще более найдете Вы поэзии (в Италии), чем в Герцеговине, где мало энтузиазма, мало блеска, и дело размеров


--------------------------------------------------------------------------------

2 Леонтьев был внимательным читателем газеты "День"; через много лет он помнил публикации этой газеты и ссылался на них в своих статьях. Знакома была ему и аксаковская газета "Парус" (1859).

3 Письмо хранится в фонде Аксаковых в ИРЛИ (Ф. 3. Оп. 4. Ед. хр. 335. Л. 3 - 4); с неточностями опубликовано Д. В. Соловьевым в книге: Леонтьев К. Избранные письма. СПб., 1993. С. 38 - 40.

4 Леонтьев. Т. 6. Кн. 1. С. 34.



стр. 147


--------------------------------------------------------------------------------

не крупных. Нужно особенное сочувствие к Славянскому делу и некоторое знакомство с Славянским миром, чтобы решиться туда ехать. А мир этот совершенно особенный... Извините меня за мое долгое молчание.

Покорный слуга Ваш Ив. Аксаков

1862. Марта 25

Москва

(ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 74. Л. 1 - 2 об.)

К Гарибальди Леонтьев отправит героя своего романа "В своем краю" (1864) Милькеева, наделенного многими чертами автора. Так найдет воплощение аксаковский совет. А самого Леонтьева "желание окунуться в тревоги жизни действительной" привело к решению поступить на службу в Министерство иностранных дел. На следующий год, когда Леонтьев уже служил в Азиатском департаменте, он повторил попытку войти в сношения с редактором-издателем "Дня". Он каким-то образом откликнулся на объявленную Аксаковым подписку в пользу пострадавших в Польше и, по-видимому озадаченный молчанием Аксакова, попросил одного из своих сослуживцев по департаменту посетить редактора "Дня" в Москве и напомнить о своих предложениях. Этот сослуживец, Извеков, оказал Леонтьеву медвежью услугу, неловко отрекомендовав его как сотрудника либерального "Голоса" да еще и как автора статьи о Н. С. Кохановской. А ведь Кохановскую Аксаков безмерно ценил и печатал ее повести в своей газете. Извеков (очевидно, "Голос" не читавший) смешал две статьи - леонтьевскую "Наше общество и наша изящная литература"5 и чью-то рецензию, в которой отнюдь не расточались похвалы писательнице-славянофилке.6 Чтобы понять, как эта ошибка задела Леонтьева, нужно знать, что он ценил прозу Кохановской не меньше, чем Аксаков, а в упомянутой выше статье даже подчеркнул, что в современной русской литературе "все, кроме двух женщин - М. Вовчка и Кохановской, или в выборе сюжета, или в приемах платят дань гоголевскому влиянию..."7 Желая объяснить недоразумение, 16 июля Леонтьев написал Аксакову еще раз и послал ему две рукописи. Поскольку из этого письма опубликован лишь отрывок,8 приведу его здесь целиком:

16 июля, 1863.

С(анкт-)П(етер)б(у)рг

Милостивый Государь Иван Сергеевич!

Г. Извеков во время своей поездки взялся передать Вам обо мне и, не зная вовсе моего образа мыслей, сказал Вам, что я пишу в "Голосе" и, кажется, писал о Кохановской. - Ошибка эта была так забавна, что и я не спешил даже оправдываться.

Действительно, я напечатал одну статью в "Голосе" (которой половину и прилагаю, чтобы Вы могли видеть, о чем там речь); - напечатал я просто потому, что Краевский аккуратен в расчетах, и потому, что негде ее было напечатать больше. - Статья же о Кохановской заказывалась случайно при мне какому-то бесцветному писаке и, конечно, с всевозможными прибаутками здешнего цинизма.


--------------------------------------------------------------------------------

5 Голос. 1863. 14 марта. N 62. С. 245 - 246; 15 марта. N 63. С. 249 - 250; 20 марта. N 67. С. 265 - 266.

6 "Начала мира" Жуванселя; Повести г-жи Кохановской // Голос. 1863. 12 марта. N 60. С. 237 - 238.

7 Голос. 1863. 20 марта. N 67. С. 265.

8 Леонтьев К. Избранные письма. С. 43.



стр. 148


--------------------------------------------------------------------------------

Если б Вы знали, как я смотрю на Кохановскую - Вам бы показалось все это как нарочно выдуманным qui-pro-quo. - И, сами посудите, чем должен быть человек, который, написавши статью Голоса "о Кохановской" - вдруг предложил бы писать в "Дне". - Да и несмотря на ту скромность, с которой принято относиться к себе, - я не могу не сказать, что я не так плоек и бесцветен, как автор этой статьи. - Итак, довольно об этом.

Теперь посылаю Вам готовую статью "О Войне".9 - Не знаю, пригодится ли она Вам; и начало другой о национальной одежде: для войска, ополченья, общества и гражданских деятелей.10 - Если Вам начало по вкусу - я на следующей неделе пришлю Вам все остальное. - Ни за первую, ни за вторую заметку - вознаграждения мне не нужно - я, кажется, писал уже Вам, что я предлагаю его для тех подписок в пользу пострадавших в Польше и в пользу Западной России, которые Вы открыли. - Распределение этих денег зависит от Вас. - Я желал бы только, если не теперь, так позднее, иметь "День" с начала его издания.

В статье "Голоса" я подчеркнул те места, в которых, я думаю, мы особенно расходимся, то, что Вам будет верно неприятно; но зачем бы мне не помещать то, что мне по душе, в "Дне", который я так искренно люблю и уважаю?11 - Я знаю, что люди с крепким направлением часто предпочитают самых безличных союзников; - но, как я уже говорил Вам, едва ли теперь время быть слишком исключительным и строгим. - Остатку моему я найду место; и остаток этот состоит не в равнодушии к национальной религии или к народному быту (избави меня Боже!), а в большем, нежели у Вас, расположении к пышной стороне жизни (напр(имер), Потемкин или Пушкин столько же мне по сердцу, как и Ваш покойный брат; те экстензивнее; Кон(стантин) Серг(ееви)ч Акс(аков) был интензивнее, но они все трое наши; и т. д. в этом роде!). Неужели из-за этого Вы отвергнете искреннего друга вашего направления?

Остаюсь покорный слуга Ваш К. Леонтьев

NB. - Конца статьи "Голоса" некогда было искать; но если угодно, я и конец пришлю.

Адрес мой - в Азиатский департамент.

