Все составители юбилейных сборников так или иначе оказываются лицом к лицу с одной и той же проблемой: как объединить под общей обложкой статьи всех, кто желал бы таким образом чествовать юбиляра, и в то же время избежать эклектичности. Составители сборника в честь 60-летия профессора Кембриджского университета Энтони Гленна Кросса Роджер Бартлетт и Линдси Хьюз в кратком предисловии выражают надежду, что им удалось отчасти решить эту проблему введением отраженного в заглавии всей книги понятия "долгий" ("long") XVIII век, периодизация которого - 1689 - 1825 годы. С их точки зрения, именно этот период традиционно оказывается в центре внимания Группы по изучению России XVIII века, возглавляемой профессором Э. Кроссом, а представленное в статьях сборника многообразие тем и применяемых при их исследовании методик отражает множественность интересов самого юбиляра. Сфера этих интересов подробно очерчена во вступительной статье известной английской исследовательницы русской культуры XVIII века Исабель де Мадариаги ("Anthony Cross: An Appreciation").

Отмечая, что XVIII век в России был веком "вестернизации", вольной или невольной, и тем самым подчеркивая актуальность компаративных исследований именно в этой области, Мадариага предлагает также и широкую трактовку понятия "культура XVIII века", одновременно включающую в себя такие явления, как служба британских офицеров на русском флоте или влияние английской теории садоводства на формирование российского ландшафта. Это понимание данного феномена отвечает широте интересов юбиляра, что подтверждается чрезвычайным тематическим разнообразием его трудов, представленных в приводимой в конце книги библиографии работ Кросса с 1964 по 2003 год.

Путь Кросса к изучению русской культуры начался в армии, с курса русского языка в рамках подготовки по специальности переводчика, но постепенно обратился интересом к русской литературе: к Пушкину и его предшественникам, в первую очередь Карамзину. Уже от Карамзина вновь началось движение в сторону XIX века, к романтикам и декабристам.1

В 1968 году стараниями и по инициативе Кросса в Кембридже была создана Группа по изучению России XVIII века (Study Group of Eighteenth-Century Russia - SGECR), а с 1973 года начал выходить печатный орган Группы, хорошо известный в мире славистики "Study Group of Eighteenth-Century Russia Newsletter", также редактируемый Кроссом. Группа ведет постоянную научную и организаторскую работу. Достаточно заметить, что каждые пять лет (причем каждый раз в другой стране) она проводит масштабные международные конференции, на которых собираются авторитетнейшие специалисты в области истории культуры "долгого" XVIII века. И не будет преувеличением сказать, что значительная часть работы Группы держится на энтузиазме и многочисленных контактах - как деловых, так и личных, дружеских - ее руководителя, с 1986 года профессора Кембриджского университета, с 1989 года члена Британской Академии, Энтони Кросса. По справедливому замечанию Мадариаги, Группа по изучению России XVIII века под началом Кросса не только стимулирует научные исследования в этой области, но и создает атмосферу дружеского и непринужденного общения: не случайно все участники юбилейного сборника хотя бы раз в том или ином виде принимали участие в работе SGECR.

Блестящие организаторские способности Кросса хорошо известны и в России: например, в 1992 году для Британского совета им была проведена выставка "Англофилия у трона". В то же время Кросс ведет непрерывную напряженную научную работу, вдохновляя многих, особенно молодых, западных ученых собственным примером. Центральной темой его исследований на протяжении многих лет остаются англо-русские контакты на разных уровнях. Очень интересным представляется замечание Мадариаги относительно важности для Кросса визуального аспекта, проблемы "видения": России глазами англичан и Англии глазами русских. Не случайно одна из его первых монографий (1971) называлась "Россия глазами Запада" ("Russia under Western Eyes"). Пристальный, внимательный и доброжелательный взгляд автора на Россию неизменно оказывался плодотворным. Научная деятельность Кросса связана с Россией не только объектом исследования. Он частый гость различных конференций, в том числе проводимых в Пушкинском Доме, особенно по XVIII веку и компаративистике, печатает свои статьи в российских (как ранее печатал в советских) изданиях; две его монографии, которые могут быть названы


--------------------------------------------------------------------------------

Russian Society and Culture and the Long Eighteenth Century. Roger Bartlett, Lindsey Hughes (Eds). MUnster, 2004. 246 p.

1 О том, как происходило его знакомство с XVIII веком, с самого начала "одетым в русское платье", Кросс рассказал в своей "Исповеди любителя XVIII века" (см.: История продолжается. Изучение восемнадцатого века на пороге двадцать первого / Сост. и отв. ред. С. Я. Карп. М.; СПб.; Ферней: Вольтер, 2001. С. 358 - 374).



