Культурно-просветительское общество "Пушкинский проект" совместно с Государственным музеем-заповедником "Михайловское" 6 - 10 июля 2005 года провели Международную научную конференцию под названием "Дело случая... Случай и случайность в литературе и в жизни". Международные научные конференции (летние и зимние) в Пушкиногорье стали уже традиционными; до этого на обсуждение выносились такие темы, как сновидения, путешествие и дорога, проблемы власти, суггестия и проч. в русской и зарубежной литературе и искусстве.

Участникам этой конференции был предложен к обсуждению следующий круг тем: случайность как философская проблема и история взглядов на случайность; функция случая и роль случайности в литературных сюжетах и литературных жанрах в литературе различных эпох.

В конференции приняли участие ученые из России, ближнего и дальнего зарубежья. Наряду с докладами, проблематика которых укладывалась в границы традиционных гуманитарных дисциплин, на конференции прозвучали доклады, демонстрирующие возможности пересечения этих границ. Доклады охватывали широкий материал - от XVIII века до исторического авангарда.

Ю. Н. Белова (С.-Петербург) в докладе "Антуан Ватто: имитация случайности как творческий метод" продемонстрировала, что в созданной Ватто "аркадской идиллии", отдаленной во времени и пространстве, незапланированные совпадения, связанные с импровизационным методом работы художника, формируют такую последовательность, где вереница событий задается логикой чуда. Фабула картин развивается от одной случайности к другой, без логически прослеживаемой аргументации, в достаточно условном пространстве, как в хорошо отрепетированном и сыгранном спектакле. Театральная атмосфера создана Ватто при помощи театральных кодов и сценического языка commedia dell'arte с ее "незаданной" игровой ситуацией.

В докладе "Игра любви и случая во французском галантном романе XVIII века" И. В. Лукьянец (С.-Петербург) шла речь об отношении к проблеме "случая" у "легких" писателей французского рококо, чьи аргументы "за" и "против" свободы воли звучали в свое время не менее громко, чем споры энциклопедистов. Если Мариво проповедует доверие собственному сердцу, которое распознает благой случай, то для его оппонента Кребийона-сына "случай" - это опаснейшее состояние, когда человек оказывается зависим от своей материальной природы, своих инстинктов и может стать игрушкой соблазнителя-манипулятора, знающего эту природу. Обоих авторов, при всех различиях, объединяет моралистический пафос, и им противопоставляется более глубокий роман "Опасные связи" Шадерло де Лакло, где теория либертена оказывается неспособна охватить все возможные "случаи".

Несколько докладов на конференции было посвящено биографии и творчеству Пушкина. В докладе С. А. Кибальника (С.-Петербург) ""Бог изобретатель" или "орудие Провидения". (Тема случая в творчестве Пушкина)" прослежены три основных трактовки темы "случая" в творчестве Пушкина: случай как "бог изобретатель", как проявление закономерности и как "мощное, мгновенное орудие Провидения".

О тайных шифрах "Бориса Годунова" говорил Л. Димитров (Болгария, София). В его докладе "Случай "Бориса Годунова": эксгумация смысла" прозвучало, что траге-

стр. 295


--------------------------------------------------------------------------------

дия Пушкина предназначалась ограниченному кругу читателей и, возможно, содержала скрытые послания и семантические каламбуры (от проекций центральных героев на евангельского Иисуса до нумерологии), кажущиеся "случайными" непосвященным.

В докладе О. Н. Гринбаума (С.-Петербург) "Была ли случайной гибель Ленского, или Ритм как поэтический буревестник" были рассмотрены вопросы, связанные с одним из наиболее драматичных эпизодов пушкинского романа. Используя собственный ритмико-гармонический метод изучения динамики поэтических текстов, исследователь показал, что начало эпизода дуэли ("элегия Ленского") характеризуется скачком ритмико-гармонической точности, аналогичным тому, что происходит с частотой колебаний нейронов мозга при смене эмоциональных состояний человека. И если в индивидуальном прочтении элегия Ленского звучит именно "темно и вяло", то в контексте шестой главы она определяет собой контрапунктивный, доминантный центр эмоционального движения поэтической мысли. Именно эта чувственная сторона движения и предопределила, по мнению исследователя, то музыкальное решение, которое Б. В. Томашевский назвал "возвышающей интонацией" арии Ленского в опере Чайковского.