NB. - Вследствие служебных условий мне необходимо пока писать под псевдонимом.

(ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Ед. хр. 335. Л. 1 - 2 об.)

Письмо осталось без ответа,12 что не помешало Леонтьеву послать из Адрианополя в аксаковскую газету осенью 1865 года две статьи - "Раскол Пантелеймона во Фракии"13 и "Записки о Кандии",14 но газета прекратила свое существование,15


--------------------------------------------------------------------------------

9 Эту тему Леонтьев предлагал как одну из возможных и журналу "Заря" (в письме Н. Н. Страхову от 20 мая 1863 года).

10 Этот замысел был реализован Леонтьевым лишь в конце жизни - в статье "Не кстати и кстати" (1889).

11 Леонтьев действительно любил эту газету. Он вложит в уста Матвееву из романа "Две избранницы" высказывание-воспоминание о времени польского восстания, т. е, как раз о 1863 годе: "Я читал "День" и чувствовал, что становлюсь с каждым часом (да! с каждым часом) больше и больше русским" (Леонтьев. Т. 5. С. 168).

12 Вероятно, Аксаков намеревался ответить: на л. 1 в верхнем углу есть его помета синим карандашом "Конст(антин) Николаевич". Для сравнения: на первом письме Леонтьева (1862) есть аксаковская помета: "Ответ(ил) 25 марта" (Там же. Л. 3).

13 Об этом священнике, которого считали "ересиархом", Леонтьев вспоминал в 1878 году: "...простой болгарский священник, который хотел как-то по-своему очистить Православие и возвратиться к первым векам Христианства" (Леонтьев. Т. 6. Кн. 1. С. 205).

14 Названия статей известны из писем М. В. Леонтьевой. См.: Леонтьев. Т. 3. С. 718.

15 "День закрылся совершенно", - сообщила племянница Леонтьеву 31 января 1866 года (Там же. С. 718). Точно так же не повезло Леонтьеву в 1863 году, когда он послал через



стр. 149


--------------------------------------------------------------------------------

а рукописи Леонтьева снова пропали. Позднее (в 1867 году) и уже в другой редакции второе произведение было опубликовано в "Русском вестнике" под названием "Очерки Крита".

К 1867 году относится эпизод, казалось бы, незначительный для стороннего взгляда, но характерный, если смотреть на него глазами Леонтьева: Леонтьев, будучи тогда вице-консулом в Тульче, пытался привлечь Аксакова к сбору средств на Львовский театр. В 1889 году он перебирал старые письма и нашел свою расписку от 17 августа 1867 года, приписав на ней: "Должно быть, сбор на Театр в г. Львове. От Аксакова ответа не было. 1889. Опт(ина) П(устынь)". Слова "ответа не было" вызывают в памяти горькое размышление Леонтьева в записках "Моя литературная судьба" о том, что Аксаков, много рассуждавший о христианстве, не увидел в 1874 году, что его собеседник просто-напросто нуждался в материальной поддержке.16

Мы подошли к кульминационному эпизоду, подробно изложенному в записках Леонтьева, созданных, так сказать, по горячим следам летом 1875 года. Напомним его канву. По возвращении из Турции в Россию в 1874 году Леонтьев искал издание, в котором он мог бы публиковать свои произведения (это время расхождения с М. Н. Катковым, считавшим, что в своих последних статьях Леонтьев "договорился до чертиков"). Посольские друзья снабдили его рекомендательными письмами к кн. В. А. Черкасскому и кн. Н. Б. Трубецкой. Эти рекомендации должны были ввести Леонтьева в славянофильский круг. Ими он и воспользовался в начале "сезона", но еще летом Д. П. Голохвастов посоветовал ему не очень полагаться на кн. Черкасского и на Аксакова, но обратиться к "старикам" - О. М. Бодянскому и М. П. Погодину. Погодин, участливо отнесшийся к Леонтьеву, дал ему рекомендательную записку к Аксакову. Леонтьев запомнил одну из фраз: "Это человек примечательный; он мог бы, я думаю, стать редактором славянофильского журнала; но мне кажется, его необходимо придерживать за полу".17 С этой запиской Леонтьев отправился к Аксакову. Едва скрываемое раздражение от прихода непрошенного визитера сменилось повышенной любезностью, когда Аксаков узнал, что перед ним "Н. Константинов", автор понравившихся ему статей о панславизме. Аксаков пригласил Леонтьева "бывать у него по четвергам, вечером".18 "Дня через два после моего первого посещения Аксаков сам заехал ко мне, не застал меня дома и оставил карточку с надписью, что четверги его начинаются с будущей недели".19 Вот текст этой записки:

Милостивый Государь Константин Николаевич

Рукопись Вашу получил и очень благодарен, книжку Архива,20 к сожалению, сегодня не могу дать, но если Вы пришлете за ней завтра или послезавтра, то она к Вашим услугам. Четверги у меня с будущей недели.

В(аш) Ив. А(ксаков) (ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 74. Л. 3)

В "Моей литературной судьбе" описано первое посещение аксаковских "четвергов" - разговор с хозяином дома до прихода гостей и вечер, на котором Леонть-


--------------------------------------------------------------------------------

А. А. Григорьева две статьи в журнал "Время", который вскоре был запрещен. Рукописи, естественно, к автору не вернулись. После той неудачи он и попытался в июле 1863 года обратиться к Аксакову.

16 См.: Леонтьев. Т. 6. Кн. 1. С. 111.

17 Там же. С. 89.

18 Там же. С. 95.

19 Там же.

20 Речь идет о журнале "Русский архив", где в то время печаталась книга Аксакова о Ф. И. Тютчеве.



стр. 150


--------------------------------------------------------------------------------

ев познакомился с кн. В. А. Черкасским, Д. Ф. Самариным, кн. П. А. Васильчиковым, Н. А. Поповым и другими.21 Через неделю, когда Аксаков почти закончил чтение оставленной ему рукописи книги "Византизм и Славянство", его благожелательное отношение сменилось негодующе резким и неприязненным.22 Парадоксальным образом новое отношение Аксакова к Леонтьеву несколько напоминает то, как сам Леонтьев относился к Достоевскому и Л. Толстому (ценил художественные произведения, но не принимал "публицистики"). Аксаков высоко оценил роман Леонтьева "Одиссей Полихрониадес" (впрочем, об этом мы знаем только в пересказе самого автора романа23), был готов печатать его "описательные вещи" и "не раз (...) восторженно отзывался"24 о них в разговорах с автором, "идеи" же Леонтьева вызывали у Аксакова раздражение. На рукописи "Византизма..." он сделал много помет, в которых продолжил свой спор с Леонтьевым. Некоторые затронутые в аксаковских маргиналиях темы названы в письмах Леонтьева к М. П. Погодину и О. М. Бодянскому (издателю "Византизма и Славянства").

