LITERARY.RU → ХОРВАТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ: СМЕНА ЛИТЕРАТУРНЫХ ЭПОХ → Версия для печати
Готовая ссылка для списка литературы
Г. Я. ИЛЬИНА, ХОРВАТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ: СМЕНА ЛИТЕРАТУРНЫХ ЭПОХ // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 10 августа 2022. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1660154648&archive= (дата обращения: 20.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
Г. Я. ИЛЬИНА, ХОРВАТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ: СМЕНА ЛИТЕРАТУРНЫХ ЭПОХ // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 10 августа 2022. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1660154648&archive= (дата обращения: 20.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
публикация №1660154648, версия для печати
ХОРВАТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ: СМЕНА ЛИТЕРАТУРНЫХ ЭПОХ
Дата публикации: 10 августа 2022 |
|
Первая мировая война подвела черту под предшествующим литературным периодом хорватского модерна с присущей ему к тому времени отстраненностью от жизненных проблем и культом изысканной, утонченной формы. На смену ему в самый разгар войны пришла новая литературная эпоха экспрессионизма, главной задачей которого стало пробуждение общества от самоуспокоенности и равнодушия. Тема Первой мировой войны в хорватской литературе XX в. нашла своего ярчайшего выразителя в лице М. Крлежи. World War One drew a line under the preceding period of Art Nouveau in the Croatian literature, with its typical distancing from the everyday-life problems and cult of refined, subtle form. At the height of the war, the new literary epoch of Expressionism came to take the Art Nouveau's place. It saw its mission in the awakening of society from self-tranquillity and indifference. The motive of World War One in the Croatian literature of the twentieth century found its most brilliant exponent in Miroslav Krleza. Ключевые слова: Первая мировая война, хорватский модерн, экспрессионизм, Мирослав Крлежа. 1914 год стал знаменательной датой в хорватской истории и хорватской литературе. Потрясшая все основы народного бытия Первая мировая война на долгие годы определила многие факторы общественной и культурной жизни народов Хорватии, как и других европейских стран: национально-исторические события переплелись с событиями глобального мирового масштаба. Для Хорватии этот год был отмечен сугубо национальными литературными моментами. В конце июня 1914 г., в самый канун Первой мировой войны, в Загребе увидела свет небольшая по объему антология "Хорватская молодая лирика", ставшая своеобразным эпилогом литературной эпохи Модерна, а первый отзыв на нее появился в печати в день сараевского покушения, 28 июня. В эту книгу вошли произведения двенадцати очень разных по своим мировоззренческим установкам, но близких по эстетическим взглядам поэтов, в том числе И. Андрича, Т. Уевича, В. Черины, Я. Полича-Камова. Предварили эти факты два тоже важных для хорватской литературы события. В марте 1914 г. умер общепризнанный мэтр хорватской поэзии культовый поэт Модерна Антун Густав Матош. Несколькими месяцами раньше, в январе того же года, на страницах издававшегося критиком Модерна М. Марьяновичем журнала "Knjzevne novosti" появилась драма "Легенда" Мирослава Крлежи, писателя, чьим именем по праву назовут весь Ильина Галина Яковлевна д-р филол. наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН. стр. 102 литературный период между двумя мировыми войнами - настолько значительным, масштабным и новаторским станет его вклад в хорватскую, и шире - югославские литературы. Так перед самой Первой мировой войной встретились две литературные эпохи - уходящая и идущая ей на смену, но разразившаяся военная катастрофа нарушила естественный ход культурного развития и отодвинула его результаты на несколько лет. Эпоха Модерна, охватывавшая период рубежа XIX-XX вв., в историческом измерении небольшой временной отрезок, стала для Хорватии переломной в общественном и культурном отношении, когда интенсивность и сила воздействия