О. С. Муравьева (С.-Петербург) (доклад ""Не говорите: иначе нельзя было быть": "Случай" и проблемы биографии Пушкина") рассмотрела "судьбоносные" вопросы в биографии Пушкина (мог ли Пушкин не поступить в Лицей? могли его не выслать из Петербурга на юг, а затем в Михайловское? мог ли он быть подвергнут суровым репрессиям по делу декабристов? и т. п.), определяя, велика ли возможность того, что эти события могли не произойти. В целостной биографии поэта, по мнению исследовательницы, все не случайно, кроме рождения и смертельной раны на дуэли.

Проблему "случайного" в "михайловской" биографии Пушкина развил А. О. Коржов (Пушкинские Горы) в докладе ""Иль быстрый заяц меж полей": К вопросу о роли примет в жизни Пушкина".

"Пушкинскую" тему конференции продолжил С. В. Денисенко (С.-Петербург) в докладе "Пушкин как случай: Б. Лавренев и его повесть 1936 года "Комендант Пушкин"". Исследователь рассмотрел функционирование случая в сюжете - в частном его варианте ономастического тождества. Вообще, по мнению докладчика, "случай" представлен в малой прозе Лавренева как травестированное проявление античного Рока, воплощающего высшее предопределение (или волю богов). Рок не мотивируется, он не объясним, он не должен быть объясняем. Так же как "случайно" у Пушкина Германн оказывается перед домом Графини, "случайно" перепутан жених в "Метели" и т. д., у Лавренева правила авторской немотивированности "случая" (или псевдо-мотивированности) всегда строго соблюдаются.

С. А. Савицкий (С.-Петербург) (доклад "Смыслы неожиданности: "Славянка" Жуковского") задался вопросом: ограничивается ли объяснение поэтического маршрута случайностью в понимании теоретиков пейзажного сада? Неожиданная смена видов и переживаний - одна из целей и механизмов прогулки сентименталистской и романтической эпох. "Славянка" же, по мнению исследователя, - прогулка по пейзажному парку, т. е. по пространству, организованному как галерея пейзажной живописи. В то же время "объекты изображения" Жуковскому были "заданы" высочайшим заказчиком - императрицей Марией Федоровной.

Е. Н. Григорьева (доклад "Случай и случайность в прозе А. А. Бестужева-Марлинского ("Страшное гадание")") проанализировала отношение к случаю как к проявлению случайности. По мнению исследовательницы, "случай" всегда тяготеет к одному из полюсов - от осознания полной детерминированности до полного отказа от нее. Повесть Марлинского в полной мере репрезентирует характерный для признанного в русской литературе романтика вариант взаимоотношения случайности и детерминированности. Однако мотивный анализ позволяет увидеть в разработке конфликта повести не освоенный еще русской прозой романтизм: картина мира, взаимоотношения человека и верховных сил бытия оказываются вполне рационалистичными и исключают свойственные романтизму дихотомии и неразрешимые противоречия субъективного и объективного, единичного и всеобщего, случайного и закономерного. Стилистическое оформление текста Марлинского, "быстрые переходы" сюжетостроения, случай-событие обещают читателю моделирование диалектически непредсказуемой картины мира, совмещающей противоположности .

И. Л. Днепрова (С.-Петербург) (доклад "Случай и случайность в жизни и творчестве Х. К. Андерсена") показала, что в творчестве Андерсена случайность исключена уже потому, что "Бог все видит и направляет к лучшему". Протестантский детерминизм в своем пределе порождает у поэта ощущение избранничества (Андерсен считал себя "соработником" Бога, знающим его волю и ей помогающим), а собственной жизни - как сказки. Это мироощущение и определяет смысловые доминанты творчества: цепь случайностей в сказках Андерсена всегда оказывается проявлением закономерности и дает награду по заслуге.

