Василий Васильевич Сиповский, один из крупнейших отечественных литературоведов, известен как автор ряда монографий об истории русской литературы, в частности, об истории романа. Но мало кто знает, что Сиповский не только занимался изучением этого жанра, но и сам был автором двух романов, которые опубликовал под псевдонимом В. Новодворский в 1929 и 1930 годах. Один из них, "Коронка в пиках до валета", - это увлекательный приключенческий роман с элементами политического детектива, сюжет которого связан с продажей Аляски американскому правительству. Второй роман, "Путешествие Эраста Крутолобова в Москву и Санкт-Петербург в 30-х годах XIX столетия", может в гораздо большей степени заинтересовать исследователя русской литературы. О нем и пойдет речь в данной статье.

Сюжет романа таков: под впечатлением от рассказов случайного заезжего гостя мать главного героя, дворянского недоросля Эраста, отправляет его в путешествие в столичные города Москву и Петербург. Посетив московских родственников, Эраст едет в Петербург, откуда вместе с казачком Фролкой улетает на воздушном шаре, демонстрировавшемся в тот день в саду Излера. Пролетав почти двое суток, они приземляются в озеро, в котором как раз в этот момент собирается купаться сестра владельца усадьбы майора Запеканки Агриппина. Прибежавший на крик служанок майор, увидев распростертое обнаженное тело своей сестры, хочет немедленно стреляться с Эрастом, но очнувшаяся Агриппина заявляет, что, как честный человек, Эраст должен на ней жениться. Под угрозой дуэли Эраста женят, несмотря на возражения Фролки; "И я видел ее... тово!.. этово, в натуре... Што ж, выходит, нам обоим на одной жениться?" 1 В конечном итоге, благодаря вмешательству того же Фролки, Эраст все же благополучно возвращается домой и избавляется от своей жены, а его родители разыгрывают скорбь по умершему сыну перед новоявленными родственниками.

В послесловии к роману Сиповский писал: "Цель автора была показать некоторые стороны быта обыкновенных людей того времени. Ради обострения занимательности рассказу придан авантюрный характер..." (С. 182).


--------------------------------------------------------------------------------

1 В. Новодворский [Сиповский В. В.]. Путешествие Эраста Крутолобова в Москву и Петербург в 30-х годах XIX столетия. Л., 1029. С. 169. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием страницы в скобках.

стр. 107


--------------------------------------------------------------------------------

Таким образом, неискушенному читателю роман предлагается как авантюрный, в котором форма путешествия используется для отражения культурных и бытовых реалий эпохи. И задача эта действительно блестяще реализована автором. В то же время "Путешествие Эраста..." является произведением, подчеркнуто ориентированным едва ли не на всю русскую литературу двух предшествующих столетий. Демонстративная аллюзивность, наличие в романе многочисленных реминисценций наводят на мысль, что такого рода отсылки являются элементами замысла, и для читателя, обладающего хотя бы частью тех познаний в области истории русской литературы, какими обладал Сиповский, "Путешествие Эраста..." становится своеобразной литературной игрой, хотя этим его значение не исчерпывается. При более внимательном чтении можно заметить, что Сиповский не просто стремится воссоздать панораму предшествующей эпохи для читателя XX века, но сознательно выбирает те элементы, которые уже получили свое отражение в русской литературе, прежде всего в романе.

В своих исследованиях Сиповский неоднократно высказывал мысль, что, начиная с XVIII века, русский роман стремился к реализму, особенно в изображении характеров. Предлагая собственную классификацию образцов этого жанра в XVIII веке (псевдоклассический, волшебный и психологический роман), ученый выделял в самостоятельную группу русский оригинальный роман, который он также называл бытовым. В целом Сиповский выступал против попыток воссоздания исторических фактов по художественным произведениям, однако делал исключение для прозаических произведений: "Черты русской жизни XVIII века, извлеченные из повестей, имеют также большое историческое значение: они ясно доказывают, что русские романисты уже в XVIII веке были реалистами по преимуществу, которые умели выхватывать из русской действительности яркие сцены и живые типы, многие из них вполне сознательно понимали эту жизнь и освещали ее более правильным светом, чем сатирики и моралисты". 2

Но наряду со стремлением к реалистичности, исследователь выделял в русской литературе и так называемую "идеалистическую" тенденцию, которая, на его взгляд, была результатом западноевропейского влияния. В рамках последней, по мнению Сиповского, развивались прежде всего сентиментализм и романтизм. Таким образом, развитие русской литературы на рубеже XVIII-XIX веков представляло собой борьбу двух направлений. Одна из статей Сиповского так и называлась: "Борьба реализма и идеализма в русской литературе XIX века".

