К ПРОБЛЕМЕ ФАЛЬСИФИКАЦИИ ИСТОРИЧЕСКИХ ИСТОЧНИКОВ (ПРИНЦИПЫ СОЗДАНИЯ ЛЕГЕНДАРНОГО СКАЗАНИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ А. Я. АРТЫНОВА) | О литературе
Русская литература - богатство России и её народа
К ПРОБЛЕМЕ ФАЛЬСИФИКАЦИИ ИСТОРИЧЕСКИХ ИСТОЧНИКОВ (ПРИНЦИПЫ СОЗДАНИЯ ЛЕГЕНДАРНОГО СКАЗАНИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ А. Я. АРТЫНОВА)
ДАТА ПУБЛИКАЦИИ: 19 февраля 2008ИСТОЧНИК: http://portalus.ru (c)
© И. А. ЛОБАКОВА
Севернорусская крестьянская культура XIX века не может рассматриваться как нечто однородное. Положение крестьян (крепостная зависимость или ее отсутствие), уровень сохранности традиционных форм фольклора (в том числе былинного эпоса), приверженность старой вере (или принятие никоновских реформ), сохранение и развитие традиций средневековой культуры (или возможность приобщения к культуре нового времени) были различными в разных губерниях и уездах. Формирование вкусов и пристрастий носителей крестьянской культуры определялось к этому времени уже не только исторически сложившимися социокультурными условиями, но и личным выбором и приложенными усилиями отдельного человека.
В Ярославской губернии одним из ярких представителей крестьянской культуры был Александр Яковлевич Артынов (1813 - 1896). Н. Н. Воронин писал: "Фигура Артынова и его труды заслуживают специального историографического или, скорее, источниковедческого и историко-литературного изучения (...) так как до сих пор сочинения Артынова, в особенности в глазах местных ростовских и ярославских краеведов, пользуются славой исторического источника, а сам Артынов идеализируется как "крестьянин-краевед", "патриот" и "основоположник изучения Ростовского края"".1 Разумеется, рассматривать его сочинения как в какой-то мере отразившие не дошедшие до нас исторические источники нет никаких оснований. Авторитетные медиевисты откровенно называли его труды фальсификатами.2 Едва ли возможно отрицать связь сочинений А. Я. Артынова с традицией литературных мистификаций.3 Вспомним хотя бы ссылки на рукописи, послужившие, по утверждению крестьянского писателя, основой его записей. Так, называя в качестве своего источника сведений за 225 год "Хлебниковский летописец", сочинитель помещает в качестве сноски внизу рукописного листа следующую ссылку на "древний" текст: "На берегу ручья, впадающаго в реку Ухтому, на том месте, где стоит ныне село Назорное (Ильицкой
--------------------------------------------------------------------------------
1 Воронин Н. Н. "Сказание о Руси и о в чем Олз " в рукописи А. Я. Артынова. (К истории литературных подделок начала XIX в.) // Археографический ежегодник за 1974 год. М., 1975. С. 175 - 198. Ныне только Ю. К. Бегунов в своих предисловиях и комментариях к изданным им сочинениям А. Я. Артынова (см.: Сказания Великого Новгорода, записанные Александром Артыновым. [Б. м.], 2000; Сказания Ростова Великого, записанные Александром Артыновым. [Б. м.], 2000) без каких-либо доказательств склонен видеть в них "источник истории". Научная оценка такой интерпретации творчества писателя дана В. А. Кошелевым: Кошелев В. А. Народный академик на ниве народознания // Новое литературное обозрение. 2002. N 56. Апрель. С. 351 - 357.
2 См.: Розов Н. Н. Новые поступления из собрания А. А. Титова // Сборник Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Л., 1955. Вып. 3. С. 171 - 186; Воронин Н. Н. Указ. соч. Там же приведена полная библиография сочинений А. Я. Артынова.
3 См.: Смирнов И. П. О подделках А. И. Сулакадзевым древнерусских памятников. (Место мистификации в истории культуры) // ТОДРЛ. 1979. Т. 34. С. 200 - 219.
стр. 28
--------------------------------------------------------------------------------
волости), по преданию старины будто бы стоял тут терем волшебницы-княгини Ахирезы Назорихи Муромской. Здесь она с дочерью своей волшебницей Всемилой-Бикань утопали в разврате. Современники терем этот вместо Назорнаго, как звали его княгини, прозвали "Зазорное место". В последствии времени на развалинах этого терема насыпан был "Подзорной курган", на котором князь Семен Дмитричь Приимков Большой построил свой терем. Здесь он на реке Ухтоме построил доселе невиданный корабль, на котором увез княжну Улиту, дочь князя Димитрича Бесчаснаго, и женился на ней" (с. 229).4 Эта ссылка способна дать представление о "древности" источника А. Я. Артынова. Перед нами - топонимическая легенда, объясняющая название села "Назорное", однако легенда эта имеет ряд особенностей. Во-первых, объяснение каждого из вариантов (Назорный терем - Зазорное место - Подзорный курган) выходит за рамки истолкования конкретного названия, что в народной этимологии встречается крайне редко. Во-вторых, впечатляет весь предложенный автором ономастикой, но более всего - именование княгини: Ахиреза Муромская по прозвищу Назориха. Хотя в крестьянской среде часто называют женщин по социальному статусу мужа (стрельчиха, дьячиха, врачиха) или по его имени/фамилии (Савелиха, Ермолаиха, Вакулиха) с помощью словообразовательной модели "-иха", но встретить подобное при именовании княгини невозможно: летописные источники, как известно, называют жену князя либо по отцу (Ярославна, Мстиславна), либо по мужу (Андреева княгиня, Володимеряя и пр.).5 Не удалось также найти аналога "называнию" княгини (с использованием указанной модели) по месту жительства: Назорный терем - Назориха. Князь Бесчасный6 назван по отчеству - Дмитрич, но вообще не имеет имени, что также не подтверждается традицией, зафиксированной письменными источниками. Вскользь оброненное А. Я. Артыновым замечание об увезенной с помощью "доселе невиданного корабля" княжне отсылает к известным сказочным сюжетам. Таким образом, можно утверждать, что сгоревший в пожаре "источник" исторических сведений крестьянского сочинителя, о котором никто не упоминал и которого никто (кроме А. Я. Артынова) не видел, - Хлебниковский летописец - мало чем отличается от основного авторского текста и, без сомнения, является результатом творчества самого писателя. "Фальсификации исторических источников - это создание никогда не существовавших документов либо поправки подлинных документов, что связано с целой системой различных приемов и способов. И в том и в другом случае налицо сознательный умысел, рассчитанный на общественное внимание, желание с помощью полностью выдуманных фактов прошлого или искажений реально существующих событий "подправить" историю, дополнить ее не существовавшими деталями".7 Ярославский сочинитель,
--------------------------------------------------------------------------------
4 Все ссылки в тексте статьи приведены по рукописи: РНБ. Собр. А. А. Титова. N 2200. Наследие угодичского крестьянина обширно - около 80 книг (общим объемом около 50000 листов), но оно представляло собою постоянный процесс самопереписывания и саморедактирования: одни и те же сказания включаются в состав разных сборников. Потому любая его рукопись дает полное представление о творческих принципах автора (на издания К). К. Бегунова ссылаться невозможно, поскольку, по признанию составителя, он подверг "литературной стилистической обработке" свой источник).
5 Впрочем, и в основном тексте А. Я. Артынова жена князя Ярослава Мудрого Ирина (дочь шведского короля Олафа Ингигерд) названа "княгиней Ингигердой Ярославихой", что свидетельствует о механическом переносе автором крестьянской словообразовательной модели в "оригинальный исторический" текст.
6 Разумеется, он должен был именоваться Бесчастным (т. е. лишенным счастья), что вновь подтверждает влияние на текст А. Я. Артынова фольклорных источников.
7 Козлов В. П. Тайны фальсификации: Анализ подделок исторических источников XVIII-XIX веков. 2-е изд. М., 1996. С. 4. Исследователь на с. 211 - 212 дал краткую характе-
стр. 29
--------------------------------------------------------------------------------
стремясь "удревнить" историю родного Ростовского края, написал тома своих сказаний, называя в качестве исторических источников никогда не существовавшие сборники.
История фальсификаций исторических источников насчитывает не одно столетие и не имеет границ.8 На фоне богатой истории русских фальсификатов, подробно проанализированных В. П. Козловым (вставки в Хрущевский список Степенной книги; повествование о ереси Мартина Арменина и Требник митрополита Феогноста в "Соборных деяниях"; "завещания" Петра Великого; подделки А. И. Бардина, А. И. Сулакадзева, Д. И. Минаева и мн. др.), труды А. Я. Артынова могут удивить лишь своим объемом. По точному наблюдению В. П. Козлова, "подделка - это тоже исторический источник, относящийся, однако, не ко времени, о котором в ней рассказывается, а ко времени ее изготовления".9 Действительно, проведенный анализ творческих приемов А. Я. Артынова позволяет утверждать, что в сказаниях ярославского крестьянина обнаруживается значительное влияние книжной культуры конца XVIII-начала XIX века,10 а именно "краеведческой" и историографической (в том числе генеалогической).
Разумеется, название "краеведческая" для литературы данного периода достаточно условно. Она сформировалась под сильным влиянием двух литературных традиций. К первой могут быть отнесены рукописные сборники, в которых читались тексты памятников (как правило, агиографического жанра), посвященные местным святым/святыням,11 ко второй - произведения в жанре "путешествий" (морских и сухопутных), где основное внимание уделялось подробному описанию чужих земель, их исторических и топонимических легенд, традиций, обрядов, особенностей уклада жизни.12 В сочинениях А. Я. Артынова ощутима связь с обеими традициями. Сказания его, как правило, повествуют о легендарной истории жизни правителей (или героев) двух великих центров Древней Руси: Новгорода и Ростовской земли. При этом очевидна связь между ними: в свои многочисленные сборники автор включал неизменное ядро, посвященное древнейшему периоду, и варьируемую часть, в которой читались местные легенды. Подобно путешественникам, сочинитель описывает свой край,13 подробно рассказывая о причи-
--------------------------------------------------------------------------------
ристику трудам А. Я. Артынова - "он не только вольно обращался с источниками, но и не останавливался перед весьма неискусной их подделкой" (с. 212), подробно разбирая "Сказание о Руси и о вечем Олзе". В. П. Козлов доказал, что автором текста Сказания был не А. И. Сулакадзев, как полагал Н. Н. Воронин, а Д. И. Минаев.
8 О западноевропейских фальсификациях XVIII-XIX веков см.: Уайтхед Д. Серьезные забавы. М., 1986.
9 Козлов В. П. Указ. соч. с. 9.
10 Круг чтения А. Я. Артынова кратко охарактеризован Н. Н. Ворониным по материалам авторской рукописи 1831 - 1847 годов: М. В. Ломоносов, В. А. Жуковский, Н. М. Карамзин, В. Г. Бенедиктов, Ф. Н. Слепушкин, М. Н. Загоскин, Н. Ф. Грамматин, А. С. Пушкин и др. См.: Воронин Н. Н. Указ. соч. С. 176.