"Особенно меня смущают заметки И. С. Аксакова, которые он сделал на черновой моей рукописи карандашом. - Некоторые из них касаются самых общих выводов насчет прогресса, демократии и т. п. Те не беда и в этом я смущаться не намерен. - Но есть заметки его, касающиеся русской истории, - вот чего я опасаюсь! (...) Я нарочно и в чистой рукописи пометил карандашом эти самые места, помеченные Аксаковым. - Если Вы найдете, как и тогда при чтении находили, что я правее его, то я буду покоен, заручившись Вашим авторитетом. - В противном случае я буду Вам искренно признателен за всякую поправку. - У Аксакова есть, кажется, некоторые общественные догматы, с которыми он не в силах расстаться. - Напр(имер), с либерализмом, с ненавистью противу всяких сословных и юридических привилегий. Там, где у Аксакова были только NB карандашом без объяснений, и я так сделал; не знаю, что он хотел этим сказать. - А там, где есть целые слова или фразы его, - я тоже списал их" (письмо к О. М. Бодянскому от 10 мая 1875 года: Институт литературы им. Т. Г. Шевченко НАН Украины. Отдел рукописей. Ф. 99. Ед. хр. 113. Л. 63 - 65).

"Возражения Ив(ана) Серг(еевича) Аксакова мне показались, признаюсь, очень слабыми. - Может быть, я и ошибаюсь. - Но на все это можно ответить без труда, мне кажется. - Напр(имер), "что я забываю действие живых, личных сил человеческой души".25 - Я их не забываю, я их устраняю здесь, как устраняет математик ширину линии, которую, однако, в действительности имеет каждая линия. - И Реальная наука и религия наша (благодать, злой дух и т. д.) значительно ограничивают нашу личную свободу. - Наука предъявляет цифры статистики, крайне фаталистические; - Пирогов сознается, что доктора своим личным дейст-


--------------------------------------------------------------------------------

21 Леонтьев. Т. 6. Кн. 1. С. 98, 103 - 106.

22 См.: Там же. С. 110 - 116.

23 В письме к Т. И. Филиппову от 5 февраля 1876 года Леонтьев вспоминал: "...Ив(ан) Серг(еевич) Аксаков, который за статьи мои о славянах раз и еще за какую-то личную, свойственную мне (каюсь Вам) смесь блудницы покаянной и искренней ханжи - не благоволит ко мне (он больше сам на честного полугерманского фарисея похож), и тот говорит: "прекрасно! не надо в Эпир ездить!"" (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1.Ед.хр. 1023. Л. 6). Из письма к Вс. С. Соловьеву от 22 июля 1879 года мы узнаем, что эта оценка была высказана Аксаковым в салоне кн. Н. Б. Трубецкой: "И. С. Аксаков говорит мне в глаза у Княг(ини) Трубецкой: Теперь не надо ездить в Эпир; это удивительно живо... и понятно" (РГИА. Ф. 1120. Ед. хр. 98. Л. 24).

24 Цит. по: Аггеев К., свящ. Христианство и его отношение к благоустроению земной жизни. Киев, 1909. С. 9. В восточных повестях Леонтьева ничто не могло смутить Аксакова, ведь в них, как заметил в конце жизни их автор, "ничего нет против юго-славян" (Там же. С. 9).

25 Ср. в "Моей литературной судьбе": "...Вы совершенно уничтожаете влияние лица, вы забываете свободную, личную деятельность человека... У вас ваш процесс развития и вторичного упрощения есть процесс фаталистический, деспотический, неизбежный..." (Леонтьев. Т. 6. Кн. 1.С. 113).



стр. 151


--------------------------------------------------------------------------------

вием - едва-едва колеблют цифру смертности; - игра экономических и других так называемых реальных сил (в число коих входит и религия) - уже составляет предмет социологии. - К тому же это, кажется, факт, что массы, действующие в обществе, действуют бессознательнее и фатальнее лица; - средний вывод, - результат их действий всегда неожиданнее и слепее личного действия.

Разум отдельных лиц во Франции, вероятно, физиологически не ослабел, а понизилось общее действие; организация ухудшилась... Комбинации частных, личных сил невыгодны для общего.

Исследование механического процесса или даже графического, так сказать, его выражения в обществе - столько же мало мешает признанию личных сил, как и исследование ячеек мозга - независимым прямым психологическим наблюдениям или признанию души бессмертной.

2) Указание на костры, инквизицию и т. п. там, где я говорю об аристократической поэзии.

Возражений много. - а) Иное дело страдание, неправда; - иное дело поэзия. (...) Ь) Неизвестно еще, когда количество веселых и счастливых минут у многих людей больше, в эпохи, подобные Возрождению, рядом с инквизицией; или теперь?.. Для этого вопроса вовсе еще нет научных ответов..." (письмо к М. П. Погодину от 29 октября 1874 года: РГАЛИ. Ф. 373. Оп. 1. Ед. хр. 208. Л. 1 - 2).

Из записок Леонтьева мы узнаем, что негодование Аксакова вызвало еще одно место в книге, связанное с темой аристократизма, - употребление "языческой" пословицы "quod licet Jovi, non licet bovi".26 "Я писал это по поводу того, что нынешняя всесветная, нескладная, неинтересная, неромантическая roture27 хочет тоже не только существовать скромно, как существовали ее суровые и честные праотцы, а наслаждается жизнью и даже развратничает вовсе не к роже; я так и говорил дальше: "ибо что еще пристало Алкивиаду, Montmorency или Потемкину Таврическому, то вовсе нейдет какому-нибудь Шульцу, Успенскому, Dubois, Labrossee, Laracaille и т. д.". Чем же я виноват, что это правда..."28 Однако при публикации книги в "Чтениях в обществе истории и древностей Российских" Леонтьев прислушался к замечанию Аксакова и изъял и эти слова, и саму пословицу, а через десять лет в сборнике "Восток, Россия и Славянство" (1885) восстановил фрагмент в измененном виде, подобрав другой ряд имен: ""И я имею те же права!" говорит всякий и по вопросу о наслаждениях, забывая, что "quod licet Jovi, non licet bovi", - что идет Людовику XIV, то нейдет Гамбетте и Руместану".29

