28 - 30 ноября 2005 года в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) РАН состоялись Международные научные чтения памяти Вадима Эразмовича Вацуро (1935- 2000). Они были приурочены к 70-летию со дня рождения ученого, деятельность которого во многом определила характер исследований, посвященных пушкинской и предпушкинской эпохе. Имея звание кандидата филологических наук, В. Э. Вацуро обладал бесспорным высочайшим авторитетом в научных кругах, поэтому тематика докладов, прочитанных на конференции, при всей широте и разнообразии поставленных в них проблем, каждый раз оказывалась связанной с его работами, к которым апеллировали все докладчики. В Чтениях участвовали ученые Петербурга, Москвы, Новосибирска, Твери, Великого Новгорода, а также американские, японские, украинские и эстонские исследователи.

Со вступительным словом выступил С. А. Фомичев (Санкт-Петербург), вспомнивший и учителя В. Э. Вацуро - В. А. Мануйлова, который первым оценил еще в университете способности своего ученика и привлек его к работе над "Лермонтовским семинарием" и над изданием сочинений Лермонтова, а позже - над "Лермонтовской энциклопедией". С. А. Фомичев рассказал также о нескольких эпизодах живого человеческого общения, которое так ценил В. Э. Вацуро.

Далее к участникам конференции обратился с приветствием О. Ю. Шмидт (Москва).

С. Г. Бочаров (Москва) в докладе "Две внешние параллели к внутреннему действию "Пиковой дамы"" соотнес пушкинскую повесть с двумя близкими по времени произведениями - "Красным и черным" Стендаля и "Вием" Гоголя. Герои Пушкина и Стендаля вступили в большую игру со своей современностью. Современность Стендаля и сама иг-

стр. 231


--------------------------------------------------------------------------------

ра-борьба его героя гораздо более прямо и обнаженно социальны, а рулеточные символы в заглавии романа расшифровываются толкователями достаточно условно как цвета героической истории прошлого и клерикальной реакции в настоящем. Пушкинское заглавие напрямую связано с механизмом игры и через него ведет в философское средоточие действия. Игра-борьба Жюльена Сореля ведется с обществом, Германна - с самою жизнью. Пушкинский сюжет несравнимо более исторически скромный, камерный и экзистенциально более углубленный. В романе Стендаля искусственные и живые страсти смешиваются во взаимоподменах. Эта деформация социальным сюжетом классического любовного открывалась в европейском романе впервые. Пушкинский Германн обнаруживает подобную же деформацию чувств. В "Пиковой даме" традиционные эмоциональные слова-шаблоны "страсть", "трепет" и "ужас" создают впечатление общности чувств, но на самом деле чувства героев направлены в противоположные стороны. Случай Германна не укладывается в современность, не совпадает с ней, а ведет куда-то дальше и глубже. "Красное и черное" - роман политический, не случайно совсем лишенный какого-либо элемента фантастики. Но его социальный сюжет своим последним итогом имеет все же любовь. В "Пиковой даме", в ее легендарном сюжете, любовные мотивы сопровождают тайну графини, а в ее современном сюжете любовь становится маской, любви уже нет.

Сопоставляя "Пиковую даму" с "Вием" Гоголя, С. Г. Бочаров показал, что мистический сюжет повести Гоголя - испытание человека, словно избранного таинственными силами для этого испытания. Мотивов такого избрания и испытания повесть не объясняет. У Пушкина метафизический характер этих сил остается загадкой. Мы знаем только, что это очень умные силы, с которыми Германн затеял игру. Демонические силы и фантастический женский образ (гоголевская ведьма и старуха графиня) - два пункта сближения обеих повестей. Более глубокое сближение - сюжет испытания. В принадлежности демонов "Вия" к нечистой силе Гоголь не оставляет сомнения, неведомая сила "Пиковой дамы" действует за кадром и заставляет нас сомневаться как в своем реальном существовании, так и в принадлежности к адскому миру злых духов.

