LITERARY.RU → РУССКАЯ ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА → Версия для печати
Готовая ссылка для списка литературы
Г. ЗАВАРЗИН, О. БЕЛЯЕВ, О. ТАРАНЕНКО, Г. МАНЧХА, О. ГЛЕБОВА, В. БОКОВА, С. БОРМИНСКАЯ, Т. СОЛОВЬЕВА, С. КНЯЗЕВ, О. РЫЧКОВА, РУССКАЯ ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 24 декабря 2022. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1671900731&archive= (дата обращения: 27.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
Г. ЗАВАРЗИН, О. БЕЛЯЕВ, О. ТАРАНЕНКО, Г. МАНЧХА, О. ГЛЕБОВА, В. БОКОВА, С. БОРМИНСКАЯ, Т. СОЛОВЬЕВА, С. КНЯЗЕВ, О. РЫЧКОВА, РУССКАЯ ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 24 декабря 2022. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1671900731&archive= (дата обращения: 27.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
публикация №1671900731, версия для печати
РУССКАЯ ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА
Дата публикации: 24 декабря 2022 |
|
Одоевский В. Кухня: Лекции господина Пуфа, доктора энциклопедии и других наук, о кухонном искусстве СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2007 "Кто не знает господина Пуфа? Кто не имеет ко мне доверенности? Кто не читал моих сочинений?.. Кто раскаивается, прочитав мои бессмертные творения? У кого блюдо не удавалось по моим рецептам?" Как видим, кухонных дел мастер, великий гурман и кулинар, газетный персонаж 1840-х годов доктор Пуф не чуждался саморекламы. И его труды не пропали даром - "Лекции о кухонном искусстве" пользовались огромной популярностью у читателей. Хотя секрет успеха "Лекций" состоял не только в рецептах блюд - всяких там минцпайзов, риссолет и яичниц с налимовыми печёнками. Кстати, современный "Кулинарный комментарий" к этой книге известного шеф-повара Ильи Лазерсона предостерегает от воплощения некоторых гастрономических изысков господина Пуфа: "Состав фарша странен - здесь и язык, и говяжий жир, и невероятное количество сахара, равно как и немыслимое количество жгучего... перца. Не стоит проверять рецепт на практике". Так что сегодня "Лекции" воспринимаются, скорее, как литературно-кулинарный памятник той эпохи. Причём слово "литературный" поставлено на первое место не случайно: "отцом" доктора Пуфа был стр. 41 князь Владимир Фёдорович Одоевский (1804 - 1869) - писатель и философ, литературный критик и журналист, автор первого русского философского романа "Русские ночи". А также композитор и музыкант, изобретатель и педагог, редактор и музыкальный критик... И, конечно, большой гурман, возведший такое повседневное дело, как приготовление пищи, в ранг литературы, искусства и даже философии. Устами своего героя Одоевский рассказывает стихи, "кухонные сказочки", анекдоты на гастрономическую тему, перемежающиеся "кухноисторическими и филологическими изысканиями". Например, в известном диалоге: "Ах! сладки гусиные лапки! - А ты их едал? - Нет, сам не едал, а мой дедушка след их видал!", - Пуф-Одоевский усматривает драматическую историю национальной кухни ("Русская кухня была и сплыла!.. Всё: и блины, и подовые пироги, и щи, и ватрушки... от всего этого осталось лишь воспоминание, да ещё и не наше, а наших дедушек и бабушек"). Для нас теперь "гусиные лапки" - это всего лишь сорт карамелек... Однако всё течёт, но не всё меняется. Остаются незыблемыми "Главные основания кухонной нравственности": "Будьте осторожны с человеком, который не умеет ни есть, ни кормить... Кто угощает из чванства, тому не даётся доброе слово; из глупой спеси его не выжмешь. Кто положил на пир последнюю копейку ребром, у того она стоит в горле и не пускает доброго слова; в ком нет внутреннего радушия, у того гостям связаны руки - он гостей кормит, но не угощает... Слова переменяются, мысль остаётся; радушие, умение жить, обходительность, гостеприимство, деликатство, хороший тон - всё это существовало от начала веков в разных формах, но всегда одно и то же". Г. Заварзин Евсеев Б. Площадь Революции: Книга зимы М.: Время, 2007 Новую книгу известного московского прозаика Бориса Евсеева (р. 1951) составили роман "Площадь Революции" и шесть рассказов - "Слух", "Борислав", "Жизнь уходит", "Дневные огни", "Раптус", "Живорез". Жанр центрального произведения автор определяет как "книгу зимы", хотя "Площадь Революции" можно назвать и гротеском, и философским триллером, и социальной антиутопией. Здесь смешались сон и явь, реальность и видимость, жизнь и миф. "Площадь Революции" - название станции московского метро, знаменитой своими бронзовыми скульптурами: революционными матросами и солдатами. С Волей Рокотовой происходят на этой станции странные вещи. Она узнаёт, что "сукин сын" - не просто "выраженьице". Оказывается, существует древнее племя песиголовцев, потомков великого Собачьего Сына. Воля становится их пленницей. Маскируясь под террористов, люди с пёсьими головами стремятся доказать, что миром правят абсурд и смерть: "Мы - наилучшие в мире твари! И существуем мы во всех концах земли. Среди любого народа существуем!.. Но лишь подступит заветный час, час надлома и революции - мы тут как тут! Выступим из любого народа - и нате пожалуйста: спровоцируем, подстроим, подсобим!" В романе не случайно поминается булгаковское "Собачье сердце", герой которого говорил: "Разруха начинается в головах". В "Площади Революции" то же самое - разлад, разор, гражданская война начинаются не промеж людей, а в каждой душе человеческой: "Гражданская война внутри - она в тысячу стр. 42 раз хуже, чем война внешняя. У нас ведь у половины народу под рёбрами, вместо сердечного клапана - граната РГ-1! Надо эту гранату из нутра вынуть и на пустоши взорвать". Недаром "ПР" - заглавные буквы "Площади Революции" - можно расшифровать и как "Пустое Рождество" (название подмосковной деревни, где базируются песиголовцы). Если вынуть из нутра гранату, чем заполнить потом образовавшуюся в душе пустоту? Новой гранатой? Или человечьей кровью, чтобы сердце каменным стало, как в рассказе "Живорез"? Действие его происходит на Гражданской: молодой маляр Гнашка, не выдержав жестокости махновцев, бежит к красным. Но и там "не узнала его душа покоя". Командир отряда заставляет Гнашку выпить стакан крови: "Выпьешь - сердце каменным станет... Бывало, в день по шестьдесят человек расстреливал... И мутило меня опосля, и головой о коряги било!.. От и научили меня валахи бессарабские: стакан крови перед тем делом выхлестать. На несколько дней одного стакана хватает! Токмо мы не вурдалаки, не думай! Вурдалаки, они из живых кровушку пьют. А мы - мы токмо из мертвяков. Мы сами - мёртвая кровь! Сами - мёртвая рота!" Живые мертвецы - что может быть страшнее, горше и безнадежнее? Правда, надежда всё-таки есть - пусть и призрачная, зыбкая: "Взрыв нужен настоящий, огромный, очищающий всё на тысячи вёрст вокруг!.. Взрыв - и чистота! Взрыв - и полное отсутствие гнуси и грязи! А потом, из этого "отсутствия" - глядишь, новая и лучшая жизнь созреет... Ведь и сама Вселенная взрывом творилась и создавалась..." О. Беляев Савин И. "Всех убиенных помяни, Россия..." М.: Грифон, 2007 Это первый наиболее полный сборник произведений Ивана Савина, изданный на его родине. Сборник поэта, выразившего свое время - смутное время революции, Гражданской войны и начала эмиграции. Впечатление от его поэзии и прозы сопоставимы с теми, что поражают после чтения бунинских "Окаянных дней" и шмелевского "Солнца мертвых". Но то было слово зрелых и маститых писателей. А Савин прожил только 28 лет... Он пишет от лица чудом уцелевших белых воинов, хранящих в своем сердце образ старой России - традиционной, православной и монархической; воинов, вынужденных покинуть родину и скитаться вдали от ее берегов. Савин посвящает свои стихи тем, кто остался в родной земле. Среди них его родные братья: двое из них погибли на фронтах Гражданской, двое были расстреляны. Ты кровь их соберешь по капле, мама, И зарыдав у Богоматери в ногах. Расскажешь, как зияла эта яма, Сынами вырытая в проклятых песках... Не случайно единственный прижизненный сборник стихов Савина "Ладонка" был издан Обществом галлиполийцев в Белграде в 1926 году и восторженно встречен в среде военных русских эмигрантов. Поэзия Ивана Савина глубоко трагична, как трагична его жизнь. Его молодость совпала с самыми тяжелыми испытаниями, выпавшими на долю стр. 43 России. Он воевал в Добровольческой армии, попал в плен к большевикам после падения Крыма, узнал голод, издевательства и побои в ЧК. Образы "украденной молодости", "мечты расстрелянной", "вырубленных дней" рефреном проходят через все его творчество. Поэт сумел выбраться из российского ада в Финляндию. Возможно, ему помогло финское происхождение по отцу. Лечился, работал грузчиком. В 1924 году Савин (Г. Саволайнен) - корреспондент русских эмигрантских изданий: берлинской газеты "Руль", рижской "Сегодня", белградской "Новое время". Более ста рассказов было опубликовано им в газете "Новые русские вести", выходившей в Хельсинки, среди них автобиографические - "Крым. Плен". "Книга былей", "Дым Отечества", очерки о Соловках и Валааме, публицистика - все это было ярко и точно по слову. Савин сумел выразить "невозвратное" - все то, что осталось в России. Только б прийти незамеченным В бледные сумерки, мать, Сердцем совсем искалеченным В пальцах твоих задрожать. Только б глазами тяжелыми Тихо упасть на поля, Где золотистыми пчелами Жизнь прожужжала моя... Нельзя не сказать слов благодарности В. Леонидову, Э. Каркконен, Д. Кузнецову, без чьей кропотливой работы в архивах и подготовки рукописей к печати возвращение забытого поэта к читателям не состоялось бы. О. Тараненко Кучерская М. Бог дождя М.: Время. 2007 Первый вариант этого романа появился десять лет назад в журнале "Волга" под названием "История одного знакомства". Позже он был значительно переработан и переименован автором. Героиня романа Аня, первокурсница филфака МГУ, прилежная студентка, горячо стремящаяся приобщиться к мировой культуре, внезапно начинает ощущать страшную внутреннюю пустоту и бессмысленность своих занятий. "Она все это выучит, и что? Мировая культура повернется к ней не спиной, а вполоборота, пусть даже в профиль - и что?" Потребность заполнить эту пустоту приводит ее в церковь. Жизнь Ани совершенно меняется, она погружается в постижение христианства с рвением, присущим неофиту. Посещение служб, чтение церковной литературы, изучение молитвенных правил, пост и исповедь наполняют повседневность новым