11 Такие сборники могут быть условно разделены на несколько типов. Во-первых, сборники, посвященные конкретной обители и ее святым, например Троице-Сергиевой (в сборники включались Житие Сергия Радонежского и Житие Никона Радонежского); во-вторых, сборники, посвященные святым какого-либо города и окрестных монастырей, например Ростова (объединялись в разных сочетаниях жития Леонтия, Авраамия, Ионы, Исидора, Иринарха Ростовских), или Пскова (Жития Ольги, Всеволода-Гавриила, Никандра и Евфросина Псковских), или Казани (Жития Гурия, Варсонофия и Германа Казанских); в-третьих, сборники, включавшие сказания о местном явлении чудотворных икон/крестов. Однако в сборниках всех типов встречаются объяснения названий реальных мест, обычаев (с которыми, как правило, приходилось бороться святому) или традиций почитания святыни.
12 В настоящей статье не рассматривается вопрос о влиянии жанра хождений на формирование жанра путешествий.
13 В частности, литература путешествий стала бесспорным источником именования А. Я. Артыновым местных жителей "туземными" (с. 509, например).
стр. 30
--------------------------------------------------------------------------------
нах именования многих деревень, речек, ручьев, источников, курганов и т. п. Так, например, А. Я. Артынов упомянул под 311 годом Сохатское болото, которое "заключает в себе пространство около 7 верст, лежит от г. Ростова на юг. Оно получило себе имя от великаго волшебника Сохата, сына князя Сары, внука князя Владимира, основателя Ростова. Близ бывшаго терема волшебника Сохата стоит ныне Никольский погост" (с. 59, сн. 111). С точки зрения научной этимологии, название болота связано с устойчивой севернорусской традицией именования "сохатым" лося. Лоси предпочитают жить близ болот и могут подолгу находиться на зыбкой почве благодаря особенностями строения копыт. Болото, где в изобилии водились лоси, вполне могло получить название Сохатского. Однако в народной этимологии большинство топонимов оказывается связанным с именами людей. Чтобы имя человека осталось в памяти потомков, он должен чем-то выделяться среди окружающих: происхождением (князь, потомок князей, царь) или особыми умениями (волшебник, колдун, разбойник и т. п.). Потому у нашего сочинителя появляется внук князя-основателя Ростова волшебник Сохат, по имени которого получило свое название болото. Впрочем, в краеведении до сего времени объяснения топонимов (часто с опорой на народную этимологию) и изложение легенд, с этими названиями связанных, занимают значительное место. Но в отличие от большинства краеведов-любителей, А. Я. Артынов не столько записывал местные легенды, сколько творил их сам.14
Однако и в этом его творчество опиралось на традиции историографии XVIII века.
Как правило, ученые, читавшие сочинения А. Я. Артынова, обращали внимание на имена его героев (Силоволь, Вихреслав, Громослав, Туросвет, Трудолюб, Гремисвет, Угода, Премила, Милолика, Звездосвета, Всемила и пр.), подчеркивая их фантастичность, выдуманность.15 Отметим, однако, что данные Екатериной II имена княгиням языческой Руси в ее "Истории" (Прелеста, Умила и др.), безусловная связь которых с поэтическими именами в литературе XVIII века очевидна, могли стать для крестьянского писателя своего рода "изящными образцами". Правда, ярославский автор в области ономастики продвинулся значительно дальше государыни: список выдуманных им имен огромен, при этом почти все они совершенно не вписываются в то, что нам известно о языческих именованиях. Крайне затруднительно рассматривать в качестве действительно существовавшего имени такое, например, как Громослав. Гром - спутник грозы, в которой, как известно, во все времена (и языческие, и христианские) народ усматривал выражение божественного гнева. Потому возможность соединения понятий "гром" и "слава" в имени человека крайне сомнительна. Равно как Гремисвет (свет не производит каких-либо звуков, тем более не гремит) или Вихреслав (вихрь - разрушительная сила природы и славы принести не может) не вызывают сомнений в их искусственности.
--------------------------------------------------------------------------------
14 Это объясняет, как представляется, и тот факт, что А. Я. Артынов не смог профессионально записать ни одной легенды, сказки или былины. С одной стороны, он находился "внутри" крестьянской культуры, в то время как наличие дистанции (культурной, национальной, религиозной или социальной) - необходимое условие для записи. С другой стороны, писатели часто привносили в записываемый текст свои коррективы (вспомним, например, сказки братьев Гримм, в которых фольклорная основа заметно "христианизована" авторами).
15 См.: Воронин Н. Н. Указ. соч. С. 179; Кошелев В. А. Указ. соч. С. 355. История выбора имени стала предметом исследований Ф. Б. Успенского. В частности, выявлению традиций, связанных с культом рода (т. е. архаических или дохристианских), определявших выбор имени для членов королевских семей Норвегии, Швеции, Дании в XI-XIII веках, посвящена работа: Успенский Ф. Б. Имя и власть: выбор имени как инструмент династической борьбы в средневековой Скандинавии. М., 2001.
стр. 31
--------------------------------------------------------------------------------
Все сказания А. Я. Артынова расположены в строгом хронологическом порядке: "Царевич Росс-Вандал. До Рождества Христова 1793 лето... За 700 лет до Троянской войны, воспетой Гомером. Эпоха первых письменных памятников в Египте, Месопотамии, Индии".16 Конечно, подобные притязания на древность способны и удивить, и позабавить, но важнее то, что в сказаниях Артынова ощутима ориентация на летописную форму повествования: все они "привязаны" к датам. Вспомним, что и В. Н. Татищев в своей "Истории Российской" использовал эту же форму: сочинение знаменитого историографа составлено в виде летописного свода, но является "уже не летописью, а историческим произведением, только составленным в виде летописи".17 Впрочем, и содержание многих его записей большинству историков представляется недостоверным: основная масса "татищевских известий" (сведений, не находящих подтверждения в известных источниках) отражает его собственные общественно-политические взгляды. При этом, как писал Я. С. Лурье, историограф "никого не собирался обманывать":18 "Конечно, Татищев не был вульгарным фальсификатором источников (...) В отличие от современных историков, Татищев излагал исторические события в летописной манере и не отделял при этом данные, заимствованные из источников, от собственных гипотез и догадок. Он считал допустимым влагать в уста исторических деятелей речи, которые они могли произносить, защищая свои позиции".19 Как представляется, в использовании летописной модели повествования А. Я. Артынов следовал данной историографической традиции, хотя в попытках воссоздать историю Руси с XVIII века до н. э. предшественников у него не было.
Стремление связать родословие правителей Древней Руси с Гераклом, Александром Македонским, Демосфеном, Аларихом, Карлом Великим оказывается в том же ряду явлений культуры, что и возведение собственного рода к прославленным персонажам в русских (и не только русских) родословных сборниках. Семейные легенды (и действительно существовавшие, и созданные к моменту собирания сведений с целью "удревнить" историю рода) столь же определенно указывали на известных реальных и легендарных героев прошлого (от Августа Цезаря до Пруса, от Гаврилы Олексича и Пересвета до мурзы Чета или хана Юсуфа), а нередко и на знатное иноземное происхождение предка (из Скандинавии, Литвы, Золотой Орды, Италии, Византии и др.).20 Напомним, что и сам крестьянин А. Я. Артынов писал, что ведет собственное происхождение от Торопки, уцелевшего при убийстве князя Бориса Владимировича на Альте (1015 год), получившего при возвращении в родные места прозвище Альтин, а затем с 1615 года, пос-
--------------------------------------------------------------------------------
16 Цит. по: Кошелев В. А. Указ. соч. С. 351.
17 Пештич С. Л. Русская историография XVIII века. Л., 1961. Ч. 1. С. 261.
18 Лурье Я. С. Россия древняя и Россия новая. СПб., 1997. С. 55. В главе "Летописные известия в нарративных источниках XVII-XVIII вв." ученый дал характеристику существующим взглядам историков на творчество В. Н. Татищева и изложил выводы своего исследования.
19 Там же. С. 51.
20 Со стремлением "объединить" несколько знатных линий в одну, как мне кажется, связаны двойные имена в сказаниях А. Я. Артынова: Буривой-Байдевут (ориентация на литовское Кейстут, например) или Всемила-Бикань (отсылка к тюркским корням). Хотя в летописных источниках мы встречаемся с наличием у князей двух имен, но пара всегда образована языческим и христианским именами (Ярослав-Георгий, Всеволод-Гавриил, Довмонт-Тимофей и др.). Этой проблеме посвящена специальная работа: Гиппиус А. А., Успенский Ф. Б. К вопросу о соотношении языческого и христианского имени - древнерусские антропонимические дублеты в типологическом освещении // Славяне и их соседи: (Славянский мир между Римом и Константинополем: христианство в странах Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в эпоху раннего Средневековья): Тезисы XIX конференции. М., 2000.
стр. 32
--------------------------------------------------------------------------------
ле поимки атамана Заруцкого, родовое прозвание якобы поменялось: его предок начал именоваться по отчеству (!) "злодея" Мартыновым (буква "М" в начале слова была почему-то с течением времени утрачена). Согласимся, что по форме данная родословная легенда мало чем отличается от основной массы генеалогических преданий.
Каковы же основные принципы создания легендарного сказания в творчестве А. Я. Артынова?
Прежде всего, сочинитель активно вводит в свой текст реальные исторические названия (Египет, Афины, Рим, Сигтуна, Ростов), но все они в его сказаниях "хронологически единовременны".
Исторические герои оказываются связанными с персонажами артыновских сказаний родственными (или личными) связями. Так, скифский царь Ахей женат "на юной и прекрасной княжне Артаксии, младшей сестре матери знаменитого афинского оратора Демосфена" (с. 87). Бабка Демосфена по матери, возможно, по происхождению действительно была наполовину скифянкой21 (его дед, высланный из Афин в Тавриду, женился там на дочери местного грека и скифянки), но сведений о ее знатном происхождении нет. Однако для автора невозможность прямых родственных связей Демосфена со скифскими царями менее важна, чем его собственная потребность придать противостоянию скифов и Александра Македонского дополнительный личный оттенок (великий афинянин, прославившийся своими филиппиками - речами против царя Филиппа, отца Александра Македонского, покончивший с собою после завоевания родного города, был племянником главной героини). Потому в сказании препятствия в любви "завоевателя полумира" к вдове скифского царя романтически преувеличены, а преодоление их должно возвеличить и самих героев, и их чувство.
Представления XVIII века о культуре античности заметно повлияли на творчество А. Я. Артынова. Сочинителем были включены в "Предания старины Ростова Великаго" сказания об известных героях древнегреческих мифов: сказания так и называются - "Геркулес Алкид" и "Дедал-царевич". Одному из персонажей помогает крылатый конь - Пегас. У скифов, как пишет сочинитель, существовал обычай "увековечивать вид" героев (так, у царицы Артаксии был скульптурный портрет Александра Македонского, по которому его и узнают22 ). В покоях князя Куяна (VI век) находится картина "Венера и Марс" (влияние уже древнеримской мифологии). Т. е. быт древних князей Руси организован по "античному образцу", хотя действие неизменно происходит в "теремах" (от XVIII века до н. э. до XVIII века после Рождества Христова).