Н. Н. Мазур (Москва) обратилась к пушкинским "Стихам, сочиненным во время бессонницы". Исследовательница проанализировала черновые варианты стихотворения Пушкина и пришла к выводу, что возможным источником образа "Жизни мышья беготня" является текст Марка Аврелия.

Доклад Ю. Н. Чумакова (Новосибирск) "Царь Дадон в "Сказке о золотом петушке"" был непосредственно связан со статьей В. Э. Вацуро, где это пушкинское произведение рассматривалось как литературная сказка с включением в нее элементов пародии, травестии и гротеска. Причиной гибели Дадона докладчик считает отказ его от активной и конструирующей роли одновременно с попыткой сохранения своих властных полномочий. Дадон не циничен и не коварен, этими свойствами как раз обладают его враги и губители. Мы вправе приписать ему старческое легкомыслие, высокомерие и доверчивость, но на нем действительно лежит метафизическая вина - отказ от исполнения своего долга.

Выступление Е. Н. Дрыжаковой (Питтсбург, США) было посвящено развернувшейся между Пушкиным и Вяземским полемике по вопросам творчества И. А. Крылова. По мнению исследовательницы, стоит еще раз рассмотреть известные факты с учетом литературных споров 1821 -1825 годов. Вяземский с самого начала был предубежден против Крылова. Он был для Вяземского "беседчиком". Безусловно не нравились Вяземскому прославянофильские и антипросветительские басни, особенно "Огородник и философ" и "Сочинитель и разбойник". По его мнению, в России рано смеяться над философом и отдавать преимущество разбойнику перед сочинителем. Вяземский считал, что популярность Крылова основана на доступности его басен малообразованным людям из-за их плоскости и пошлости. Существенно влияло на отношение Вяземского к Крылову и безусловно клановое восхваление И. И. Дмитриева. Последнего Вяземский неоднократно называл русским Лафонтеном. Пушкина совершенно не смущала антипросветительская позиция Крылова. Он мог иронизировать над патриотическим восхвалением русского курятника в статье Булгарина, но никогда не упрекал Крылова за русских куриц, соловьев и медведей в его баснях. Русским Лафонтеном Пушкин считал именно Крылова: простодушие французского народа заменилось у русского баснописца лукавством ума и живописным способом выражаться. Вяземский был возмущен позицией Пушкина и считал ее ошибкой не только в литературном отношении, но и в нравственном. Вскоре спор Пушкина и Вяземского о русской народности перешел в политические сферы, заметила в заключение Е. Н. Дрыжакова.

Н. И. Михайлова (Москва) в своем докладе выявила композиционное сходство автоиллюстраций Пушкина к "Каменному гостю" и к посланию "К вельможе". Исследовательница сопоставила автоиллюстрацию к "Каменному гостю", запечатлевшую Дон Гуана в плаще и шляпе с пером, с портретом князя Н. Б. Юсупова в испанском костюме. Она рассмотрела также отражение мотивов и образов испанского эпизода послания "К вельможе" в "Каменном госте" и привела мемуарные и эпистолярные свидетельства современников о русском Дон Жуане - князе Н. Б. Юсупове. В итоге Н. И. Михайлова выдвинула предположение о том, что общение

стр. 232


--------------------------------------------------------------------------------

Пушкина с князем Н. Б. Юсуповым повлияло на создание образа Дон Гуана.

В докладе Э. И. Худошиной (Новосибирск) "Казаки, башкиры, калмыки в "пугачевском тексте" Пушкина" впервые к анализу "Капитанской дочки" были привлечены не только параллели из пушкинской "Истории Пугачева", но также и документальные материалы, собранные Пушкиным и приложенные к ней. Результаты предпринятого исследовательницей анализа показали, что целый ряд мелких и не обращавших на себя ранее деталей, введенных в "Капитанскую дочку", имеют в данном контексте несомненно маркированное значение.