духовных процессов на общественный климат в стране наиболее ярко проявлялись в культурной среде и напоминали иллирийские времена. Особенностью се, как и тогда, стала политизация культурной жизни, многие события которой получали широкий резонанс, привлекая внимание различных слоев населения и формируя "модерное" сознание читателя. В центре поначалу поколенческого движения стояла молодежь, вернувшаяся на родину из Вены и Праги, где, будучи исключенной за протестные выступления из отечественных учебных заведений, она продолжала образование1. Отнюдь неоднородная по своим политическим и эстетическим взглядам, она между тем не только написала на своих знаменах слова "прогресс" и "свобода", понимая под ними освобождение от всяческих догм и традиционных штампов, призыв к открытости миру и свободному выражению мнений, но и стала рьяно защищать эти принципы в своих изданиях. В 1900-е годы в Хорватии складывается подлинное модернистское направление, отличительной чертой которого станет плюрализм художественных стилей от реализма до импрессионизма, неоромантизма и символизма, а с 1910-х и экспрессионизма. Культовыми фигурами направления провозглашаются писатели и деятели культуры разных эстетических взглядов, но объединенные возрожденческими национальными и югославянскими идеями (скульптор И. Мештрович, поэты В. Назор и А. Г. Матош, драматург И. Войнович)2. Эти идеи получили подпитку в канун Первой балканской войны и во время нее. Редактор органа наиболее радикально настроенной молодежи журнала "Val" (1911, вышло четыре номера), поэт и критик В. Черина видел цель этого издания в "создании в наших хорватских и сербских землях молодой современной, свободолюбивой революционной молодежи Югославии, а основой движения, главным пунктом ежедневной работы - народное единение хорватов и сербов и радикальный, опирающийся на знания, антиклерикализм" (цит. по [2. S. 52]). В начале 1914 г. Черина издает новый журнал - двухнедельник "Vihor" (вышло девять номеров), задачей которого провозглашалось "полное и всестороннее освещение всех современных вопросов культурно-национальной жизни Хорватов, сербов и словенцев" [2. S. 55]. В этот журнал привлекались кроме молодых и писатели старших поколений (например А. Тресич-Павичич, А. Шантич). В нем также печатались вышедший из тюрьмы, где он находился за покушение в 1912 г. на бана Цувая, А. Цесарец и вскоре арестованный за поддержку "Молодой Боснии" И. Андрич. В частности, И. Андрич в марте 1914 г. написал в этом журнале в статье, посвященной А. Г. Матошу: "Вся Хорватия безобразно храпит. Бодрствуют только террористы и поэты" [2. S. 55]. В январе того же 1914 г. в Риске М. Марьянович (один из идеологов Модерна и будущий его историк) начинает выпускать еженедельник "Knjizevne novosti" (вышло 26 номеров), который 1 Учащиеся гимназий и Университета были из них исключены в 1895 г. после сожжения в Загребе венгерского флага в преддверии визита туда австрийского императора Франца-Иосифа. 2 Надо иметь в виду, что утвердившееся в то время понятие "югославский национализм", по мнению В. И. Фрейдзона, на практике не содержало демократического начала, признания равноправия народов, а рассматривалось как путь к освобождению [1. С. 228]. стр. 103 объединит на своих страницах сербских, хорватских и словенских югославски настроенных авторов - еще одна очень важная примета времени - В. Назора, У. Донадини, Ф. Галовича, С. Галогажу, О. Жупанчича, Ю. Козака, И. Секулич, В. Петровича и др. В этом журнале, как уже говорилось, начал свою литературную деятельность и М. Крлежа. Таков был итог хорватского Модерна к началу Первой мировой войны с его все больше обособлявшимися символико-импрессионистическим, сосредоточенным на тончайших движениях души и культивировавшим совершенство художественной формы - "утонченность чувства языка и ритма", "культуру стиха и пластичность образов" (Л. Визнер. Предисловие к "Хорватской молодой лирике") - течением и преимущественно публицистическим, радикально югославянским течением. Война развела их еще дальше. С ее началом оба проюгославских журнала были запрещены, их редакторы