Убежденный сторонник социологического метода, Сиповский полагал, что писатель всегда, хочет он того или нет, является выразителем "общественной жизни", а значит существование двух направлений в литературе отражает соответствующее расслоение общества. Эволюция литературы заключается в наполнении единых, неизменных на протяжении веков форм новым содержанием, которое определяется "идеей", "подсказываемой" самой жизнью: "...личность писателя во всякий момент творчества бессознательно выбирает из массы готовых литературных форм, типов, приемов те, которые легче всего поддаются наполнению таким содержанием, которым живет личность писателя в данный момент эволюции. Таким образом происходит что-то вроде скрещения эволюции личности писателя с многовековой эволюцией литературных типов, сюжетов, литературных форм и приемов творчества..." 3 Исходя из этого можно утверждать, что каждое общественное явление находит свое отражение в неких твердых литературных формах. К ним Сиповский относил прежде всего сюжет, стиль и типы героев: ""Сюжет", "типы", "стиль" - вот главные формальные элементы, необходимые для того, чтобы отвлеченная идея обратилась в живое создание". 4


--------------------------------------------------------------------------------

2 Сиповский В. В. История русской словесности. СПб., 1911. Ч. 2. С. 548.

3 Сиповский В. В. История литературы как наука. СПб., 1911. С. 42.

4 Там же. С.43.

стр. 108


--------------------------------------------------------------------------------

Особую роль в этом процессе ученый отводил второстепенным писателям, которые, с его точки зрения, не стремясь к постановке и решению глобальных вопросов бытия, гораздо полнее и детальнее отражали реальную жизнь: "Великий писатель уже в силу своей натуры создает больше общечеловеческие характеры или типы, характеризующие дух эпохи (например Обломов), второстепенные чаще рисуют, иногда даже фотографируют живых действительных людей, действительную жизнь". 5 К таким второстепенным писателям Сиповский относил и себя. В неопубликованном предисловии к "Путешествию Эраста..." он так определил свою задачу: "...ни Тургенев, ни Гончаров, ни Л. Толстой не дали русскому читателю картины истории русского дворянского класса до и после освобождения крестьян. Этот пробел задумал восполнить автор настоящих очерков. Отнюдь не претендуя на оригинальность, он только извлекает "из-под спуда" забытые образы и факты... он старается сделаться общеизвестным и при том сознательно и определенно стремится всем этим фактам подвести не моральное, а социальное обоснование". 6

Стремясь "подвести социальное обоснование фактам", Сиповский и обращается к конфликту реального и идеального в русской действительности первой трети XIX века, демонстрируя его как столкновение литературных направлений на разных уровнях, в том числе и формальном.

В одной из своих работ, посвященной проблемам взаимодействия литературы и действительности, ученый писал: "Литературным "типом" называется воплощение такого художественного образа, который создался в творческом воображении писателя из соединения однородных черт, собранных после наблюдения целого ряда действительных людей, близких по духу один к другому". 7 Опираясь на это определение, можно утверждать, что вычленяемые Сиповским в русском оригинальном романе литературные типы (дворянский недоросль, чувствительная женщина, необразованный русский помещик, верный слуга, нахлебник, французский гувернер и ряд других) - явление, тесно связанное с реальностью. Большинство из этих типов нашли более или менее яркое воплощение в романе "Путешествие Эраста...".

Своему исследованию по истории русского романа XVIII века Сиповский предпослал эпиграф из Пушкина: "Мы жизнь спешим узнать заране, и узнаем ее в романе". А проблеме влияния романа на сознание людей XVIII столетия посвятил специальную главу "Очерков по истории русского романа", обратив внимание на то, что иногда это влияние принимало искаженные формы: "Тогдашние присяжные чтецы романов, жили в каком-то своеобразном мире, - везде, даже в самой жизни, мерещились им "интересные" герои, одаренные высокими качествами души, далекие от жизни, окруженные каким-то ореолом". 8 В "Путешествии Эраста..." феномен книжного сознания, уже в комическом виде, нашел воплощение прежде всего в образах главного героя и его матери.