Доклад Нобухико Асаока (Осака, Япония) "Вокруг "Рославлева" Пушкина" был построен на типологических параллелях. Японский читатель "Рославлева" сразу вспомнит первое на японском языке произведение дневниковой литературы, написанное от имени женщины, - "Тосаникки", автором которого считается знаменитый поэт Кино Цураюки (в русском переводе В. Н. Горегляда "Дневник путешествия из Тоса"). Оно было создано в середине 30-х годов IX века. В то время мужчины, согласно общепринятой морали, не должны были открыто выражать свои чувства. В отличие от них женщины были свободны от социальных ограничений и могли описывать душевное состояние человека без оглядки на общественное мнение. Этим своим произведением Кино Цураюки открыл путь к участию женщин в литературной жизни и способствовал возникновению женской литературы в Японии в лице ее прославленных писательниц - Мурасаки Сикибу, Сэй Сёнагон и др. Докладчик отметил, что в IX веке японская культура была под сильным влиянием континентальной культуры Китая, подобно тому как русская культура XIX века находилась под влиянием французской. Одна из причин того, что Пушкин написал "Рославлева" от лица женщины, заключается в том, что он возлагал большие надежды на женщин в деле развития русской словесности и хотел опровергнуть мнение о их необразованности и неумении изъясняться на родном языке. Женский взгляд на события был также призван подчеркнуть обращение к внутреннему миру человека, выявлявшее вечное и общечеловеческое, не ограниченное определенной эпохой, конкретными политическими обстоятельствами и общественными нравами.

Н. А. Хохлова (Санкт-Петербург) посвятила свой доклад пушкинской рецензии на "Путешествие ко Святым местам в 1830 году" А. Н. Муравьева. На основе двух взаимодополняющих свидетельств (архивного и печатного) исследовательница впервые установила дату выхода "Путешествия" в свет - июнь 1832 года. Установление этой даты и наблюдения над текстом пушкинской рецензии позволили сделать вывод, что она была написана в первой половине сентября 1832 года и предназначалась, по-видимому, для газеты "Дневник", задуманной Пушкиным во второй половине 1832 года. Возможно, эта рецензия является частью неосуществленного замысла - статьи "О новейших романах", в сохранившемся плане которой упомянуто имя Муравьева. Н. А. Хохлова проанализировала также известные фрагменты из мемуаров А. Н. Муравьева "Мои воспоминания" и "Знакомство с русскими поэтами". Эти две мемуарные версии расходятся в следующем: в "Моих воспоминаниях" встреча с Пушкиным в архиве МИД контекстуально датируется зимой 1831/32 года. В "Знакомстве с русскими поэтами" эта встреча фактически отнесена к зиме 1832/33 года. Установление опорных дат выхода "Путешествия ко Святым местам" в свет и написания рецензии, а также многоаспектный анализ самих мемуаров позволили Н. А. Хохловой считать достоверной версию, изложенную в "Моих воспоминаниях".

Доклад М. В. Строганова (Тверь) "С. Д. П. Эпилог к Эпилогу В. Э. Вацуро" был связан с тематикой монографии Вацуро, посвященной салону С. Д. Пономаревой. Одним из нереализованных научных планов ученого было намерение посвятить специальное культурно-историческое исследование судьбам людей пушкинской эпохи за порогом "золотого века". М. В. Строганов проследил позднейшие биографии мужа Софьи Дмитриевны - Иоакима Ивановича Пономарева, создавшего условия для существования ее литературного салона, а также А. Е. Измайлова, поэта-баснописца и издателя журнала "Благонамеренный", активного участника салона С. Д. Пономаревой в бытность его тверским вице-губернатором. При этом А. Е. Измайлов отошел от активного участия в литературной жизни столицы, но не бросил литературу. Докладчик привел текст двух его стихотворений, написанных по случаю посещения в селе Кое Иоакима Ивановича Пономарева во время поездки в Кашинский уезд с ревизией. В заключение М. В. Строганов предположил, что село Благовещенское, в которое попадают герои романа М. Е. Салтыкова-Щедрина "Современная идиллия" и настоящее название которого комментаторами не установлено, это село Кой.