Е. К. Созина (Екатеринбург) в докладе "О природе случайности в пьесах А. Н. Островского" показала, что либо фольклорный, либо религиозно-христианский детерминизм определяет развитие действия в ряде ранних пьес Островского. Этот детерминизм у Островского воплощается в моральной заповеди, к

стр. 296


--------------------------------------------------------------------------------

необходимости соблюдения которой волей случая неизбежно приводятся герои. Вторжением спасительного случая в жизнь персонажей заведует автор, выступающий здесь в роли своеобразного deus ex machina и иногда передоверяющий функцию по спасению и облагодетельствованию жертв общественного произвола своим метаперсонажам - резонерам и комментаторам. Благодаря авторской иронии создается необходимый баланс художественности; комедия испытывает трансгрессию к драме, не превращаясь, однако, ни в нее, ни в трагедию, а "высокое", сохраняя свой статус, обнаруживает сугубо комическую подкладку.

К. Алавердян (Бельгия, Брюссель) в докладе "Случайность и необходимость в романе Л. Н. Толстого "Война и мир"" поставила целью рассмотреть, какие виды случайности и необходимости и в какой взаимосвязи реализуются в романе Толстого. По мнению исследовательницы, многочисленные "совпадения" (кн. Андрей оказывается на соседнем операционном столе с Анатолем; встреча Николая Ростова и княжны Марьи в Богучарове и ее спасение и т. п.) указывают на то, что для Толстого "случай" выступает как самоценная пружина интриги, а психология призвана всего лишь оправдать "невозможность" этих совпадений. В докладе была предложена типология подобных оправданий (герой сам не верит случившемуся, суеверное предчувствие героя и т. п.).

"Толстовскую" тему "случайного" продолжила О. В. Сливицкая (Москва) в докладе "Фактор случайного в движении жизни: "Анна Каренина"".

Темой доклада И. О. Ермаченко (С. -Петербург) стал "Сюжет внезапного столкновения с врагом в русском военном очерке и рассказе 1904 - 1905 годов". Желая оправдать поражения русских войск, российская пресса и беллетристика изобретают сюжет о внезапном столкновении русского чудо-богатыря со "странным" врагом. Оправдывающий поражения "своих" "фактор случайности", по мнению историка, пронизывает и другие разновидности литературы того времени: шпионский рассказ, повествования об "ожидаемой случайности", "неожиданной реакции в ожидаемых условиях" и др.

В докладе ""Оказион". Тематизация "случайного" в литературе модернизма" Н. Ю. Грякалова (С.-Петербург) рассмотрела способы репрезентации/текстуализации случая/случайного на нескольких примерах ("Случайные рассказы" А. В. Амфитеатрова, рассказы А. М. Ремизова "Глаголица" и "Оказион"). Автором выстроена траектория литературного движения от натуралистской / позитивистской апологии "частного случая", "странного случая" и приоритета "правды жизни" перед вымыслом (Амфитеатров) к игровой стратегии Ремизова через редукцию "сюжета", "композиции", "вымысла" как репрезентантов "случая". В намеченной перспективе случайность в модернизме осмысляется как смыслопорождающая категория, берущая на себя организацию символического пространства текста, оправдывающая свободу авторского выбора и авторский "произвол" (в отборе жизненного материала, в организации текста, в переосмыслении статуса жанров и самого "автора"), а "случайное" из онтологической категории превращается в категорию антропологическую, текст - в форму организации случайности.

Темой доклада О. А. Кузнецовой (С.-Петербург) стал "101 рассказ о большом балете" Дж. Баланчина. Хореограф вводил в свои постановки случаи, произошедшие на репетиции (например, опоздание балерины), или выводил танцоров на сцену в трико, когда не было денег на костюмы. "Случайность" замысла и композиции задавала сложную задачу интерпретаторам, но это не останавливало исследователей, прибегавших, например, к эзотерическим учениям в стремлении понять цикл одноактных балетов "Драгоценности".

Доклад И. А. Калинина (Москва) "Случайное, странное, страшное, жуткое. Поэтика возвышенного в ранних работах русских формалистов" был посвящен взаимопереходам указанных в названии категорий в "Сентиментальном путешествии" В. Шкловского. В условиях постреволюционного разрушения быта и уничтожения привычного формалистски эстетизируется весь ставший "недомашним" мир. Для Шкловского - "чем страшнее, тем художественнее", причем страшное становится частным случаем странного, а странное (нарушение ожидания) неотделимо от случайного (нарушения логической каузальности). Книга Шкловского не только может обнажить некоторые корни формальной поэтики, но и рисует некий предельный универсум, где господствует принцип возвышенного.