В сказаниях А. Я. Артынова можно увидеть элементы отдельных мифологических сюжетов. Например, в сказании о князе Ширяе и княжне Милоди (под 711 годом) в "свернутом виде" присутствует сюжет о Федре и Ипполите. Мачеха главного героя, не добившись любви своего пасынка, обвинила его перед мужем в преследовании ее "непозволительной страстью" и отправила в изгнание.
Большая часть произведений сочинителя испытала влияние фольклора и литературы, проявившееся на разных уровнях: словесных формул, моти-
--------------------------------------------------------------------------------
21 См. осторожное замечание об этом у Плутарха в 4-м разделе главы "Демосфен и Цицерон" // Плутарх. Избранные жизнеописания. М., 1987. Т. 2. С. 498.
22 Живописный портрет Александра Македонского, как повествуется в "Александрии", находился в спальне амастридонской царицы Клеопилы Кандакии, которая по этому портрету собиралась узнать царя, часто ходившего послом к государям, земли которых он собирался завоевать. В сказании А. Я. Артынова о царице Артаксии и Александре Македонском имеется ряд параллелей с сюжетом повествования о Клеопиле Кандакии: попавший в плен сын царицы, помощь ему македонского царя, переход от враждебных отношений к союзническим.
стр. 33
--------------------------------------------------------------------------------
вов или сюжетной схемы. Причем круг произведений, оказавших воздействие на творчество А. Я. Артынова, очень широк. Не претендуя на исчерпывающую полноту, попытаемся очертить наиболее существенные направления литературного влияния. Одним из основных источников творчества писателя является фольклор, главным образом волшебные сказки, некоторые былины, легенды о разбойниках. Вторым - древнерусская литература: летописание, "Слово о полку Игореве", "Александрия", "Сказание о князьях Владимирских", "Повесть об увозе Соломоновой жены", "Рукописание Магнуша", "Житие Евстафия Плакиды", апокрифы, духовные стихи, переводные рыцарские повести. Кстати, знакомство нашего сочинителя с подавляющим большинством перечисленных произведений было не прямым, а опосредованным - в пересказе историков и писателей XVIII-XIX веков. Третьим источником творческих фантазий писателя послужила литература того же времени, представленная в основном именами Ломоносова, Фонвизина, Жуковского, Грамматина, Карамзина, Пушкина. При этом ни один из этих источников (фольклор, древнерусская литература, литература нового времени) не является изолированным от другого. Сказочный сюжет мог пересказываться "галантным" стилем XVIII века; мотив игры на гуслях для морского царя из былины о Садко включен в сложное повествование о добывании невесты, где среди героев названа Дева Озера (древнеанглийские легенды), великан Волот,23 укрощенный перстнем царя Сезостриса,24 дающего власть над нечистой силой (отголосок легенды о знаменитом кольце царя Соломона - Сулеймана-ибн-Дауда по восточным сказкам, - которое дарило владельцу власть над джиннами), и т. п. Иными словами, в творчестве А. Я. Артынова произошло эклектическое соединение источников на всех уровнях. Рассмотрим ряд примеров.
Так, под 100 годом читается сказание о царевне Мирославе и ростовском князе Мечиславе. Дочь царя Изатера Мирослава была просватана за "северного властелина", старого царя Фарнака. Встреча жениха и невесты должна была состояться на берегах Босфора (!), где в это время находилась ростовская дружина со своим князем. Во время купания царевна была похищена морским царем, а ее отец пообещал отдать свою дочь тому, кто сможет ее вызволить со дна морского. Однако "были охотники сражаться в чистом поле, а не в море, куда нет ни пути, ни дороги" (с. 77). Влюбленный Мечислав обретает помощника - волшебника по имени Жегуль, дочь которого Дельвора тоже оказалась в плену у морского владыки. Для того чтобы одержать победу над морским повелителем, князю необходим не один волшебный предмет или три (как обычно в сказках), а множество (несколько - чтобы добраться до волшебного хранителя предметов, несколько - для победы над царем, еще один - чтобы выбраться с морского дна). Перечислим несколько предметов из длинного списка: "личину Каинана-кощунника", "веретено Ноемы Прекрасной", "меч Азаила Хитрого", "молот Тезвулкана", "книгу Адды Всезнающаго". Имена, разумеется, не случайны и, как пред-
--------------------------------------------------------------------------------
23 О. В. Творогов обратил мое внимание на заимствование имени Волот из сообщения о великанах - "волотах" в болгарском переводе Хроники Иоанна Малалы. Этимологическое толкование слова "волот" ("велет") удовлетворительного объяснения, по замечанию Фасмера, не имеет. Предлагаются в качестве возможных вариантов два: 1) великан (от латинского "valeo" - я здоров); 2) владетель, государь (от праславянского "walo").
24 Собирательное имя египетских царей-завоевателей и создателей законов со времен античной литературы, откуда оно попало почти во все европейские. "Царю этого имени приписываются не только завоевание всей Азии, Европы до Фракии, Ассирии, Мидии, Эфиопии, скифов, Бактрии, но и различные законы... Иосиф Флавий видел в нем Сисака (Сускима) Библии, фиванские авторы отождествляли его с Рамзесом II" (см.: Энцикл. словарь / Брокгауз и Ефрон. 1900. Т. 29 (полутом 57). С. 314.
стр. 34
--------------------------------------------------------------------------------
ставляется, содержат намеки на героев разных культур: Ноема Прекрасная - вероятно, Ноэми, героиня кельтских легенд; книга Адды Всезнающего - возможно, сборник саг "Старшая Эдда", который воспринимался как сборник, названный по имени составителя;25 Тезвулканковач, видимо, слегка переделанное имя римского бога кузнечного ремесла Вулкана. Функция каждого волшебного предмета несколько "затемнена", его предназначение может оказаться неожиданным (в отличие от сказки, где сапоги-скороходы наделяют быстротой передвижения, где шапка-невидимка делает героя невидимым и т. д.). В частности, веретено Ноемы надо бросить на пол горницы, когда придет морской царь. "Тогда он завертится, вот тогда-то и можно снять с него буйную голову" (с. 71). Перенасыщенность волшебными предметами и сказочными мотивами прозы А. Я. Артынова свидетельствует о некоторой механистичности его приемов. Стилистическая обработка сказочных сюжетов сохранила незначительное число фольклорных формул и более свидетельствует о пристрастии автора к литературе конца XVIII - начала XIX века. Спасенная Мечиславом царевна ведет себя подобно героиням исторических повестей Н. М. Карамзина. После того как царь поинтересовался, хочет ли Мирослава стать женой ростовского князя, она "вспыхнула вся, как маков цвет, потупила очи в землю, была несколько времени безмолвна, потом бросилась со слезами на шею своего родителя" (с. 75). В другом сказании А. Я. Артынова отец героя, наставляя сына перед дальней дорогой, к привычным "старых почитай, слабых не обижай, обиженным помогай" добавляет: "А пуще всего защищай слабый женский пол: такому быть богатырю на роду написано" (с. 83). Из богатырей, насколько нам известно по сохранившимся русским былинам, пожалуй, лишь Добрыня Никитич отличался "вежеством" по отношению к женщинам. Смысл наставления отсылает к русским переложениям рыцарских романов, но словесное оформление обусловлено знакомством автора с произведениями сентиментальной литературы.
Трансформируется вся привычная образная система. Так, меч-кладенец русских сказок, лишенный каких-либо деталей описания, под пером А. Я. Артынова превращается из символического образа в декоративную деталь: он весь "украшен дивными самоцветными каменьями" (с. 157). И если сказочное время остается в переложениях крестьянского писателя неизменным - оно абстрагировано и лишено каких бы то ни было соотнесений с историческим временем, - то пространство представляет собою сложное соединение сказочной беспредельности (по сути своей Босфор для ростовского князя Мечислава - такое лее тридесятое царство) и конкретно-топонимических уточнений (герои действуют в пространстве, где каждое болото, каждый ручей имеют свое объясненное название). Более всего изменились модели поведения: в сказках их определяет функция персонажа (герой, злодей, помощник и т. п.), а в сказаниях А. Я. Артынова поведение героев соотнесено с литературными образцами: сентиментальными (в плане изображения поведения героев и их переживаний) и романтическими (на уровне построения сюжетных коллизий)26 и дополняется реально-бытовым
--------------------------------------------------------------------------------
25 Появление всех этих имен и некоторых мотивов очевидно связано с оссиановской темой в русской литературе. В творчестве А. Я. Артынова они возникли как результат его знакомства с поэтическими переложениями Н. Ф. Грамматина. Об "оссиановском направлении" см.: Левин Ю. Д. Оссиан в русской литературе. Конец XVIII - первая треть XIX века. Л., 1980.
26 Данное замечание о "романтизации" основного конфликта в "древнем историческом источнике" может быть отнесено также к другому фальсификату - "Мемуарам" княжны Серафимы (после пострижения - Марии) Михайловны Одоевской, описывающей в качестве главной причины падения Новгорода Великого несчастную любовь к ней Назария, в гневе оговорившего город перед Иваном III. См. анализ этой фальсификации: Козлов В. П. Указ. соч. С. 221 - 231.
стр. 35
--------------------------------------------------------------------------------
комментарием. Так, князь Вихреслав, спасая царевну Рему, стреляет из лука в чародея Тура, обратившегося в черного ворона (сказочный мотив, отразившийся в эпизоде спасения князем Гвидоном Царевны-Лебеди в сказке А. С. Пушкина), и вытаскивает девицу из болота. "Избавленная князем красавица от болота и волшебника озаботилась прежде всего в реке Устье смыть с себя болотную грязь. И приведя одежду свою в порядок, потом стала благодарить князя за его великодушный поступок" (с. 181 - 182). Князья Древней Руси в сказаниях А. Я. Артынова ведут себя в соответствии с этикетом поведения XVIII - XIX веков: "После обычной вежливости князь стал просить сестру свою познакомить ево с княжной Светозарой" (с. 143).