В докладе Л. А. Ореховой (Симферополь, Украина) "В. М. Княжевич: послесловие к книге В. Э. Вацуро "С. Д. П"" на основании архивных данных была выявлена роль Владислава, Дмитрия и Александра Княжевичей в создании "Сословия друзей просвещения". Исследовательница проследила дальнейшую литературную деятельность и литературные связи братьев Княжевичей и их потомков в XIX-XX веках.

Л. Н. Киселева (Тарту, Эстония) проанализировала диалог о Святой Руси, развернувшийся между Вяземским и Жуковским. И стихотворение Вяземского "Святая Русь", и статья Жуковского, ему посвященная, яв-

стр. 233


--------------------------------------------------------------------------------

ляются попытками осмысления событий 1848 года и места в них России. Докладчица отметила, что оба автора отзываются в них на манифест Николая I от 14 марта 1848 года "О событиях в Западной Европе", где была использована формула "Святая Русь" для усиления национального и религиозного масштаба документа. В данном случае речь шла об идеологической подготовке возможной будущей войны, которая заранее преподносилась как миссия России по спасению Европы - аналог войн против Наполеона. По мысли Вяземского, Россия - Святая Русь, воплощение христианского порядка - должна противостоять европейскому беззаконию. Именно пункт о тождестве Руси и России вызвал возражения Жуковского. По его мнению, отождествление Святой Руси с современной Россией невозможно не только потому, что не все в современности отвечает столь высокому идеалу, но и потому, что это именно идеал. Для Жуковского Святая Русь, в отличие от России, - не государство. Святость может принадлежать и России, но только при условии выполнения ее миссии - крепить основы христианского миропорядка, ниспровергаемые в Европе. Однако при всем негативном отношении Жуковского к революции опыт 1848 года убедил его в ее закономерности и неизбежности. Революция - следствие дурного управления власть имущих. Жуковский завершает свою статью прямым призывом совершенствовать Церковь и самодержавие, укреплять в России законность, распространять христианское образование.

Тема доклада М. А. Турьян (Санкт-Петербург) "К вопросу о русском Агасфере: Антоний Погорельский. "Посетитель магика"" - предпринятый Погорельским в 1829 году перевод мистико-романтической новеллы малоизвестного английского писателя Генри Нила "Посетитель магика" (1828). Выбор был не случаен, так как сюжетная канва, построенная на апокрифической истории о Вечном жиде, позволила русскому писателю дать свое толкование одной из основных нравственно-философских проблем - о грехе и падении, активно дискутировавшейся в это время в кружке Пушкина-Жуковского. Художественное же воплощение текста, корреспондирующее с жанром новеллы, обнаруживает все признаки эзотеризма, связанного с философской многозначностью масонской обрядовой символики.

