Когда началась новая европеизированная русская литература XVIII века? Ответить на этот простой вопрос нелегко.

Самые солидные руководства предпочитают довольствоваться хронологическими датами и относят к литературе XVIII века так называемые "повести" Петровского времени, церковную проповедь, театральные опыты светские и духовные - словом, все новое, что появилось в первой четверти XVIII века и меняло общекультурную обстановку в стране. И все же литературы в том смысле, в каком это понятие стало традиционным для Европы, все названные культурно значимые явления не создавали. Мне кажется, что мнение Д. С. Лихачева о литературе Петровской эпохи обусловлено отсутствием данных для причисления ее к новой литературе: "Это самая нелитературная эпоха за время существования русской литературы. В это время не возникло значительных произведений литературы и не изменился ее характер... Новый тип литературного развития вступает в силу со второй четверти или, вернее, со второй трети XVIII в.". 1

Беру на себя смелость предложить определение начала новой, европеизированной русской литературы точной хронологической датой: в 1729 году стали распространяться в списках первые сатиры Кантемира, а в декабре 1730 года была напечатана в переводе Тредиаковского "Езда в остров Любви".

Не буду останавливаться на революционизирующем значении этих литературных опытов - о них сказано много и хорошо. Поэтому мы вправе обозначить началом новой литературы 1729/1730 годы, как это ни будет удивительно. О том, что 1730 год был важной вехой в развитии новой литературы, пишет и С. Николаев, правда не придавая ему начальное и завершающее значение: "Новые отношения в литературе складывались не гладко, это был противоречивый и сложный процесс. Новая литературная культура первоначально охватывала очень узкий круг литераторов и была параллельной основному корпусу древнерусской по своему характеру литературы XVII-начала XVIII в. Но к 1730 г. сложился новый литературный механизм, быстро ставший доминирующим и сохранившийся в основных чертах до современности". 2

Остается неопределимым конец, завершение литературы XVIII века. Тут нам не может помочь никакое собственно литературное явление, равное по своей новаторской смелости тем явлениям 1729/1730 годов, которые я предлагаю считать пограничными вехами литературного развития.

Быть может, следует обратиться к таким проявлениям литературности в начале и в конце XVIII века, которые хорошо известны, но не рассматривались как опознавательные знаки начала или конца занимающей нас литера-


--------------------------------------------------------------------------------

1 Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е доп. изд. М., 1979. С. 18.

2 Николаев С. И. Литературная культура Петровской эпохи. СПб., 1996. С. 112.

стр. 3


--------------------------------------------------------------------------------

турной эпохи. Такими опознавательными знаками для литературы XVIII века в целом являются авторские примечания или, как тогда предпочитали их обозначать, - "объяснения".

Необходимость в таких объяснениях возникает в переломные эпохи, на стыке, когда нет еще критики, которая взяла бы на себя роль объяснителя, и авторы сами должны помогать читателю понять новую для него стилистику поэтического языка. Такого рода "объяснения" были особой формой борьбы за читателя, за создание контекста. Более того, у нас есть очень любопытное доказательство того, что "объяснения" становились еще и формой литературной борьбы.

Выпустив свои сатиры в свет, Кантемир вскоре понял, что одного их текста, так сказать, в чистом виде, недостаточно, ибо многое в тексте и затекстовое остается для читателей непонятным.

"Объяснения" Кантемира должны были создавать литературную среду и литературный контекст.

Так, сатире IV (в ранней редакции) Кантемир предпосылает такое предисловие: "Причина ея есть, что хочет он (Кантемир говорит о себе в третьем лице. - И. С. ) с музою своею договор учинить, чтоб впредь сатир не писать, и резоны тому ставит, что бедственно ремесло есть людям смеятися, и можно от того пострадать; но напоследок признает, что нельзя ему сатиру не писать, хотя бы знал неведомо что претерпеть. Боало подобную сатиру написал, которая в его сатирах есть числом седьмая, из сей наш автор много имитовал, хотя большую часть от себя прибавил. Есть нечто в ней из Ювеналовой первой сатиры, только что слова все новые, хоть дело подобное". 3

Изложенное здесь литературное кредо было смелой новостью для русских читателей, так же как полное писательского самоуважения убеждение в том, что он, Кантемир, по праву занимает завоеванное им место в иерархии мировой стихотворной сатиры.

В той же сатире Кантемир объясняет вымышленное имя одного из персонажей. К стихам:

Вон Клеоб уже протест на меня готовит,

Что нечистый в тебе дух бороду злословит... (388), -

дает следующее объяснение: "Под именем Клеоба означает сатирик человека суеверного, который с глупости думает, что богопротивное есть дело смеяться бороде, и говорит, что нечистый дух в авторе бранит так достойно чтительное лица украшение" (514).

Иногда в "объяснениях" содержится дополнительный литературный материал. Так, к сатире II (основной редакции) к стихам:

И, чужих обнажена красных перьев, галка

Будет им, с стыдом своим, и смешна и жалка, -

дается такое объяснение: "В одной Езоповой притче читаем, что галка, укравши от разных цветных птиц перья, ими украсилася, но как скоро сии уведали воровство, напали на нее, и всяка свои перья отобрав; бедная галка осталася гола и в насмешку всех зрителей. Таков дворянин без добродетелей, в котором имя славное есть чужая украса" (80).


--------------------------------------------------------------------------------

3 Кантемир Антиох. Собр. стихотв. 2-е изд. / Вст. ст. Ф. Я. Приймы. Подготовка текста и примеч. З. И. Гершковича. (Библиотека поэта; Большая серия). Л., 1956. С. 514. Далее сноски на это издание в тексте.

стр. 4


--------------------------------------------------------------------------------

Иногда поясняются тропы. К стиху: "Деревню взденешь потом на себя ты целу..." (72) - дается такой текст: "Взденешь кафтан пребогатый, который стал тебе в целую деревню" (82).

В его I сатире (ранняя редакция) Завистный поносит и осуждает науки:

"Живали мы, - говорит, - не зная латине

Преж сего, хотя просты, лучше, нежли ныне;

В невежестве гораздо больше хлеба жали;

Переняв чужой язык, свой хлеб потеряли..." (363).

К этим стихам Кантемир делает такое примечание: "В невежестве гораздо больше хлеба жали. Неоднократно слова сии слышаны от многих, что как языки и обычаи чужестранные мы стали употреблять, то стал у нас недород хлеба, будто они тому причина; а не хотят правильно рассудить, что вина тому земледельцев леность и воздух непорядочный - знаки гнева Божия, праведно на нас движимого за наши пред ним тяжкие преступления и обиды ближним, нами чинимые, что у других народов перенимать не нужно: у всех того и дома много" (504).

Примечание это имеет кроме своей конкретно полемической цели еще и собственно литературную функцию. Читатели сатиры убеждались из примечания в том, что сатирик думает не так, как его персонаж, что он с персонажем не согласен и что высказывания персонажа есть именно те идеи, против которых борется сатирик.

Таким образом "намерение" Кантемира становилось ясным даже тем, кто "в стихотворстве никакого знания не имеют". Понятной становилась и структура нового для русской литературы поэтического жанра - стихотворной сатиры, равно как делался понятен и основной принцип новой литературы - действовать не прямым нравоучением, а конфликтным сопоставлением разных точек зрения, среди которых читателю предлагалось самому выбрать то, что ему покажется правильным и разумным.

Первая, а за ней и другие сатиры Кантемира соединили в себе злободневность политической тематики, характерной уже для духовной проповеди Петровского времени, с общеевропейской традицией жанра. "Действительность" получила у Кантемира определенную и поэтическую форму, предстала перед читателем как литературный факт, как часть ему пока еще не очень понятной системы, которую мы давно уже привыкли называть "литературой".

Реже Кантемир вынужден раскрывать поэтический смысл или стилистическую структуру того или иного оборота. Так он объясняет мифологические имена, когда вводит их как заместителей, как символы реальных понятий или предметов: "Сила речения сего "предпочту Бахусу Минерву" есть что: тогда не стану пить, да стану учиться" (504).

Чаще всего объясняется все то, что выходит за рамки прямого "делового" называния предмета или явления. Поэтому, когда о былой независимости знатного феодала говорится во II сатире "прапрадеда прадед мой сам владел собою" (370), то Кантемир считает необходимым сделать к этой строке примечание: "Свое имел государство или княжение и был никому подвластен" (505). Объясняет Кантемир и метафоры, когда опасается, что их реальное содержание может от читателя ускользнуть. Строки о сохранности дворянских грамот во II сатире:

Да что в сем собрании славы неполезной,

Коли ничто показать можешь в поднебесной?