Не мог одобрить Аксаков и глав, связанных с греко-болгарским вопросом. Видимо, именно они и спровоцировали столь сильное его раздражение. Эта же часть, главным образом, и осталась в памяти Аксакова, совершенно вытеснив другую, теоретическую часть работы. Когда в 1884 году Вл. С. Соловьев в одной из своих статей сослался на "Византизм..." как на книгу, лучше всего подтверждающую его мысль о первенстве религиозной идеи по сравнению с национальной, Аксаков отозвался весьма жестко: "Справедливо утверждает г. Соловьев, что "религиозная и церковная идея должны первенствовать над племенными и народными стремлениями", но эта справедливость делается сомнительною благодаря ссылке при этом на книгу г. Леонтьева "Византизм и славянство", заключающую будто бы "наиболее резкое выражение этой истины". Книга эта, как известно, написана в защиту греческой церкви в ее отношениях к болгарам. Не вполне оправдывая болгар, мы не


--------------------------------------------------------------------------------

26 Там же. С. 112.

27 Разночинство (фр.).

28 Леонтьев. Т. 6. Кн. 1. С. 112. Комментарии к этому месту см.: Т. 6. Кн. 2. С. 342.

29 Там же. Т. 7. Кн. 1. С. 406. Полужирным шрифтом показана вставка, сделанная в издании 1885 года.



стр. 152


--------------------------------------------------------------------------------

можем признать вполне правыми и греков (...) всячески подавлявших возникновение болгарской самобытности".30

Итак, расхождение сформировалось полное. "...Я через несколько месяцев яснее понял, - признался Леонтьев в своих записках, - что и на почве государственной, чисто политической, и даже (вот что неожиданнее!) и даже на почве Церковной я со слишком либеральными московскими Славянофилами никогда не сойдусь. Ибо я убедился и узрел очами своими, что если снять с них пестрый бархат и парчу бытовых идеалов, то окажется под этим приросшее к телу их обыкновенное серое, буржуазное либеральничанье, ничем существенным от западного эгалитарного свободопоклонства не разнящееся",31 "...Я понял, что между нами та бездна, которая бывает часто между учителем и учеником, ушедшим дальше по тому же пути".32

Важнейшими пунктами этого расхождения стали проблема "сословных перегородок"33 и разное понимание христианства (позднее, 21 августа 1882 года, Аксаков напишет О. А. Новиковой: "Вы уже - так мне кажется - слишком увлекаетесь Леонтьевым. Его художественный талант не искупает кривизны его мысли, способной оправдывать фанариотов, далее иезуитов. Он не столько христианин, сколько церковник"34).

Видимо, на втором аксаковском "четверге" 1874 года зашел разговор о процессе игуменьи Митрофании (Розен; 1825 - 1899), "которой злоупотребления (...) гораздо меньше" возмущали Леонтьева, "чем одна либеральная речь Брайта или этого прохвоста Вирхова..."35 Как раз тогда ее дело слушалось в Московском Окружном суде. По этому поводу состоялось жаркое столкновение Леонтьева с А. Ф. Аксаковой. Через три года Леонтьев вспоминал в письме к своей племяннице: "Ты помнишь - по поводу суда Митрофании выходку Анны Федор(овны). - "Так вам нравится подлость!" - А я: "да! Я иезуитов предпочитаю либералам!""36

Еще раз Леонтьев посетил Аксакова, вероятно, поздней осенью или в начале декабря 1874 года, уже в подряснике угрешского послушника. Эта перемена не могла не вызвать нового спора. В адресованной старцу Амвросию Оптинскому "Моей исповеди" (1878) Леонтьев вспоминал: "Аксаков, который принимал меня прекрасно, пока я был мирским, стал хуже, когда я зашел к нему монахом. - А когда он и Гиляров37 сказали, что для них Гамбетта и Герцен больше христиане, чем Филарет и Леонид (Епископ),38 то я с жаром стал говорить против этого, и все от меня отшатнулись, как от шпиона или безумца! - Итак, миряне гнали за то,


--------------------------------------------------------------------------------

30 Аксаков И. С. Против национального отречения и пантеистических тенденций, высказывавшихся в статьях В. С. Соловьева // Аксаков И. С. Отчего так нелегко живется в России? М., 2002. С. 833. В одной из своих последних статей (передовая "Руси", 19 октября 1885 года) Аксаков еще раз с неодобрением вспомнил о леонтьевском "византизме". См.: Аксаков И. С. Собр. соч.: В 7 т. М., 1886. Т. I. С. 678.

31 Леонтьев. Т. 6. Кн. 1. С. 97 - 98.

32 Там же. С. 115. Ср. в позднейшей записи для В. В. Розанова: "И. С. Аксаков был так нерасположен ко мне (вероятно, за неожиданные для него резкие выводы из старого славянофильства)..." (цит. по: Аггеев К., свящ. Указ. соч. С. 9).

33 Леонтьев. Т. 6. Кн. 1. С. 111.

34 Там же. Кн. 2. С. 456.

35 Там же. Кн. 1. С. 131.

36 Там же. Кн. 2. С. 354. Ср. в письме к О. А. Новиковой от 12 сентября 1882 года: "Помните Ан(ну) Федор(овну) Аксакову: "Вы любите подлость!!" (...) она нашла это нужным сказать по поводу Митрофании..." (Там же).

37 Речь идет о Никите Петровиче Гилярове-Платонове (1824 - 1887).

38 Леонид (Краснопевков) (1817 - 1876), епископ Дмитровский, викарий Московской епархии, впоследствии архиепископ Ярославский и Ростовский, мог быть упомянут в разговоре как близкий друг архимандрита Пимена (Мясникова), настоятеля Николо-Угрешского монастыря, в который поступил Леонтьев.



стр. 153


--------------------------------------------------------------------------------

что я монах, и за то, что не стыдясь защищаю правильные взгляды на Церковь..."39

С того времени Аксаков и его окружение действительно стали смотреть на Леонтьева как на "шпиона или безумца". Об этом свидетельствует и характер упоминаний его в письмах Аксакова к Т. Филиппову. (В одном из них Леонтьев назван "полусумасшедшим".) Не к этому ли времени восходит знаменитое (популяризированное Вл. Соловьевым в статье о Леонтьеве для Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона) речение Аксакова о том, что Леонтьев исповедует "сладострастный культ палки"?