В. А. Мильчина (Москва), выступавшая соавтором В. Э. Вацуро в трудах, посвященных русско-французским литературным связям первой трети XIX века, обратилась в своем докладе к русскому и французскому восприятию романа Бенжамена Констана "Адольф". Этот маленький роман, написанный, по всей вероятности, в конце 1806 - начале 1807 года и опубликованный во Франции впервые летом 1816 года, вызвал живой интерес, однако очень скоро этот интерес угас, а к концу 1830-х годов "Адольф" во Франции был почти забыт. Иначе сложилась его судьба в России. Уже во второй половине 1820-х годов он стал для писателей пушкинского круга произведением, говоря современным языком, "культовым". Именно этим особым положением "Адольфа" в сознании Пушкина и его единомышленников объясняется предпринятый Вяземским в 1829 году перевод романа и чрезвычайно хвалебный "анонс" этого перевода, опубликованный Пушкиным 1 января 1830 года в "Литературной газете". И в этом анонсе, и в предисловии, которое Вяземский предпослал своему переводу, выделяются два основных достоинства "Адольфа": современность его героя и метафизический язык, которым этот герой описан. Как отметила В. А. Мильчина, оба эти тезиса были полностью приняты на веру русскими исследователями. Между тем сам Констан вовсе не пытался изобразить "героя века" и дать его психологии историко-социальное объяснение. Сочиняя "Адольфа", он исследовал определенный психологический казус, а именно - собственную психологию нерешительности и безволия, не связывая ее с историческим контекстом. И представление о том, что "метафизический" язык "Адольфа" отличается особой стройностью и что эту "метафизичность" следует считать достоинством, - также плод русского, а не французского восприятия. Французские критики отмечали в тексте "Адольфа", который сейчас, в XXI веке, кажется шедевром гармонической ясности, фразы негладкие, неправильные, непонятные. Вяземский, передавая в своем переводе эти фразы по-русски почти буквально, ничего не сглаживая, позволяет нам ощутить то изумление, какое испытывали первые русские читатели "Адольфа", сказала в заключение В. А. Мильчина.

О. С. Муравьева (Санкт-Петербург) в своем докладе описала "литературную аристократию", к которой принадлежал Пушкин, как культурный феномен. Доклад был построен на освещении этого феномена одновременно в историко-литературном, культурно-историческом и социологическом аспектах. В научной литературе полемика между "Литературной газетой" и "Северной пчелой" (в ходе которой родилось выражение "литературная аристократия") рассматривается главным образом в рамках политической и сословной вражды. Между тем в основе конфликта лежали не только эти привходящие обстоятельства, но и отрицающие друг друга моральные принципы. Под моральными принципами в данном случае имеются в виду не личные нравственные качества участников журнальных баталий, а различные нормативные системы, ориентированные на определенный личностный образец, принятый в данной социальной группе в качестве идеала. На основе концепции Марии Оссовской об "этосе" как культурно-психологической общности, сохраняющей устойчивые

стр. 234


--------------------------------------------------------------------------------

признаки в разные эпохи и в разных национальных культурах, в докладе прослеживается генезис пушкинского кружка и группы Булгарина, относящихся соответственно к "рыцарскому" и "буржуазному" этосам. Такой угол зрения позволяет интерпретировать известный литературный конфликт в контексте общих историко-культурных закономерностей. "Литературная аристократия" предстает уникальным культурным феноменом, значение которого выходит далеко за рамки частной журнальной полемики.

Культурно-исторической теме был посвящен и доклад Е. Е. Дмитриевой (Москва) ""И far niente мой закон": праздность как составляющая литературного быта пушкинской поры". Поэтическая лень, праздность не тождественна бытовому безделью, но представляет собой по-особому деятельное и продуктивное духовное состояние. Как показала исследовательница, оно имело определенные культурно-исторические образцы.