стр. 220


--------------------------------------------------------------------------------

парными, "На берегу Темзы: русские в Британии XVIII века" (1980) и "На берегах Невы - фрагменты жизни и деятельности британцев в России XVIII века" (1997), переведены на русский язык. И мы с удовольствием присоединяем свой голос к высказанным в статье Исабель де Мадариаги пожеланиям Энтони Кроссу долгих и счастливых лет жизни и "пенсии, столь же плодотворной, как была его академическая карьера".

Как уже было сказано, состав сборника в первую очередь отражает многообразие интересов юбиляра в рамках концепта "долгого" XVIII века и статьи его написаны коллегами и друзьями Кросса из самых разных стран мира: Великобритании, России, Германии, Италии, Голландии и Соединенных Штатов Америки. Тексты расположены в хронологическом порядке: от работы Пола Дьюкса, посвященной "русскому" дневнику Патрика Гордона (конец XVII века), до заметки Евгения Анисимова о роли Санкт-Петербурга в истории России в связи с 300-летним юбилеем города. В то же время в выборе тем для исследования можно усматривать некоторую закономерность, позволяющую ввести тематическую классификацию статей и отражающую, по-видимому, прежде всего магистральные интересы западных славистов в истории русской культуры XVIII века (хотя в сборнике представлены и статьи российских авторов - три из семнадцати).

В первую очередь, нельзя не отметить особый интерес исследователей к различным видам ритуального оформления российской государственности. Анализ церемоний и ритуалов царского двора в России, рассматривающихся как проявление имперской культуры, отражает не только общий интерес современных гуманитарных наук к феномену империи, но и специфику западного восприятия России (часто в со- или противопоставлении с другой империей - Великобританией). Своего рода введением в эту проблематику может служить статья Гэри Маркера "Кавалерственные дамы Петра I: Орден Святой Екатерины Александрийской" (Gary Marker. "Peter the Great's Female Knights of Liberation: The Order of St. Catherine of Alexandria"). Несмотря на некоторую узость заявленной темы, автор в первой части статьи подробно рассматривает роль Римской империи как прототипа и источника символических образов, на которые ориентировался Петр I, провозглашая Россию империей - защитницей христианства от варваров (в случае России начала XVIII века - от оттоманских турков). Из этой аналогии Маркер выводит и особое внимание Петра I к рыцарским ритуалам, в том числе орденам, из которых, в свою очередь, автора статьи интересует наименее характерный и на общем фоне даже несколько неожиданный "женский" орден Св. Екатерины, первым кавалером которого в России была Екатерина I. К сожалению, до сих пор не существует однозначного ответа на вопрос, почему именно рыцарский орден был выбран Петром для формирования "женской" высшей аристократии, но, исследуя феномен "кавалерственной дамы" в России и подробно характеризуя всех кавалеров ордена (их было крайне немного), Маркер подчеркивает политическое (и уже - династическое) значение ордена, формировавшего "дамскую половину" придворной элиты.

Образ Петра I, представленный в статье Маркера, удачно дополняется в работе Линдси Хьюз ""Борода - ненужное бремя": Законы Петра I о бритье и их источники в прошлом России" (Lindsey Hughes. ""A Beard is an Unnecessary Burden": Peter I's Laws on Shaving and their Roots in Early Russia"). Проницательно отмечая, что исполнение указа о бритье бород сопровождалось определенными ритуальными действиями, Хьюз обращается к истории отношения к бороде в России, используя самые разнообразные источники, и прежде всего лубок. Предлагаемый в статье диахронический взгляд на ритуальные проявления власти убедительно демонстрирует неоднозначность и некоторую неоправданную прямолинейность трактовки личности Петра I как "правителя западного типа" и подчеркивает, что первый российский император в равной степени был обращен и к отечественным традициям.

Аналогичным интересом к "сценариям власти" (Ричард Уортман) и сходными методами исследования характеризуются тексты, посвященные времени правления Екатерины П. Джон Т. Александер в статье "Екатерина Великая и театр" (John T. Alexander. "Catherine the Great and the Theatre") анализирует тесную взаимосвязь театра времен Екатерины II с придворной жизнью. Рассматривая важнейшие церемонии русского двора (такие как, например, коронация), а также сам способ прихода Екатерины II к власти, автор статьи отмечает высокий уровень театрализованности жизни при дворе, одновременно показывая, как театральными средствами постепенно формировалось представление о "золотом" екатерининском веке и о просвещенном добродетельном монархе у власти. О том, насколько этот миф оказался устойчивым, можно судить по материалам и наблюдениям, приводимым в статье Саймона Диксона "Екатерина Великая и династия Романовых: Случай Великой княгини Марии Павловны (1854 - 1920)" (Simon Dixon. "Catherine the Great and the Romanov Dynasty: The case of the Grand Duchess Mariia Pavlovna (1854 - 1920)"). Диксон утверждает, что великая княгиня Мария Павловна (урожденная принцесса Мекленбург-Шверин) более всех членов императорской фамилии ассоциировала себя с Екатериной II, и на примере ее супруга, великого князя Владимира Александровича, анализирует страхи мужских представителей династии Романовых, основанные на боязни "женского правления". Во второй части статьи Диксон достаточно по-