Разве ссохший пергамент, который чрез лета

Долгия от червей мог избежать навета (372), -

стр. 5


--------------------------------------------------------------------------------

он сопровождает примечанием: "То есть которого черви не грызли, но уцелел чрез много лет" (507).

Метафорические обозначения психологических состояний, например строку о лицемере в Ш сатире: "Кто не знает внутренний строй притворного мужа" (381), - Кантемир разъясняет сходным образом: "Обычаи и нравы его, или, лучше сказать, намерение его сердца" (512).

Характерно, что все эти выражения, требовавшие, с точки зрения Кантемира, примечаний, не попали в окончательную редакцию сатир в связи с общей их переделкой. Но и в этой последней редакции Кантемир разъясняет читателям те поэтические обороты, в которых он "не уверен", опасаясь, что их прямой смысл (их "содержание") может не дойти до читателя полностью. Как он говорит в "Письме стихотворца к приятелю" (1743); "Приложенные под всяким стихом примечанийцы нужны для тех, кои в стихотворстве никакого знания не имеют, и, кроме того, к совершенному понятию моего намерения служат" (434).

В I сатире окончательной редакции он объясняет "жителей парнасских": "Парнас есть гора в Фоциде, провинции греческой, посвященна музам, на которой они свое жилище имеют. Ученые люди фигурально парнасскими жительми называются" (63).

"Для мертвых друзей" - "для книг" (65); "лезть на бумажны горы" (61) - "шевелить, читать такое множество книг" (67).

Кантемир видел смысл своей поэтической работы в познании природы человека, в постижении его психического механизма, всего многообразия страстей, определяющих его поведение и общественную ценность. Примечания у Кантемира как бы "возвращают" читателя к реальному соотношению "слов" и "вещей", которое в его поэзии получает дополнительные значения, помогающие заместить отвлеченное конкретным, логическую связь - переносно-метафорической, увидеть в парадоксальном словосочетании мертвые друзья вечную жизнь человеческого слова, овеществленного на страницах книги. Как пишет с сожалением новейший исследователь, "по типографским причинам и вопреки пожеланиям автора примечания никогда не печатаются (за исключением издания 1762 г.) и, соответственно, не читаются вместе с текстом сатир. Между тем, именно примечания, напечатанные сразу под комментируемым стихом, и должны были заставить читателя задуматься, и не только над синтаксисом". 4

Верно указав, что примечания должны были, по замыслу Кантемира, помочь читателям разобраться в сложном, латинизированном синтаксисе его поэтического текста, С. Николаев не уделяет внимания собственно литературному назначению "объяснений", о котором я писал уже в статье 1988 года. 5 Там же я отметил, что у Кантемира был образец комментариев, которому он следовал, - примечания друга Буало, Броссета, к сатирам умершего в 1714 году поэта. 6 Примечания эти были повторены в издании сатир 1729 года. Ими, всего вероятнее, мог воспользоваться Кантемир.

В предисловии к изданию сатир Буало 1729 года Броссет указал, что он свои примечания составлял по информации, полученной им непосредственно от самого сатирика, т. е. они как бы были авторизованы. 7 Напечатаны примечания вместе со стихотворным текстом, так, как об этом мечтал Кантемир.


--------------------------------------------------------------------------------

4 Николаев С. И. Указ. соч. С. 126.

5 Serman I. Z. The Literary Context in Russian Eighteenth Century Esthetics // Russian Literature Thriquarterly. N 21. Ann Arbor, Michigan, 1988. P. 15-18.

6 QEuvres de Nicolas Boileaux Despreaux, avec des eclaircissements historiques, donnes par lui-meme. Edition, corrigee et augmentee de diverses remarques, 2 vols. Amsterdam, 1718.

7 Ibid. P. IX.

стр. 6


--------------------------------------------------------------------------------

Поскольку намеки и аллюзии в сатирах Буало относились в основном к прошлому Франции, к 1660-м годам, Броссет называет подлинные имена тех персонажей в сатирах, которым Буало присваивал имена условно- литературные. Так, к стиху 4 сатиры первой: "Passe l' ete sans linge, et Fhiver sans manteau", - Броссет поместил такое примечание: "Quoique Cassandre, sous Ie nom de Damon, sait Ie heros de cette Satire, L' auteur n' a pas laisse de charger ce caractere de plusieurs traits qu' il a empruntes d'autres originaux. Ainsi c' est Tristan rhermite qu'il avoit en vue dans ses vers, et non pas Cassandre; car celui-ci portoit un manteau en tout temps, et l' autre n' en avoit point du tout..." 8

[Хотя Кассандр под именем Дамона является героем этой сатиры, автор не перестал нагружать этого человека многими чертами, которые он заимствовал у других. Так в своих стихах он имел в виду Тристана д' Эрмита, а не Кассандра, потому что у Тристана не было плаща, а у Кассандра - он был в любую погоду].

В сатире второй к стихам 19-20: "Si je pense exprimer un Auteur sans defaut, La raison dit Virgile, et la rime Quinaut", 9 - Броссет поместил полемическое примечание: "...La rime Quinaut. Philippe Quinaut, auteur de plusieurs tragedies, imprimees en deux volumes, mais qui sont absolument tombees dans l' oubli". 10

[Рифма Кино. Филипп Кино, автор множества трагедий, напечатанных в двух томах, но полностью забытых].

Разумеется, разница литературных и общекультурных условий между Францией на переломе от Великого века к веку Просвещения и только- только очнувшейся от петровской ломки Россией была столь велика, что цели "объяснений" Кантемира и примечаний Броссета были принципиально несходными.

Пример "объяснений" Кантемира, по-видимому, оказался соблазнительным. В начальную пору новой литературы появилось поэтическое произведение, всем своим строем, всей своей стилистикой и даже примечаниями противостоявшее сатирам Кантемира, которые к выходу в свет этого произведения - поэмы Петра Буслаева "Умозрительство душевное, описанное стихами о преселении в вечную жизнь превосходительной баронессы Марии Яковлевны Строгановой" (СПб., 1734) - уже несколько лет ходили в списках и были несомненным литературным фактом.

Буслаев, подобно Кантемиру, снабдил печатный текст своей поэмы подробными прозаическими примечаниями.

Поэма Буслаева изображает смерть Строгановой и прощание с нею ее родных и близких в первой части и "восшествие души ее в небо со слеждующими (сопровождающими. - И. С. ) добродетелями" - во второй. Сюжет, если можно о нем говорить применительно к вещи лирической по своему характеру, развивается только "по вертикали", движение идет с земли на небо. И в соответствии с такой динамикой меняется стилистика поэмы. Более конкретная в первой части, она как бы "развеществляется", спиритуализируется во второй.

В первой части поэмы Буслаев в примечаниях объясняет аллегорический смысл некоторых стихов, у него примечания образуют свой, особый, независимый ряд значений, а собственно стихи могут восприниматься и независимо от объяснений. Появление Девы Марии он в стихах изображает так:


--------------------------------------------------------------------------------

8 Ibid. P. 9-10.

9 Ibid. P. 17.

10 Ibid. P. 21.

стр. 7


--------------------------------------------------------------------------------

...пришла небесна царица:

Оболченна вся в солнце, луна под ногами,

На главе же корона царская с звездами. 11

К этому двустишию следует примечание: "Солнцем кажет славу, от бога ей данную, луною же мир весь, звезды ж в короне разумеются о сей пророчества и похвалы святых". 12

Связи, которые устанавливаются между предметом и его поэтическим значением, у Буслаева совершенно произвольны, основаны на приемах школьно-схоластического толкования текстов и не являются собственно поэтическими, они не вытекают из семантических возможностей слова, а привносятся извне, и потому Буслаеву как бы тесно в пределах живого слова и он охотно покидает его для установления иных связей и отношений.

Во второй части поэмы, где описывается триумфальное "восшествие" души на небо, религиозно-символическое толкование в примечаниях окончательно отрывается от "содержания" самой поэмы. Строка, описывающая, как "любовь Христова" "дерзновенно на перси припала до Христа", сопровождается таким примечанием: "Персями Христовыми зде полагается близость к богу сея добродетели, паче прочих добрых дел, яже радость во умном зрении на Христа подает душам блаженным". 13

"Припала на перси" толкуется как метафорическое изображение отвлеченного понятия ("добродетели"), т. е. в метафору превращается такое словосочетание, в котором совершенно не содержится возможности толкования в переносном смысле.

Буслаев как бы хочет оторвать читателя от действительности, от основного значения слов, от предметного мира действительных отношений и связей для того, чтобы заставить его (читателя) прозреть, увидеть за обманчивой внешней оболочкой истинную, духовную сущность мира.