содержанием, дают Ане ощущение причастности к чему-то очень важному. Главным человеком в ее новой жизни становится иеромонах отец Антоний. Постепенно развиваются их отношения, духовные, эмоциональные, бытовые. Ане открываются разные стороны жизни исповедника: его бытовая неустроенность, болезни, сомнения в правильности выбранного пути, одиночество. Со стр. 44 временем она начинает видеть в Антонии не только духовного отца и пастыря, а просто человека, мужчину. Любовь к монаху - страшное испытание для верующей, чувство греховное и обреченное. Дальнейшее развитие отношений между ними немыслимо. Аня переживает жесточайший кризис и любви, и веры. Героине так и не суждено узнать, что за человек тот, с кем свела ее судьба. События финала то ли происходят с Аней наяву, то ли видятся ей во сне, то ли чудятся. Действие романа происходит в Москве конца восьмидесятых - начала девяностых годов. Кучерской удалось передать атмосферу того времени. В одном из своих интервью она сказала: "Именно так все и было, так вот тогда жили люди моего круга - студенты филфака МГУ. Кто-то ходил на сейшны, хипповал, ездил по трассе, кто-то просто прилежно учился, кто-то крестился и начал новую церковную жизнь, молился, постился, как сумасшедший, а некоторые, кстати, пытались все это соединять. И моя героиня именно из тех, кто хочет жить сразу всеми жизнями одновременно". Г. Манчха Дружков Ю. Кто по тебе плачет М.: Время, 2007 Юрий Дружков - детский писатель, на книгах которого выросло несколько поколений. Его настоящее имя - Юрий Михайлович Постников. Писатель много лет проработал в детском журнале "Веселые картинки", где в 1964 году и появились впервые его знаменитые герои Карандаш и Самоделкин. Первая книга - "Приключения Карандаша и Самоделкина" - принесла Дружкову огромную популярность. Вторая - "Волшебная школа Карандаша и Самоделкина" - вышла в свет уже после смерти автора. Теперь книги о приключениях друзей-волшебников пишет сын Юрия Дружкова, Валентин Постников. Он же извлек из архива отца единственное "взрослое" произведение писателя - роман, который писался "в стол" и пролежал в этом столе двадцать лет. Годы, прошедшие со времени написания, пошли роману только на пользу. Он выгодно отличается от современной приключенческой литературы глубиной, человечностью, проникновенной интонацией. При этом книга не лишена и захватывающей интриги, и острого сюжета, и загадок, и драматической развязки. Герой отправляется на самолете из одного города в другой, рассматривает в аэропорту попутчиков, обыкновенных людей, замечает среди них молодую женщину, "вроде не красавицу, но глаз не оторвешь". Все просто и буднично, а потом, в полете, происходит катастрофа. Погибают все, кто был на борту, все, кроме героя и этой женщины, "вроде не красавицы". Они выжили чудом, упав в воды таежного озера. (Между прочим, написано задолго до популярного ныне американского сериала "Остаться в живых".) Два незнакомых человека оказываются в тайге без еды, необходимых вещей и начинают бороться за жизнь. Они идут, повинуясь указанию оставленной неведомо кем стрелки-зарубки, надеются, что кто-нибудь слышал звук падения самолета, кто-нибудь их найдет и спасет. Никто не приходит на помощь, но в тот день, когда у них почти не остается сил идти, они выходят на поляну с множеством построек и разнообразной техники. "Все было тут, кроме самого главного, что придавало всему неудобный для глаз, неестественный вид. Нигде ни одного человека". стр. 45 Герой, от лица которого ведется повествование, и женщина, имени которой он на протяжении всего романа ни разу не называет, начинают осваивать таинственное хозяйство, похожее на искусственный рай. Они обнаруживают запасы еды, одежды, строительных материалов, разнообразнейшие механизмы, от швейной машинки и мороженицы до бульдозера и автопогрузчика. И книги здесь есть, и инструкции ко всем механизмам, и пластинки, и видеокассеты. Есть небольшая птицеферма и оранжерея. Только ни одного человека вокруг. В гараже - несколько машин, но нет дороги, по которой можно добраться до людей, вокруг поляны сомкнулся непроходимый лес, и неизвестно, в какую сторону двигаться. Герои прожили в этом странном месте полгода. Он строил дом, осваивал машины и приспособления, она вела хозяйство, трудилась в оранжерее. Они стали близки и дороги друг другу и, может быть, смогли бы стать счастливыми, если бы не мысли об оставленных дома детях, мучительное чувство вины и раскаяния. "И нет родных детей, воспоминания о которых стали дороже воздуха. Сны, кошмары, мысли. Как не бережем мы наших маленьких, как легко их обидеть. Что страшнее предательства, когда тебе три года? Как забываем в суете самое главное". А потом прилетел вертолет, и тайна загадочного места разъяснилась... Путь домой открыт для героев, они возвращаются к своим близким, но утрачивают то, что их соединило. Найдут ли они друг друга в той жизни? Г. Манчха Гольдштейн А. Спокойные поля М.: Новое литературное обозрение, 2006 Это последняя книга одного из самых интересных современных прозаиков "русского" Израиля. Она вышла уже после смерти автора (Александр Гольдштейн скончался в июле 2006 года на 49-м году жизни). Роман "Спокойные поля" впервые был опубликован в