стр. 221


--------------------------------------------------------------------------------

дробно характеризует всевозможные проявления мифа о веке Екатерины в русской культуре начала XX века, привлекая самый разнообразный материал (мемуары, художественные произведения, театральные постановки и т.д.). Рассуждением о мифе, в частности петербургском, также является эссе Евгения Анисимова "Судьба Санкт-Петербурга в истории России. Отклики на 300-летие" ("The Fate of St-Petersburg in the History of Russia. Reflections on the Tercentenary"), подводящее некий итог 300-летнему развитию мифа о Петербурге в России.

К выделенному выше типу статей можно также отнести и работу Роджера Бартлетта "Утописты и прожектеры в России в XVIII веке" (Roger Bartlett. "Utopians and Projectors in Eighteen-Century Russia"). Несмотря на то что речь в статье идет о прожектерах и утопистах, т.е. частных людях, материал, приводимый в статье Бартлетта, свидетельствует о том, что власть в России проявляла постоянный интерес к различного рода утопическим проектам. Путь утопиям в Россию, по мнению Бартлетта, открыл Петр I, пригласив для сотрудничества Г. В. Лейбница. При Екатерине II прожектеры, от Д. Дидро до Б. Дж. Калиостро и Дж. Казановы, потоком хлынули в Россию. Бартлетт приводит интереснейшие и малоизвестные примеры утопических проектов - таких, например, как замысел создания торговой колонии на Арале Бернардена де Сент-Пьера или проект паноптикона, вращающегося здания, Бритона Самюэля Бентама. По мысли автора статьи, материал русской культуры XVIII века является подтверждением тезиса о том, что наиболее благоприятной почвой для расцвета утопических проектов является абсолютная монархия, и даже деспотия.

Ко второму блоку статей, представленных в сборнике, можно отнести ряд работ, посвященных российско-европейским контактам XVIII-начала XIX века. Тексты Пола Дьюкса и Марии Ди Сальво посвящены путевым заметкам и дневникам иностранцев в России. Обе статьи строятся на сопоставлении двух источников, принадлежащих перу одного автора. Работа Дьюкса "Дневник Патрика Гордона: Спалдингский вариант" (Paul Dukes. "Patrick Gordon's Diary: the Spalding Version") носит скорее текстологический характер и представляет собой анализ особенностей так называемой "спалдингской" (впервые опубликованной Спалдингским клубом в Абердине) версии знаменитого дневника Патрика Гордона. Мария Ди Сальво в своей статье "Что видел в России Франческо Альгаротти?" (Maria di Salvo. "What did Francesco Algarotti See in Russia?") сравнивает мемуары Ф. Альгаротти с его же журналом путешествия, демонстрируя, как жанр диктует содержание текста и определяет разночтения между дневниковыми записями и позднейшими воспоминаниями. Ди Сальво также вновь поднимает вопрос об авторстве знаменитого высказывания о прорубленном Петром I окне в Европу, указывая, что принадлежность этого афоризма Альгаротти не бесспорна.

Эпизод из русско-английских отношений XVIII века лежит в основе статьи Джэнет Хартли "Культурный конфликт? Англо-русское столкновение в начале XVIII века" (Janet Hartley. "A Clash of Cultures? An Anglo-Russia Encounter in the Early Eighteen Century"). Частный случай Чарльза Витворта, посла в России с 1705 года, дает автору материал для серьезных культурологических обобщений о различии русского и английского национального характера, в частности выражавшемся в принципиально разном отношении к торговле. Этнонациональные разногласия этого периода усугубляются и несоответствием экономических и политических интересов, отмеченным Витвортом: Россия была заинтересована прежде всего в политическом союзе с Британской империей, тогда как Англия воспринимала Россию как источник сырьевого импорта и навязывала товары, не имевшие спроса на русском рынке. В статье приводится очень яркий пример, характеризующий отношение англичанина того времени к России: проезжая Кенигсберг, Витворт записал в дневнике, что "готовится покинуть все христианские страны".

Противоположный пример взаимопонимания между представителями двух культур приводит Энтони Лентин в статье ""Этот образованный дворянин" (Архидиакон Вильям Кокс о Щербатове, 1784): английские связи Михаила Щербатова" (Anthony Lentin. ""This learned nobleman" (Archdeacon William Coxe on Shcherbatov, 1784): Mikhail Shcherbatov's British Connections"). Очерчивая личность князя M. M. Щербатова, известного русского публициста и историка, Лентин приводит весьма лестные отзывы о нем В. Кокса и шевалье де Корберона. Эти английские знакомые Щербатова характеризуют его как образованного космополита (что звучит несомненной похвалой в их устах), владеющего языками и разделяющего убеждения сторонников английской политической системы. Лентин подчеркивает также связи Щербатова с английским масонством и приходит к выводу, что Щербатов смело может быть назван не англоманом, но англофилом, хорошо знавшим культуру и быт Британии. Автор статьи также указывает на известность Щербатова, - прежде всего, его "Истории Российской" - в Англии благодаря упоминанию этого текста в путевых заметках Кокса.