Отметим, что при этом Аксаков следил за деятельностью Леонтьева-публициста. Между прочим, он читал и "Варшавский дневник", издание, в котором автору "Византизма и Славянства" впервые была предоставлена полная свобода самовыражения. Интересны высказывания об этой газете в письмах Аксакова к редактору берлинского "Русского Гражданина" В. Ф. Пуцыковичу. Опубликовавший эти письма С. Ф. Шарапов заменил полное написание фамилии помощника редактора "Варшавского дневника" первой буквой и звездочками. 25 июня 1880 года Аксаков писал: "Сильнее своею периодичностью40 русская газета в Варшаве, издаваемая кн. Н. Н. Голицыным41 и К. Н. Л***, но и она, потому что издается в Варшаве, мало имеет хода в русской публике. Не понимаешь - зачем эта трата пороха, да еще на казенный счет. Не для Поляков же пишут они по-русски? Для Поляков не годится, в России - не читают. К тому же Л*** способен написать подчас такую защиту веры и народности, что только компрометтирует истину. Это фанатик-фанариот".42 Еще более жестко высказался Аксаков в письме от 15 сентября 1880 года: "Если для России существует опасность, так в реакции, в возобновлении репрессивных мер, ложащихся всегда всею своею тяжестью на честных людей. (...) На мой взгляд - самый опасный враг - это Цитович с его "Берегом",43 постоянно пугающим и без того напуганных властителей. - Всякая реакция репрессивного свойства расчищает место для нигилизма. Нам нужны не отрицательные меры, но прибыток положительных сил и идеалов. Есть болезни, которые излечиваются только открытием окон и притоком свежего воздуха. А ведь и Цитович, и "Варшавский Дневник" с Н. Н. Голицыным и Л*** просто бьют на реакцию. Один Француз сказал: le bon Dieu aime bien mieux ceux qui le renient, que ceux qui le compromettent.44 Вот чего бы не надо забывать защитникам истины а 1а Мещерский, Голицын, Л***" .45

Леонтьев прочитал эти отзывы о себе в 1887 году (по его переписке известно, что он читал "Московский сборник").


--------------------------------------------------------------------------------

39 Леонтьев. Т. 6. Кн. 1. С. 239. Возможно, это была не последняя встреча в тот период. Так, в письме к Н. П. Игнатьеву от 7 апреля 1875 года Леонтьев сообщал, что "по совету Аксакова" посылает в Петербург (т. е. в газету "Гражданин") статью о Болгарском вопросе, отпочковавшуюся от книги "Византизм и Славянство" (ГАРФ. Ф. 730. Оп. 1. Ед. хр. 3301. Л. 13 об.).

40 Аксаков выше писал о "Русском Гражданине".

41 О кн. Н. Н. Голицыне (1836 - 1893) Аксаков еще осенью 1878 года писал тому же корреспонденту: "Отличный человек князь Н. Н. Г***, я его очень уважаю, но... но... Поговорите с ним о свободе совести!.. Его труд о Евреях замечателен, но стать на его точку зрения невозможно" (Московский сборник. М., 1887. С. 31). Речь идет о книге "История русского законодательства о евреях с 1649 по 1825 г.".

42 Московский сборник. С. 41 (здесь ошибочно датировано 1879 годом). По поводу определения "фанатик-фанариот" вспоминается замечательная помета Леонтьева, сделанная им на копии письма Аксакова к О. А. Новиковой от 24 апреля 1882 года, наполненного инвективами в адрес леонтьевского "аскетического миросозерцания": "люблю фанатиков" (цит. по: Аггеев К., свящ. Указ. соч. С. 13). Значит, Леонтьев считал фанатиком самого Аксакова.

43 Петр Павлович Цитович (1842 - 1912), ученый-правовед, государственный деятель, публицист, издатель-редактор финансировавшейся правительством газеты "Берег" (1880).

44 Благой Бог больше любит тех, кто Его огорчает, чем тех, кто Его компрометирует (фр.).

45 Московский сборник. С. 43 - 44.



стр. 154


--------------------------------------------------------------------------------

27 мая 1881 года (подчеркнем - после 1 марта!) Леонтьев получил сборник Аксакова, на который долженствовало написать цензорский отзыв. Как же он поступил? Укрылся за стеной устава и "конфиденциальной инструкции" и ненавязчиво подвел Комитет к запрещению издания. "По выслушании доклада г. Леонтьева о брошюре "Взгляд назад" Комитет, принимая во внимание, что в ней действительно проводятся мысли, равносильные совершенному почти уничтожению администрации, и мысли о расширении прав и компетентности Земства до крайних пределов и что таким образом брошюра представляет проект глубокого "изменения" нашего государственного строя, признал оную брошюру противоречащей цензурным правилам и постановил, применяясь к точному смыслу конфиденциальной инструкции от 23 августа 1865 г., к печати брошюру не разрешать" (ЦИАМ. Ф. 31. Оп. 3. Ед. хр. 2172. Л. 175 об.).

Характерно, что поводом к запрещению стала аксаковская трактовка земского вопроса. Уже после кончины главы славянофилов эта тема станет предметом полемики в переписке Леонтьева с С. Ф. Шараповым. Как известно, Леонтьев приветствовал земскую реформу (точнее, контрреформу) гр. Д. А. Толстого.

Буквально "накануне" написания цензорского отзыва о сборнике "Взгляд назад", 22 апреля 1881 года, вышла в свет брошюра Леонтьева "Как надо понимать сближение с народом?" - отдельное издание одной из статей "Варшавского дневника". Ее покупали, но "сильно бранили" "в "либеральных" газетах", как писал Леонтьев Н. Я. Соловьеву (ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 59. Л. 63). В "Русском курьере" автора объявили "помешанным",46 в "Голосе" (а с его "голоса" и в "Московском телеграфе") - юродивым, преемником И. Я. Корейши.47 В феврале 1882 года Леонтьев рассказывал Филиппову, как тогда, в мае 1881-го, просил Н. П. Гилярова-Платонова поместить в "Современных известиях" "объявления и небольшой отзыв" о своей брошюре, а тот "не сделал ничего". "И это именно в то время, когда в "Русском Курьере" и в "Московском Телеграфе" мою книжку поднимали на смех. В то же самое время Н. Н. Дурново48 поехал к Аксакову с этой брошюркой, и Аксаков не только не заступился за меня против либералов, но даже и объявления не захотел напечатать в "Руси", потому что я будто бы Бога оскорбляю (говоря уподобительно о неограниченности нашей царской власти)" (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 1023. Л. 54 - 55).