Эраст представляет собой достаточно типичный для оригинальной русской литературы XVIII-первой половины XIX века образ 20-летнего дворянского недоросля, который ходит в коротких штанишках, потому что мать считает, что это сохранит его невинность (отец, впрочем, на это замечает: "А он у меня и в детских штанишках тово..." (С. 9)). От фонвизинского Митрофана его отличает живое воображение и любопытство, а от пушкинского Гринева - трусость. Характер Эраста сформировался под влиянием его чувствительной матери, внучки писателя князя Петра Шаликова.


--------------------------------------------------------------------------------

5 Сиповский В. В. Борьба реализма и идеализма в русской литературе XIX века // ИРЛИ. Ф. 279 (Архив В. В. Сиповского). Ед. хр. 65. Л. 14.

6 Сиповский В. В. Путешествие Эраста Крутолобова в Москву и Санкт-Петербург в 30-х годах XIX столетия. Предисловие. Черновая рукопись // ИРЛИ. Ф. 279. Ед. хр. 1. Л. 2. Слова, выделенные нами курсивом, подчеркнуты Сиповским.

7 Сиповский В. В. Онегин. Татьяна. Ленский. СПб., 1899. С. 43.

8 Сиповский В. В. Очерки из истории русского романа XVIII века. СПб., 1909. T. I. Вып. 1. С. 2.

стр. 109


--------------------------------------------------------------------------------

Гликерия Анемподистовна (а по-русски Лукерья), 9 как и положено всякой чувствительной даме, падает в обморок при любом удобном случае, страдает по ночам от лунных эффектов, знает наизусть множество чужих стихов и пишет свои. Литературные вкусы матери Эраста характеризуют ее достаточно ярко: "Она возмущалась при одном "ужасном" имени Жорж Санда и не выносила "грязного" Бальзака. Она была воспитана на сочинениях Н. М. Карамзина и из "новых" допускала Августа Лафонтена, Дюкре-Дюмениля, отчасти Радклиф, и из русских - Жуковского. Имена Байрона и Пушкина вызывали нервную дрожь в ее плечах" (С. 9). Она исправно посещает могилу местного Вертера, которому, по выражению ее мужа, "парни за девку давно башку прошибли" (С. 21): "Его звали Виктором. И хотя Крутолобова никогда не видала этого злосчастного Виктора, но представляла его очень живо и говорить о нем без слез не могла. Очевидно, это был особливо редкий случай платонической любви к тени усопшего" (С. 19).

Отправляя своего сына в путешествие, Крутолобова дает французу-гувернеру наставление зачитывать при всяком удобном случае цитаты из романа Ф. Фенелона "Приключения Телемака", и при этом выражает надежду, что граф-Ментор поможет своему Телемаку написать дневник путешествия "в духе Стерна". Здесь она демонстрирует отмеченную Сиповским характерную черту "книжного сознания" - объединение, смешивание и даже неразличение литературных ассоциаций, свидетельствующее о том, что за знанием "литературного имени" и даже его репутации не всегда стоит подлинное знание источника.

Поле напряжения в романе возникает тогда, когда это книжное сознание сталкивается с реальностью, причем, как уже было сказано, с реальностью, отраженной в реалистической литературе как XVIII, так и XIX века. Если Гликерия Крутолобова является внучкой сентименталиста Шаликова, то уже само происхождение ее мужа свидетельствует о его полной противоположности жене. Первая фраза романа: "Мы, дворяне Крутолобовы, род свой от князей Пошехонских ведем!" (С. 3), сразу отсылает читателя к началу романа М. Е. Салтыкова-Щедрина "Пошехонская старина": "Я, Никанор Затрапезный, принадлежу к старинному пошехонскому дворянскому роду", 10 а описание герба Крутолобовых: "три сосны и некто в оных соснах заблудшийся" (С. 3), напоминает о примечании к заглавию "Пошехонской старины": "Прошу читателя не принимать Пошехонья буквально. Я разумею под этим названием вообще местность, аборигены которой, по меткому выражению русских присловий, в трех соснах заблудиться способны..." 11 Поэтому Степан Семенович Крутолобов не имеет ничего общего со своей женой. Основной его страстью, или "маньячеством", по выражению Сиповского, является изготовление водочных настоек, которые он производит в огромном количестве по собственным рецептам и которым дает мудреные наименования - от французского "Сильвуплэ" до "Чем я тебя огорчила?" (название популярного романса). Большую часть времени Крутолобов проводит в беседах с персонажем своего алкогольного бреда Кузькой, появляющимся из бутылки на определенной стадии опьянения.