О. Симчич (Перуджа, Италия) (""Взрыв" в культуре у Лотмана и "случай" в литературе") продемонстрировала на примерах из творчества Пушкина, Чехова и Шаламова, как искусство эволюционирует за счет серии "взрывов", которые привносят новые "как будто", расширяют область непредсказуемого, вводят в литературу то, что считалось невозможным. Однако после открытий "взрывных" авторов-новаторов "случайное" постепенно абсорбируется литературой и рано или поздно превращается в литературную условность.

А. Д. Степанов (С.-Петербург) (доклад "Исток случайного у Чехова") обратился к одной из проблем "случайностного" (по А. П. Чудакову) чеховского мира. Множество чеховских героев - это "растерянные люди", которые столкнулись с необъяснимостью и фрагментарностью мира. Мир случаен для героя, потому что для него не работают (оказываются дисфункциональны) знаковые системы и сам язык. На материале рассказа "Гриша" в докладе показано, что одна из

стр. 297


--------------------------------------------------------------------------------

причин такого мировосприятия - травматическое (по Ж. Лакану) вхождение в язык и систему социальных отношений, сопровождаемое неизбежными ошибками, и сохранение в бессознательном взрослого страха такой ошибки, идущего от раннего детства.

И. Л. Альми (Владимир) в докладе "Случай, чудо и предназначенность в художественной концепции А. Грина" показала, что случайность в творчестве Грина естественна, предстает в разных формах, но парадоксальным образом всякий раз зависит от поведения человека. Вереница случайностей подталкивает героиню "Алых парусов" к самореализации и порождает сюжет воздаяния за терпение и веру. В романе "Бегущая по волнам" каприз героини - добежать по воде до острова - оборачивается миссией спасения: случай подсказывает судьбу. В "Дороге никуда" герой находится в ситуации, когда каждый случай приближает к гибели, но он "не сдает главного" и находит счастье перед смертью. Во всех вариантах герои должны доказать свою этическую и эстетическую безупречность, чтобы обрести собственную судьбу и получить воздаяние, а все случаи оказываются не случайными.

В докладе М. Ю. Рябова (Владимир) "Пятно как образ случая и как постмодернистская метафора" случай рассматривался как нечто нерегулярное, незакономерное, могущее иметь одним из своих воплощений в различных текстах образ пятна. Пятно является уникальным "метаозначающим", запускает мнемонический механизм, отсылает нас к своей причине, наделяет ее статусом случайного события. Пятно как философская метафора рассматривается докладчиком на примере текстов Л. Витгенштейна, в которых оно является образом предельно случайным и семантически емким, образом предельной случайности, абстракции. В ранних работах философа это связано со стремлением к предельной точности языка вообще и научного высказывания в частности. В текстах позднего периода пятно как случайность (случайность выбора, случайность причины и "семантического наполнения") иллюстрирует новое отношение Л. Витгенштейна к языку как к случайным языковым играм и интерес мыслителя к "случайному" соотношению между языковой и физической реальностью.

С. Д. Титаренко (С.-Петербург) в докладе ""Случай Э. Сведенборга": природа автоматического письма у Владимира Соловьева и Вячеслава Иванова" рассмотрела проблему "гений и помешательство", обозначенную К. Ясперсом как "случай Сведенборга". Материалом анализа исследования функций символического языка послужили "автоматические" записи В. Соловьева, сохранившиеся как в отдельных заметках, так и на полях рукописей его центральных философских работ. "Автоматические" записи рассматривались исследовательницей как воплощение центральных архетипов символистского сознания.

Е. Н. Остроухова (Новосибирск) в своем докладе "Д. Хармс. "Мы возьмем вымышленные имена": имя персонажа, случай и случайность" показала, что "нагромождение имен" - один из приемов хармсовской поэтики, за счет которого создается ощущение нарочито случайного выбора автором этих имен. "Случайности" у Хармса и обэриутов образуют открытые ряды (серийные накопления фрактальных отрезков), объединенные не фабульной логикой, а спонтанными средствами сериализации по правилам ad hoc; эффект неожиданности срабатывает на ином уровне, нежели в других поэтических традициях (реализма, символизма, зауми и пр.). Имена хармсовских "случаев" провоцируют читательское ожидание развертывания художественного образа персонажа и не оправдывают его по закону неожиданности "случайного".