Этот же принцип - реально-бытовых дополнений - наблюдается и в легендах, ориентированных на литературные произведения. Так, в сказании о князе Фрелафе и княгине Леве обнаруживается сильное влияние перипетий сюжета "Жития Евстрафия Плакиды". Несчастная княгиня, жертва страсти своего мужа-варяга к злой волшебнице Всеславе, была брошена в темницу. А ее сыновья Пламид и Избор, детьми чудом спасшиеся от смерти, к которой их приговорила злая мачеха, потеряли друг друга, но, став взрослыми, оба выбрали путь воина. Когда братья Левы князья Любомир и Туросвет пришли "восстановить справедливость" в пределы варяжской земли, то они увидели, как самого Фрелафа, заключенного в темницу, сын Всемилы поволок на казнь, оскорбляя и унижая обессилевшего князя. Варяга отбили у неистового юноши. "Жестокая пощечина князя Туросвета раздалась по щеке буйнаго юноши, лишила его нескольких зубов, и повергла его на землю. Изверженныя им с кровию зубы доказывали, что удар был от чистаго сердца" (с. 187 - 188). После натуралистических подробностей описания расправы автор вновь следует сюжетной схеме первоосновы Жития - эллинистической авантюрной повести: происходит всеобщее узнавание детей и родителей, сцена раскаяния Фрелафа, а затем описание всеобщего примирения. Таким образом, произведение, испытавшее на сюжетном уровне влияние агиографического памятника, дополнялось, как и фольклорные тексты, бытовыми и литературными деталями.
Ряд сказаний А. Я. Артынова обнаруживает свою полную зависимость от литературных произведений. Один из наиболее ярких примеров тому - сказание об Алексее Богдановиче Мусине-Пушкине и княжне Ирине Луговской. Непосредственным источником данного сказания является повесть Н. М. Карамзина "Наталья, боярская дочь". Сюжетная схема повторяется в артыновском произведении практически полностью: жизнь героини в доме отца - ее основные занятия - знакомство в московской церкви с прекрасным незнакомцем - помощь влюбленным няни - увоз невесты - тихий брак в сельской церкви - история опального семейства мужа героини и его оправдание - мирная жизнь молодых - поиски любимой дочери отцом - сборы на войну против литовцев главного героя - выход в поход вместе с мужем героини под видом его младшего брата - воинский подвиг, переломивший ход сражения, - царская милость и награды - встреча героини с отцом, сопровождавшим царя, - превращение молодого воина на глазах у свиты в боярскую дочь - прощение отца - счастливая жизнь героев. Очевиден характер проведенных А. Я. Артыновым переделок. Прежде всего, наш сочинитель пересказал свой источник предельно кратко:
Н. М. Карамзин
А. Я. Артынов
"Наталья, по своему обыкновению, пошла однажды к обедне. Помолившись с усердием, она не нарочно обратила
"Там, в церкве в день Покрова пресвятой Богородицы боярошня Ирина встретилась с красивым, статным и мо-
стр. 36
--------------------------------------------------------------------------------
глаза свои к левому крылосу - и что же увидела? Прекрасный молодой человек, в голубом кафтане с золотыми пуговицами, стоял там, как царь среди всех прочих людей, и блестящий проницательный взор его встретился с ее взором. Наталья в одну секунду вся закраснелась, и сердце ее, затрепетав сильно, сказало ей: "Вот он!.." Она потупила глаза свои, но ненадолго; снова взглянула на красавца, снова запылала в лице своем и снова затрепетала в своем сердце. Ей показалось, что любезный призрак, который ночью и днем прельщал ее воображение, был не что иное, как образ сего молодого человека..."27
лодым боярином. Огненный взор его, встретившись с ее, показывал в нем такого героя, о каком она часто днем и ночью мечтала" (с. 623).
В повести Н. М. Карамзина разработаны портретные характеристики героев (кожа Натальи белее "итальянского мрамора и кавказского снега", волосы как "темно-кофейный бархат", ресницы "черные и пушистые" и т. п.), в сказании Артынова описаний индивидуальных черт героев нет, лишь кратко сказано, например, что Ирина "имела замечательную красоту лица своего, могущую спорить с первыми красавицами белокаменной Москвы" (с. 621).
Диалог героев и их внутренняя речь в карамзинской повести занимают значительное место. Они не только драматизируют повествование (один из фрагментов даже имеет вид произведения драматического жанра28 ), но и определяют развитие действия. В обработке А. Я. Артынова диалогов очень мало, а внутренней речи нет вовсе.
Отсутствует в этом произведении А. Я. Артынова (как, впрочем, и в других) образ автора, столь характерный для прозы Карамзина. В "Наталье, боярской дочери" образ автора многогранен: серьезные рассуждения о прежних временах, "когда русские были русскими"; признание в любви к истории; размышления о вымысле перемежаются полными самоиронии замечаниями. Так, ссылаясь на то, что слышал свою историю "в царстве теней" от бабушки своего дедушки, писатель продолжает: "Только страшусь обезобразить повесть ее; боюсь, чтобы старушка не примчалась на облаке с того света и не наказала меня клюкою своею за худое риторство... Ах, нет! Прости безрассудность мою, великодушная тень, - ты неудобна к такому делу! В самой земной жизни своей была ты смирна и незлобна, как юная овечка; рука твоя не умертвила здесь ни комара, ни мушки, и бабочка всегда покойно отдыхала на носу твоем; итак, возможно ли, чтобы теперь, когда ты плаваешь в море неописанного блаженства и дышишь чистейшим эфиром неба, возможно ли, чтобы рука твоя поднялась на твоего покорного праправнука? Нет! Ты дозволишь ему беспрепятственно упражняться в похвальном ремесле марать бумагу, взводить небылицы на живых и мертвых, испытывать терпение своих читателей..."29
Кроме проведенных сокращений своего источника, А. Я. Артынов сделал некоторые добавления. Все они связаны с вопросами образования и вос-
--------------------------------------------------------------------------------
27 Цит. по: Карамзин Н. М. Бедная Лиза. Повести. Л., 1970. С. 50 - 51. (Серия "Народная библиотека").
28 Имеется в виду сцена, повествующая о решении Натальи ехать на войну вместе с мужем, выстроенная по законам драматической композиции: "Алексей. Но мне надобно заслужить прежде милость царскую. Теперь есть к тому случай. Наталья. Какой же, мой друг? Алексей. Ехать на войну..." и т. д. (Карамзин Н. М. Указ. соч. С. 72 - 73).
29 Карамзин Н. М. Указ соч. С. 41.
стр. 37
--------------------------------------------------------------------------------
питания героини. Князь Михайло Кузьмич Луговской, отец Ирины, "по службе своей в Москве он имел частые сношения с иностранцами, находящимися на службе при царском дворе. Вследствие чего и дочь его Ирина имела образование не старинное, московских бояр, а современное - иностранное. Она имела у себя много подруг в иностранных семействах, близких знакомых к ея родителю" (с. 621). Представления крестьянского писателя об образованности княжны XVII века также неисторичны, как его рассуждения о ее воспитании: "...знаменитая красавица нраву пылкого, имела живую и предприимчивую натуру. Героиня прошлых веков: лихая наездница и смелая охотница" (с. 622).
По утверждению самого А. Я. Артынова, в этом произведении он основывался на воспоминаниях своих героев. Как становится понятным из сказания, именно Алексей Богданович и Ирина составили текст, который стал образцом для автора и одним из его основных источников сведений: "Стольник Алексей Богданович Мусин-Пушкин имел обширный ум и любил заниматься отечественной литературой, в чем немало помогала и супруга ево Ирина. Труды их были собирать различныя сведения и из различных книг и рукописей о Ростове Великом. В его труды взошли и различныя иностранныя, библейския и классическия писатели. Для этого и написал он крупное и замечательное сочинение под названием "Книга о великих князьях русских, отколе произыде корень их", которая славяно-русского народа корень выводит от праотца Иафета, сына Ноева, до великаго князя Рюрика в хронологическом порядке" (с. 625). Как видим, литературные герои А. Б. и И. М. Мусины-Пушкины, по утверждению А. Я. Артынова, первыми создали историческое сочинение, форма, концепция и основные идеи которого совпадают с авторскими. Таким образом, герои, созданные по литературному образцу (повесть "Наталья, боярская дочь" Н. М. Карамзина), сами, под пером А. Я. Артынова, становятся авторами исторического сочинения, послужившего образцом для самого крестьянского писателя.
В сказаниях А. Я. Артынова, как правило, знакомство сочинителя с произведениями литературы проявляется в образной системе (так, злой колдун - похититель прекрасной княжны Звениславы, подобно Черномору из "Руслана и Людмилы" Пушкина, появляется во время свадьбы, и так же, как злодей-карлик, может "лишить свою пленницу лишь свободы" - с. 111); в цитатах (например, из "Слова о полку Игореве": "Тяжело голове без тела, тяжело и телу без головы"); в именах (Царь-Девица, Фрелаф-Фарлаф); в лексических штампах ("удалиться от шума градов") и сюжетных (похищение ребенка в младенчестве и поиски его); в воспроизведении мотивов (увенчание победителя венком прекрасной дамой), описаний (пурпурный сарафан, золотой пояс, лазоревый плат и т. п.). Интересно, что устойчивой может оказаться и ошибка. Так, А. Я. Артынов несколько раз повторяет, что невесте "готовили в приданое вено". Но приданое - накопленное невестой добро и дары от ее рода, в то время как вено - более древний вид отношений родни жениха и невесты. Вено - это выкуп, который жених и его род давали за невесту. Узнав о слове "вено", крестьянский писатель не вполне понял его значение. Ни в одном историческом источнике подобного смешения семантики (приданое - вено) быть не могло.
А. Я. Артынов - "любопытная и по-своему интересная личность, во многом характерная для того типа исследователей-самоучек, которые, заболев однажды недугом познания прошлого, отдают своему увлечению немало сил и энергии, но так и не становятся профессионалами".30 Безусловно, с на-
--------------------------------------------------------------------------------
30 Козлов В. П. Указ. соч. С. 211.
стр. 38
--------------------------------------------------------------------------------
учной точки зрения, в трудах крестьянского писателя мы сталкиваемся с попыткой создать полностью фальсифицированный исторический свод, но простодушие автора, горячечность его увлечения "ростовскими древностями" и слабость литературного дарования лишают артыновский фальсификат даже видимости достоверности.
Проведенный анализ принципов создания "исторического" текста сочинителем позволил определить, что он механически соединял сказочные сюжеты и романтические коллизии, фольклорные формулы, просторечные формы и романтические штампы, топонимические легенды и религиозные предания, наделяя свои сказания особой причудливостью, которая, однако, не приводит к разнообразию: происходит постоянное повторение освоенных им схем повествования. Метод А. Я. Артынова позволяет, во-первых, увидеть, как использовалось носителями крестьянской культуры литературное наследие (от фольклора до современной им литературы), во-вторых, определить ряд особенностей творчества крестьянского писателя, повлиявших на современное краеведение, в-третьих, обнаружить основные принципы создания легендарных текстов.
Необходимо отметить, что выявленные "технические приемы" могут быть раскрыты на материале и других сочинений, авторы которых связаны с традициями мистификаций и фальсификаций. Вполне корректным представляется вывод, что литературная форма любого фальсификата исторического источника ориентирована на современные ему литературные образцы (на уровнях модели поведения героев, системы мотивации, развития сюжета, набора коллизий, стилистического оформления), а содержание соотносимо с основным кругом проблем (исторических, политических, идеологических) своего времени. Некоторые из уже разоблаченных подделок могут вновь привлекать к себе внимание, служа основой "сенсационных открытий" авторов, чьи взгляды находят опору в идеях, продекларированных создателем подделки.31
--------------------------------------------------------------------------------
31 См. об этом: Что думают ученые о "Велесовой книге". Сб. статей. СПб., 2004.