Противоречия в семейной жизни Крутолобовых находят продолжение в судьбе Эраста, который является достойным сыном своей матери. Способностью восприни-


--------------------------------------------------------------------------------

9 Имена играют очень важную роль в структуре романа, так как являются одним из средств демонстрации контраста "реального" и "идеального". Лукерья Крутолобова, стремящаяся к "идеальному", предпочитает именовать себя Гликерией и подписывает послание родственникам девичьей фамилией (Шаликова), мужа Степана она называет Стефаном, свою компаньонку Пелагею - мамзель Пелажи, чем, безусловно, напоминает пушкинскую старушку Ларину. Сына она назвала освященным богатой литературной традицией именем Эраст, но фамилия у него отцовская - Крутолобов. Усадьба Крутолобовых Прогореловка еще со времен князя Шаликова имеет второе название Пленирино. Подобные несоответствия распространяются и на других героев: случайный гость Крутолобовых, который чувствует себя "немного Чайльд-Гарольдом", носит фамилию Чухломин.

10 Цит. по: Салтыков-Щедрин М.Е. Полн. собр. соч.: В 20 т. М., 1973. Т. 15. Кн. 2. С. 7.

11 Там же.

стр. 110


--------------------------------------------------------------------------------

мать жизнь через призму литературы он напоминает своего тезку из "Бедной Лизы" Карамзина. Сиповский называл этого карамзинского героя "типичным дворянчиком конца XVIII столетия". 12 С другой стороны, можно провести параллель и с образом "чувствительного путешественника", получившим распространение после "Писем русского путешественника" Карамзина. В монографии, посвященной этому произведению, Сиповский отмечает, что для данного литературного типа характерно стремление "перечувствовать то, что чувствовали учителя". 13 Таким образом, разница между Эрастом и героем Карамзина лишь в том, кто эти учителя. Эраст воспитан в равной степени как на сентиментальной литературе, так и на авантюрных романах XVIII века, которые таскает из сундука своего наставника- француза. Поэтому он обладает способностью во всем видеть сюжеты для литературных произведений, следуя в этом отношении заветам своего прадеда князя Шаликова, писавшего, что "обстоятельство, почти ничего не значущее в другом случае, в путешествии может быть весьма приятно, интересно". 14 По возвращении домой таких сюжетов у Эраста набирается четыре.

Сюжет "Угнетенная невинность, или Бедная Палаша, гусаром похищенная" 15 зародилася в результате того, что проезжий улан увел на постоялом дворе крутолобовских лошадей вместе с девкой Палашкой, которую везли в подарок московским родственникам. И то, и другое, впрочем, поутру вернули. Второй сюжет "Бедная Полина, или Жертва родительского принуждения" возник во время пребывания Эраста в Москве, после того как его кузину Полину родители уговорили выйти замуж за богатого старика (уговорили, соблазнив перспективой в скором времени остаться вдовой- миллионершей, а не принудили). Материалом для третьего сюжета послужил рассказ мещанки, ехавшей вместе с Эрастом в дилижансе из Москвы в Петербург. Она везла бывшему возлюбленному, который по слухам овдовел, куст герани, выросший из подаренной им когда-то веточки. Встретив Эраста через несколько дней в Петербурге, мещанка сообщила ему, что ее "герой" уже успел жениться и куст признать отказался. Наконец, последний сюжет основан на эпизоде насильной женитьбы Эраста и должен был носить название "Самоубийство от чувствительности". Первые три сюжета являются как бы неразвернутыми вставными новеллами, которыми изобиловали как авантюрные романы, так и романы-путешествия, последний же особенно интересен тем, что демонстрирует способность героя к крайней степени абстрагирования от собственной жизни и к восприятию ее в категориях литературы.