П. Буслаев видит в реальном "содержании" слова, в его социально и исторически обусловленном диапазоне значений главное "препятствие" для своей поэтической работы. Он ставит задачу - "убить" в слове его связи с миром вещей и человеческих отношений. Поэтому в примечаниях к "Умозрительству душевному" он последовательно превращает каждое слово своей поэмы в символ, знак, иероглиф, устанавливая при этом совершенно произвольную связь между словом и его толкованием, связь, так сказать, сверхразумную, интуитивно- мистическую.

Те, кто стал работать над созданием новой литературы позже - Тредиаковский и Ломоносов, также занимались автокомментированием, но уже в других формах. Так, например, Тредиаковский в своем "Новом и кратком способе к сложению российских стихов..." настойчиво объясняет читателям, о какой любви идет речь в его стихах: "Я что пускаю в свет две мои элегии плачевные, то весьма безопасно; но что пускаю их любовные, по примеру многих древних и нынешних стихотворцев, в том у добродетельного российского читателя прощения прося, объявляю ему, что я описываю в сих двух элегиях не зазорную любовь, но законную, то есть таковую, какова хвалится между благословенно любящими супругами". 14 И далее к одной из элегий он


--------------------------------------------------------------------------------

11 Буслаев Петр. Умозрительство душевное. СПб., 1734. Цит. по: Русская силлабическая поэзия XVII-XVIII вв. / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. А. М. Панченко. Л., 1970. С 289

12 Там же. С. 392-393.

13 Там же. С. 394.

14 Тредиаковский В. К. Избр. произв. / Вступ. ст. и подготовка текста Л. И. Тимофеева. 2-е изд. (Библиотека поэта; Большая серия). М.; Л., 1963. С. 395.

стр. 8


--------------------------------------------------------------------------------

помещает еще одно объяснение: "Слово Купидин, которое употреблено во второй моей элегии, не долженствует к соблазну дать причины жестокой добродетели христианину, понеже оно тут не за поганского Венерина выдуманного сына приемлется, но за пристрастие сердечное, которое в законной любви, и за великую свою горячесть хулимо быть никогда нигде еще не заслужило". 15 Объяснение или, вернее, оправдание это относится к следующим стихам:

Никому принесть нельзя жалобу сердечну:

Купидин мя осудил к молчанию вечну.

Нерассудный и слепой, Купидин пресильный,

И которой толь ко мне ныне не умильный!

Я какую тебе мог дать к сему причину,

Что ты вечну напустил на меня кручину?

Ты велишь мне то любить, нельзя что любити,

С света, знатно, ты сего хочешь мя сгонити. 16

Как очевидно, в элегии нет никаких дополнительных указаний на целенаправленность изображенного в ней любовного чувства.

Поэтому можно предположить, что "объяснение" Тредиаковского должно оправдать его от тех обвинений, которые возникли по поводу "Езды в остров Любви". Тогда Тредиаковский насмешливо отзывался в письмах к Шумахеру о "ханжах", критиковавших его философию любви.

Как напомнил С. Николаев, "в защиту Тредиаковского выступил малоизвестный переводчик И. М. Сечихин, который в 1732 г. перевел физиогномический трактат "Анфропоскопия". В предисловии "К Зоилу" он не только признает себя приверженцем Тредиаковского, но и яростно защищает его от Зоила, презрительно именуя последнего "простяком", "червем неусыпающим", "не разумеющим языка славенского"". 17

Теперь обстановка изменилась, и поэту приходится придумывать объяснение, комментировать свои стихи так, чтобы заранее отвести возможные возражения.

Ломоносов в обеих редакциях "Риторики" (1743-1747) объясняет структуру своих поэтических текстов, предлагая их в качестве примеров им же разработанных принципов высокого стиля. Иногда эти объяснения имеют полемическую или защитительную цель: Ломоносов под видом спокойного объяснения оспаривает критические замечания своих литературных противников. Как пример метонимии он приводит строку из своей оды 1746 года:

Восток и льдистый Океан

Свои колена преклоняют, 18 -

и дает ей объяснение: "то есть живущие на востоке и при Ледовитом океане ". 19 Мы не знаем, кого именно имел в виду Ломоносов, когда объяснял эти строки, возможно, что их уже тогда критиковал Сумароков. Во всяком случае, в своих "вздорных одах" он пародирует эти строки Ломоносова. 20


--------------------------------------------------------------------------------

15 Там же. С. 396.

16 Там же. С. 400.

17 Николаев С. И. Указ. соч. С. 92.

18 Ломоносовы. В. Полн. собр. соч. М.; Л., 1959. Т. 8. С. 140.

19 Там же. Т. 7. С. 248.

20 Сумароков А. Избр. произв. (Библиотека поэта; Большая серия). Л., 1957. С. 289.

стр. 9


--------------------------------------------------------------------------------

Только в исключительных обстоятельствах Ломоносов снабжал текст своих од примечаниями. Так, потребность в примечаниях возникла, когда Ломоносов писал "Оду на день рождения Елизаветы Петровны декабря 18 дня 1746", построенную на астрологических понятиях и образах, о которых в "Оде" говорит Натура (Природа):

Се солнце бег свой пременяет

И к вам течет умножить день

Ермий, наукам предводитель,

И Марс, на брани победитель,

Блистают совокупно с ним. 21

К имени Ермий Ломоносов поместил такое примечание: "Во время рождения Ея Императорского Величества планеты Меркурий и Марс стояли в одном знаке с солнцем". 22 Натура продолжает свой монолог:

Там муж, звездами испещренный,

Свой светлый напрягает лук,

Диана стрелы позлащенны

С ним мещет из прекрасных рук. 23

К имени Диана следует такое примечание: "Луна тогда стояла в созвездии Стрельца". 24

С середины 1750-х годов, в связи с тем что на смену одиночкам - основоположникам русской литературы - пришли литературные кружки, можно уже говорить о начале литературного движения с его непременным признаком - журналами, сначала смешанного, а затем и чисто литературного содержания. Журналы взяли на себя дело разъяснения и критики, то, чем вынуждены были заниматься в 1730- 1740-е годы основоположники новой литературы и для чего они использовали различные варианты и способы автокомментирования.

Литературный контекст был создан, шло развитие литературы вширь, в пределах общей эстетической системы, эстетические оценки и критерии могли черпаться из уже созданной литературной традиции; в ней находили примеры и образцы. Литературу как таковую уже не надо было объяснять: надобность в автокомментировании или примечаниях исчезла надолго.

Вновь примечания как неотъемлемая часть данного текста появляются в 1790-е годы и становятся характерной чертой литературного движения следующего десятилетия.

В 1791 году Н. П. Николев свое "Лиро-эпическое послание к Е. Р. Дашковой" 25 снабдил подробными прозаическими примечаниями, а при перепечатке этого "Послания" прибавил еще "пополнительные" примечания, в которых отвечал своим критикам- карамзинистам.

Николев был первой жертвой побеждавшего литературного направления, которое сделало из него главную мишень для своих критических выступлений. Его примечания дают очень интересный материал для характеристики отношения к литературным сдвигам эпохи тех, кого эти сдвиги из литературы выталкивали.


--------------------------------------------------------------------------------

21 Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. Т. 8. С. 150.

22 Там же.

23 Там же.

24 Там же.

25 См.: Альтшуллер М. Г. "Лиродидактическое послание" Н. П. Николева // Учен. зап. ЛГУ. 1968. N 339.

стр. 10


--------------------------------------------------------------------------------

Литературная ситуация конца XVIII-начала XIX века отчасти напоминает ту, в которой действовал Кантемир; шла неуклонная смена одной эстетики другой; на место поэзии XVIII века входила новая поэтическая школа, которую Пушкин, из этой школы вышедший, назвал школой гармонической точности.

Подобно Николеву, но десятилетием позже, Д. И. Хвостов стал объектом систематической литературной травли как воплощение всех недостатков и уродств старой литературы. 26

Самозащита Хвостова выразилась в его примечаниях к собственным текстам; эти примечания он отделывал очень тщательно и менял от издания к изданию. Примеры его примечаний приводит в единственной о Хвостове серьезной работе М. Г. Альтшуллер: "Так в стихотворении "Потомство" он писал;

Питомцы роскоши разврата

Пускай кровавый любят пир.