тель-авивском журнале "Зеркало". "Новое литературное обозрение" познакомило русских читателей со всеми книгами Гольдштейна: "Расставание с Нарциссом" (1997), "Аспекты духовного брака" (2001), "Помни о Фамагусте" (2004). Теперь вот - "Спокойные поля". За "Расставание с Нарциссом" в 1997 году Александр Гольдштейн получил сразу две премии - "Антибукер" и "Малый Букер", причем последнюю разделил с Михаилом Гаспаровым, оказавшись в одном ряду с крупнейшим представителем отечественной гуманитарной науки. В декабре 2006 года Гольдштейну была посмертно присуждена премия Андрея Белого - за последнюю книгу. Произведениям Гольдштейна трудно дать жанровое определение. Книга, названная им романом, представляет собой, скорее, смесь мемуаров, эссеистики и художественной прозы. В ней соединяются воспоминания о юности, прошедшей в Баку 1970-х годов, израильские впечатления, литературоведческие и культурологические этюды. Знакомые, коллеги, друзья детства и юности присутствуют в романе наравне с Вергилием, Брехтом, Рильке, французскими эстетами. Один из главных героев - Варлам Шаламов. В романе множество переплетающихся мотивов, пластов, ассоциаций, лиц. Проза Гольдштейна, по общему признанию критики, явление уникальное. По причудливости письма, необычности синтаксиса и лексическому богат- стр. 46 ству ему нет равных в современной русской прозе. Его текст метафоричен и орнаментален. Он словно вобрал в себя элементы всех стилей, культур, эпох, всего человеческого знания. Автор и его герои существуют в пространстве мировой культуры. "Ну, что нового в "Энеиде"?" - всерьез спрашивает один из героев. Книгу Гольдштейна читать нелегко, ее словесная и смысловая ткань настолько плотна, что и сюжет продвигается сквозь нее по сложной траектории. Это роман об одиночестве человека в необъятном мире, в пространстве, переполненном великой культурой и историей, о том, что "любое географическое перемещение оказывается... движением вглубь себя". Книга прекрасно издана. Открывает ее предисловие Станислава Львовского, а завершает статья Ирины Гольдштейн, вдовы писателя, "Памяти Саши". Г. Манчха Пьецух В. Догадки М.: Глобулус: Изд-во НЦ ЭНАС, 2007 В авторском предисловии к сборнику сказано, что миром правят не любовь и деньги, как думают многие, а деньги и дураки. Они же творят историю человечества, которая из-за этого полна неразрешимых загадок: "Дурак так завернёт процесс, спровоцирует такие фантастические обстоятельства, собьёт с пути истинного столько благородных и дельных людей, что только начнёшь разбираться в причинно-следственных связях, так сразу ум расступается, как выражались наши пращуры в старину". Поэтому разгадать ничего нельзя - можно только догадываться. Именно этим занимаются герои известного писателя, лауреата Новой Пушкинской премии Вячеслава Пьецуха в книге, которая так и называется - "Догадки". В неё вошли историческая повесть "Роммат", "курс лекций" "Происхождение и облик русской цивилизации", повесть в рассказах "Революционные этюды", рассказы "Бухало и террор", "Догадки", "Капитан Костенко", "Я и XX век, или Пир продолжается". Персонажи Пьецуха - люди с типично русским менталитетом. Например, "интеллигент в первом поколении" Владимир Иванович Пирожков, который постоянно "куксится и мечтает", рассуждает о российской внешней и внутренней политике: "Главное, понятно, зачем Колумб потащился Америку открывать - затем, чтобы отыскать новые торговые пути к пряностям и золоту Индии; а зачем наш Ермак двинулся отвоёвывать Сибирь у хана Кучума - это непонятно, потому что в Сибири жить нельзя, каторжные тюрьмы можно было понастроить и на Вологодчине, а соболь водится во множестве под Москвой". В повести "Роммат", посвященной событиям XVIII-XIX веков (среди действующих лиц императрица Елизавета Петровна, император Павел, декабристы Рылеев, Пущин, Бестужев и другие), говорится о том, что доискаться до исторической истины можно только с учётом "человекочеловеческого знаменателя" или "коэффициента духа". Пути истории неисповедимы: "В силу дурного расположения духа какой-нибудь Иванов запьёт, Петров засядет за триолеты, а Сидоров потянется к топору. Ясно, что ни одно из этих трёх действий, взятое в отдельности, не предопределяет последующих событий общественного звучания, но в том-то всё и дело, что сами по себе они ничего не стр. 47 предопределяют, а в сумме предопределяют... Имея дело с народом, постоянно дающим чудотворных людей, способных рисковать головой ради самых умозрительных идеалов и даже ради того, чтобы урезать свои собственные права, с народом, который далеко не всегда подчиняется чистой логике и частенько наживает глубоко иррациональные неприятности из-за того, что "Аннушка пролила масло", - без коэффициента духа не обойтись". Только как вычислить его формулу - опять же загадка, у которой нет однозначного ответа. Тем не менее наша нелогичная жизнь с постоянной надеждой на авось, чудесами и тайнами, вечной неразберихой и поисками смысла бытия длится и длится. И по-прежнему несётся по родным ухабам тройка-Русь, и не видно конца этой дороге... О. Глебова Трускиновская Д. Государевы конюхи СПб.: Амфора, 2007 Ретродетектив сейчас в моде. Кто-то пишет в этом жанре, чтобы щегольнуть эрудицией и