Однако Эраст не только порождает сентиментально- авантюрные сюжеты, но и постоянно ждет их реализации в жизни. Поэтому в травестированном виде в романе присутствует целый ряд подобных сюжетов (вторая константа, по терминологии Сиповского). Сам по себе сюжет "деревенский недоросль в столице" имел свою традицию. Вместе с тем, вопреки ожиданию читателя, подготовленного западноевропейским авантюрным романом XVIII века, а в русской рецепции такими произведениями, как "Евгений, или Пагубное воспитание" А. Е. Измайлова, "Нововыпеченный скоморох" из "Пересмешника" и "Повесть о новомодном дворянине" из "Русских сказок" М. Д. Чулкова, достаточно типичная ситуация попадания "гурона простодушного" в светское общество не влечет за собой никаких последствий. Эраст не становится щеголем или жертвой разврата, хотя и участвует вместе с гусаром Полем в поездке к цыганам и напивается до беспамятства. Благодаря неожиданному стечению обстоятельств и своевременному вмешательству Фролки сразу двум карточным шулерам не


--------------------------------------------------------------------------------

12 Сиповский В. В. Борьба реализма и идеализма в русской литературе XIX века. Л. 18.

13 Сиповский В. В. Н. М. Карамзин, автор "Писем русского путешественника". СПб., 1899. С. 240.

14 Шаликов П. Путешествие в Малороссию. М., 1803. С. 10.

15 Первоначальное название "Палаша, или Гусарское похищение", сохранившееся в рукописном варианте, было прямой отсылкой к роману А. Бевиуса "Генриетта, или Гусарское похищение".

стр. 111


--------------------------------------------------------------------------------

удается обыграть Эраста, и он уезжает с выигрышем, так ничего и не заподозрив (сюжет карточного проигрыша молодого и наивного человека присутствует как в русской литературе, от "Евгения..." Измайлова до "Капитанской дочки" Пушкина, так и в европейской, например, во вставной новелле "История Марки де Розамберта" в романе А. Ф. Прево д'Экзиля "Приключения Маркиза Г..."). Наконец, нереализованной остается и любовная интрига, которую Сиповский считал одной из основных жанровых принадлежностей большинства романов, генетически возводя ее к античной традиции. Приехав в Москву, в дом генеральши Епанчовой, Эраст оказывается в обществе двух кузин, Полины и Надины, но не влюбляется, как можно было бы ожидать, ни в одну из них, да и они, в свою очередь, не пленяются его простодушием, а лишь беззлобно посмеиваются над кузеном.

В Москве же исчезает Ментор Эраста, французский гувернер граф Пижоль Кло де Вужо. Еще в начале повествования читатель узнает, что граф решил воспользоваться этим путешествием для того, чтобы остаться в столице, так как сознает - выросший наконец Эраст вскоре перестанет нуждаться в услугах гувернера. Русской литературе известна печальная судьба другого Ментора, так же как и граф Пижоль замыслившего коварное бегство от своего подопечного. В романе Ф. А. Эмина "Приключения Мирамонда..." воспитатель главного героя Азыз гибнет во время морской бури, что интерпретируется автором как возмездие за самонадеянность. В "Путешествии Эраста..." исчезновение графа остается словно бы незамеченным и не влечет за собой никаких последствий. Эраст отправляется к портному, соотечественнику графа Пижоля мосье Куку: "Вернулся он, надо прибавить, один: граф остался у своего приятеля мосье Куку, и больше нам не придется встретиться с сиятельным наставником" (С. 94).

С другой стороны, уже сама фамилия родственников героя Епанчовы позволяет сопоставить эпизод приезда Эраста с соответствующим эпизодом из романа Ф. М. Достоевского "Идиот". У Епанчовых тоже дочери, правда две, и одну из них, Полину, вскоре выдают замуж за старика-миллионера, который, подобно Тоцкому в "Идиоте", предоставляет возможность родителям самим выбрать для него невесту (причем и здесь ею становится старшая). Эраста, так же как и князя Мышкина, камердинер Илья Гаврилович не хочет допустить к господам, заключая по внешнему виду, что он "дикий". В дальнейшем генеральша Епанчина замечает Мышкину, что он "вежливый... и не такой... чудак, как его отрекомендовали". 16 Надин Епанчова, генеральская дочка, увидев проделанный Эрастом мудреный пируэт восклицает: "А Илья сказал, что "дикие" приехали... Какие же это "дикие"?" (С. 83).