В. Черина и М. Марьянович, а также поэт Т. Уевич, отправились в эмиграцию, И. Андрич (как член "Молодой Боснии") и И. Войнович (за свои югославянские взгляды) арестованы и некоторое время провели в тюрьме. В первые месяцы войны на фронте погиб один из авторов "Хорватской молодой лирики", талантливый молодой писатель Ф. Галович. Рядовыми австро-венгерской армии были А. Цесарец - в оккупированной Сербии, а М. Крлежа - в Галиции, причем во время Брусиловского прорыва. В Галиции попал в русский плен будущий известный литературовед-русист, исследователь хорватско-русских литературных связей И. Бадалич. Первая мировая война не только подвела черту под предшествовавшим литературным периодом, показала исчерпанность его тем и многих средств художественного изображения, но прежде всего обнажила его установочную художественную отстраненность от жизненных проблем. Между тем сгущавшаяся атмосфера военных бед - разрушение экономики, цензура, нужда, общественная апатия явилась одновременно и мощным катализатором формирования в искусстве новых явлений, хотя они заявили о себе и не сразу. Накапливавшиеся глубинные процессы, приводившие к ломке политических и идеологических установок и эстетических воззрений, постепенно начинают пробиваться на поверхность общественной жизни, уходят старые знамена и появляются новые. В конце 1916 - начале 1917 г. после первых двух лет стагнации и пассивности, в которые впала импрессионистическо-символистская литература, имевшая по существу один печатный орган - журнал "Savemenik" (1906 - 1941), возникают ростки новой литературы, открывающей новые темы и ищущей новые пути их выражения. В самый разгар войны в январе 1916 г. появляется журнал "Кокот" (январь 1916 - март 1918 г., вышло 14 номеров). Двадцатидвухлетний прозаик и драматург Ульдерико Донадини (1894 - 1923) открыл первый его номер словами: "Художник-творец живет со своим временем" и искусство должно выражать те чувства современников, которые "война пробудила во всех нас" (статья "Современное искусство") [3. S. 250]. Вскоре за ним последовали журналы поэта Антуна Бранка Шимича (1898 - 1925) "Vijavica" (1917 - 1919, вышло четыре номера) и "Juris" ("Буря", 1919, вышло три номера). Заполняемые практически самими их создателями, эти издания в той или иной мерс стали первыми проводниками экспрессионистических идей в Хорватии, несомненно связанных с аналогичными течениями в австрийской и немецкой литературах. Не случайно, например, совпадение названий журнала Шимича и немецкого органа экспрессионизма "Der Sturm". Это и понятно, так как Хорватия входила в Австро-Венгрию, а в Граце, Будапеште и Вене получали образование многие представители хорватской интеллигенции, выросшие в сфере действия немецкого языка. Хорватские писатели, как и немецкие и австрийские экспрессионисты, в годы войны заостряли свое внимание на антивоенных настроениях, как и их немецкие и австрийские коллеги, ставили своей задачей стр. 104 встряхнуть замершее в ожидании перемен общество, пробудить в нем чувство протеста против самоуспокоенности и отрешенности от житейских бурь. "Кончилось время гармонии и нюансов, - читаем мы в одном из документов европейского экспрессионизма, - литература начала кричать" [4. S. 8 - 9]. А теоретик этого течения Г. Бар так развивал эту мысль: "Страшное мертвое время кануна Первой мировой войны заставило человека закричать, и этот отчаянный крик нашел отражение в искусстве: искусство взвыло в полной темноте, зовя на помощь в поисках духа - это и есть экспрессионизм" (цит. по [5. S. 86]). Возникнув несколько позже, чем в Германии и Австрии, хорватский экспрессионизм во многом воспринял идеи родственных австрийского и немецкого течений, но при этом укоренил их на хорватской почве. Совершенно справедливо современный хорватский германист и кроатист В. Жмегач отмечает, что "экспрессионистические теории и тексты никогда не получили бы у молодых авторов такого значительного отклика, если бы они не почувствовали в них своих эстетических предчувствий и устремлений" [6. S. 419]. Экспрессионизм в Хорватии возникает не перед войной, как в немецкой и