К этим стихам, осуждающим романтическую поэзию, Хвостов сделал такое примечание: "В наше время многие молодые поэты выбирают содержания мрачно-ужасные; такого рода стихотворения часто препятствуют исполнить благородную цель поэзии"". 27

Это не столько "примечания" в собственном смысле, сколько особая форма литературной полемики; Хвостов применяет ее вслед за Никелевым. Иногда Хвостов объясняет реалии в своих стихах. Так, в послании "Катерине Наумовне Пучковой" он поясняет следующие строки:

Я Нила Русского по красным берегам

В село Темирино на чернозем стремился. 28

Вот соответствующее примечание: "В Симбирской губернии Ардотовского уезда находится село Талызино, принадлежащее графине Хвостовой, супруге автора, которую в стихотворениях своих он всегда называет Теми-рою". 29

В 1805 году примечания к своим стихам продиктовал Державин. 1804- 1805 годы означены неожиданными переменами в литературном положении Державина. Он стал объектом прямых или косвенных многочисленных критических и полемических выступлений.

Собственно литературные и политико-полемические выступления появились после того, как Державин опубликовал цикл стихотворений, направленных против реформаторских начинаний и проектов Александра I и его молодых друзей.

Как известно, отставка Державина в 1803 году с поста министра юстиции была обусловлена его возражениями против закона о вольных хлебопашцах. Позиция Державина по отношению к предполагавшимся реформам не осталась тайной для общества, а после появления "Колесницы", "Фонаря", "Голубки" споры о реформах в России в начале века получили идеологический характер. Вопрос о необходимости реформ, т. е. перемен, в социальной структуре и политической организации в России неизбежно упирался в положи-


--------------------------------------------------------------------------------

26 Альтшуллер М. Г. Предтечи славянофильства в русской литературе (Общество "Беседа любителей русского слова"). Ardis, Ann Arbor, 1984. С. 177-209: "Дмитрий Иванович Хвостов".

27 Там же. С. 184.

28 Избр. соч. графа Хвостова. М., 1997. С. 63.

29 Там же. С. 83.

стр. 11


--------------------------------------------------------------------------------

тельную или отрицательную оценку роли идеологии века Просвещения и динамики событий революционного пятилетия 1789-1794 годов.

Анализ исторической роли французской революции и идеологии Просвещения положен был Карамзиным в основу его публицистики в "Вестнике Европы". Он писал: "Революция объяснила идеи: мы увидели, что гражданский порядок священ даже в самых местных или случайных недостатках своих; что власть его есть для народов не тиранство, а защита от тиранства; что, разбивая сию благодетельную эгиду, народ делается жертвою ужасных бедствий, которые несравненно злее всех обыкновенных злоупотреблений власти (...); что все смелые теории ума, который из кабинета хочет предписывать новые законы нравственному и политическому миру, должны остаться в книгах вместе с другими, более или менее любопытными произведениями остроумия (...); что одно время и благая воля законных правительств должны исправить несовершенства гражданских обществ". 30

Вместо революции и переворотов, которые могут привести народы только к гибели и анархии, Карамзин защищает идею постепенного и осторожного реформирования "гражданского общества" и возлагает все свои надежды на Александра!: "Россия видит на троне своем любезного сердцу монарха, который всего ревностнее желает ее счастия, взяв себе за правило, что добродетель и просвещение должны быть основанием государственного благоденствия" (2, 266).

Просвещение, говорит Карамзин в другой статье, есть "источник" самой "благородной нравственности", т.е. просвещение он рассматривает как средство воспитания гражданина прежде всего. Просвещение "образует мудрых министров, достойных орудий правосудия, сынов отечества в семействах, рождая чувство патриотизма, чести, народной гордости" (2, 270).

Карамзин не отделяет французскую революцию от идей французского Просвещения и думает, что поскольку "революция объяснила идеи", то следует "быть рассудительным" и прежде всего отказаться от идеи равенства социального, т. е. равенства сословий: "Революция обещала равенство состояний: государи вместо сей химеры стараются, чтобы гражданин во всяком состоянии мог быть доволен; чтобы никоторое не было презрительным или угнетенным!" (2, 270).

Это свое отношение к идее "равенства" Карамзин высказал уже в оде 1801 года "На торжественное коронование" Александра!:

Сколь необузданность ужасна,

Столь ты, свобода, нам мила

И с пользою царей согласна;

Ты вечно славой их была.

Свобода там, где есть уставы,

Где добрый не боясь живет;

Там рабство, где законов нет,

Где гибнет правый и неправый!

Свобода мудрая свята,

Но равенство одна мечта. 31

Ранее, до того, как он стал развивать в публицистических статьях "Вестника Европы" свое понимание "просвещения" как упорядоченного сословного строя, Карамзин в английских частях "Писем русского путешественника" объяснил, что англичане просвещены. "Знают наизусть свои истинные выго-


--------------------------------------------------------------------------------

30 Карамзин Н. М. Избр. соч.: В 2т. М.; Л., 1964. Т. 2. С. 268-269. Далее ссылки в тексте.

31 Карамзин Н. М. Полн. собр. стихотв. 2-е изд. / Вступ. статья, подготовка текста и примеч. Ю. М. Лотмана. (Библиотека поэта; Большая серия), М.; Л., 1966. С. 266.

стр. 12


--------------------------------------------------------------------------------

ды, и если бы какой-нибудь Питт вздумал явно действовать против общей пользы, то он непременно бы лишился большинства голосов в парламенте, как волшебник своего талисмана. Итак, не конституция, а просвещение есть истинный их палладиум" (1, 593).

Идея "просвещения" как социального воспитания граждан в гармонически (разумно) устроенной сословной монархии, т. е. в России начала нового века, владела в это время всеми, кто не хотел или не мог отказаться от приверженности к идеям века Просвещения и намеревался примирить свои убеждения с реальной исторической ситуацией.

Среди членов "Вольного общества любителей словесности" была группа, которая выдвигала свое понимание "просвещения", отчасти сходное с тем, которое развивал в "Вестнике Европы" Карамзин. Пнин в своем "Опыте о просвещении относительно к России" предложил такое определение просвещения: "Просвещение, в настоящем смысле приемлемое, состоит в том, когда каждый член общества, в каком бы звании ни находился, совершенно знает и исполняет свои должности', то есть, когда начальство с своей стороны свято исполняет обязанности вверенной оному власти, а нижнего разряда люди ненарушимо исполняют обязанности своего повиновения. Если сии два состояния не переступают своих мер, сохраняя должное в отношениях своих равновесие, тогда просвещение достигло желаемой цели". 32

Соответственно этому представлению Пнин считал, что каждому "состоянию" нужно свое "просвещение", своя система прав и обязанностей, или свои "добродетели", как он их называет: " Трудолюбие и трезвость нахожу я самыми приличнейшими добродетелями для земледельческого состояния; исправность и честность - для мещанского; правосудие и всегда готовое пожертвование собою пользам отечества - для дворянского и, наконец, благочестие и примерное поведение - для состояния духовного". 33

Отвергая понятие "вольности", развитое во французской конституции 1793 года, "как призрак воспаленного (...) воображения", а идею "равенства" как "исчадие раздоров", Пнин обвиняет в "ужасах" революции "мнимых мудрецов", якобинцев, а не вообще идеологию века Просвещения, не все "осьмнадцатое столетие". 34 Он извлекает из идей Просвещения то, что является, по его мнению, истинной теорией разумного устройства гражданского общества в условиях современной России. Опытом французской революции Пнин предлагает воспользоваться как отрицательным примером и осуществить в России при помощи реформ социальный, а не политический переворот: "сделать (...) неприкосновенной собственность земледельческого состояния", т. е. ввести крепостное право в определенные, законом установленные пределы, - дать русскому крестьянину права, которых он лишен...

Сходные идеи развивал вполне официальный журнал "Северный вестник" в 1804-1805 годах: "мудрое законодательство" есть "плод наук, плод философии". Поэтому его издатель И. И. Мартынов защищает идеи века Просвещения от тех, кто отождествлял их "теории" с практикой французской революции: "Привыкли мы уже слышать нарекания, что просвещение в наши времена произвело на западе страшные неустройства. Не оно, а невнимание к нему. Сто лет уже, как оно, развиваясь естественно в народе, просило правителей пожалеть о человечестве и применяться постепенно к духу века


--------------------------------------------------------------------------------

32 Пнин Иван. Сочинения / Вступ. ст. и редакция И. К. Луппола. Подгот. к печати и комментарии В. Н. Орлова. М., 1934. С. 123- 124.

33 Там же. С. 141.

34 Там же. С. 124.