Пожалуй, самой яркой иллюстрацией приема травестирования традиционного романного сюжета "нападение морских разбойников и взятие в плен" может служить следующий эпизод: Эраст с Фролкой, испугавшись ехать на пироскафе, отправляются гулять на Острова, где вместе с компанией из двух чиновников, "пострадавших за убеждения", как они сами себя характеризуют, и трех барышень нанимают лодку. В открытом море их берет на абордаж яхта с пьяными англичанами с завода Кокериль для пленения барышень. Но девицы поднимают такой крик, что мстительные англичане высаживают их на небольшой островок, предварительно поместив кавалеров на соседний. Наутро Эраста, у которого, в отличие от товарищей по несчастью, есть деньги, подбирает чиновник из Гавани, проверявший свои сети. Судьба остальных персонажей остается неизвестной, чем напоминает участь купеческого сына Непутевого, которого Сергей Сергеич Паратов, герой пьесы А. Н. Островского "Бесприданница", "обретя" Робинзона, не пожелал взять с собой. Сам же эпизод нападения пьяных англичан в момент, когда все находившиеся в лодке любовались закатом, может служить аллюзией на появление пьяных немцев в Царицыне в романе И. С. Тургенева "Накануне".


--------------------------------------------------------------------------------

16 Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1973. Т. 18. С. 46.

стр. 112


--------------------------------------------------------------------------------

Нетрудно заметить, что во время всех этих приключений сам Эраст абсолютно ничего не предпринимает, следуя loi de passivite героя настоящего авантюрного романа. Фатализм миросозерцания, который Сиповский считал одним из основных жанрообразующих признаков данной разновидности романа, в высшей степени присущ и Эрасту. Однако принципиальное отличие заключается в том, что, если в традиционном авантюрном романе судьба является "гонительницей" героя, а повествование, по существу, превращается в описание его несчастий, то в романе Сиповского читатель постоянно сталкивается со счастливым для Эраста стечением обстоятельств, в результате чего возникает ощущение, что судьба хранит и его самого, и всю его семью. Тем самым в очередной раз опровергается уместность параллелей между художественным произведением и реальностью. Крайним выражением охранительной функции судьбы можно считать эпизод, когда Кузька, в очередной раз появившись из бутылки настойки "Клопшток", спасает от разорения Крутолобова-старшего, велев ему сжечь подписанную накануне в полупьяном состоянии бумагу о выделении содержания "вдове" Эраста Степановича Крутолобова. Благосклонность фортуны позволяет героям как бы со стороны наблюдать за происходящими с ними событиями и одновременно как бы следить за реализацией литературных сюжетов.

Таким образом, ряд проанализированных эпизодов свидетельствует о том, что жизнь героев в романе Сиповского не совпадает с их ожиданиями, обусловленными литературными влияниями. Зато в жизни происходит то, чего не происходило в романах. Так, например, в отличие от того же Мирамонда из романа Эмина, которому удалось избежать женитьбы на жительнице Лиссабона, воспользовавшейся его незнанием португальских законов, Эраст оказывается неожиданно для себя женатым, т. е. жизнь не совпадает здесь с романом. Это подчеркивается и сообщением о том, что впоследствии Эраст, "перечитав "Путешествие по Малороссии", сочиненное прадедом, князем Шаликовым... нашел, что ничего общего между этим сочинением и украинской действительностью нет" (С. 181). Вероятно, особенные возражения героя могли вызвать пространные рассуждения Шаликова о гостеприимстве малороссиян.

При характеристике малороссийской действительности Сиповский вновь обращается к литературе XIX века. В 1927 году в Киеве на украинском языке вышла его монография "Украина в русской литературе". В этой книге Сиповский говорит о появлении с конца XVIII столетия в произведениях с украинской тематикой литературного типа "чудака", нашедшего впоследствии блестящее воплощение у В. Т. Нарежного в повести "Два Ивана, или Страсть к тяжбам", а так же у таких писателей, как Е. П. Гребенка, Г. Ф. Квитка- Основьяненко, и, наконец, у Н. В. Гоголя. Возникновение этого типа исследователь объяснял изменением социальных условий: "После бурной многовековой борьбы, когда такой простор был предоставлен "личности" - Малороссия XVIII века утихомирилась, выдохлась и обратилась в захолустье: колоритные титанические фигуры прошлого естественно выродились в украинских "чудаков", "оригиналов", героические стихии жизни "травестировались" в мещанские, Илиада выродилась в войну мышей и лягушек, в борьбу Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем..." 17 Таким "оригиналом" предстает перед читателем майор Запеканка, гордо заявляющий о себе: "Я - Запеканка!! Мой прадед кошевым в Сечи был!.. А я... черт вас возьми! - в интендантстве служил тридцать лет с честью и отличием!" (С. 164). Но теперь фамилия Запеканка звучит уже не столь гордо, и Крутолобов-старший, услышав ее, морщится, так как не любит сладкие наливки.