Не хочется думать, что жесткость цензорского доклада отчасти обусловлена очередным "знаком невнимания" со стороны Аксакова, но ясно, что Леонтьева не могли не задеть слова об оскорблении Бога.49 Обратим внимание и на то, что ёрни-


--------------------------------------------------------------------------------

46 Московский фельетон // Русский курьер. 1881. 17 мая. N 133. С. 1.

47 Московские заметки // Голос. 1881. 5 мая. N 123. С. 1; Д. М. [Минаев Д. М.] Интимная переписка Москвы с Петербургом // Московский телеграф. 1881. 27 мая. N 144. С. 2.

48 Николай Николаевич Дурново (? - после 1917) - редактор газеты "Восток", в которой в 1879 году были напечатаны леонтьевские "Письма отшельника". "Восток" был значительно "правее" "Руси", но с Аксаковым у редактора (некогда члена Московского славянского комитета) были неплохие отношения. Судя по письму Дурново к Филиппову, в первые месяцы издания "Востока" вождь славянофилов даже поддержал его, правда, лишь в личной беседе, но на фоне "блокады", созданной всей прессой, и это было дорого: "...Ив(ан) Сергеевич Аксаков вполне сочувствует, и теперь мне приходится бывать у него чаще прежнего и выслушивать благодарность за ведение газеты" (ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Ед. хр. 1769. Л. 50). Впрочем, есть и противоположное свидетельство - самого Аксакова, написавшего 7 мая 1879 года, по прочтении первого номера газеты и благожелательного отзыва о ней в "Современных известиях", гневное письмо Гилярову-Платонову: "...Если бы Англии понадобилось самое действительное средство для того, чтоб раздуть вражду между славянскими племенами, - никто лучше Н. Н. Дурново не послужил бы такой цели. (...) Прихлопните его вашей статьей, с Т. И. Филипповым вкупе. (...) Истинная мерзость эта газета "Восток"" (Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. СПб., 1896. Ч. 2. Т. 4. С. 283). Выходит, Дурново дезинформировал Филиппова?

49 Еще более резкой в обличении идейного противника была супруга Аксакова. Свящ. К. М. Аггеев передавал, со слов неназванной современницы (вероятнее всего, М. В. Леонтье-



стр. 155


--------------------------------------------------------------------------------

ческий фельетон "Московского телеграфа" появился в тот именно день, когда Леонтьев читал "Взгляд назад". Цензор в тот день не мог не быть особенно раздражен.

Казалось бы, любые "пересечения", кроме официальных, теперь становились невозможны. Аксакову, конечно, было известно авторство доклада, подготовившего запрещение его книги. Однако какие-то встречи неизбежно происходили. 16 марта 1882 года Леонтьев упоминал об одной из них в письме к Филиппову: "Вчера, напр(имер), я встретил Аксакова, и он почти слово в слово теперь говорит о юго-славянах то, что я в Визант(изме) (и) Славян(стве) гораздо лучше его сказал чуть не 10 лет тому назад!" (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 1023. Л. 62). Дело несколько поправила и приехавшая ненадолго из Англии О. А. Новикова, печатавшаяся, в частности, и в "Руси" (как всегда, под криптонимом О. К. - от девичьей фамилии Киреева). "Меня О. А. Новикова помирила с И. С. Аксаковым. И он теперь очень ко мне внимателен", - сообщил тогда Леонтьев Филиппову.50 Аксаков согласился опубликовать в "Руси" очерк Леонтьева "Пасха на Афонской горе". В этот текст Аксаков внес ряд поправок, смягчив или вовсе убрав вредную, с его точки зрения, проповедь "аскетизма". В цитированном выше письме к Филиппову Леонтьев передавал разговор Аксакова с Новиковой: "Он ей сказал про меня: "все описательное я готов от него с радостью принять, но его убеждения до того крайние, что это ужасно!" Он и из этой статьи немного выкинул".51 "...Возводить аскетическое миросозерцание, как Леонтьев - в рецепт для общественной и государственной жизни не могу", - писал Аксаков Новиковой 24 апреля 1882 года.52 Больше всего он опасался "выводов и приложений", а также, вероятно, того, что его могут заподозрить в солидарности с "церковником": "Ведь газета трибуна, и что с высоты этой трибуны говорится, является как бы проповедью, советом, рекомендацией) или выражением сочувствия".53

Случайно встретив Аксакова на улице, Леонтьев познакомил его с замыслом статьи для "Руси" - "о шапке-мурмолке". Аксаков "очень охотно" согласился напечатать эту статью "с правом оговорок Редакции",54 однако впоследствии, видимо, предпочел придерживаться раз избранного пути - из леонтьевских произведений печатать только "описательное". Не исключено, впрочем, что сам Леонтьев передумал и не стал писать задуманную статью.

В конце августа 1882 года Леонтьев послал Аксакову с дарственной надписью экземпляр только что вышедшего второго издания книги "Отец Климент Зедергольм, иеромонах Оптиной Пустыни"55 и, не дождавшись никакого отзыва, обратился к Новиковой с просьбой написать для "Руси" "маленькую заметку" о своей книге.56 Но и это не состоялось.

В марте 1883 года он пытается предложить в "Русь" повесть (вероятнее всего, речь идет о романе "Две избранницы"). Посредником служит старший учитель Катковского лицея болгарин К. Н. Станишев. 7 марта он коротко написал о том, что ему дважды "не удалось переговорить" с Аксаковым (ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 232. Л. 1), а 12 марта сообщал подробности состоявшегося накануне разговора.


--------------------------------------------------------------------------------

вой), ее реплику 1882 года: ""Не столько атеисты - враги Христа, сколько такие лица, как Вы, которые неправильным толкованием Его слов компрометируют христианство", сказала жена И. С. Аксакова К. Н. Леонтьеву, впервые встретившись с ним после прочтения брошюры "Наши новые христиане"..." (Аггеев К., свящ. Указ. соч. С. 326).

50 Цит. по: Леонтьев. Т. 6. Кн. 2. С. 454.

51 Там же.

52 Там же. С. 455. Впервые опубликовано В. И. Косиком и Г. Б. Кремневым: Леонтьев К. Н. Восток, Россия и славянство. М., 1996. С. 720.

53 Леонтьев. Т. 6. Кн. 2. С. 454 - 455.

54 Там же. С. 456.

55 См.: Там же. С. 401.

56 Там же. С. 402.