стр. 13


--------------------------------------------------------------------------------

своего... Оно издали предвещало громовые тучи; и нимало уже не виновато в том зле, которое учинено буйством ожесточенным". 35

Началось все с оды Державина "Колесница". В своих позднейших "объяснениях" Державин указал, что поводом к написанию этой оды послужило событие, действительно взволновавшее всю Европу в 1804 году, - предательское похищение и убийство герцога Энгиенского 21 марта: "Когда же в 1804 году получена весть о насильственной кончине Бурбонского принца Дангиена, то автор (...) будучи уже в отставке, окончил оную, и, напечатав, доставил чрез приятелей императору". 36 Это событие, одно из самых спорных в политической биографии Наполеона, русскому читателю знакомо по роману Льва Толстого, где в самом начале первого тома, в салоне Анны Павловны Шерер Пьер оправдывает этот поступок Наполеона.

Державин не вполне точно свел замысел оды к осуждению убийства герцога Энгиенского; на самом деле ода была полна осуждений внутренней политики Александра! и намечавшихся его окружением реформ. "Как он принял ее, - продолжает свое объяснение Державин, - неизвестно, но вдовствующая императрица Мария Федоровна в случившемся после того собрании во дворце сказала свое удовольствие. Но на все сие несмотря неприятели автора, как слышно было по городу, не оставили ее толковать в худую сторону, обращая оную против нашего министерства в сатиру (...) В печатной было следующее примечание: не было бы удивительно, ежели бы нещастие Франции произошло от софистов или суемудрых писателей, а также от поступок злобного государя; но когда просвещен народ был истинным просвещением, а правительство было кроткое, то загадка сия принадлежит к разрешению глубокомысленных политиков. Сим автор дал почувствовать, что напрасно у нас следуют во всем французам" (25, 120). В оде "Колесница" Державин изобразил картину гибели возницы и коней, запряженных в его колесницу, после того, как

Возница вожжи ослабляет,

Смиренством коней убедясь,

Вздремал.

И тут появляются виновники зла:

Над ними черна тень, виясь,

Коварных вранов, своевольных:

Кричат - и, потемняя путь,

Пужают коней толь покойных...

Кони выходят из повиновения, несутся с колесницей -

Уже, в жару ярясь сугубом

Друг друга жмут, кусают, бьют

И, по распутьям мчась в расстройстве,

Как бы волшебством обуяв,

Рвут сбрую в злобном своевольстве,

И, цели своея не знав,

Крушат подножье, ось, колеса,

Возница падает под них.


--------------------------------------------------------------------------------

35 Цит по: Теплова В. А. Пропаганда конституционных идей в "Северном вестнике" И. И. Мартынова // Учен. зап. Горьковского университета. 1964. Вып. 65. С. 366.

36 "Объяснения" (1805) Державина цитируются по публикации Е. Н. Кононко в трех частях: Вопросы русской литературы. Вып. 2 (22). Львов, 1973. С. 107-116; Вып. 1(23). Львов, 1974. С. 81-93; Вып. 1 (25). Львов, 1975. С. 110-125. Далее в ссылках указывается номер выпуска и страница.

стр. 14


--------------------------------------------------------------------------------

Рассбруенные Буцефалы,

Томясь от жажды, от алчбы,

Чрез камни, пни, бугры, забралы

Несутся, скачут на дыбы, -

И, что не встретят, сокрушают.

Отвсюду слышен вопль и стон;

Кровавы реки протекают;

По стогнам мертвых миллион!

Ода кончается обращением к властителям:

О вы, венчанные возницы,

Бразды держащие в руках,

И вы, царств славных колесницы

Носящи на своих плечах!

Учитесь из сего примеру

Царями, подданными быть,

Блюсти законы, нравы, веру

И мудрости стезей ходить.

Учитесь, знайте: бунт народный,

Как искра, чуть сперва горит,

Потом лист пожара волны,

Которых берег небом скрыт. 37

Как видно из объяснения Державина, "неприятели автора, как слышно было по городу, не оставили ее толковать в худую сторону, обращая оную против нашего министерства в сатиру".

Иначе говоря, в оде увидели критику либеральных мероприятий Александра! и его правительства, в первую очередь таких, как цензурный устав 1804 года. В связи с его подготовкой в Главное правление училищ была подана "Записка", автор которой В. Попугаев развивал прямо противоположную державинской точку зрения на французскую философию XVIII века: "Некоторые утверждают, что французская революция, причинившая столько вреда и бедствий Европе и Франции, есть следствие сочинений философов. Несправедливо обвиняют Руссо, Вольтера, Реналя и проч. Ложно. Орлеан, Робеспьер, Марат и им подобные произвели и питали революцию (...) Без философов в настоящих замешательствах Франция бы пала и была бы жертвою раздражения внутренних и внешних партий и их интересов. Философы одушевили истинных граждан, показали им точку, к коей надлежало итти... Итак, не философы произвели Революцию, но в Революции спасли Францию, показав путь выйти из сего лабиринта всеобщего волнения (...) Писатели спасли Францию от революции, писатели одушевили героев, и величайшего из них Бонапарте, устроить благоденствие народа и успокоить волнение. Следственно, истины, излагаемые печатным словом, полезны, и свободный ход к ним не должен быть заграждаем". 38

"Записка" эта была прислана в Главное правление училищ 9 января 1804 года, т. е. до убийства герцога Энгиенского, хотя можно предположить, что это не изменило бы отношения Попугаева к Наполеону. В другом своем трактате, не сохранившемся, но известном по выпискам из него. Попугаев в прозаической форме излагает сюжет о лошади и всаднике:


--------------------------------------------------------------------------------

37 Державин Г. Р. Собр. соч. / С объяс. примеч. Я. К. Грота. СПб., 1864. Т. 1. С. 526-531.

38 Попугаев В. Записка в Главное правление училищ. Цит. по: Орлов В. Русские просветители 1790-1800-х годов. 2-е изд. М., 1953. С. 353.

стр. 15


--------------------------------------------------------------------------------

"Запряженная лошадь хотя и подвержена воле управляющего для своего собственного блага (не для ее), однако она не лишается света! Глаза ее не завязаны - не завязаны для блага же всадника! Если приведена она будет в ярость, разгорячась, повлечет всадника на произвол своего стремления, подвергнет его опасности быть изувеченну, переломит руку, ногу. Но и в сию минуту животное из любви к собственной жизни не вовлечет его в пропасть или реку, где она и он должны бы были погибнуть неизбежно, если б глаза ее были завязаны". 39

В. Н. Орлов сопроводил эту цитату из трактата Попугаева следующим указанием: "Все это место в деталях совпадает с притчей Пнина "Верховая лошадь", которая в свою очередь согласуется с одним из центральных положений его "Опыта о просвещении": "Мысль, чтобы невежественным народом управлять страхом и жестокими законами, - есть сколько несправедлива, столько и противна природе"". 40

После вступления общего характера о подверженности всех страстям Пнин переходит в басне "Верховая лошадь" к ее основной теме - герой басни покупает пугливую лошадь:

Однако этого не ставит Клит бедой,

Он сей порок весьма легко исправить чает;

И только что успел приехать он домой,

То способ вот какой на то употребляет:

Велел тотчас салфетку взять

И лошади глаза покрепче завязать.

Потом

Садится на нее верхом

И скачет близ всего,

Чего пугался конь до случая сего.

С завязанными конь глазами,

Не зря предметов пред собой,

Мчит смело седока, пыль взносит облаками...

И в ров глубокий, водяной

С собою всадника с стремленьем вовлекает. 41

По поводу оды Пнина "Человек" в свое время возникла было дискуссия - против кого она направлена. Думаю, что сопоставление ее с басней "Верховая лошадь" является окончательным аргументом в этом споре. "Человек" был остро полемическим выступлением против прославленной оды Державина "Бог". Как писал В. А. Западов, "в словах Пнина нельзя не видеть явного стремления уязвить Державина, унизить его как человека, дискредитировать как гражданина". 42 Полемика Пнина в "Человеке" с Державиным идет по принципиальным мировоззренческим вопросам.

Вслед за стихотворением Пнина в "Журнале российской словесности" была помещена эпиграмма на Державина. Она давно известна, но привожу ее для полноты картины:

Проходит слава царств, и царства исчезают!

Пальмира гордая, где ты?.. Увы! не знают!

И Александров гроб, и город разрушен,

В котором сильный царь земли был погребен.

Героев град забыт, забыт и с их делами -


--------------------------------------------------------------------------------

39 Там же. С. 339.

40 Там же.

41 Пнин Иван. Сочинения. С. 98-99.

42 Западав В. Державин и Пнин // Русская литература. 1965. N 1. С. 116.

стр. 16


--------------------------------------------------------------------------------

А ты жить в вечности с великими мужами,

Тромпетин! захотел стихами.