Чрезвычайно интересный и удачно интерпретированный материал представлен в статье Чарльза Л. Дрейджа "Русские разговорники в грамматиках и путеводителях" (C.L. Drage. "Russian Model Conversations in Grammar and Travellers' Handbooks. 1650 - 1773"). Разговорники и грамматики как объект для изучения международных связей в их культурно-историческом аспекте недавно стали привлекать внимание исследователей, их подробный лингвистический ана-

стр. 222


--------------------------------------------------------------------------------

лиз не только ценен сам по себе, но и неизменно становится базой для более обширных культурологических обобщений.

Ко второму выделенному в сборнике виду статей в известной степени может быть отнесена и работа Александра Каменского, разрабатывающая методику типологического сопоставления русских и западных городов XVIII века и носящая во многом историко-социологический характер. В статье "Русские и западные города XVIII века: возможные аспекты сравнения" ("Russian and Western Eighteen-Century Towns: Possible Aspects of Comparison") Каменский выделяет основные критерии сравнения (криминал, миграция, демография) и, отмечая очевидную недостаточность в России по сравнению с Европой частных источников информации о городах, все же приходит к выводу, что аналогом российского города XVIII века (в качестве примера автором статьи был выбран Бежецк) могут служить города Новой Англии XVII века.

Третьей разновидностью представленных в сборнике статей следует назвать статьи непосредственно литературоведческие, из которых две посвящены взаимосвязям русской и английской литератур, а две - истории русской литературы XIX века. Н. Д. Кочеткова и Ю. Д. Левин в своей статье, выдержанной в духе классической компаративистики, "Лиза и Эраст Карамзина в свете русско-английских контактов" ("Karamzin's Liza and Erast in the Light of Russian-English Contacts") проводят подробный и скрупулезный анализ возможных источников образов (и самих имен) Лизы и Эраста в английской литературе. В. Гэрис Джонс в статье "60 лет спустя: XVIII век сэра Вальтера Скотта и занятия историей Толстого" (W. Gareth Jones. "Tis Sixty Years Later: Sir Walter Scott's Eighteenth century and Tolstoi's Engagement with History") использует подход к творчеству Льва Толстого, во многом близкий к предыдущей работе. Автор не только связывает интерес Толстого к истории с его увлечением творчеством Вальтера Скотта, но и находит многочисленные переклички между произведениями этих двух крупнейших писателей.

Наконец, в сборнике представлены две работы по истории собственно русской литературы. Подробный обзор "предшественников" гоголевских собачек представлен в очень насыщенной материалом работе Гитты Хаммерберг "Собаки и вирши: источники творчества Гоголя в XVIII веке" (Gitta Hammarberg. "Dogs and Doggerel: Gogol's Eighteenth-Century Roots"), автор которой обращается к материалу не только литературы, но и декоративно-прикладного искусства. Статья Иоахима Клейна "Бунт против хороших манер: Бурлескная поэма В. Майкова "Елисей, или Раздраженный Вакх"" (Joachim Klein. "A Revolt Against Polite Manners: V. Maikov's Burlesque Poem "Elisei, ili razdrazhennyi Vakkh"") предлагает новый взгляд на, казалось бы, достаточно изученный текст - ироикомическую поэму В. Майкова "Елисей". Клейн отмечает, что Вергилий с его "Энеидой", традиционно считавшиеся объектом пародии Майкова, не были широко известны в России, поэтому пародирование его не имело большого смысла. Отталкиваясь от этого тезиса, Клейн утверждает, что задача, которую ставил перед собой Майков, состояла в том, чтобы создать сам жанр бурлеска на русском языке, а объектом пародии для "Елисея" послужил жанр эклоги, культивируемый сумароковской школой, а также ориентация "официальной культуры" на античность, которая у Майкова подвергается карнавализации.

Рецензируемый сборник, авторы которого - авторитетные специалисты в своей области, несомненно, достойный подарок к юбилею человека, посвятившего свою жизнь изучению международных культурных связей и неустанно способствовавшего их укреплению в научном сообществе. Мы выражаем надежду, что Энтони Кросс и руководимая им Группа по изучению России XVIII века продолжат свою плодотворную деятельность, в том числе и в сотрудничестве с российскими учеными, и желаем профессору Кроссу творческого долголетия.

стр. 223