стр. 39
В Ярославской губернии одним из ярких представителей крестьянской культуры был Александр Яковлевич Артынов (1813 - 1896). Н. Н. Воронин писал: "Фигура Артынова и его труды заслуживают специального историографического или, скорее, источниковедческого и историко-литературного изучения (...) так как до сих пор сочинения Артынова, в особенности в глазах местных ростовских и ярославских краеведов, пользуются славой исторического источника, а сам Артынов идеализируется как "крестьянин-краевед", "патриот" и "основоположник изучения Ростовского края"".1 Разумеется, рассматривать его сочинения как в какой-то мере отразившие не дошедшие до нас исторические источники нет никаких оснований. Авторитетные медиевисты откровенно называли его труды фальсификатами.2 Едва ли возможно отрицать связь сочинений А. Я. Артынова с традицией литературных мистификаций.3 Вспомним хотя бы ссылки на рукописи, послужившие, по утверждению крестьянского писателя, основой его записей. Так, называя в качестве своего источника сведений за 225 год "Хлебниковский летописец", сочинитель помещает в качестве сноски внизу рукописного листа следующую ссылку на "древний" текст: "На берегу ручья, впадающаго в реку Ухтому, на том месте, где стоит ныне село Назорное (Ильицкой
--------------------------------------------------------------------------------
1 Воронин Н. Н. "Сказание о Руси и о в чем Олз " в рукописи А. Я. Артынова. (К истории литературных подделок начала XIX в.) // Археографический ежегодник за 1974 год. М., 1975. С. 175 - 198. Ныне только Ю. К. Бегунов в своих предисловиях и комментариях к изданным им сочинениям А. Я. Артынова (см.: Сказания Великого Новгорода, записанные Александром Артыновым. [Б. м.], 2000; Сказания Ростова Великого, записанные Александром Артыновым. [Б. м.], 2000) без каких-либо доказательств склонен видеть в них "источник истории". Научная оценка такой интерпретации творчества писателя дана В. А. Кошелевым: Кошелев В. А. Народный академик на ниве народознания // Новое литературное обозрение. 2002. N 56. Апрель. С. 351 - 357.
2 См.: Розов Н. Н. Новые поступления из собрания А. А. Титова // Сборник Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Л., 1955. Вып. 3. С. 171 - 186; Воронин Н. Н. Указ. соч. Там же приведена полная библиография сочинений А. Я. Артынова.
3 См.: Смирнов И. П. О подделках А. И. Сулакадзевым древнерусских памятников. (Место мистификации в истории культуры) // ТОДРЛ. 1979. Т. 34. С. 200 - 219.
стр. 28
--------------------------------------------------------------------------------
волости), по преданию старины будто бы стоял тут терем волшебницы-княгини Ахирезы Назорихи Муромской. Здесь она с дочерью своей волшебницей Всемилой-Бикань утопали в разврате. Современники терем этот вместо Назорнаго, как звали его княгини, прозвали "Зазорное место". В последствии времени на развалинах этого терема насыпан был "Подзорной курган", на котором князь Семен Дмитричь Приимков Большой построил свой терем. Здесь он на реке Ухтоме построил доселе невиданный корабль, на котором увез княжну Улиту, дочь князя Димитрича Бесчаснаго, и женился на ней" (с. 229).4 Эта ссылка способна дать представление о "древности" источника А. Я. Артынова. Перед нами - топонимическая легенда, объясняющая название села "Назорное", однако легенда эта имеет ряд особенностей. Во-первых, объяснение каждого из вариантов (Назорный терем - Зазорное место - Подзорный курган) выходит за рамки истолкования конкретного названия, что в народной этимологии встречается крайне редко. Во-вторых, впечатляет весь предложенный автором ономастикой, но более всего - именование княгини: Ахиреза Муромская по прозвищу Назориха. Хотя в крестьянской среде часто называют женщин по социальному статусу мужа (стрельчиха, дьячиха, врачиха) или по его имени/фамилии (Савелиха, Ермолаиха, Вакулиха) с помощью словообразовательной модели "-иха", но встретить подобное при именовании княгини невозможно: летописные источники, как известно, называют жену князя либо по отцу (Ярославна, Мстиславна), либо по мужу (Андреева княгиня, Володимеряя и пр.).5 Не удалось также найти аналога "называнию" княгини (с использованием указанной модели) по месту жительства: Назорный терем - Назориха. Князь Бесчасный6 назван по отчеству - Дмитрич, но вообще не имеет имени, что также не подтверждается традицией, зафиксированной письменными источниками. Вскользь оброненное А. Я. Артыновым замечание об увезенной с помощью "доселе невиданного корабля" княжне отсылает к известным сказочным сюжетам. Таким образом, можно утверждать, что сгоревший в пожаре "источник" исторических сведений крестьянского сочинителя, о котором никто не упоминал и которого никто (кроме А. Я. Артынова) не видел, - Хлебниковский летописец - мало чем отличается от основного авторского текста и, без сомнения, является результатом творчества самого писателя. "Фальсификации исторических источников - это создание никогда не существовавших документов либо поправки подлинных документов, что связано с целой системой различных приемов и способов. И в том и в другом случае налицо сознательный умысел, рассчитанный на общественное внимание, желание с помощью полностью выдуманных фактов прошлого или искажений реально существующих событий "подправить" историю, дополнить ее не существовавшими деталями".7 Ярославский сочинитель,
--------------------------------------------------------------------------------
4 Все ссылки в тексте статьи приведены по рукописи: РНБ. Собр. А. А. Титова. N 2200. Наследие угодичского крестьянина обширно - около 80 книг (общим объемом около 50000 листов), но оно представляло собою постоянный процесс самопереписывания и саморедактирования: одни и те же сказания включаются в состав разных сборников. Потому любая его рукопись дает полное представление о творческих принципах автора (на издания К). К. Бегунова ссылаться невозможно, поскольку, по признанию составителя, он подверг "литературной стилистической обработке" свой источник).
5 Впрочем, и в основном тексте А. Я. Артынова жена князя Ярослава Мудрого Ирина (дочь шведского короля Олафа Ингигерд) названа "княгиней Ингигердой Ярославихой", что свидетельствует о механическом переносе автором крестьянской словообразовательной модели в "оригинальный исторический" текст.
6 Разумеется, он должен был именоваться Бесчастным (т. е. лишенным счастья), что вновь подтверждает влияние на текст А. Я. Артынова фольклорных источников.
7 Козлов В. П. Тайны фальсификации: Анализ подделок исторических источников XVIII-XIX веков. 2-е изд. М., 1996. С. 4. Исследователь на с. 211 - 212 дал краткую характе-
стр. 29
--------------------------------------------------------------------------------
стремясь "удревнить" историю родного Ростовского края, написал тома своих сказаний, называя в качестве исторических источников никогда не существовавшие сборники.
История фальсификаций исторических источников насчитывает не одно столетие и не имеет границ.8 На фоне богатой истории русских фальсификатов, подробно проанализированных В. П. Козловым (вставки в Хрущевский список Степенной книги; повествование о ереси Мартина Арменина и Требник митрополита Феогноста в "Соборных деяниях"; "завещания" Петра Великого; подделки А. И. Бардина, А. И. Сулакадзева, Д. И. Минаева и мн. др.), труды А. Я. Артынова могут удивить лишь своим объемом. По точному наблюдению В. П. Козлова, "подделка - это тоже исторический источник, относящийся, однако, не ко времени, о котором в ней рассказывается, а ко времени ее изготовления".9 Действительно, проведенный анализ творческих приемов А. Я. Артынова позволяет утверждать, что в сказаниях ярославского крестьянина обнаруживается значительное влияние книжной культуры конца XVIII-начала XIX века,10 а именно "краеведческой" и историографической (в том числе генеалогической).
Разумеется, название "краеведческая" для литературы данного периода достаточно условно. Она сформировалась под сильным влиянием двух литературных традиций. К первой могут быть отнесены рукописные сборники, в которых читались тексты памятников (как правило, агиографического жанра), посвященные местным святым/святыням,11 ко второй - произведения в жанре "путешествий" (морских и сухопутных), где основное внимание уделялось подробному описанию чужих земель, их исторических и топонимических легенд, традиций, обрядов, особенностей уклада жизни.12 В сочинениях А. Я. Артынова ощутима связь с обеими традициями. Сказания его, как правило, повествуют о легендарной истории жизни правителей (или героев) двух великих центров Древней Руси: Новгорода и Ростовской земли. При этом очевидна связь между ними: в свои многочисленные сборники автор включал неизменное ядро, посвященное древнейшему периоду, и варьируемую часть, в которой читались местные легенды. Подобно путешественникам, сочинитель описывает свой край,13 подробно рассказывая о причи-
--------------------------------------------------------------------------------
ристику трудам А. Я. Артынова - "он не только вольно обращался с источниками, но и не останавливался перед весьма неискусной их подделкой" (с. 212), подробно разбирая "Сказание о Руси и о вечем Олзе". В. П. Козлов доказал, что автором текста Сказания был не А. И. Сулакадзев, как полагал Н. Н. Воронин, а Д. И. Минаев.
8 О западноевропейских фальсификациях XVIII-XIX веков см.: Уайтхед Д. Серьезные забавы. М., 1986.
9 Козлов В. П. Указ. соч. с. 9.
10 Круг чтения А. Я. Артынова кратко охарактеризован Н. Н. Ворониным по материалам авторской рукописи 1831 - 1847 годов: М. В. Ломоносов, В. А. Жуковский, Н. М. Карамзин, В. Г. Бенедиктов, Ф. Н. Слепушкин, М. Н. Загоскин, Н. Ф. Грамматин, А. С. Пушкин и др. См.: Воронин Н. Н. Указ. соч. С. 176.
11 Такие сборники могут быть условно разделены на несколько типов. Во-первых, сборники, посвященные конкретной обители и ее святым, например Троице-Сергиевой (в сборники включались Житие Сергия Радонежского и Житие Никона Радонежского); во-вторых, сборники, посвященные святым какого-либо города и окрестных монастырей, например Ростова (объединялись в разных сочетаниях жития Леонтия, Авраамия, Ионы, Исидора, Иринарха Ростовских), или Пскова (Жития Ольги, Всеволода-Гавриила, Никандра и Евфросина Псковских), или Казани (Жития Гурия, Варсонофия и Германа Казанских); в-третьих, сборники, включавшие сказания о местном явлении чудотворных икон/крестов. Однако в сборниках всех типов встречаются объяснения названий реальных мест, обычаев (с которыми, как правило, приходилось бороться святому) или традиций почитания святыни.
12 В настоящей статье не рассматривается вопрос о влиянии жанра хождений на формирование жанра путешествий.
13 В частности, литература путешествий стала бесспорным источником именования А. Я. Артыновым местных жителей "туземными" (с. 509, например).