Н. Д. Кочеткова (Санкт-Петербург) обратилась в своем докладе к эпизоду участия Хераскова в "Московском журнале" Карамзина. Как справедливо отметил В. Э. Вацуро, в отношениях с Херасковым вполне проявилась этическая позиция Карамзина, который "счел необходимым почти демонстративно подчеркнуть неизменность своих личных отношений с жертвами политических преследований". Однако до сих пор личные и творческие связи Карамзина и Хераскова изучены недостаточно. Рецензия Карамзина на роман Хераскова "Кадм и Гармония, древнее повествование", вышедший анонимно в 1789 году, появилась в самом первом выпуске "Московского журнала". Это была очень серьезная статья, содержавшая немало важных наблюдений, но вызвавшая недовольство некоторых московских масонов, в том числе сводного брата Хераскова Н. Н. Трубецкого. Впрочем, сам Херасков принял участие в "Московском журнале", как отметил еще В. В. Виноградов. Полемизируя с его истолкованием псевдонима "И. К.", которым были подписаны стихотворение "Время" и басня "Осел и лира", бесспорно принадлежащие Хераскову, Н. Д. Кочеткова расшифровывает этот псевдоним как "Издатель Кадма". Для Карамзина это могло быть знаком благоприятного отношения писателя к молодому рецензенту. Свидетельством того, что у Карамзина и Хераскова в период издания "Московского журнала" сохранялись постоянные контакты, служат и "Письма русского путешественника". В одном из швейцарских писем, опубликованных на страницах журнала, упоминается "греб, священник". Исследователи и комментаторы "Писем" обошли вниманием это сокращение. Между тем, утверждает Н. Д. Кочеткова, совершенно очевидно, что это означает "гребеневский священник". Он был хорошо известен многочисленным гостям подмосковного имения Хераскова Гребенево (Гребнево), среди которых был и Карамзин. Все это были реалии, хорошо понятные литераторам той поры, связанным с Новиковским кружком.

М. Г. Альтшуллер (Питтсбург, США) проанализировал литературные позиции Гнедича и Державина, проявившиеся в эпизоде их ссоры в 1811 году. В 1806 году двадцатидвухлетний поэт Н. И. Гнедич решил продолжить незаконченный Е. И. Костровым перевод "Илиады" александрийскими стихами. Работа Гнедича была встречена одобрением и шумными похвалами в кругу Державина- Шишкова. Но, когда в 1810 году началась организация "Беседы любителей русского слова", Гнедич демонстративно отказался от участия в этом престижном литературном сообществе (ему предложили занять место во втором разряде, под председательством Державина). По словам Ф. Ф. Вигеля, ""Беседа" в распределении мест держалась более табели о рангах, чем о талантах". Приглашенный на девятое место в члены-сотрудники, а не в действительные члены, Гнедич не поддавался ни на какие уговоры маститого и почитаемого поэта. Наконец разразился скандал: обиженный Державин выгнал гордого, независимого, хотя бедного и нечиновного Гнедича из дома князя Бориса Голицына. Описывая эту вопиющую историю, Гнедич назвал Державина варваром. Естественно полагать, что после такого скандала Гнедич не должен был переступать порога дома Державина, где проходили заседания "Беседы любителей русского слова". Однако он, хотя формально и не стал членом "Беседы", принял в ее деятельности самое живое участие и присутствовал на многих заседаниях. Он читал здесь и продолжение перевода Кострова, и новый перевод Гомера гекзаметрами. Как предполагает М. Г. Альтшуллер, причина была в том, что Гнедичу была близка идеологическая позиция "беседчиков": представление о высоком учительном пафосе литературы, глубокий интерес к славянскому языку и российским древностям, признание важнейшей роли искусства в общественной жизни, интерес к высоким литературным жанрам и пр. В то же время "арзамасцы" рассматривали Гнедича как полноправного члена "Беседы" и вволю смеялись над ним и над русскими гекзаметрами на своих заседаниях. Докладчик предложил несколько пересмотреть устоявшуюся в науке точку зрения на литературную позицию Гнедича, закрепленную даже в справочных изданиях. Считается, что он не примыкал ни к какой литературной группировке. М. Г. Альтшуллер высказал убеждение в том, что по литературным симпатиям и вкусам, по отношению к нему враждующих групп можно рассматривать Гнедича как автора, полноправно входившего в круг "Беседы любителей русского слова".

С. И. Панов (Москва) посвятил свое выступление отношению современников к личности И. И. Дмитриева.