знанием эпохи, кто-то - в видах литературной игры, выстраивая тонкие стилизации и громоздя ассоциативный ряд, кто-то из пристрастия к "красивой жизни", костюмированным героям и пышным декорациям - и в этом случае продыху нет от многословных описаний всевозможной утвари и нарядов, действие просто утопает в них, как в перинах с оборками. Авантюрно-детективная дилогия прибалтийской писательницы Далии Трускиновской (известной произведениями в жанре "фэнтези" - "Аметистовый блин", "Шайтан-звезда" и ретро-детективом "Чумная экспедиция: Архаровцы") - о Москве XVII века, об эпохе царя Алексея Михайловича (который, хотя и красуется на обложке, но сам в книге так и не появляется). Герои усердно ему служат, но видеть могут лишь изредка и издали - не тот у них статус. И в этом, может, одно из достоинств книги: действуют в ней не бояре да князья, а люди посадские, простые, без претензий. Стало быть, нечего особо живописать разное богатое узорочье, зато остается простор для сюжета... На одной из московских улиц находят тело старухи, удавленной пояском, - и сказка начинается. Автор отлично умеет плести свою историю, владеет материалом, может и стилизовать, но особо этим мастерством не злоупотребляет, и вообще не перегружает свое повествование "историзмами": и диалоги, и повествование архаичны лишь самую малость, для атмосферы, а фрагменты старинных текстов - сказок, заклятий, прошений, скомороших речений - включены тактично и к месту. Получается хорошо: прошлое постоянно присутствует, оно само собой разумеется, но не раздражает невнятицей слов и ситуаций. По строю это своего рода "Три мушкетера" по-русски. Имеются три героя - государева конюха, которые, если верить автору, выполняют на Москве обязанности царских тайных курьеров и разведчиков, а стало быть, люди опытные, тертые во всяких переделках (один из них всё мечтает уйти в монахи). Рядом с ними - юный провинциал по имени Данила Менжиков, из смоленских полонянников, переселенных в Москву. (Ох, подозреваю, что когда у Данилки родится сын, звать его будут Алексашкою). На этом сходство с великим оригиналом заканчивается - и начинается круговерть по-древнерусски: скоморохи, бани, кабаки, кружала, воротная стража, разбойные стр. 48 люди, зазорные девки, земские ярыжки (тогдашние полицейские), клады и кладознатцы, торговые ряды, монастыри, крестцы, кабаки, свахи и ведуны. Герои носятся по всей крохотной средневековой Москве и ее окрестностям, кухарничают, молятся, ссорятся, крестят детей, хоронят соседей, любятся, колдуют, дерутся - и с головой погружают читателя в пестрое и на редкость правдоподобное романное варево. Поскольку и героиня, и главный злодей остаются невредимы, можно рассчитывать еще и на продолжение эпопеи, которая, право же, способна доставить читающему немало приятных минут. В. Бокова Слаповский А. Синдром Феникса М.: Эксмо, 2007 Однажды ночью на пороге круглосуточного магазинчика на краю города Чихова появляется сорокалетний мужчина в обгоревшей одежде. Он ничего про себя не помнит, у него нет документов, его никто не ищет. Симпатичная продавщица Татьяна, к которой он обратился, сдала было его в милицию, но, убедившись, что приблудный беспамятный никому не интересен, поселяет его у себя, в небольшом сарайчике у дома, благо лето. И тут оказывается, что это не мужчина, а мечта: не пьёт-не курит, умеет чинить машины, работать в саду, играть с детьми. Он мастерит для детей Татьяны игрушечные автоматы и учит их приёмам самбо. Он любит цветы и классику, говорит только правду, и даже с чужими женщинами не спит, что вовсе невероятно! Еще выясняется, что в воротнике его куртки аккуратно зашиты десять тысяч долларов, а в кармане билет на самолёт Нью-Йорк-Москва, о котором он ничего не помнит. Тем не менее жизнь Гоши (как назвала его Татьяна) вроде бы уже налаживается. Но однажды он, увидав сильный огонь, снова теряет память и никого не узнаёт, кроме Татьяны. И каждый раз при виде бушующего пламени Гоша перевоплощается: из работяги в вора, стянувшего выручку в табачном киоске, затем в классного футболиста, потом в ландшафтного дизайнера. То есть связь огня и потери памяти у Гоши очевидна, однако расследование, которое проводит милиция, пытаясь узнать, что за странный человек поселился у Татьяны, и поиски самой Татьяны, пославшей фотографию Гоши в известную телепередачу "Жди меня", долго ни к чему не приводят. Между Татьяной и Гошей вспыхивает любовь, и тут наконец-то выясняется, кто такой Гоша на самом деле... Зовут его вовсе не Гоша, а Виктор. Он богат, у него красавица жена и вообще он в этой жизни один из тех, кто крепко держит судьбу в своих руках. Однако путь в прежнюю благополучную жизнь ему заказан. Все дело в Татьяне, которую он выбрал в те чёрные дни, когда потерял память. И тут раскрывается ещё одна весьма замечательная тайна - почему Виктор-Гоша выбрал именно Татьяну... И вот это самое удивительное в романе и хотя бы лишь из-за этого стоит его прочитать. Новая книга Слаповского - это роман про нынешних российских людей. Узнаваемы все герои, которых автор описывает с таким юмором. Одни только мэр Тудыткин и губернатор Затыцков чего стоят! С. Борминская стр. 49 Михалков С. Памятник себе... М.: Омега, 2007 Стоит произнести