стр. 30
--------------------------------------------------------------------------------
нах именования многих деревень, речек, ручьев, источников, курганов и т. п. Так, например, А. Я. Артынов упомянул под 311 годом Сохатское болото, которое "заключает в себе пространство около 7 верст, лежит от г. Ростова на юг. Оно получило себе имя от великаго волшебника Сохата, сына князя Сары, внука князя Владимира, основателя Ростова. Близ бывшаго терема волшебника Сохата стоит ныне Никольский погост" (с. 59, сн. 111). С точки зрения научной этимологии, название болота связано с устойчивой севернорусской традицией именования "сохатым" лося. Лоси предпочитают жить близ болот и могут подолгу находиться на зыбкой почве благодаря особенностями строения копыт. Болото, где в изобилии водились лоси, вполне могло получить название Сохатского. Однако в народной этимологии большинство топонимов оказывается связанным с именами людей. Чтобы имя человека осталось в памяти потомков, он должен чем-то выделяться среди окружающих: происхождением (князь, потомок князей, царь) или особыми умениями (волшебник, колдун, разбойник и т. п.). Потому у нашего сочинителя появляется внук князя-основателя Ростова волшебник Сохат, по имени которого получило свое название болото. Впрочем, в краеведении до сего времени объяснения топонимов (часто с опорой на народную этимологию) и изложение легенд, с этими названиями связанных, занимают значительное место. Но в отличие от большинства краеведов-любителей, А. Я. Артынов не столько записывал местные легенды, сколько творил их сам.14
Однако и в этом его творчество опиралось на традиции историографии XVIII века.
Как правило, ученые, читавшие сочинения А. Я. Артынова, обращали внимание на имена его героев (Силоволь, Вихреслав, Громослав, Туросвет, Трудолюб, Гремисвет, Угода, Премила, Милолика, Звездосвета, Всемила и пр.), подчеркивая их фантастичность, выдуманность.15 Отметим, однако, что данные Екатериной II имена княгиням языческой Руси в ее "Истории" (Прелеста, Умила и др.), безусловная связь которых с поэтическими именами в литературе XVIII века очевидна, могли стать для крестьянского писателя своего рода "изящными образцами". Правда, ярославский автор в области ономастики продвинулся значительно дальше государыни: список выдуманных им имен огромен, при этом почти все они совершенно не вписываются в то, что нам известно о языческих именованиях. Крайне затруднительно рассматривать в качестве действительно существовавшего имени такое, например, как Громослав. Гром - спутник грозы, в которой, как известно, во все времена (и языческие, и христианские) народ усматривал выражение божественного гнева. Потому возможность соединения понятий "гром" и "слава" в имени человека крайне сомнительна. Равно как Гремисвет (свет не производит каких-либо звуков, тем более не гремит) или Вихреслав (вихрь - разрушительная сила природы и славы принести не может) не вызывают сомнений в их искусственности.
--------------------------------------------------------------------------------
14 Это объясняет, как представляется, и тот факт, что А. Я. Артынов не смог профессионально записать ни одной легенды, сказки или былины. С одной стороны, он находился "внутри" крестьянской культуры, в то время как наличие дистанции (культурной, национальной, религиозной или социальной) - необходимое условие для записи. С другой стороны, писатели часто привносили в записываемый текст свои коррективы (вспомним, например, сказки братьев Гримм, в которых фольклорная основа заметно "христианизована" авторами).
15 См.: Воронин Н. Н. Указ. соч. С. 179; Кошелев В. А. Указ. соч. С. 355. История выбора имени стала предметом исследований Ф. Б. Успенского. В частности, выявлению традиций, связанных с культом рода (т. е. архаических или дохристианских), определявших выбор имени для членов королевских семей Норвегии, Швеции, Дании в XI-XIII веках, посвящена работа: Успенский Ф. Б. Имя и власть: выбор имени как инструмент династической борьбы в средневековой Скандинавии. М., 2001.
стр. 31
--------------------------------------------------------------------------------
Все сказания А. Я. Артынова расположены в строгом хронологическом порядке: "Царевич Росс-Вандал. До Рождества Христова 1793 лето... За 700 лет до Троянской войны, воспетой Гомером. Эпоха первых письменных памятников в Египте, Месопотамии, Индии".16 Конечно, подобные притязания на древность способны и удивить, и позабавить, но важнее то, что в сказаниях Артынова ощутима ориентация на летописную форму повествования: все они "привязаны" к датам. Вспомним, что и В. Н. Татищев в своей "Истории Российской" использовал эту же форму: сочинение знаменитого историографа составлено в виде летописного свода, но является "уже не летописью, а историческим произведением, только составленным в виде летописи".17 Впрочем, и содержание многих его записей большинству историков представляется недостоверным: основная масса "татищевских известий" (сведений, не находящих подтверждения в известных источниках) отражает его собственные общественно-политические взгляды. При этом, как писал Я. С. Лурье, историограф "никого не собирался обманывать":18 "Конечно, Татищев не был вульгарным фальсификатором источников (...) В отличие от современных историков, Татищев излагал исторические события в летописной манере и не отделял при этом данные, заимствованные из источников, от собственных гипотез и догадок. Он считал допустимым влагать в уста исторических деятелей речи, которые они могли произносить, защищая свои позиции".19 Как представляется, в использовании летописной модели повествования А. Я. Артынов следовал данной историографической традиции, хотя в попытках воссоздать историю Руси с XVIII века до н. э. предшественников у него не было.
Стремление связать родословие правителей Древней Руси с Гераклом, Александром Македонским, Демосфеном, Аларихом, Карлом Великим оказывается в том же ряду явлений культуры, что и возведение собственного рода к прославленным персонажам в русских (и не только русских) родословных сборниках. Семейные легенды (и действительно существовавшие, и созданные к моменту собирания сведений с целью "удревнить" историю рода) столь же определенно указывали на известных реальных и легендарных героев прошлого (от Августа Цезаря до Пруса, от Гаврилы Олексича и Пересвета до мурзы Чета или хана Юсуфа), а нередко и на знатное иноземное происхождение предка (из Скандинавии, Литвы, Золотой Орды, Италии, Византии и др.).20 Напомним, что и сам крестьянин А. Я. Артынов писал, что ведет собственное происхождение от Торопки, уцелевшего при убийстве князя Бориса Владимировича на Альте (1015 год), получившего при возвращении в родные места прозвище Альтин, а затем с 1615 года, пос-
--------------------------------------------------------------------------------
16 Цит. по: Кошелев В. А. Указ. соч. С. 351.
17 Пештич С. Л. Русская историография XVIII века. Л., 1961. Ч. 1. С. 261.
18 Лурье Я. С. Россия древняя и Россия новая. СПб., 1997. С. 55. В главе "Летописные известия в нарративных источниках XVII-XVIII вв." ученый дал характеристику существующим взглядам историков на творчество В. Н. Татищева и изложил выводы своего исследования.
19 Там же. С. 51.
20 Со стремлением "объединить" несколько знатных линий в одну, как мне кажется, связаны двойные имена в сказаниях А. Я. Артынова: Буривой-Байдевут (ориентация на литовское Кейстут, например) или Всемила-Бикань (отсылка к тюркским корням). Хотя в летописных источниках мы встречаемся с наличием у князей двух имен, но пара всегда образована языческим и христианским именами (Ярослав-Георгий, Всеволод-Гавриил, Довмонт-Тимофей и др.). Этой проблеме посвящена специальная работа: Гиппиус А. А., Успенский Ф. Б. К вопросу о соотношении языческого и христианского имени - древнерусские антропонимические дублеты в типологическом освещении // Славяне и их соседи: (Славянский мир между Римом и Константинополем: христианство в странах Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в эпоху раннего Средневековья): Тезисы XIX конференции. М., 2000.
стр. 32
--------------------------------------------------------------------------------
ле поимки атамана Заруцкого, родовое прозвание якобы поменялось: его предок начал именоваться по отчеству (!) "злодея" Мартыновым (буква "М" в начале слова была почему-то с течением времени утрачена). Согласимся, что по форме данная родословная легенда мало чем отличается от основной массы генеалогических преданий.
Каковы же основные принципы создания легендарного сказания в творчестве А. Я. Артынова?
Прежде всего, сочинитель активно вводит в свой текст реальные исторические названия (Египет, Афины, Рим, Сигтуна, Ростов), но все они в его сказаниях "хронологически единовременны".
Исторические герои оказываются связанными с персонажами артыновских сказаний родственными (или личными) связями. Так, скифский царь Ахей женат "на юной и прекрасной княжне Артаксии, младшей сестре матери знаменитого афинского оратора Демосфена" (с. 87). Бабка Демосфена по матери, возможно, по происхождению действительно была наполовину скифянкой21 (его дед, высланный из Афин в Тавриду, женился там на дочери местного грека и скифянки), но сведений о ее знатном происхождении нет. Однако для автора невозможность прямых родственных связей Демосфена со скифскими царями менее важна, чем его собственная потребность придать противостоянию скифов и Александра Македонского дополнительный личный оттенок (великий афинянин, прославившийся своими филиппиками - речами против царя Филиппа, отца Александра Македонского, покончивший с собою после завоевания родного города, был племянником главной героини). Потому в сказании препятствия в любви "завоевателя полумира" к вдове скифского царя романтически преувеличены, а преодоление их должно возвеличить и самих героев, и их чувство.
Представления XVIII века о культуре античности заметно повлияли на творчество А. Я. Артынова. Сочинителем были включены в "Предания старины Ростова Великаго" сказания об известных героях древнегреческих мифов: сказания так и называются - "Геркулес Алкид" и "Дедал-царевич". Одному из персонажей помогает крылатый конь - Пегас. У скифов, как пишет сочинитель, существовал обычай "увековечивать вид" героев (так, у царицы Артаксии был скульптурный портрет Александра Македонского, по которому его и узнают22 ). В покоях князя Куяна (VI век) находится картина "Венера и Марс" (влияние уже древнеримской мифологии). Т. е. быт древних князей Руси организован по "античному образцу", хотя действие неизменно происходит в "теремах" (от XVIII века до н. э. до XVIII века после Рождества Христова).
В сказаниях А. Я. Артынова можно увидеть элементы отдельных мифологических сюжетов. Например, в сказании о князе Ширяе и княжне Милоди (под 711 годом) в "свернутом виде" присутствует сюжет о Федре и Ипполите. Мачеха главного героя, не добившись любви своего пасынка, обвинила его перед мужем в преследовании ее "непозволительной страстью" и отправила в изгнание.
Большая часть произведений сочинителя испытала влияние фольклора и литературы, проявившееся на разных уровнях: словесных формул, моти-
--------------------------------------------------------------------------------
21 См. осторожное замечание об этом у Плутарха в 4-м разделе главы "Демосфен и Цицерон" // Плутарх. Избранные жизнеописания. М., 1987. Т. 2. С. 498.