стр. 235


--------------------------------------------------------------------------------

Е. О. Ларионова (Санкт-Петербург) выступила с докладом "Курс славянских литератур Мицкевича: историческая репутация и реальное содержание". Основная проблема восприятия лекций Мицкевича как его современниками, так и позднейшими читателями и исследователями заключалась в том, что в общественном сознании эти лекции были априорно политизированы. Однако, чтобы правильно воспринимать курс Мицкевича, надо представлять себе ту внутреннюю эволюцию, которую проделал Мицкевич во второй половине 1830-х годов. В самом общем определении это было движение от политической идеи к религиозной, от открытой политической борьбы за восстановление независимости Польши к идее национального возрождения через возрождение религиозное и нравственное совершенствование общества. Этот внутренний путь Мицкевича, как было показано в докладе, связан самыми разнообразными нитями с французскими религиозными доктринами того времени. В контексте внутренней эволюции Мицкевича могут быть несколько по-иному освещены господствовавшая в его курсе идея общеславянского мессианизма и те политические противоречия Польши и России, которыми были пронизаны лекции Мицкевича.

Доклад О. К. Супронюк (Киев, Украина) "Французский источник пьесы Е. П. Гребенки "В чужие сани не садись"" был посвящен творчеству товарища Гоголя по Нежинскому лицею Е. П. Гребенки. В прижизненные собрания сочинений автора пьеса не включалась, впервые она была опубликована в 10-томном полном собрании его сочинений в 1902 году. Пьеса была написана в 1827 году. В это время в гимназии учатся Гоголь, Кукольник и другие будущие русские и украинские литераторы. Как утверждает О. К. Супронюк, непосредственным источником гимназической пьесы Гребенки "В чужие сани не садись" можно считать комедию в стихах Алексиса Пирона "Метромания, или Страсть к стихотворству". Работая над пьесой, Гребенка использовал апробированный прием И. А. Крылова в способе усвоения французской комедийной традиции - взять сюжетно-композиционную схему французской пьесы и наполнить ее русским содержанием. Он изобразил среду мелкопоместного дворянства, которую знал изнутри. На протяжении всей пьесы Гребенка использует сюжетные и словесно-структурные реминисценции из комедии Пирона. Некоторые ситуации комедии Гребенки являются прямой парафразой соответствующих эпизодов пьесы Пирона в переводе Н. Сушкова. Гребенка сделал свою пьесу прозаической: основной текст - проза со вставками стихотворных эпизодов. На его эстетике сказались сильные еще в нежинской литературной среде влияния классицистической драматургии.

А. А. Карпов (Санкт-Петербург) исследовал феномен эпигонской литературы в докладе ""Медный всадник" Платона Смирновского".

Лермонтоведческим трудам В. Э. Вацуро был посвящен доклад Такаси Кимура (Оцу, Япония). Исследователь проанализировал статью "Поэмы М. Ю. Лермонтова", помещенную в собрании сочинений Лермонтова 1979 - 1981 годов, и статью о стихах Серафимы Тепловой как источнике лирики раннего Лермонтова.

Л. И. Вольперт (Тарту, Эстония) остановилась на мифе о "Пророчестве Казота" Лагарпа и стихотворении Лермонтова "На буйном пиршестве задумчив он сидел". Как известно, источники для написания научной биографии Лермонтова недостаточны и противоречивы. Но все же она создавалась совместными усилиями компаративистики, культурологии, герменевтики, биографического метода, неомифологического метода, новой исторической школы. Хотя эти новомодные названия модернистских школ не были в ходу, ведущие лермонтоведы работали именно в этом направлении. Как отметила Л. И. Вольперт, в В. Э. Вацуро все эти ипостаси совместились. В качестве примера исследовательница привела стихотворение "На буйном пиршестве задумчив он сидел". В своей статье в "Лермонтовской энциклопедии" Вацуро предложил несколько разнообразных подходов, ракурсов, наметил линии дальнейшего изучения, маркировал генетическую связь стихотворения с прозаическим "Пророчеством Казота" Лагарпа.