имя Сергея Михалкова - и в памяти сразу всплывают с детства знакомые строчки про то, как в доме восемь дробь один у заставы Ильича жил высокий гражданин по прозванью "каланча", по фамилии Степанов и по имени Степан... Однако в этой книге автор бессмертного "Дяди Стёпы" предстаёт в ином качестве. Как сказано в аннотации, издание охватывает "взрослое" творчество Сергея Владимировича Михалкова почти за семьдесят лет. В предисловии "Сам о себе, или Приметы времени" автор кратко рассказывает об отце - известном учёном-птицеводе Владимире Александровиче Михалкове, об истории своего рода: "Не стану лукавить и скажу прямо: горжусь своими предками. Документы свидетельствуют: Михалковы - древний русский род. Старинное предание свидетельствует, что "пошёл" он из Литвы. Выехал в первой половине XV века из Литвы в Тверь, на службу к Великому князю Ивану Михайловичу Тверскому... некто Марк Димидович. От его потомков Киндыревых "ответвились" Михалковы... В сборнике "Старина и новизна" (книга XVII, 1914) записано: "Михалковы в свойстве с Шестовыми, родом Великой Старицы Марфы Ивановны, матери Царя Михаила Фёдоровича. Первым "постельничим" вновь избранного Царя был человек ему не сторонний, а именно Михалков..." Между прочим, боковые ответвления генеалогического древа рода Михалковых ведут к ближайшим родственным связям с Толстыми и дальними... с Николаем Васильевичем Гоголем". Михалков-поэт, баснописец, прозаик, миниатюрист, драматург, эссеист представлен в соответствующих разделах этой книги: "Стихотворения", "Басни и сатирические стихи", "Басни в прозе", "Рассказы", "Миниатюры", "Театр", "Статьи и выступления". Для тех, кто знает "взрослого" Сергея Владимировича только как автора советского и российского гимнов, станет неожиданным знакомство с его лирикой: И это кваканье лягушек, И этот мирный звон цикад, И терпкий запах от кадушек, В которых бродит виноград, И поезда над самым ухом, И свет полночный маяка, И эта добрая старуха С ведром воды из родника... ...И этот мерный шум прибоя Все пять ночей. Их было пять... Всё то, что связано с тобою, Я не устану вспоминать. Хотя большую часть книги занимает творчество Михалкова-сатирика. Сам Сергей Владимирович определяет сатиру как "иронический ум писателя в действии". Что-то из написанного "на злобу дня" уже требует пояснений для нынешнего молодого читателя - например, понятие "профком" (из миниатюры о человеке, который ходил в церковь и поэтому не стал членом этого самого профкома - профсоюзного комитета). Или "один начатый и один запасной рулон розовой туалетной бумаги", привезённые советским тури- стр. 50 стом из капстраны в качестве сувенира (данный предмет обихода в СССР был в большом дефиците). Или обязательная для советских лет "вставка" о "сознательном служении Коммунистической партии" в статью о Блоке. Но всё это - "приметы времени", наша общая история. Которую нужно знать не только по школьным учебникам. Г. Заварзин Захар Прилепин Грех: роман в рассказах М.: Вагриус, 2007 Жанр новой книги Захара Прилепина определен на обложке как роман в рассказах. "И стихах" - следовало бы добавить для полноты картины. Критики спорят о том, насколько правомерно это жанровое определение. На самом деле перед нами сборник рассказов с общим героем, чье имя совпадает с псевдонимом автора, а жизненные вехи повторяют его собственные. О богатой биографии Евгения Лавлинского (подлинное имя автора) неоднократно писали. Родился он в деревне Ильинка Рязанской области, в последнее время живет в Нижнем Новгороде, где возглавляет отделение национал-большевистской партии (об этом его роман "Санькя", вышедший в прошлом году). Служил в ОМОНе, воевал в Чечне, закончил филфак Нижегородского университета. Сейчас, помимо писательской и политической деятельности, занят журналистикой. Дмитрий Быков, написавший предисловие к книге "Грех", сравнивает Прилепина с Гайто Газдановым и Эдуардом Лимоновым - по причине одиночества всех троих в литературе, невозможности причислить их к какому-либо направлению. Лимонова Вайль и Генис как-то назвали "чужим" писателем. То, что было сказано ими в отношении Лимонова, вполне применимо и к Прилепину: "Во времена мушкетеров он бы добывал подвески королеве, в революцию был бы комиссаром. Он мог бы быть миллионером, генералом, президентом". Быков справедливо замечает, что нацбольство и экстремизм писателя могут быть просто следствием того, "что тебя переполняет сила и тебе стыдно за ту Россию, которая вокруг тебя. Она рождена быть красивой, богатой и сильной, как ты, а прозябает в ничтожестве". Прилепин пишет о своем прошлом: о детских играх, юношеской влюбленности, работе вышибалой, грузчиком и могильщиком, службе в армии... Для того, чтобы рассказать об отдельных, наиболее важных для автора, воспоминаниях, жанр романа в рассказах, пожалуй, наиболее подходящ, потому что память всегда избирательна. Мир, окружающий Захара Прилепина, неоднозначен, неделим явно на добро и зло. Герой видит, как его приятель выкидывает в окно котенка, как сосед плюет в коляску с ребенком, как женщина травит боксером щенка. Но при этом он открыт для любви. Он наслаждается игрой с грудным сыном; а брат его, сидящий в тюрьме "за десять, то ли двенадцать, грабежей", пишет