22 Живописный портрет Александра Македонского, как повествуется в "Александрии", находился в спальне амастридонской царицы Клеопилы Кандакии, которая по этому портрету собиралась узнать царя, часто ходившего послом к государям, земли которых он собирался завоевать. В сказании А. Я. Артынова о царице Артаксии и Александре Македонском имеется ряд параллелей с сюжетом повествования о Клеопиле Кандакии: попавший в плен сын царицы, помощь ему македонского царя, переход от враждебных отношений к союзническим.
стр. 33
--------------------------------------------------------------------------------
вов или сюжетной схемы. Причем круг произведений, оказавших воздействие на творчество А. Я. Артынова, очень широк. Не претендуя на исчерпывающую полноту, попытаемся очертить наиболее существенные направления литературного влияния. Одним из основных источников творчества писателя является фольклор, главным образом волшебные сказки, некоторые былины, легенды о разбойниках. Вторым - древнерусская литература: летописание, "Слово о полку Игореве", "Александрия", "Сказание о князьях Владимирских", "Повесть об увозе Соломоновой жены", "Рукописание Магнуша", "Житие Евстафия Плакиды", апокрифы, духовные стихи, переводные рыцарские повести. Кстати, знакомство нашего сочинителя с подавляющим большинством перечисленных произведений было не прямым, а опосредованным - в пересказе историков и писателей XVIII-XIX веков. Третьим источником творческих фантазий писателя послужила литература того же времени, представленная в основном именами Ломоносова, Фонвизина, Жуковского, Грамматина, Карамзина, Пушкина. При этом ни один из этих источников (фольклор, древнерусская литература, литература нового времени) не является изолированным от другого. Сказочный сюжет мог пересказываться "галантным" стилем XVIII века; мотив игры на гуслях для морского царя из былины о Садко включен в сложное повествование о добывании невесты, где среди героев названа Дева Озера (древнеанглийские легенды), великан Волот,23 укрощенный перстнем царя Сезостриса,24 дающего власть над нечистой силой (отголосок легенды о знаменитом кольце царя Соломона - Сулеймана-ибн-Дауда по восточным сказкам, - которое дарило владельцу власть над джиннами), и т. п. Иными словами, в творчестве А. Я. Артынова произошло эклектическое соединение источников на всех уровнях. Рассмотрим ряд примеров.
Так, под 100 годом читается сказание о царевне Мирославе и ростовском князе Мечиславе. Дочь царя Изатера Мирослава была просватана за "северного властелина", старого царя Фарнака. Встреча жениха и невесты должна была состояться на берегах Босфора (!), где в это время находилась ростовская дружина со своим князем. Во время купания царевна была похищена морским царем, а ее отец пообещал отдать свою дочь тому, кто сможет ее вызволить со дна морского. Однако "были охотники сражаться в чистом поле, а не в море, куда нет ни пути, ни дороги" (с. 77). Влюбленный Мечислав обретает помощника - волшебника по имени Жегуль, дочь которого Дельвора тоже оказалась в плену у морского владыки. Для того чтобы одержать победу над морским повелителем, князю необходим не один волшебный предмет или три (как обычно в сказках), а множество (несколько - чтобы добраться до волшебного хранителя предметов, несколько - для победы над царем, еще один - чтобы выбраться с морского дна). Перечислим несколько предметов из длинного списка: "личину Каинана-кощунника", "веретено Ноемы Прекрасной", "меч Азаила Хитрого", "молот Тезвулкана", "книгу Адды Всезнающаго". Имена, разумеется, не случайны и, как пред-
--------------------------------------------------------------------------------
23 О. В. Творогов обратил мое внимание на заимствование имени Волот из сообщения о великанах - "волотах" в болгарском переводе Хроники Иоанна Малалы. Этимологическое толкование слова "волот" ("велет") удовлетворительного объяснения, по замечанию Фасмера, не имеет. Предлагаются в качестве возможных вариантов два: 1) великан (от латинского "valeo" - я здоров); 2) владетель, государь (от праславянского "walo").
24 Собирательное имя египетских царей-завоевателей и создателей законов со времен античной литературы, откуда оно попало почти во все европейские. "Царю этого имени приписываются не только завоевание всей Азии, Европы до Фракии, Ассирии, Мидии, Эфиопии, скифов, Бактрии, но и различные законы... Иосиф Флавий видел в нем Сисака (Сускима) Библии, фиванские авторы отождествляли его с Рамзесом II" (см.: Энцикл. словарь / Брокгауз и Ефрон. 1900. Т. 29 (полутом 57). С. 314.
стр. 34
--------------------------------------------------------------------------------
ставляется, содержат намеки на героев разных культур: Ноема Прекрасная - вероятно, Ноэми, героиня кельтских легенд; книга Адды Всезнающего - возможно, сборник саг "Старшая Эдда", который воспринимался как сборник, названный по имени составителя;25 Тезвулканковач, видимо, слегка переделанное имя римского бога кузнечного ремесла Вулкана. Функция каждого волшебного предмета несколько "затемнена", его предназначение может оказаться неожиданным (в отличие от сказки, где сапоги-скороходы наделяют быстротой передвижения, где шапка-невидимка делает героя невидимым и т. д.). В частности, веретено Ноемы надо бросить на пол горницы, когда придет морской царь. "Тогда он завертится, вот тогда-то и можно снять с него буйную голову" (с. 71). Перенасыщенность волшебными предметами и сказочными мотивами прозы А. Я. Артынова свидетельствует о некоторой механистичности его приемов. Стилистическая обработка сказочных сюжетов сохранила незначительное число фольклорных формул и более свидетельствует о пристрастии автора к литературе конца XVIII - начала XIX века. Спасенная Мечиславом царевна ведет себя подобно героиням исторических повестей Н. М. Карамзина. После того как царь поинтересовался, хочет ли Мирослава стать женой ростовского князя, она "вспыхнула вся, как маков цвет, потупила очи в землю, была несколько времени безмолвна, потом бросилась со слезами на шею своего родителя" (с. 75). В другом сказании А. Я. Артынова отец героя, наставляя сына перед дальней дорогой, к привычным "старых почитай, слабых не обижай, обиженным помогай" добавляет: "А пуще всего защищай слабый женский пол: такому быть богатырю на роду написано" (с. 83). Из богатырей, насколько нам известно по сохранившимся русским былинам, пожалуй, лишь Добрыня Никитич отличался "вежеством" по отношению к женщинам. Смысл наставления отсылает к русским переложениям рыцарских романов, но словесное оформление обусловлено знакомством автора с произведениями сентиментальной литературы.
Трансформируется вся привычная образная система. Так, меч-кладенец русских сказок, лишенный каких-либо деталей описания, под пером А. Я. Артынова превращается из символического образа в декоративную деталь: он весь "украшен дивными самоцветными каменьями" (с. 157). И если сказочное время остается в переложениях крестьянского писателя неизменным - оно абстрагировано и лишено каких бы то ни было соотнесений с историческим временем, - то пространство представляет собою сложное соединение сказочной беспредельности (по сути своей Босфор для ростовского князя Мечислава - такое лее тридесятое царство) и конкретно-топонимических уточнений (герои действуют в пространстве, где каждое болото, каждый ручей имеют свое объясненное название). Более всего изменились модели поведения: в сказках их определяет функция персонажа (герой, злодей, помощник и т. п.), а в сказаниях А. Я. Артынова поведение героев соотнесено с литературными образцами: сентиментальными (в плане изображения поведения героев и их переживаний) и романтическими (на уровне построения сюжетных коллизий)26 и дополняется реально-бытовым
--------------------------------------------------------------------------------
25 Появление всех этих имен и некоторых мотивов очевидно связано с оссиановской темой в русской литературе. В творчестве А. Я. Артынова они возникли как результат его знакомства с поэтическими переложениями Н. Ф. Грамматина. Об "оссиановском направлении" см.: Левин Ю. Д. Оссиан в русской литературе. Конец XVIII - первая треть XIX века. Л., 1980.
26 Данное замечание о "романтизации" основного конфликта в "древнем историческом источнике" может быть отнесено также к другому фальсификату - "Мемуарам" княжны Серафимы (после пострижения - Марии) Михайловны Одоевской, описывающей в качестве главной причины падения Новгорода Великого несчастную любовь к ней Назария, в гневе оговорившего город перед Иваном III. См. анализ этой фальсификации: Козлов В. П. Указ. соч. С. 221 - 231.
стр. 35
--------------------------------------------------------------------------------
комментарием. Так, князь Вихреслав, спасая царевну Рему, стреляет из лука в чародея Тура, обратившегося в черного ворона (сказочный мотив, отразившийся в эпизоде спасения князем Гвидоном Царевны-Лебеди в сказке А. С. Пушкина), и вытаскивает девицу из болота. "Избавленная князем красавица от болота и волшебника озаботилась прежде всего в реке Устье смыть с себя болотную грязь. И приведя одежду свою в порядок, потом стала благодарить князя за его великодушный поступок" (с. 181 - 182). Князья Древней Руси в сказаниях А. Я. Артынова ведут себя в соответствии с этикетом поведения XVIII - XIX веков: "После обычной вежливости князь стал просить сестру свою познакомить ево с княжной Светозарой" (с. 143).
Этот же принцип - реально-бытовых дополнений - наблюдается и в легендах, ориентированных на литературные произведения. Так, в сказании о князе Фрелафе и княгине Леве обнаруживается сильное влияние перипетий сюжета "Жития Евстрафия Плакиды". Несчастная княгиня, жертва страсти своего мужа-варяга к злой волшебнице Всеславе, была брошена в темницу. А ее сыновья Пламид и Избор, детьми чудом спасшиеся от смерти, к которой их приговорила злая мачеха, потеряли друг друга, но, став взрослыми, оба выбрали путь воина. Когда братья Левы князья Любомир и Туросвет пришли "восстановить справедливость" в пределы варяжской земли, то они увидели, как самого Фрелафа, заключенного в темницу, сын Всемилы поволок на казнь, оскорбляя и унижая обессилевшего князя. Варяга отбили у неистового юноши. "Жестокая пощечина князя Туросвета раздалась по щеке буйнаго юноши, лишила его нескольких зубов, и повергла его на землю. Изверженныя им с кровию зубы доказывали, что удар был от чистаго сердца" (с. 187 - 188). После натуралистических подробностей описания расправы автор вновь следует сюжетной схеме первоосновы Жития - эллинистической авантюрной повести: происходит всеобщее узнавание детей и родителей, сцена раскаяния Фрелафа, а затем описание всеобщего примирения. Таким образом, произведение, испытавшее на сюжетном уровне влияние агиографического памятника, дополнялось, как и фольклорные тексты, бытовыми и литературными деталями.