Особого внимания заслуживает связь "Путешествия Эраста..." с творчеством Квитки-Основьяненко. Достаточно сказать, что одно из первых произведений Квитки называлось "Жизнь и похождения Петра Пустолобова". Впоследствии, многократно переработанный, этот роман послужил основой для "Пана Халявского", самого извест-


--------------------------------------------------------------------------------

17 Цит. по русскому оригиналу: Сиповский В. В. Украина в русской литературе первой половины XIX века // ИРЛИ. Ф. 279. Ед. хр. 35. Л. 332.

стр. 113


--------------------------------------------------------------------------------

ного романа Квитки. В обоих произведениях можно найти немало параллелей с романом Сиповского, начиная с сюжета: путешествие героя, которого В. Г. Белинский назвал "малороссийским Митрофанушкой", в столицу, и вплоть до ряда деталей, таких, например, как обмороки жены Трофима Халявского, которые тот называет "поруческой болезнью", так как она теряет сознание только в присутствии чина не ниже поручика. И Халявский и Крутолобов пытаются привести своих благоверных в чувство доступными им средствами: один щекочет в носу бумажкой, другой выливает на голову штоф Ерофеича. Реакция супруг примерно одинаковая: обе мгновенно приходят в себя и с криком "дурак, невежа" убегают.

Можно привести еще целый ряд примеров, свидетельствующих о том, что противопоставляемая идеалистическому мировоззрению бытовая реальность в романе Сиповского представлена реминисценциями из произведений писателей, которых он называл реалистами: Пушкина, Гоголя, Салтыкова-Щедрина и др. Встречаются даже почти прямые цитаты, как, например, "танцующие клавиши бревенчатых мостов" (намек на мостовую в селе Плюшкина, бревна в которой ходили ходуном, как фортепьянные клавиши), а также изображение "греческой героини Бобелины с огромным бюстом", которая "отважно вела крошечных греков на бой с "угнетателями-турками"" (С. 41), украшавшее комнату на постоялом дворе, что сразу заставляет вспомнить ту же картину в комнате Собакевича и нимфу "с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал" в общей зале трактира губернского города N в романе Гоголя. Покидая Прогореловку, заезжий гость месье Чухломин плюет в сторону показавшейся за очередным поворотом усадьбы почти так же, как тургеневский Базаров, уезжающий из Марьино после дуэли с Павлом Петровичем, причем отправляется он в свое имение, которое, как и усадьба помещицы Гурмыжской в пьесе Островского "Лес", называется "Пеньки". Фамилия карточного шулера Любима Бубнова отсылает к повести М. Погодина "Происшествие на ярмарке", а имя слуги Эраста Фрол может рассматриваться как русский вариант Ла Флера, слуги Йорика в "Сентиментальном путешествии" Л. Стерна, тем более что нрав обоих молодых людей очень схож.

Наконец, на одной из почтовых станций Эрасту встречается "дикий помещик" Переплевин, "волтерьянец и фармазон", под влиянием книжной мудрости задумавший уничтожить податное сословие и прогнавший из своего имения крестьян. Его идеалистическое мировоззрение сталкивается с "народной" трактовкой данного события в духе Салтыкова- Щедрина: "Восхотел, вишь, значит без мужика чтоб! Потому, говорит, я лучше всем слободу дам, чтоб все, значит, равны были. Уходите, грит, вы, сволочь посконная, с онучами и портянками своими подальше, все уходите, куда ваши глазыньки глядят. И оброку мне вашего не надоть, и барщины вашей не надоть! Только, говорит, не воняйте вы мне в нос мужицким духом, бога ради! Один, говорит, хочу остаться" (С. 67).