австрийской литературах, а в последние ее годы, поэтому он в гораздо большей степени заземляется на военную и послевоенную ситуацию. Для представителей разных групп внутри течения (различия между впоследствии условно называемыми католической, анархо-индивидуалистической и революционной группами проявились несколько позже) именно война и ее последствия, в том числе и социальные, становятся воплощением надвигающегося краха цивилизации, тотального разрушения вековых устоев, символом варварства, несправедливости и бездуховности. Они полагают, что кончилось время гармонии и нюансов и что предельное напряжение чувств современного человека может выразить только отчаянный крик, воплощающий протест, зов о помощи, призыв к действию, и только гиперболизированная реакция на контрасты действительности. При этом, переключившись с описания на экспрессивную передачу "крика боли и скорби", по их мнению, "искусство должно было быть столь же естественным, как естественен крик человека, которого бьют, как бунт того, кого угнетают" [3. S. 255]. Шимич также не менее эмоционально утверждает, что "крик боли и ненависти, вырывающийся из глубин человеческой души, стал единственно возможным выражением творческого Духа культуры, плотью которого является слово и звук, камень, движение и краски" [7. S. 146]. А несколько позже, в 1919 г., писатель-коммунист А. Цесарец напишет в совместно с М. Крлежей издаваемом революционном, близком по духу левоэкспрессионистическому немецкому изданию "Die Artion" журнале "Plamen" (январь 1919 - август 1919, вышло 15 номеров, запрещен властями): "О, священная борьба правых и левых, дня сегодняшнего и дня грядущего, я нахожусь на крайне левом фланге. Ведь только страшный крик над Бессмыслом усиливает шепот нового смысла" [8. S. 80]. Для молодых, вступающих в литературу писателей, остаются непреложными два эстетических принципа. Первый из них заключался в признании главным объектом изображения "жизни, которая манифестирует в динамике" (Донадини) [3. S. 250]. И для Шимича смысл искусства - "в экспрессивности, а не красоте". Он полагает, что на смену материализму и связанным с ним натурализмом и импрессионизмом "приходит эпоха Духа и веры, время динамики и экстаза" [7. S. 148], и так развивает свою позицию: "Ненавижу то, что люди, имя которым многие люди, зовут мерой. Ненавижу то, что многие люди называют солидностью и уравновешенностью, красотой и стилем времени. Солидность, красота и стиль этих людей не что иное, как условность, отсутствие жизни, то есть то, что называется мертвым миром" [7. S. 69]. Вторым принципом выдвигается "потребность быть понятыми" [7. S. 148], следование которому вело к тому, что в своем творчестве, в отличие от литературной стр. 105 публицистики, хорватские экспрессионисты не будут столь радикальны в отношении художественных традиций. В их произведениях заметны черты переходности, своеобразного "примирения" авангардистских принципов, которые они активно пропагандировали в своих журналах, со столь яростно ими отрицаемыми натурализмом, реализмом и модерном. В творчестве этих молодых авторов не было отчетливого политического содержания, но оно представляло искусство, не приемлющее существующий порядок вещей как хаос, бессмысленную жестокость жизни. Это были яркие личности - реформаторы, ставшие классиками отечественной литературы. Отказавшись от полутонов и нюансов, мелодичности, свойственных поэзии Модерна (его традиции утонченного эстетизма продолжил журнал "Gric". 1917 - 1920), Шимич устремляет свой взгляд "глубоко внутрь человека", к проблемам мироздания, к Богу. Поэт остро чувствует неумолимую жестокость жизни и все больше связывает свою музу с горестями окружающих его людей, соседей по городской окраине (цикл "Земля"): Коль ты существуешь, о праведный Боже, То видишь ли с неба трепещущих женщин, Толпящихся перед дверьми канцелярий, Ужели другого убежища нету, Помимо стихов моих, им посвященных? ("Женщины перед канцеляриями", перевод А. Гитовича) Именно он вводит в хорватскую поэзию свободный стих, лаконизм и семантическую точность слова, делая цементирующим началом