Ряд сказаний А. Я. Артынова обнаруживает свою полную зависимость от литературных произведений. Один из наиболее ярких примеров тому - сказание об Алексее Богдановиче Мусине-Пушкине и княжне Ирине Луговской. Непосредственным источником данного сказания является повесть Н. М. Карамзина "Наталья, боярская дочь". Сюжетная схема повторяется в артыновском произведении практически полностью: жизнь героини в доме отца - ее основные занятия - знакомство в московской церкви с прекрасным незнакомцем - помощь влюбленным няни - увоз невесты - тихий брак в сельской церкви - история опального семейства мужа героини и его оправдание - мирная жизнь молодых - поиски любимой дочери отцом - сборы на войну против литовцев главного героя - выход в поход вместе с мужем героини под видом его младшего брата - воинский подвиг, переломивший ход сражения, - царская милость и награды - встреча героини с отцом, сопровождавшим царя, - превращение молодого воина на глазах у свиты в боярскую дочь - прощение отца - счастливая жизнь героев. Очевиден характер проведенных А. Я. Артыновым переделок. Прежде всего, наш сочинитель пересказал свой источник предельно кратко:
Н. М. Карамзин
А. Я. Артынов
"Наталья, по своему обыкновению, пошла однажды к обедне. Помолившись с усердием, она не нарочно обратила
"Там, в церкве в день Покрова пресвятой Богородицы боярошня Ирина встретилась с красивым, статным и мо-
стр. 36
--------------------------------------------------------------------------------
глаза свои к левому крылосу - и что же увидела? Прекрасный молодой человек, в голубом кафтане с золотыми пуговицами, стоял там, как царь среди всех прочих людей, и блестящий проницательный взор его встретился с ее взором. Наталья в одну секунду вся закраснелась, и сердце ее, затрепетав сильно, сказало ей: "Вот он!.." Она потупила глаза свои, но ненадолго; снова взглянула на красавца, снова запылала в лице своем и снова затрепетала в своем сердце. Ей показалось, что любезный призрак, который ночью и днем прельщал ее воображение, был не что иное, как образ сего молодого человека..."27
лодым боярином. Огненный взор его, встретившись с ее, показывал в нем такого героя, о каком она часто днем и ночью мечтала" (с. 623).
В повести Н. М. Карамзина разработаны портретные характеристики героев (кожа Натальи белее "итальянского мрамора и кавказского снега", волосы как "темно-кофейный бархат", ресницы "черные и пушистые" и т. п.), в сказании Артынова описаний индивидуальных черт героев нет, лишь кратко сказано, например, что Ирина "имела замечательную красоту лица своего, могущую спорить с первыми красавицами белокаменной Москвы" (с. 621).
Диалог героев и их внутренняя речь в карамзинской повести занимают значительное место. Они не только драматизируют повествование (один из фрагментов даже имеет вид произведения драматического жанра28 ), но и определяют развитие действия. В обработке А. Я. Артынова диалогов очень мало, а внутренней речи нет вовсе.
Отсутствует в этом произведении А. Я. Артынова (как, впрочем, и в других) образ автора, столь характерный для прозы Карамзина. В "Наталье, боярской дочери" образ автора многогранен: серьезные рассуждения о прежних временах, "когда русские были русскими"; признание в любви к истории; размышления о вымысле перемежаются полными самоиронии замечаниями. Так, ссылаясь на то, что слышал свою историю "в царстве теней" от бабушки своего дедушки, писатель продолжает: "Только страшусь обезобразить повесть ее; боюсь, чтобы старушка не примчалась на облаке с того света и не наказала меня клюкою своею за худое риторство... Ах, нет! Прости безрассудность мою, великодушная тень, - ты неудобна к такому делу! В самой земной жизни своей была ты смирна и незлобна, как юная овечка; рука твоя не умертвила здесь ни комара, ни мушки, и бабочка всегда покойно отдыхала на носу твоем; итак, возможно ли, чтобы теперь, когда ты плаваешь в море неописанного блаженства и дышишь чистейшим эфиром неба, возможно ли, чтобы рука твоя поднялась на твоего покорного праправнука? Нет! Ты дозволишь ему беспрепятственно упражняться в похвальном ремесле марать бумагу, взводить небылицы на живых и мертвых, испытывать терпение своих читателей..."29
Кроме проведенных сокращений своего источника, А. Я. Артынов сделал некоторые добавления. Все они связаны с вопросами образования и вос-
--------------------------------------------------------------------------------
27 Цит. по: Карамзин Н. М. Бедная Лиза. Повести. Л., 1970. С. 50 - 51. (Серия "Народная библиотека").
28 Имеется в виду сцена, повествующая о решении Натальи ехать на войну вместе с мужем, выстроенная по законам драматической композиции: "Алексей. Но мне надобно заслужить прежде милость царскую. Теперь есть к тому случай. Наталья. Какой же, мой друг? Алексей. Ехать на войну..." и т. д. (Карамзин Н. М. Указ. соч. С. 72 - 73).
29 Карамзин Н. М. Указ соч. С. 41.
стр. 37
--------------------------------------------------------------------------------
питания героини. Князь Михайло Кузьмич Луговской, отец Ирины, "по службе своей в Москве он имел частые сношения с иностранцами, находящимися на службе при царском дворе. Вследствие чего и дочь его Ирина имела образование не старинное, московских бояр, а современное - иностранное. Она имела у себя много подруг в иностранных семействах, близких знакомых к ея родителю" (с. 621). Представления крестьянского писателя об образованности княжны XVII века также неисторичны, как его рассуждения о ее воспитании: "...знаменитая красавица нраву пылкого, имела живую и предприимчивую натуру. Героиня прошлых веков: лихая наездница и смелая охотница" (с. 622).
По утверждению самого А. Я. Артынова, в этом произведении он основывался на воспоминаниях своих героев. Как становится понятным из сказания, именно Алексей Богданович и Ирина составили текст, который стал образцом для автора и одним из его основных источников сведений: "Стольник Алексей Богданович Мусин-Пушкин имел обширный ум и любил заниматься отечественной литературой, в чем немало помогала и супруга ево Ирина. Труды их были собирать различныя сведения и из различных книг и рукописей о Ростове Великом. В его труды взошли и различныя иностранныя, библейския и классическия писатели. Для этого и написал он крупное и замечательное сочинение под названием "Книга о великих князьях русских, отколе произыде корень их", которая славяно-русского народа корень выводит от праотца Иафета, сына Ноева, до великаго князя Рюрика в хронологическом порядке" (с. 625). Как видим, литературные герои А. Б. и И. М. Мусины-Пушкины, по утверждению А. Я. Артынова, первыми создали историческое сочинение, форма, концепция и основные идеи которого совпадают с авторскими. Таким образом, герои, созданные по литературному образцу (повесть "Наталья, боярская дочь" Н. М. Карамзина), сами, под пером А. Я. Артынова, становятся авторами исторического сочинения, послужившего образцом для самого крестьянского писателя.
В сказаниях А. Я. Артынова, как правило, знакомство сочинителя с произведениями литературы проявляется в образной системе (так, злой колдун - похититель прекрасной княжны Звениславы, подобно Черномору из "Руслана и Людмилы" Пушкина, появляется во время свадьбы, и так же, как злодей-карлик, может "лишить свою пленницу лишь свободы" - с. 111); в цитатах (например, из "Слова о полку Игореве": "Тяжело голове без тела, тяжело и телу без головы"); в именах (Царь-Девица, Фрелаф-Фарлаф); в лексических штампах ("удалиться от шума градов") и сюжетных (похищение ребенка в младенчестве и поиски его); в воспроизведении мотивов (увенчание победителя венком прекрасной дамой), описаний (пурпурный сарафан, золотой пояс, лазоревый плат и т. п.). Интересно, что устойчивой может оказаться и ошибка. Так, А. Я. Артынов несколько раз повторяет, что невесте "готовили в приданое вено". Но приданое - накопленное невестой добро и дары от ее рода, в то время как вено - более древний вид отношений родни жениха и невесты. Вено - это выкуп, который жених и его род давали за невесту. Узнав о слове "вено", крестьянский писатель не вполне понял его значение. Ни в одном историческом источнике подобного смешения семантики (приданое - вено) быть не могло.
А. Я. Артынов - "любопытная и по-своему интересная личность, во многом характерная для того типа исследователей-самоучек, которые, заболев однажды недугом познания прошлого, отдают своему увлечению немало сил и энергии, но так и не становятся профессионалами".30 Безусловно, с на-
--------------------------------------------------------------------------------
30 Козлов В. П. Указ. соч. С. 211.
стр. 38
--------------------------------------------------------------------------------
учной точки зрения, в трудах крестьянского писателя мы сталкиваемся с попыткой создать полностью фальсифицированный исторический свод, но простодушие автора, горячечность его увлечения "ростовскими древностями" и слабость литературного дарования лишают артыновский фальсификат даже видимости достоверности.
Проведенный анализ принципов создания "исторического" текста сочинителем позволил определить, что он механически соединял сказочные сюжеты и романтические коллизии, фольклорные формулы, просторечные формы и романтические штампы, топонимические легенды и религиозные предания, наделяя свои сказания особой причудливостью, которая, однако, не приводит к разнообразию: происходит постоянное повторение освоенных им схем повествования. Метод А. Я. Артынова позволяет, во-первых, увидеть, как использовалось носителями крестьянской культуры литературное наследие (от фольклора до современной им литературы), во-вторых, определить ряд особенностей творчества крестьянского писателя, повлиявших на современное краеведение, в-третьих, обнаружить основные принципы создания легендарных текстов.
Необходимо отметить, что выявленные "технические приемы" могут быть раскрыты на материале и других сочинений, авторы которых связаны с традициями мистификаций и фальсификаций. Вполне корректным представляется вывод, что литературная форма любого фальсификата исторического источника ориентирована на современные ему литературные образцы (на уровнях модели поведения героев, системы мотивации, развития сюжета, набора коллизий, стилистического оформления), а содержание соотносимо с основным кругом проблем (исторических, политических, идеологических) своего времени. Некоторые из уже разоблаченных подделок могут вновь привлекать к себе внимание, служа основой "сенсационных открытий" авторов, чьи взгляды находят опору в идеях, продекларированных создателем подделки.31
--------------------------------------------------------------------------------
31 См. об этом: Что думают ученые о "Велесовой книге". Сб. статей. СПб., 2004.
стр. 39
Похожие публикации:
Цитирование документа:
И. А. ЛОБАКОВА, К ПРОБЛЕМЕ ФАЛЬСИФИКАЦИИ ИСТОРИЧЕСКИХ ИСТОЧНИКОВ (ПРИНЦИПЫ СОЗДАНИЯ ЛЕГЕНДАРНОГО СКАЗАНИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ А. Я. АРТЫНОВА) // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 19 февраля 2008. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1203426721&archive=1203491298 (дата обращения: 23.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
И. А. ЛОБАКОВА, К ПРОБЛЕМЕ ФАЛЬСИФИКАЦИИ ИСТОРИЧЕСКИХ ИСТОЧНИКОВ (ПРИНЦИПЫ СОЗДАНИЯ ЛЕГЕНДАРНОГО СКАЗАНИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ А. Я. АРТЫНОВА) // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 19 февраля 2008. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1203426721&archive=1203491298 (дата обращения: 23.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):