Доклад "С. Р. Минцлов: поэтика мистического и апология чудесного" П. С. Глушакова (Латвия, Рига) был посвящен творчеству писателя, в прозе которого существенное место занимают мотивы "мистико-инфернальной" сюжетики и нарратив "чудесного". Целый ряд текстов писателя демонстрирует развитие классических литературных сюжетов на явственной аллюзорной и интертекстуальной основе. Мир Минцлова структурирован довольно причудливо: для повествователя не существует ни прошлого, ни настоящего. Роль "случайности" в таком понимании художественной действительности существенно выражена в знаках и концептах "внезапности", "мистического появления/ исчезновения", "испуга", "неосознанного и немотивированного ужаса", чуда и пр.

В докладе "Трагедия рока против экзистенциализма (Камю и Фриш, Сартр и Воннегут)" Н. И. Ищук-Фадеевой (Тверь) прозвучало, что в "трагедии рока" сюжет есть история индивидуальной судьбы, а закономерность выступает как случай, выявляющий механизм работы судьбы. В экзистенциализме вводится понятие всеобщей судьбы, а случай осознается как индивидуальный закон всеобщей судьбы. Тем не менее литература XX века знает уникальные сближения двух фундаментальных мировоззренческих систем в пределах одного текста, спровоцированные новым представлением о трагическом и универсализацией принципа трагической иронии.

М. А. Александрова (Нижний Новгород) в докладе ""Чудесный случай" в лирике Булата Окуджавы" рассмотрела функционирование "случая" в качестве "чуда" как выражение "свободной причинности" в лирике Окуджавы.

Д. Н. Ахапкин (С.-Петербург) показал в своем докладе "Творчество как случайность в эстетической системе И. Бродского", что философский иррационализм Л. Шестова

стр. 298


--------------------------------------------------------------------------------

оказал влияние на формирование взглядов И. Бродского - на уровне этической системы и на уровне отдельных образов. Точка зрения Бродского на категорию случайного, определенным образом связанная с шестовской философией, последовательно излагается в одном из последних эссе поэта "A Cat's Meow" ("Кошачье мяу"), где "случайность" декларируется как одна из основных составляющих творческой способности. Философские представления о "случайности" Бродский увязывает с представлениями о биологическом устройстве человеческого организма, поставив вопрос о "воплощении" (embodiment) "случайного". Исследователь проанализировал систему взглядов Бродского на "случай" и "случайное", сопоставив эти взгляды с философской традицией, современными научными представлениями о "случайности" (от эволюционной биологии до когнитивных нейронаук), продемонстрировал их преломление в прозе и лирике Бродского.

В заключение состоялся круглый стол под председательством научного руководителя конференции В. М. Марковича (С.-Петербург). Участники конференции пришли к выводу, что в литературе и вообще в искусстве можно выделить несколько основных оппозиций: случайное - необходимое/возможное; случайное - закономерное (провоцирующее "внезапность") и случайное - существенное (провоцирующее "лишнее", "несистемное"). Было отмечено, как с позиции литератора "случайное" действует на читателя (сознательный "минус-прием" автора) и на героя повествования (что является закономерным для автора) - и в том, и в другом случае не осознаются / не знаются причинно-следственные связи явления. Вообще "случай" в литературе и в искусстве, как показала конференция, иногда: 1) способствует становлению характера героев, 2) выполняет сюжетообразующую функцию, 3) решает проблему "авторской интонации". "Случай" - проявление "закономерности" в различных ее ипостасях (в зависимости от литературной традиции, времени): Рока, Судьбы, Провидения и т. п. "Случай" и "случайность" в различных обстоятельствах характеризуются такими понятиями, как нерегулярность, внезапность, непредсказуемость, необъяснимость, дисфункциональность и прочие, а иногда всем комплексом этих понятий.

стр. 299