стр. 156


--------------------------------------------------------------------------------

Многоуважаемый Константин Николаевич,

Вчера, вечером, я был у Ив(ана) Серг(еевича) и говорил с ним о Вашей повести. Он мне передал следующее:

1) Что он с удовольствием бы напечатал Ваш рассказ, если б тому не препятствовало экономическое положение "Руси": он-де об том только и думает, как бы свести концы с концами, т. е, чтобы газета не была ему в убыток; 2) Спросил, сколько приблизительно печатных листов в Вашем рассказе; 3) Спросил, почему Вы не отдаете рассказ свой в "Русский Вестник". На последние два вопроса я обстоятельно ответить не мог. Разговор наш заключил он так: "Леонтьеву нужно заплатить дорого, а я дорого платить не могу, потому что подписчиков мало. Вот почему я не решаюсь печатать в "Руси" литературные произведения".

Душевно Вам преданный Ваш К. Станишев.

12-го марта, 1883-го г.

(ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 232. Л. 2 - 2 об.)

Кажется, после этого эпизода к Аксакову-издателю Леонтьев более не обращался. Зато "аксаковская" тема с половины 1880-х годов начинает постоянно звучать в переписке Леонтьева с учениками, приобретенными в кружке профессора Катковского лицея П. Е. Астафьева. Из них ярким "антиаксаковцем" явил себя будущий юрист Н. А. Уманов. Любопытно, что при этом он постоянно публиковался в газете "Русское дело", издаваемой продолжателем "аксаковского дела" С. Ф. Шараповым. Однако замысел большой статьи о славянофилах, о котором много говорится в письмах Уманова к Леонтьеву, не был реализован.

Любимейшего ученика и друга Леонтьев приобрел в конце жизни в приверженце своих постоянных "оппонентов" Достоевского и Аксакова И. И. Фуделе, будущем протоиерее и известном духовном публицисте. Отцу Иосифу удалось соединить в себе, казалось бы, далеко разведенные начала - византийскую церковность и деятельное социальное христианское служение ("филаретовское" и "аксаковское" Православие). Но этот сюжет увел бы нас далеко от предмета настоящей публикации.

Остается, пожалуй, коснуться лишь одной "текстологической" истории. В 1884 - 1885 годах Леонтьев пересматривал и правил свои статьи, готовя их к переизданию в составе двухтомника "Восток, Россия и Славянство". Особенно значительной правке подверглись статьи из "Варшавского дневника", в том числе и посвященные Аксакову фрагменты статьи "Г. Катков и его враги на празднике Пушкина" (в первой части данной публикации приведена цитата из нее как раз по второй редакции). Поскольку современные исследователи, как показывает практика, не обращались к "газетной" редакции леонтьевских статей, представляется небесполезным познакомить читателей с тем, что именно было сказано об Аксакове в 1880 году. Зачеркнутые или измененные в 1885 году фрагменты взяты в угловые скобки, вставки показаны полужирным шрифтом.

"Ив. Серг. Аксаков, ныне живущий (, силой обстоятельств, вероятно, вынужден был, на практике, уклоняться от настоящего смысла учения, ибо в его действиях мы ничего строго славянофильского и теперь не видим, а только одну весьма энергичную эмансипационную деятельность, т. е. такую, какая может быть свойственною всякому демократическому духу)".57


--------------------------------------------------------------------------------

57 Там же. Т. 7. Кн. 2. С. 503. В сборнике "Восток, Россия и Славянство" вместо этого большой фрагмент: "и столь много послуживший - поистине изумительно и гениально!.."



стр. 157


--------------------------------------------------------------------------------

Значительная правка, избавляющая текст от излишней субъективной эмоциональной окраски, появилась и там, где сопоставлены воззрения Н. Я. Данилевского и славянофилов. Данилевский охарактеризован как "непризнаваемый (нынешними) славянофилами ((бессознательно выродившимися, или сознательно уступившими течению времени)) за своего, а между тем объяснивший сущность учения Славянофильства гораздо лучше и яснее всех родоначальников этого учения".58 Ср. в другом месте: "В сущности, Данилевский есть более нежели кто-нибудь настоящий (продолжатель) Киреевского и Хомякова (, а не И. С. Аксаков, как-то бурно и восторженно застывший в туманном свободолюбии 40-х годов)".59

Итак, очевидна тенденция к смягчению отзывов об Аксакове. Будущий монах Климент, как будто предчувствуя скорую кончину последнего великого славянофила, спешил примириться с ним.

Цензорский отзыв Леонтьева на брошюру Аксакова "Взгляд назад" печатается по журналу заседаний Московского цензурного комитета: ЦИАМ. Ф. 31. Оп. 3. Ед. хр. 2172. Л. 171 - 175 об.

К. Леонтьев

(Доклад от 24 июня 1881 года о сборнике И. С. Аксакова "Взгляд назад")

Поступившее ко мне на просмотр 27 мая сего года подцензурное сочинение "Взгляд назад", составленное из статей газеты г. Аксакова "Русь", представляет такие особенности, что я решительно недоумеваю, как к нему должно отнестись, и нахожу, что единоличное решение мое в этом случае было бы непозволительною смелостью.

По моему разумению, это сочинение в одно и то же время и подходит, и не подходит под предписание Главного Управления по делам печати от 6 сентября 1880 года за N 3285, приглашающее гг. редакторов воздерживаться от всяких намеков на изменение нашего Государственного строя.

Я приступлю прежде всего к краткому изложению содержания книги "Взгляд назад". Самое лучшее именно для краткости начать с конца, где яснее выражен общий вывод. Самодержавный Царь и Земство - больше ничего, или почти ничего. Все посредствующее (т. е. вся или почти вся администрация) должно исчезнуть, "атрофироваться", как выражается автор. Уездное Земство должно стать "миром своей территории". Управлять "по Божьему" способны только два элемента - "мир" и "Царь". Если (говорит автор на стр. 64 - 65) теперь для Центральной влас-


--------------------------------------------------------------------------------

(Там же. С. 202 - 203). Приведу часть этой позднейшей вставки: "...Он приложил очень много своего труда к развитию подробностей прежнего учения, но едва ли прибавил что-либо свое к основам его. (...) таланты, познания и независимость Ив(ана) Серг(еевича) Аксакова таковы, что он, конечно, сумел и смог бы отклониться; но есть сердца твердые, есть характеры и к своему уму суровые, которые держат мысль в узде и не дают ей изменять тому, что для сердца стало святыней... Быть может, я ошибаюсь, но мне кажется, что таков должен быть мужественный и благородный боец "Дня" и "Руси".