Вызов был Державиным принят и он ответил эпиграмматисту 43 :

Ответ Тромпетина Булавкину

Трубит Тромпетин как в тромпету,

Трубы звук вторит холм и дол;

Но колет как Булавкин в мету,

Кому слышна булавки боль?

Блистали царствы, - царств тех нету;

Пиндар в стихах своих живет -

Толпой толпятся мошки к свету;

Но дунет ветр - и мошек нет. 44

Критика политико-идеологическая совпала с критикой собственно литературной. Так, в письме к Жуковскому от 7 июня 1804 года Мерзляков писал об "Анакреонтических песнях": "Нового немного и почти все нехорошо. Этот Анакреон пел при Павловом дворе, и Павла самого, иногда под именем Феба, иногда Амура, иногда... Языка нет. Золота и серебра кучи; остроты не видно, неблагопристойности много, a naif, которое должно быть душою такого рода творений, не найдешь почти нигде. Вот тебе критика после первого моего чтения". 45 Как видно из этого эпистолярного отзыва, нового и в какой-то мере неожиданного Державина часть литераторов встретила недоброжелательно.

Одно из проявлений этой критики представлено в рукописном памфлете "Произшествие в царстве теней, или Судьбина российского языка" (1805). 46

Сосредоточив свою критику на "новом слоге", автор критического памфлета не забыл и Державина. Он критикует нового или, вернее, обновленного Державина, автора анакреонтики. Ведь обратившись к новой тематике и новому жанру, отказавшись на время от привычных ему масштабов оды торжественной, Державин встретился с неожиданными трудностями. В "Про-изшествии в царстве теней" один из участников, Ломоносов, приводит четверостишие из стихотворения Державина "Гром победы раздавайся" ("Московский журнал", 1791, июнь, с. 284):

"Вижу; - это выписка из хора!

Мы ликуем славы звуки,

Чтоб враги могли то зреть,

Что свои готовы руки

В край вселенной мы простреть.

В четырех стихах сочинитель, кажется, боролся с языком, и не смог. Если б он нелепое выражение, ликуем звуки, где средний глагол худо управляет, - близкое стечение слогов, чтоб, то что, и бедность рифм, зреть, простреть, - потрудился исправить: то бы сии четыре строки были правильнее и приятнее". 47


--------------------------------------------------------------------------------

43 Журнал российской словесности. 1805. Ч. II. N 5. С. 44-45.

44 Друг просвещения. 1805. Ч. III. С. 198.

45 Русский архив. 1871. N 1. С. 0148.

46 См.: Споры о языке в начале XIX в. как факт русской культуры ("Происшествие в царстве теней, или Судьбина российского языка" - неизвестное сочинение Семена Боброва) / Публикация, вступ. ст. и комментарии Ю. Лотмана и Б. Успенского // Учен. зап. Тартуского государственного университета. Вып. 358. Труды по русской и славянской филологии. XXIV. Литературоведение. Тарту, 1975. С. 168- 322.

47 Там же. С. 265.

стр. 17


--------------------------------------------------------------------------------

В других критических замечаниях основной упрек Державину: "...странная смесь низких слов с высокими; - да и во многих местах слог то возвышенной, то так называемый у французов burlesque, или смешенной с тем и другим". 48

Такой упрек Державину стал возможен только после утверждения "нового слога", когда "смесь" высокого и низкого для молодого поколения литераторов оказалась уже неприемлема. Лотман и Успенский сочли, что "шокирующее впечатление на современников должна была произвести оценка стихотворения Державина, безусловно положительные отзывы о котором были законом в печати тех лет для критиков всех лагерей". 49 Не следует понимать буквально это утверждение о "законе" безусловно положительного отношения к Державину в критике тех лет. Действительно, отрицательных отзывов о Державине в печати не появлялось, но это не помешало стихотворной полемике с ним, явной или скрытой.

Почему именно в 1805 году продиктовал Державин "Примечания" к своим стихам? Поводом послужила просьба Евгения Болховитинова к поэту сообщить ему автобиографические сведения. Державин, как известно, выполнил эту просьбу с лихвой. В письме к Д. И. Хвостову от 30 сентября 1805 года Болховитинов сообщал: "Похвалюсь вам, что он прислал самую обстоятельнейшую свою биографию и пространные примечания на случаи и на все намеки своих од. Это драгоценнейшее сокровище для русской литературы (...) теперь еще и на свет показать их нельзя, ибо много живых витязей его намеков". 50

Дело в том, что подлинной, глубинной причиной их появления было ощущение, возникшее у Державина в 1804-1805 годах, о потере контакта с новым поколением литераторов и читателей, а не скромная просьба Болховитинова сообщить автобиографию.

"Объяснения" 1805 года должны были показать, насколько сам Державин был независим от властей в своей поэтической работе. Так, начинаются они с "Предисловия", которое "он поднес... сей государыне в 1795 году по поводу тому, что она несколько раз изъясняла свое желание, чтоб он писал более и, так сказать, прашивала его; но как он был в тогдашнее время многими обстоятельствами огорчаем, то и не имел духа произвесть чего-либо нового, а особливо во вкусе Фелицы, как ей хотелось..." (22, 110).

В связи со стихотворением "Властителям и судиям" он рассказывал, как один из его знакомых на обеде у А. И. Мусина-Пушкина "спросил... его, что за причина таким его дерзким сочинениям, которыя поднесены им императрице, а особливо псалма 81-го, который ничего другого не означает, как сущего якобинства" (22, 111).

Об оде "Фелица" говорится, что "друзья поэта... не советовали выдавать ее в свет, опасаясь, чтоб некоторые вельможи не приняли чего на свой щет и не зделались бы ему врагами!" (22, 112).

А в приписке к этому "Объяснению" добавлено: "Словом, сия ода изображение нравов и характера императрицы и ближайших ея вельмож, так что история может с них списывать без всякой ошибки портреты" (22, 114).

К "Видению Мурзы": "...как помянутая ода "К Фелице" произвела разные толки - иныя говорили, что чрезвычайно ласкательно, то автор и повторил здесь 19-й и прочие куплеты той оды, образованные в насмешку критикам,


--------------------------------------------------------------------------------

48 Там же. С. 275.

49 Там же. С. 168.

50 Переписка Евгения [Болховитинова] с Державиным // Сборник статей, читанных в отделении русского языка и словесности Императорской академии наук. T. V. Вып. 1. СПб., 1868. С. 71.

стр. 18


--------------------------------------------------------------------------------

как то: "арбуз" и "соленые огурцы" характеризуют князя Потемкина, которой при избаловании его императрицей был такой причудливой и прихотливой вельможа, что в одну минуту желал кофею, то кислых щей, то фиников, то кислой капусты, то арбуза, то соленых огурцов, так что, командуя армией, нарочно посылал курьеров верст тысячи за две и более за клюквой, за костяникой и проч..." (22, 115).

"На коварство французского возмущения и в честь князя Пожарского": "...читая древнюю и новую историю и упражняясь сам в делах, видел, каким образом коварство сильных людей закрывает свои ухищрения и выдает самые гнусные деяния за добродетельные" (23, 86).

Все эти и многие другие объяснения должны были представить новым поколениям Державина как борца с злоупотреблениями и "коварствами" сильных мира.

Новые поколения читателей могли не знать, какие именно исторические личности или события имел в виду Державин - а их следовало объяснить. Но читатели могли "не понимать" и державинской образности. Так, в примечаниях к оде "На отсутствие ея величества в Белоруссию" Державин счел нужным поместить такое объяснение четвертой строфе: "Описан здесь барельеф, бывший изображенным в гипсе на камине большого зала общего правительствующего Сената собрания. Он представлял, что Минерва в подобии императрицы вводит в храм правосудия Истину, Человеколюбие и Совесть, на коих основано учреждение о управлении губерний сей императрицы" (22,114- 115).

Вот объясненная Державиным строфа:

Человечество тобою,

Истина и Совесть в суд

Сей начальствовать страною

В велелепии грядут;

Благодать на них сияет,

Памятник изображает

Твой из радужных лучей;

Злость повержена скрежещет,

В узах ябеда трепещет!

Глас зовет твоих людей. 51

Державинское объяснение вводит другой план - реальную скульптуру, которая в оде воспринимается как аллегория, но это объяснение не предлагает другого понимания этой аллегории. Словесная картина остается в пределах словесного же выражения.