ему нежные и щемящие письма. То, что было важным в детстве - разница в возрасте, ширина плеч, размер кулаков, - утратило значение. Что важно теперь - каждый решает для себя сам. Герой Прилепина делает выбор в пользу семьи и любви к местам, в которых ему довелось жить. стр. 51 Подборка стихотворений, представляющая собой одну из частей "романа в рассказах", продолжает и развивает темы прозаических глав. В ней все тот же - любящий, надеющийся, ищущий - лирический герой: Я все еще надеюсь: как ребенок, разбивший вазу, в ужасе притихший, желает, чтоб она сама собою срослась и примостилась на серванте. Читая книги, все еще мечтаю, и все еще уверен в том, что жизнь и смерть между собою разрешатся и я - один - останусь ни при чем. Герой затаился, как в детстве, играя в прятки, и ждет, что жизнь сама все приведет в порядок. Надо только спрятаться, и беды не настигнут. Разница лишь в том, что тогда - в детстве - не очень искали... Т. Соловьева Рубанов А. Великая мечта СПб.: Лимбус Пресс; М.: Изд-во Константина Тублина, 2007 Москва. Самые что ни на есть наши дни. Уже известному нам по роману "Сажайте, и вырастет" герою-рассказчику Андрею Рубанову, журналисту по образованию, отсидевшему нелегальному банкиру, а ныне законопослушному бизнесмену средней руки, ответственному семьянину и при случае пьянице, является дух погибшего пятнадцать лет назад приятеля Юры - мелкого криминала, с которым Рубанов отправился в поход за счастьем в начале девяностых. " - И вот, - мой мертвый друг обвел руками окружающее пространство, - у тебя получилось! Дожил! Будущее - настало! Магазины длиной в километр! Кредитные карточки! Теплые гаражи под землей! А ты - кланяешься в ноги барыгам и процентщикам, и тебе опять не нравится! Снова виновата эпоха, да? - Я не о таком мечтал". За подобными беседами с незваным гостем из прошлого проходит несколько дней. За это время они встречаются с несколькими общими знакомыми, каждый из которых вполне мог бандита Юру заказать или убить самолично. Среди них последняя Юрина любовница, которая ныне замужем "за нефтью"; поднявшийся за эти годы до банковских вершин барыга; бывший уголовный адвокат, теперь юридически окормляющий правительство, и другие - причем железного алиби нет ни кого. Трудно сказать, что второй роман Рубанова лучше или хотя бы вровень с предыдущим. Хотя сделано - нет слов - очень технично: нелинейная хронология с частыми неожиданными возвратами в прошлое, энергичные диалоги, внутренние рифмы, описания девяностых с обилием подзабытых уже этнографических подробностей... Но если первый роман хотелось показывать всем знакомым, тыча: "Прочти, прочти!", то сейчас просто спокойно дочитываешь до конца. Возможно, дело в том, что, на протяжении всей книги анонсируя детективную разгадку, дразня и завлекая, нам так и не сообщают, кто же все-таки стр. 52 Юру убил. И это явно не тот случай, когда в финале восхищенно крякаешь, сообразив, как ловко тебя провели. Кроме того, Рубанов идет проторенным маршрутом: некоторые персонажи переехали вслед за рассказчиком из "Сажайте..." Да и сам прием разговорчиков с галлюцинаторным "черным человеком" там уже активно эксплуатировался. Автор потому, видимо, повторяется, что продолжает на повышенных тонах выяснять свои отношения с девяностыми, договаривая то, что не досказал в первой книге. В письме к автору этой рецензии Рубанов написал: ""Мечта" - очень личная вещь. Не знаю, правильно ли меня поймут, но я делал ее в первую очередь для себя, и только потом - для публики. Такой личный апгрейд, перезагрузка памяти. Если "Сажайте" - книга для молодых, она не свободна от назидательного пафоса, то "Мечта" есть голая проза, она ничему не учит, она не живописует, я даже от метафор отказался - это просто рассказ о событиях, и точка. Далее, я был обязан отдать дань памяти погибшего друга, он жил так, словно знал, что о нем напишут книгу, - вот я и сделал это". С. Князев Елифёрова М. Смерть автора М.: Гаятри, 2007 Вообще-то подзаголовок "филологический триллер" в сочетании со стилизацией под британскую беллетристику прошлого века и темой вампиров не сулит простому читателю ничего хорошего - разве что заумную литературную игру с намёками, понятными лишь филологам. Однако дебютную книгу аспирантки филфака Марии Елифёровой суровые критики назвали Исключением Из Правил. Её игра в прятки с Густавом Майринком, Питером Акройдом и авторами романов о вампирах и маньяках на редкость увлекательна, и правила её доступны не только узким специалистам. Роман Елифёровой составлен по принципу мозаики: "выдержки" из газет и журналов начала XX века, письма и дневники персонажей. Сюжет закручен вокруг популярного романа "Мирослав боярин" британского писателя Алистера Моппера. Книга Моппера посвящена таинственной фигуре Мирослава Э. - выходца из Восточной Европы, человека "с непомерной гордостью и жаждой власти в любой её форме", который ради воплощения дьявольских планов приносит в жертву других людей и вообще совершает массу жестоких поступков. В романе фигурируют также собака-оборотень, русалки, девушка в белом, а героя в финале ждёт ужасная смерть... Некоторые убеждены, что Мирослав Э. списан с воеводы Мирослава Эминовича, который сражался на