В прежнее (несколько либеральное все-таки) учение Славянофильства он не позволил себе внести ни малейшей ереси. Он - даровитый, верный и непреклонный хранитель завещанного ему сокровища; но само сокровище это, но самый этот клад отыскан не им, и он пускает его в оборот теперь почти без процентов. Вот уже более четверти века он не дает забыть русским людям это симпатичное учение. (...) Когда люди будущего нашего оглянутся назад (...) они увидят в истории второй половины XIX века собор, так сказать, этих замечательных и безукоризненных русских людей и почтят их всех вместе почтением благодарной любви, и, конечно, тому, кто дольше всех и при новых условиях жизни оставался верен старому учению, выпадет на долю не малая слава!" (Там же. С. 203).

58 Там же. С. 204, 503.

59 Там же. С. 504.



стр. 158


--------------------------------------------------------------------------------

ти приходится иметь дело со всем населением и, следовательно, иметь огромное число агентов, от урядника, непосредственно соприкасающегося с земледельцем, и до Министра, стоящего около Царя, то тогда объектом управления явится очень ограниченное число единиц - земств, и эти единицы едва ли будут нуждаться в той массе учреждений разных наименований, какая существует теперь. Все это мало-помалу начнет атрофироваться, пока Царь и Земля не станут лицом к лицу. Государству (говорится далее) останутся только те отрасли управления, которые не могут быть дробимы. Государственное хозяйство, внешняя оборона, сношение с чужими странами, государственное законодательство и т. д. В другом месте (на стр. 69) (говорится) о ненужности полиции. Первое, что покажется тяжелым и бесполезным для государства и что (оно) поспешит охотно уступить земству, будет, очевидно, централизованная ныне до крайних пределов общая полиция. С усилением земства роль полиции самостоятельной все более и более падает; и (далее) полиция мало-помалу превращается в простой исполнительный орган Земства в чиновниках данного населения, служащих ему, оберегающих его, наконец, всегда зависимых только от него. Вся книга написана в этом духе и с целью доказать удивительную пользу уничтожения "сложной административной машины". Нынешний исправник, говорит в одном месте автор, - настоящий хозяин уезда, и при этом изображает все неприглядные стороны сбора податей с крестьян. В случае усиления земства этот обременяющий уезд исправник мог бы обратиться в безобидного и даже хорошего исполнителя земской воли. В первых главах "Взгляда назад", главах более исторического, так сказать, содержания, объясняются причины несостоятельности земской реформы и изображаются все экономические неудобства и податные тягости существующего ныне порядка; причин этих три главных: 1, отчуждение крестьянства от "господ" и неумение последних действовать на пользу простолюдинов и внушить им доверие; 2, косвенность выборов земских; способ выборов, при котором избиратель-крестьянин не знает, кто его представитель в Земстве, и не имеет с избранником своим никаких прямых сношений; и 3, слишком большая сила администрации, присутствие чьей-то тяжелой руки извне.

Со стороны внешних приемов книга, как и следовало ожидать, написана хотя и горячо, но умеренно и благородно; ирония не груба, сдержанна; нет пошлых придирок. Исключить можно было бы только резкие и цинические эпиграфы-цитаты из Щедрина.

Таково новое сочинение г. Аксакова. Изложивши кратко его содержание, я повторяю вопрос: "подходит ли оно или не подходит под смысл предписания Главного Управления по делам печати за N 3285?" То есть имеет ли оно в виду "изменение" нашего государственного строя?

В упомянутом предписании сначала сказано, что запрещаются даже вообще намеки на изменение нашего государственного строя. Но далее то же самое предписание как бы ограничивает свое запрещение следующими словами: изменение нашего государственного строя в смысле введения представительного правления.

Если понимать это предписание так, что запрещена только проповедь конституционного переустройства в западном смысле, то "Взгляд назад" - сочинение совершенно цензурное. На центральное учреждение, ограничивающее власть Монарха, в нем и намека нет. Настоящие Славянофилы были всегда врагами так называемой конституции. Но, с другой стороны, если одобрить слово "изменение" государственного строя, то разбираемая книга должна возбудить сильные сомнения.

Что же может быть глубже такого переустройства всей русской жизни, при котором "атрофируется" постепенно вся или почти вся администрация, так или иначе, но приучившая в течение веков народ наш к повиновению и порядку?

Какое изменение строя может быть серьезнее подобного обращения России в некий чрезвычайно оригинальный союз земских, в высшей степени демократиче-

стр. 159


--------------------------------------------------------------------------------

ских республик с Государем во главе; Государем, положим, и Самодержавным в "принципе", но лишенным почти всяких органов для исполнения Его Царской воли, быть может, не всегда согласной с волей той или другой из этих земских республик?

Как же не счесть планом глубочайшего переустройства такой план реформ, при осуществлении которого самые существенные проявления власти - забота о сборе податей и ответственность за политическую безопасность - перейдут вполне в руки Земства? Такое "изменение", пожалуй, еще радикальнее всякой непрочной и поверхностной центральной конституции, не касающейся до корней народной жизни. Конечно, Цензор не только не обязан, но даже и не должен вообще вдаваться в личные рассуждения литературно-политического характера; тем более не имеет он права на подобной критике основывать свои единоличные решения; но и совершенно устраняться от подобных рассуждений едва ли нам всегда возможно; особенно при исключительных обстоятельствах, подобных тем, которые вызвали этот доклад.

Итак, не решаясь принять на себя в данном случае ответственность единоличного решения, я представляю сочинение г. Аксакова на благоусмотрение Комитета и в заключение позволю себе только привлечь внимание на последние строки Конфиденциальной инструкции Цензорам столичных Цензурных Комитетов (1865 г.).

"В отношении к отдельным изданиям, не освобожденным от цензуры, цензорам вообще надлежит руководствоваться как настоящею инструкциею, так и указаниями прежней цензурной практики, обращая особенное внимание на брошюры и перепечатываемые отдельными оттисками статьи повременных изданий. Такие брошюры и перепечатки, посвященные общественным и политическим текущим вопросам, будучи продаваемы по общедоступной цене, распространяются или могут быть распространяемы в большом количестве экземпляров. Посему печатание брошюр и оттисков статей, помещенных как в не освобожденных, так и в особенности освобожденных от цензуры изданиях, должно быть разрешаемо цензорами с крайнею осмотрительностью".

стр. 160