своей поэзии драматически напряженную интонацию. В центре произведений У. Донадини, представлявших сплав модерна, реализма и экспрессионизма, который он называл "гиперболическим реализмом" (романы "Соблазны", 1916, "Сквозь строй", 1921, "Привидения", 1922 и драмы "Бездна", 1919, "Игрушка бури", 1921, "Смерть Гоголя", 1921), изображен современник. Он, эксцентричный, неуравновешенный и безвольный, чаще всего не находит места в жизни и приносит горе окружающим, но при этом он тонко чувствует царящие в обществе ложь и лицемерие, торгашество и пренебрежение идеалами справедливости. В 1917 г. в хорватскую литературу буквально врывается Мирослав Крлежа, на многие годы приковав к себе внимание критики, читателей и театральной публики. С его первыми произведениями, увидевшими свет в канун Первой мировой войны - в январе и мае 1914 г., мало кто был знаком, а к 1918 г. он уже известный в стране литератор левых убеждений, в произведениях которого антивоенный пафос сливается с революционными настроениями. Вернувшись с галицийского фронта (там он был в июле-августе 1916 г.) в Загреб, Крлежа, по его собственным словам, задумывает концепцию цикла рассказов "Хорватский бог Марс". Открывавшая их "Хорватская рапсодия" выходит в августе 1917 г. в ведущем литературном журнале "Savemenik" и вводит в хорватскую литературу до сих пор незнакомую ей антивоенную тему. Без преувеличения можно сказать, что М. Крлежа станет в родной литературе XX в. наиболее глубоким и ярким выразителем темы Первой мировой войны. В августе того же года писатель сталкивается и с первым запретом своего другого произведения - стихотворения "На площади святого Марка", опубликованного в социал-демократической газете "Sloboda". Поводом для него послужили распри в Хорватском Саборе (он располагался на этой площади), в том числе среди депутатов хорватско-сербской коалиции, но оно звучало резким обвинением царящей в политике того времени лжи и демагогии: стр. 106 Как на кресте, на мрачной мачте кричит Хорватская Свобода В последнем напряженье мысли, в надрывной лебединой песне: "Три года, три кровавых года мечусь я в этой красной бездне. Три года, три кровавых года давлюсь я немотой ужасной. Три года, три кровавых года надежду вешают на реях - И я во лжи, в крови тону". (Перевод В. Корчагина) За 1917 - 1918 гг., кроме публикаций в газетах и журналах (см. [9]), выходит уже пять книг Крлежи, в том числе два сборника стихов, поэмы "Пан" и "Три симфонии", драмы "Кралево" и "Кристофор Колумб". В публицистике заметным явлением стала его статья "Декоративная ложь" ("Sloboda", 1917). Она стала предтечей знаменитого памфлета "Хорватская литературная ложь", опубликованного в первом номере журнала "Plamen" (этот журнал был назван позднее Цесарцем "первым осознанным выступлением левого фронта югославской культуры и искусства" [10. С. 176]). В авангардистском ключе автор яростно отрицал практически всю хорватскую литературу прошлого и настоящего, которая, по его мнению, "формируясь под виселицами, в тюрьмах, лагерях и казармах, на войнах, шедших под чужими знаменами", была "слабым и призрачным, весьма далеким камуфляжем действительности", и противопоставляет ей "искусство жизненных эмоций, истинных и сильных" [8. S. 38]. В его произведения, сначала параллельно с символико-романтическим стилем, а потом на смену "шарму эстетизированных игр" приходит "домобранский контрапункт", связанный с демистификацией и деромантизацией войны. Именно с художественным освоением темы хорватского солдата в императорской армии и произошло приобщение писателя к тенденциозному гражданскому искусству. А в ноябре 1917 г. он добавляет: "Яна Комушар, домобраны Цафук и Ямбрек имеют право на своих поэтов" [11. S. 315]. Отдаляясь от социал-демократов в политике (в их изданиях Крлежа печатался в 1917 - 1918 гг.), он ищет свой путь и находит его в революционной России и ленинизме, которые он воспринимал тогда, по собственным словам, больше в эмоциональном, романтическом ключе, в духе "Sturm und Drang" [12. S. 38]: Однажды забрезжит кровавый рассвет долгожданный, Однажды засвищет пылающий ветер