Если же говорить о третьей константе художественного произведения, по мнению Сиповского, определяющей его структуру, т. е. о стиле, то сентиментальный стиль подвергается в романе откровенному пародированию. Так, письмо, которое пишет Крутолобова столичным родственникам, наполнено сентиментальными воспоминаниями, выписками из дневника и соответствующих сочинений. Но грубая реальность "нечувствительно", как говорили в XVIII веке, вторгается в ее жизнь, и вместе с письмом родственникам посылается крепостная девка Палашка "в презент", а также гуси и поросята, о чем упоминается в постскриптуме. Такое смешение книжного и реального, чрезвычайно характерное для Крутолобовой (нелишним будет заметить, что деньги на путешествие были добыты продажей девок в гарем соседскому помещику), вызывает недоумение у ее московской двоюродной сестры: "Что такое? - заговорила она вслух. - Решительно ничего не понимаю!.. Телемак? Ментор?.. Эраст... "чувствительный путешественник"... бельам... слезы умиления... сладостные мечты... цветы граций... девка Палашка... гуси и поросята... Glycere de Kroutoloboff, nee princesse de Chalikoff, что за bavardage?" (С. 82).

стр. 114


--------------------------------------------------------------------------------

Подобным же образом в устах епанчовского камердинера приобретает комически-просторечный оттенок излюбленное Гликерией Анемподистовной слово "сивилизация", которое она произносит с оттенком мечтательности. Илья Гаврилыч же поучает лакеев следующим образом: "Эх вы, жеребцы!.. Чего ржете? Благодарить должны всевышнего, что по его милости состоите вы на службе у их превосходительства господ Епанчовых и обитаете в первопрестольном граде Москве. Кабы не его святая воля, жили бы по-свински в деревне, были бы вы в настоящее время безо всякой сивилизации!" (С. 79).

Иногда увлечение слогом заводит героев слишком далеко, как, например, Агриппину Запеканку, которая, войдя в роль романтической героини, начинает повествовать родителям Эраста о том, что ее погубило "увлечение", заставляя тем самым майора сделать ей замечание: "Сестрица! Он соблазнил вас! Вы - жертва! Помните это!" (С. 177).

Анализ "Путешествия Эраста..." показывает, что конструктивным принципом этого произведения является постоянное столкновение идеалистически ориентированной литературы с реалистической (в терминологии Сиповского). Кроме того, очевидно, что роман Сиповского предполагает два типа читателя: неискушенного, для которого это произведение имеет прежде всего познавательную ценность и на которого рассчитано в первую очередь его авантюрное начало, и читателя-эрудита, способного вычленить многочисленные аллюзии на русскую литературу. Осмелимся утверждать, что строя свой роман подобным образом, Сиповский тем самым косвенно продолжает полемику с формалистами. В ряде статей он спорил с представителями этого метода, настаивая на том, что формализм не может считаться полноценным методом, а является лишь вспомогательным приемом при комплексном подходе к анализу литературного произведения. Традиционно выделяя в литературном произведении форму и содержание, Сиповский считал невозможным изолированный анализ одной из этих составляющих и, более того, полагал, что, "...отвергая в принципе значимость "содержания", формалисты, отдавая все свои симпатии "форме", на деле тайком предварительно проделывают ту работу, которую считают недостойной их внимания, "мало плодотворной"". 18 Поэтому, создавая роман, в силу своей цитатности и даже пародийности способный служить благодарным материалом для формального анализа, Сиповский за литературной игрой прячет содержание, выявляемое, по его мнению, только при социологическом подходе, т. е. при владении тем обширным дополнительным материалом, которым владел он сам.

В 1927 году в книге "Техника писательского ремесла" В. Шкловский рекомендовал современным писателям: "Конечно, писать нужно прежде всего о том, что знаешь. Например, бессмысленно писать сейчас о графах и баронах, прежде всего потому, что с ними редко встречаешься и что о них ничего хорошего писать не придумаешь". 19 Сиповский столь часто встречался на страницах книг с графами и баронами, что мог сказать о них хорошего и плохого едва ли не больше, чем о современной ему жизни, что и сделал в своем романе.


--------------------------------------------------------------------------------

18 Сиповский В. В. О литературном влиянии и заимствованиях // ИРЛИ. Ф. 279. Ед. хр. 68. Л. 13.

19 Шкловский В. Техника писательского ремесла. Л., 1927. С. 31.

стр. 115