В примечаниях к оде "На умеренность" Державин последовательно объясняет строфу за строфой. Остановлюсь только на строфе пятой. Вот ее текст:

Он ведает: доколе страсти

Волнуются в людских сердцах,

Нет вольности, нет равной части

Царю в венце, рабу в цепях;

Несет свое всяк в свете бремя,

Других всяк жертва и тиран,

Течет в свое природа стремя;

А сей закон коль в век ей дан,

Коль в век мы под страстьми стенаем;

Каких же дней златых желаем? 52


--------------------------------------------------------------------------------

51 Державин Г. Р. Стихотворения / Ред. и примеч. Г. Гуковского. Л., 1933. С. 88.

52 Там же. С. 149.

стр. 19


--------------------------------------------------------------------------------

К ней следует такое объяснение: "...доколе в человеке волнуются страсти, то не может быть между ими ни равенства, ни вольности прямой, и что как ни мудрствуют, но природа течет своим путем" (23, 85).

Объяснение является сокращенным пересказом смысла этой строфы, поскольку Державин считал, что именно ее общий смысл может как бы потеряться в частностях. Поэтому блистательную по форме и очень важную по содержанию антитезу ("Других всяк жертва иль тиран") Державин никак не поясняет, хотя именно в такой форме эта антитеза применялась в очень ответственных случаях и до Державина.

В начале 1780-х годов эту емкую формулу применили два автора - Фонвизин и Княжнин. Первый в "Рассуждении о непременных законах", второй - в трагедии "Росслав".

У Фонвизина эта формула получает более конкретное применение, чем у Княжнина или Державина. Фонвизин имел в виду непосредственно крепостное право, юридическое бесправие крестьянина, то, о чем Радищев писал "крестьянин в законе мертв". Характеризуя Россию как государство, "не имеющее никакого твердого законоположения", Фонвизин переходит к положению крестьян: "Государство, где люди составляют собственность людей, где человек одного состояния имеет право быть вместе истцом и судьей над другим человеком другого состояния, где каждый, следственно, может быть завсегда или тиран, или жертва..." 53

В трагедии Княжнина Зафира произносит пламенную отповедь "тирану", обращаясь при этом к воинам, которые готовы выполнить его приказ:

Коль царствует порок, а добродетель мертва,

Когда иль все тиран, иль все на свете жертва. 54

Эмоциональная сила подобных афористических высказываний трагедийных персонажей обусловливалась не только их предметным, прямым значением, но и их функцией - непосредственного общения со зрительным залом.

Поэт в более сложном отношении со своими читателями, чем драматург. Существует неизбежно временной разрыв между появлением вещи "в свет" и читательскими или критическими отзывами, которые приходят к поэту. Но в отличие от драматурга, для которого вне сценической реализации нет путей к аудитории, поэт может рассчитывать на читательское восприятие и понимание.

Объясняя оду "Изображение Фелицы", одно из самых пространных его сочинений в этом жанре (464 строки), Державин писал, что "для лучшего понятия пиитических выражений и аллегорий, которые со временем могут быть непонятны, нужным почитается каждой строфы вкратце изъяснить подлинные мысли" (23,81). Например, строфа 29:

Как молния ее бы взоры

Сверкали быстро в небесах,

Проникнуть мысли были скоры

И в самых скрытнейших сердцах;

Чтоб издалече познавала

Она невинного ни в чем,

Как ангел бы к нему блистала

Благоволения лицем. 55


--------------------------------------------------------------------------------

53 Фонвизин Д. Я. Собр. соч.: В 2 т. М.; Л., 1959. Т. 2. С. 265.

54 Княжнин Я. Б. Избр. произв. / Ред. Л. И. Кулаковой. Л., 1961. С. 244.

55 Державин Г. Р. Стихотворения. С. 80.

стр. 20


--------------------------------------------------------------------------------

Вот образец изъяснения "вкратце" строфы 29: "Проницание ея невинности, которое над собой сам автор испытал (во время аудиенции, выпрошенной им самому себе), по отлучении его от тамбовского губернаторства и, получив оную, объяснялся с ней, которое объяснение было весьма любопытно, но оно пространно и сюда не принадлежит, а напишется в своем месте" (23, 81).

"Свое место" нашлось в "Записках" Державина, здесь же он объяснил повод для этих стихов, их реальную основу, а не поэтические образы, не взоры, которые "сверкали в небесах".

В оде "На рождение царицы Гремиславы Льву Александровичу Нарышкину", где Гремиславой названа Екатерина II, в последней строфе поэт заговорил о розе, о которой не упоминалось в предшествующих семнадцати строфах:

В цветах другой нет розы в мире:

Такой царицы мир не зрит!

Любовь и власть в ее порфире

Благоухает и страшит.

Так знает царствовать искусство

Лишь в Гремиславе, - божество. 56

К этой строфе следует такое объяснение: "В последнем куплете уподобляется императрица розе потому, что поляки по взятии Варшавы выбили в честь ее медаль, на которой изображен был с одной стороны ея портрет, а с другой роза с надписью: "благоухает и страшит", то есть колет оружием и счастливит благодеяниями. Сие есть искусство царствовать" (23, 93).

Державинская ода "На кончину ее высочества великой княжны Ольги Павловны 1795 года генваря 15 дня, в 7 часов по полудни случившуюся" (дочери императора Павла I, в возрасте трех лет) построена на контрасте между утренним светом и ночной тьмой:

Ночь лишь седьмую

Мрачного трона

Степень прошла,

С Росска Сиона

Звезду златую

Смерть сорвала.

Луч покатяся

С синего неба

В бездне погас!

Утрення, ясна,

Тень золотая!

Крепок твой блеск

Ольга прекрасна,

Ольга драгая!

Тень был твой век.

Что твое утро

В вечности целой?

Меней, чем миг! 57

Державину пришлось давать объяснения начальным строкам этой оды: "Некоторые недоброжелатели автора хотели или внушали уже императрице, что седьмая степень мрачного трона значило седьмой десяток ея лет, а потому и спрашивали автора, что бы это значило? Он им сказал, что лишь седьмой


--------------------------------------------------------------------------------

56 Там же. С. 215.

57 Там же. С. 195.

стр. 21


--------------------------------------------------------------------------------

час прошел ночи, то скончалась княжна, а потому пиитически так написано время" (23, 91). "Пиитическое" выражение противоречило названию стихотворения, согласно которому великая княжна умерла в седьмом часу вечера.

В более поздней редакции державинских объяснений добавлена новая мотивировка: "...оно ничего другого не значит, как именно семь часов ночи, ибо зимою в это время действительно темно бывает".

Образ "ночи" был необходим Державину как метафора смерти в ее противопоставлении краткому утру жизни маленькой девочки, поэтому седьмой час вечера (пополудни) Державин в стихах смело превратил в седьмую степень, т. е. в седьмой час ночи.

Насколько восприятие державинских стихов в конце XVIII века еще следовало общим традициям литературы классицизма, видно из того, что некоторые стихи Державина навлекали на него неприятности по той же причине, по которой веком раньше осуждались стихи Буало. Уже цитировавшийся выше Броссет дает такой комментарий к одному стиху в первой сатире Буало: "В этом железном веке" - "Ie Due de Montauzier condamnait hautement les satires de notre auteur et surtout ces (...) vers, qu' il disait etre extrement injurieux a la personne du Roi a cause de ces mots: En ce siecle de fer. Mais cette accusation ne rendit point Ie poete coupable aux yeux de sa Majeste". 58

[г. Герцог де Монтозье громогласно осуждал сатиры нашего автора, особенно (...) стихи, которые, по его мнению, были крайне оскорбительны по отношению лично к королю: "В этом железном веке". Но это обвинение не сделало поэта виновным в глазах его величества].

Как известно, строки из державинской оды "Изображение Фелицы" вызвали в 1798 году серьезное неудовольствие цензуры. Строки эти напоминают стихи Буало не по форме, а по смыслу:

Самодержавства скиптр железный

Моей щедротой позлащу. 59

Державину пришлось писать оправдательные письма по поводу этих стихов, т. е. заняться автокомментированием не по своей воле: "...в 33-м куплете две последние строки при напечатании московская цензура не пропустила, потому что скиптр самодержавства назван железным, почитая то оскорблением величества, и относилась о том. Сие было во время императора Павла. Генерал-прокурору князю Куракину, с которым со своей стороны автор объяснился письменно, что сия пьеса была в том же году напечатана, в котором сочинена, и поднесена императрице, а как она не почла выражение сие оскорбительным, но напротив того приняла милостиво, то почему императору Павлу могло быть сие противно, когда скиптр его, разумеется, в первые дни его царствования, более был позлащен щедротами, нежели Екатерины?" (23,82).

В других случаях противоречивое истолкование державинских метафор создавал он сам, а не читатели. В стихотворении "Лебедь" он развил горацианскую тему посмертного апофеоза поэта:

Да так! Хоть родом я не славен;

Но будучи любимец муз,

Другим вельможам я не равен,

И самой смертью предпочтусь.