Балканах в XVI веке против турок-османов, был схвачен, обезглавлен и изрублен на куски. И вдруг писатель заявляет, что прототип главного героя жив, а большинство зловещих событий, описанных в книге, подлинные. Журналисты начинают охоту на "настоящего" Мирослава, и он, действительно, даёт интервью - правда, запрещая себя фотографировать. Многие разочарованы: вместо книжного высокого брюнета с орлиным носом и интересной бледностью пресса описывает "небольшого роста человека с неприятной восточной внешностью", который занимается портняжным делом и коллекционирует старинные рукописи. На вид ему около 35-ти, так что для борца с турецким стр. 53 игом он родился поздновато... Есть и другие несовпадения в биографии героя и прототипа, но публике нужна не истина, а совсем другое. "Помилуйте, так ли вы хотите знать, кто я? - замечает Мирослав. - Может быть, вы, наоборот, хотите удостовериться, что я не тот, кто описан в романе?" Жизнь разнообразнее, глубже и таинственнее любого литературного вымысла, но не все готовы понять и принять это. Те немногие, которым открывается тайна Мирослава-вампира, родившегося триста с лишним лет назад, или сходят с ума, или пытаются убить его, но гибнут сами. Или, как Моппер, подкармливают своей кровью, но видят в нём "мерзкую тварь, на фоне которой... собственная респектабельность сияет ещё ярче". Хотя и вампирам ничто человеческое не чуждо: "Тебе кажется дикой мысль, чтобы хоть кто-то мог полюбить меня - такого, какой я есть, - неприкаянного? Меня, замаранного в крови с головы до ног, которым сама смерть брезгует?" - в отчаянии бросает Мирослав своему "создателю" Мопперу. А ведь "каждый из нас - Мирослав, ровно настолько, насколько каждый из нас - тайна..." Мы не знаем самих себя, поскольку "несём в себе весь безумный, чудовищный опыт прошедших веков, сконцентрированный в нашей крови, как едкая кислота... Истинная тайна - не в произведении и не в герое, она в нас самих; а произведение - это всего лишь белые листы с буквами". О. Глебова Зорин Л. Прощальный марш М.: Время, 2007 "Многие его пьесы стали вехами не только истории русской литературы и российского театра, но и истории нашего общества". "Пьесы эти... растворились в общественном сознании, зачастую кажутся "от веку сущими"... Восторженные критики правы: Леонид Зорин - давно признанный классик. Достаточно перечислить его пьесы - "Варшавская мелодия", "Царская охота", "Граф Алексей Константинович"... Зоринской визиткой стали "Покровские ворота", по которым Михаил Козаков снял не менее замечательный фильм. Костик, Хоботов, Маргарита Павловна и другие действующие лица стали нарицательными персонажами, а их фразы ушли в народ: " - А не хлопнуть ли нам по рюмашечке? - Заметьте, не я это предложил"... Поклонники фильма могут сравнить его с текстом пьесы, приведённым в книге, и вновь погрузиться в мир московских коммуналок прошлого века. Для одних эти годы - "преданья старины глубокой", для других - возвращение в юность: Москва. Пятидесятые годы. Они уже скрылись за поворотом, Они уже стали старыми письмами И пожелтевшими подшивками. Но стоит рукой прикрыть глаза, Вижу ещё не снятые рельсы, Ещё не отменённые рейсы, Здания, ещё не снесённые, И незастроенные пустыри... Герой "Покровских ворот" Костик Ромин встретится и в маленьком романе "Прощальный марш", в котором он тоже приезжает в Москву в начале стр. 54 1950-х. Только рассказ о его столичной жизни гораздо длиннее и подробнее: "Учёным Костик Ромин не стал, а вот в журналистике не затерялся. Двадцать лет нелегко были прожиты. Они прошли в изнурительной борьбе с самым неподатливым и сопротивляющимся из всех существующих материалов - с проклятым и благословенным словом... Костику пришлось убедиться, что свежесть и независимость взгляда не вручаются раз навсегда при рождении, они завоёвываются каждый день". Афористичный стиль Зорина-драматурга узнаваем и в его прозе: "Мысль, что нас создаёт зрелость, - почтенная, но не бесспорная мысль. Зрелость шлифует и обнаруживает, юность делает решающий вклад". Однако сборник не сводим к ностальгии по пятидесятым (хотя "Римская комедия" погружает ещё глубже в историю - в конец I века). Например, комедия с актуальным (увы!) названием "Маньяк" повествует о преступнике, нападающем на женщин в районе улицы Восьмого Марта. Один из поклонников известной актрисы, социолог Четвергов, признаётся в узком кругу, что маньяк - это он. Ему не сразу, но верят, а в итоге он объявляет своё откровение социологическим экспериментом: "Эти трое <другие поклонники. - О. Р> - идеальная модель человечества... С его потребностью в новых идолах. Сначала они избрали артистку, звезду, потом им понадобился маньяк. При этом маньяк показался ещё завлекательней. Хотя бы тем, что внушает ужас". Комедия "Сыщица" тоже написана на злобу дня: среди действующих лиц - депутат Госдумы, глава сыскного агентства, её пресс-атташе. Однако "злоба дня" не означает сиюминутность. Скоро и двухтысячные годы "скроются за поворотом", но останутся в памяти. В том числе благодаря пьесам Зорина. О. Рычкова Опубликовано 24 декабря 2022 года Полная версия публикации №1671900731 → © Literary.RU Главная → РУССКАЯ ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!
|
|