багряный. Однажды, однажды! Домчит он до той пирамиды погибших бойцов-домобранов, и вновь вспыхнет пламя над каждою раной. ("Пламенный ветер", 1918, перевод Л. Мартынова) После окончания войны, когда для югославянских народов началась новая историческая эпоха, военная тема и зародившиеся в то время новые художественные тенденции остаются актуальными практически на протяжении всего первого послевоенного десятилетия. В хорватской литературе их ярким выразителем оставался М. Крлежа. Один за другим выходят четыре новеллы цикла "Хорватский бог Марс" - "Три домобрана", "Барак пять "Б"", "Домобран Ямбрек" и "Смерть Франи Кадавера", - сложившись в книгу в 1922 г. (в журналах они были опубликованы в 1921). В последующих изданиях книги (1933 и 1934) к ним добавились еще две - "Битва у Бистрицы Лесны" (журнальный вариант - 1923) и "Королевская венгерско-домобранская новелла". Свой окончательный вид цикл приобретает в 1946 г. с дополнением очерка "Домобраны Гебеш и Бенчина ведут разговор стр. 107 о Ленине" (впервые был опубликован в 1924 г. в журнале М. Крлежи "Knjizevna republika")3. He понаслышке зная психологию солдат, автор акцентирует внимание не на изображении сражений, побед и поражений, а на ужасе самой войны как безысходном народном бедствии, нечеловеческом страдании и бесцельном убийстве людей и бесчеловечном над ними издевательстве. В его книге нет иллюзий, нет пафосного морализаторства. Ее содержание - суровая правда о войне, а также суровая правда о темноте и забитости крестьян, но и о зарождавшемся в их головах стихийном протесте и ненависти к офицерам, ко всей системе муштры и унижения человека. Они, пишет Крлежа, "уничтожили бы эту проклятую королевскую венгерскую сотню, не оставив от нее и следа. Четвертовали бы господина сотника, отрубили бы ему голову, обгадили бы его, убили бы его кобылу Мицу, разрушили бы казарму и потом напились. И это была бы их победа на развалинах казармы" [ 13. S. 133]. Современники увидели в книге М. Крлежи целостное произведение, скрепленное не столько единой темой, сколько единой мыслью. А еще - беспощадностью к себе и читателю. Нарочито неприглаженный экспрессивный тип прозы писателя, ставшие характерными для нее жесткость и резкость письма, как и его лирико-публицистическая темпераментность, позволили им назвать его стиль сплавом "кровавого реализма" с "болью и тревогой отдельного человека" [14. С. 55], "суровым реализмом" (М. Богдановичем) [15. S. 104], "тенденциозным, осмысленным реализмом" (М. Ристич) [15. S. 99]. Антивоенная тема входила в произведения писателя не только в фабульном выражении, она создавала определенную атмосферу и формировала характеры героев и их мировосприятие. По теме и ее художественному воплощению к прозе Крлежи примыкала и его драматургия начала 1920-х годов. Премьера драмы "Галиция", поставленной известным хорватским режиссером Б. Гавеллой, была намечена на 30-е декабря 1920 г., совпав с днем принятия в КСХС декрета (Обзнана), запрещавшего деятельность коммунистической партии, революционных профсоюзов и вводившего строжайшую предварительную цензуру. Спектакль был запрещен и вообще снят с репертуара. Действие пьесы происходит в одном из районов Украины 1916 г., в ней звучит мотив драматической судьбы солдат, втянутых в чуждую им войну. Экспрессивный ее фон создает преследующее главного героя, хорватского офицера Орловича, страшное видение - повешенная старая украинская крестьянка, воспротивившаяся реквизиции. Сценическая жизнь второй антивоенной драмы "Волчий лог" ("Vucjak", 1923) сложилась удачнее, она с успехом ставилась в театрах Загреба и Белграда. Ее отличают два важных момента. Первый из них - появление критически мыслящего, глубоко чувствующего героя - интеллигента Крешимира Хорвата, способного на индивидуальный "героический выпад" против несправедливости и насилия, но который, по признанию писателя, "ничего не менял в дьявольском всемирном механизме". Герой данной пьесы после фронтового ранения, уже в конце войны, возвращается в редакцию столичной газеты, но столкнувшись с ложью официальной прессы и развратом городской жизни, уезжает