В. А. Кошелев (Великий Новгород) обратился к анализу травестийной поэтики "Надписей на стихотворениях Пушкина" А. К. Толстого. Хотя томика стихотворений Пушкина с пометами Толстого никто, кроме Цертелева, не видел, усомниться в их достоверности невозможно. В этих пометах настолько ярко отразился не только стиль, но и характер художественного мышления Толстого, что их просто невозможно приписать никому другому. Перед нами отражение какой-то специфической "игры" с пушкинскими текстами, подобной "игре" в "Козьму Пруткова", которой в течение нескольких лет увлекались Толстой и братья Жемчужниковы. Эта "игра" выходила за пределы литературы и становилась частью быта, отложившегося в ряде анекдотов о тех "дурачествах", которые устраивали молодые остроумные авторы "Козьмы Пруткова". Нечто подобное представляла собой и абсурдистская "игра" Толстого с классическими пушкинскими текстами. Это была игра "для себя", никак не предназначенная для печати: Толстой проверял собственную художническую реакцию на текст, воспринимавшийся в рамках его времени как непререкаемо классический и неприкосновенный. Толстой "надписывает" пушкинское стихотворение - и тем самым "дописывает" его, создавая некую возможность собственного художественного осмысления мира в границах того мировидения,

стр. 236


--------------------------------------------------------------------------------

которое предложено Пушкиным. Это "дописывание" строится по законам, противоположным тем, которые бытовали в пушкинскую эпоху. Часто эти "кощунства" напоминают "базаровско-писаревские" "рацеи" по поводу превосходства "материального" над идеальными "чувствованиями". Однако насмешливое отношение Толстого к классическим пушкинским стихам никоим образом не сводилось к возможности "позитивистского" отношения к пушкинскому мировосприятию: в этом отношении Толстой отвергал писаревские оценки, предпочитая пушкинские представления о художестве и художнике. В своих "надписях" возле классических пушкинских текстов Толстой в сущности демонстрирует свободу, импровизацию. Здесь Толстой нисколько не пытается "принизить" Пушкина, ни даже вступить с ним в "соревнование". Но, как истинный поэт, Толстой переосмысливает и преодолевает "пушкинскую манеру", ощущая невозможность ее механического воспроизведения в новых поэтических условиях. И в качестве вариантов такого "преодоления" представляет собственные образчики "дописывания" пушкинских классических текстов.

Доклад М. Н. Виролайнен (Санкт-Петербург) ""Подлинное происшествие" в анекдоте "золотого" и "виртуального" века" был связан с разными темами, о которых писал В. Э. Вацуро: с историей передачи Пушкиным Гоголю сюжета "Ревизора", с сопоставительным анализом мемуарных свидетельств, с творчеством М. П. Погодина, а также Гоголя и Пушкина. В современной русской литературе появились произведения, описывающие "альтернативную", или "виртуальную", историю. Они преподносят читателям такие исторические факты (исторические анекдоты), которых явно никогда не было. Убрав обязательную для "золотого" века опору анекдота на подлинное происшествие, современный автор при создании мифа в качестве единственной своей опоры выдвигает слово, власть которого в классической литературе была закамуфлированной, в культуре постмодернизма - отвергнутой, а теперь оказалась заново утверждаемой.

К конференции была подготовлена выставка, посвященная жизненному пути В. Э. Вацуро. На ней были представлены фотографии, рукописи и книги ученого, материалы, освещающие его научное творчество в контексте пушкинистики второй половины XX века.

30 ноября, в день рождения В. Э. Вацуро, участники конференции посетили его могилу на мемориальном кладбище в Комарово.

На вечере памяти В. Э. Вацуро был показан фильм, в котором использовались документальные съемки Пушкинского юбилея 1999 года, сделанные Нобухико Асаока. Видеозаписи сохранили выступление Вадима Эразмовича с докладом в Тбилисском университете, его общение с коллегами, а также блистательное исполнение им роли тамады на торжественном ужине, завершавшем грузинскую часть юбилейной конференции. В заключение с воспоминаниями о В. Э. Вацуро выступили его коллеги и ученики.

стр. 237