Не заключит меня гробница


--------------------------------------------------------------------------------

58 CEeuvres de Nicolas Boileaux Despreaux. P. 16.

59 Державин Г. Р. Стихотворения. С. 81.

стр. 22


--------------------------------------------------------------------------------

Средь звезд не превращусь я в прах;

Но будто некая цевница,

С небес раздамся в голосах. 60

К подчеркнутой нами строке Державин сделал такое пояснение: "Не останется, как прочия вельможи, тлеть между кавалерскими звездами в гробе" (25, 125).

Державин настаивал на одном и притом очень конкретном значении этой строки, опасаясь ее расширительно-поэтического истолкования. Он предпочитал, чтобы видели в его стихах генеральские звезды-ордена, а не звезды небесные, как, вероятно, понимали его первые читатели и как понимаем мы.

Державинские объяснения не могли раскрыть механизм его метафор, они указывали читателю на исходный материал, на ту систему условных понятий, которые Державин перерабатывал по-своему.

Несмотря на общепризнанное положение первого поэта и официальный литературный авторитет, Державина уже критиковали, и поэтами новой школы он стал восприниматься не как живое явление литературы, а как монумент прошлого.

В 1815 году, в конце жизни, в письме к своему большому почитателю А. Ф. Мерзлякову Державин объяснил, что именно заставило его писать примечания к своим стихам, т. е. обратиться к будущим поколениям читателей с прозаическими подробными объяснениями их смысла и стилистики, - сделать то, чем русские поэты не занимались уже более шести десятков лет: "Будучи поэт по вдохновению, я должен был говорить правду; политик или царедворец по служению моему при дворе, я принужден был закрывать истину иносказанием и намеками, из чего само по себе вышло, что в некоторых моих произведениях и поныне многие, что читают, того не понимают совершенно (...) Все примечатели и разбиратели моей поэзии без особых замечаниев, оставленных мною на случай смерти моей, будут судить невпопад". 61

Примечания, хотя и в некоторой степени облегчают понимание поэтического текста, не осуществляют адекватного перевода на язык понятий. Державин, вероятно, думал, что это его вина и что стихи должны объясняться. Однако требовались не те объяснения, которые могли быть полезны делу поэзии в эпоху Кантемира.

Примечания Державина в целом свидетельствуют о его намерении объяснить то, что могло казаться читателям новой эпохи устаревшим и превращало его поэзию в памятник прошлого, в картину минувшего века; и то, что он сам считал в ней вневременным, собственно поэтическим, и потому доступным восприятию читателей всех эпох.

Потребность объяснить структуру поэзии возникает тогда, когда происходит распад привычных контекстуальных отношений и связей. Оставаясь формально внутри литературного движения, Державин по существу из него был вытеснен. Его стремление преодолеть "непонимание" молодого поколения читателей было героической, но безнадежной попыткой остановить время, восстановить разорвавшиеся контекстуальные связи.

Примечания Кантемира, широко расходившиеся в списках вместе с его сатирами, создавали контекст для новой русской поэзии. Примечания Державина не могли бы подобную функцию осуществить, даже если бы они были опубликованы при жизни поэта. "Непонимание" державинских стихов было равносильно их неприятию, т. е. отрицанию его поэтической системы в


--------------------------------------------------------------------------------

60 Там же. С. 304.

61 Державин Г. Р. Собр. соч. Т. 1. С. 652.

стр. 23


--------------------------------------------------------------------------------

целом. А в таких случаях примечания или объяснения, даже самые убедительные, бесполезны.

Возникновение антидержавинской критики в 1805 году было следствием давно накопившегося недовольства его творчеством среди молодого поколения литераторов, формирование которых падало на вторую половину 1790-х годов. Безумный произвол последних лет павловского царствования - с одной стороны, и продолжающееся движение к упорядоченному состоянию общества во Франции - с другой, оказывали двойное давление на это молодое поколение.

Возникало и усиливалось новое критическое отношение к общему состоянию литературы: "Что можно узнать о русском народе, читая Ломоносова, Сумарокова, Державина, Хераскова, Карамзина. В одном только Державине очень малые оттенки русского, в прекрасной повести Карамзина "Илья Муромец" также увидишь русское название, русские стопы и больше ничего". 62

Поражает здесь ригоризм требований и ощущение общего кризиса литературы. Ощущение, внушившее через два года статью Карамзина "Отчего в России мало авторских талантов", статью-некролог современному состоянию русской словесности.

К началу нового столетия сформировался у части молодого поколения в России иной подход к решению основных жизненных проблем. Пересказав кратко биографический путь Михаила Орлова, историк показывает, как изменился нравственный климат: "Племяннику фаворита Екатерины! Михаилу Орлову был год, когда началась Великая французская революция. Известие о казни Робеспьера стало первым политическим впечатлением шестилетнего М. Ф. Орлова. В семнадцать лет он принимает участие в битве при Аустерлице (знаменитая атака кавалергардов, которую описал Толстой в романе "Война и мир"). А в двадцать шесть лет от имени союзников подписывает капитуляцию Парижа в 1814 году и получает чин генерал-майора. Для предшествующего поколения Орловых цель жизни заключалась исключительно в личном возвышении. Цель - одним прыжком достичь самого верха - оправдывала любые средства для ее достижения: будь то участие в дворцовом перевороте, или же "случай" - исполнение роли фаворита императрицы. Чтобы занять в XVIII веке видное место на вершине общественной иерархии, не обязательно было принимать участие в удачно завершившемся дворцовом перевороте, достаточно было попасть в "случай". Последнее вызывало зависть, но никак не осуждение современников. Вспомним грибоедовского Фамусова:

Вельможа в случае - тем паче:

Не как другой, и пил и ел иначе.

В XIX веке ситуация изменилась: нравственный аспект любой проблемы выступил на первый план. Иные средства достижения цели были открыто объявлены аморальными, их стали презирать. Осуждаемые общественным мнением, они резко снизили, хотя и не утратили совсем свою эффективность в достижении цели быстрого личного выдвижения". 63

Кантианско-шиллеровский подход с нравственной меркой к литературе сменил внутрилитературную меру соответствия правилам и образцам. Члены


--------------------------------------------------------------------------------

62 Тургенев Андрей. Речь в Дружеском обществе. Цит. по: Лотман Ю. М. Андрей Сергеевич Кайсаров и литературно- общественная борьба его времени // Учен. зап. Тартуского государственного университета. Вып. 63. Тарту, 1952. С. 55.

63 Экштут С. А. В поиске исторической альтернативы. М., 1994. С. 32-33.

стр. 24


--------------------------------------------------------------------------------

"Вольного общества" не могли простить Державину его оды Павлу, а может быть, и Екатерине. "Объяснения" были опытом исторического оправдания. А критическое отношение к творчеству Державина и было той чертой, которая в представлении молодого поколения разграничила два века.

"Изъяснения" Кантемира стали его формой литературно-общественной борьбы. Ими он защищался от "зоилов", от критиков, использовавших и нелитературные методы критики. Известно, что на Тредиаковского, прочитавшего сатиру Кантемира в обществе духовных, была подана жалоба в Синод. "Изъяснения" явились новым для русской литературы средством самозащиты и дополнительной формой общения с читателями.

Возможно, что именно "Изъяснения" вызвали читательские отклики, приведенные З. Гершковичем в комментариях к Кантемиру: "В рукописных сборниках, содержащих первоначальную редакцию сатир, встречаются и анонимные отзывы, бесхитростно передающие те впечатления, какие испытывали от чтения сатир безымянные "преписатели", рядовые любители русского поэтического слова. В одном из сборников в ответ на призыв Кантемира к читателям "исправлять" его сатиры "преписатель" отвечает:

Что исправлять, когда само собою все исправно.

Не знаю - как другому, а мне все нравно.

Другой автор пишет "Эпиграмму" о Кантемире:

Чим Гораций у римлян, у французов Боало,

Тем Кантемир у россов славится немало.

Но те только по уму; сей же не в том едином,

Но родом" нравом, умом, да к тому же чином.

Третий раскрывает имя автора сатир, считая необходимым подчеркнуть его достоинства:

Стихи сии мудрости исполнены мира,

Удоб являют творца князя Кантемира". 64

Приписки означали победу поэта над "зоилами", означали утверждение новой поэзии, новой литературы.

Державинские объяснения знаменовали собой конец литературной эпохи, конец литературы XVIII века и приход ей на смену новой поэзии. "Объяснения" Кантемира и объяснения Державина - это временные рамки литературы XVIII века, ее эстетические границы.