учителем в деревню. Однако и там он встречает не менее страшные, чем в столице, нравы и недружелюбное отношение крестьян. Пьеса пессимистична: все попытки Хорвата быть полезным жителям оканчиваются неудачей. Второй важный момент: в этой драме автор отходит, за редким исключением (сон Хорвата), от символико-аллегорических фигур и безликой массы и переходит к конкретным реалистическим конфликтам и "психологически разработанным типам, вступающим в реально мотивированные отноше- 3 Книга М. Крлежи имела широкий резонанс и за рубежом: в Чехословакии до 1932 г. вышло пять изданий. В Болгарии, по выходе в 1924 г., ее тут же запретили, а в Польше тираж, отпечатанный в 1939 г., сгорел в пожаре Варшавы. В годы войны в Независимом Государстве Хорватия книга Крлежи "Хорватский бог Марс" была запрещена "как мерзость, отравляющая молодежь". За ее чтение грозил концлагерь [13. S. 467]. стр. 108 ния" [16. S. 351]. Этот тип героя станет одним из центральных в последующих драмах Крлежи глембаевского цикла ("Господа Глембаи", "В агонии", "Леда", 1928 - 1932) и в его романах - "Возвращение Филиппа Латиновича" (1932), "На грани рассудка" (1938) и "Банкет в Блитве" (1938 - 1939). Лишь после Второй мировой войны М. Крлежа вновь возвращается к теме Первой мировой войны в своем последнем крупномасштабном романе "Знамена" (Т. 1 - 5, 1967, 2-е изд. - 1976), охватывающем период с 1913 до 1922 г. В нем она становится структурообразующим идейным и тематическим компонентом, а его главный герой (во многом автобиографичный), генетически близкий персонажам предшествовавших произведений, находит свой путь. В центре произведения находится идейная и интеллектуальная эволюция Камило Эмерицкого, сына одного из высших чиновников государства, шефа Кабинета хорвато-славонско-далматинского политического управления Австро-Венгрии, от романтического национализма и югославизма до коммунистических идеалов. Пройденный им путь личного возмужания во многом был типичен для части целого поколения, представления которого формировались под воздействием Первой мировой войны и революционных идей того времени. В большом эпическом полотне несколько глав ("Эхо походной трубы", "Сальто-мортале", "За победу у Перемышля", "Битва под Гродеком Ягелонским") впрямую посвящены кануну Первой мировой войны и первым ее годам, когда главный герой произведения, как он считает, из "свободного и независимого гражданина", превыше всего ценящего "собственные морально-политические убеждения" и "высокие принципы гуманизма", превращается "в одного из сотен тысяч царских рекрутов и вынужден испытать унижение человека, которого заставляют встать на колени перед священным портретом его величества верховного главнокомандующего и принести присягу на верность тому, во что ты не веришь..." [17. Т. 1. S. 626]. Своей жесткой правдой "об идиотизме войны", описанием казармы (и в прямом и в переносном смысле как образ полицейского государства), отношений между офицерами и солдатами роман "Знамена" напоминает "Хорватского бога Марса". Это "кровь и смерть людей, израненная земля, покрытая одинокими и бесформенными могилами-ветеранами, вырытыми еще прошлой осенью, и совсем свежими, заросшими травой, касками и гусарскими киверами", а также "полное равнодушное молчание обоих вероисповеданий - католического и православного, греческого и латинского" [17. Т. 1. S. 655]. От цикла рассказов "Знамена" отличает присутствующее в романе анализирующее сознание героя, подвергающего критическому осмыслению и оценке совершающееся вокруг него. Где бы он не находился - в венгерской офицерской школе, в салонах светской и военной элиты, в деревне во время крестьянского бунта, в казарме, на поле боя или в госпиталях после тяжелых ранений, - "с самого начала войны он ни на секунду не переставал прислушиваться к разноголосице и сумятице жизни. Подобно чуткой ищейке [...] слух его с верностью магнитной стрелки продолжал улавливать и отмечать отражение окружающих событий" [17. Т. 2. С. 47]. Главным в романе становится изображение не столько самих событий, а вызываемого ими движения мысли. Событие лишь толчок, объективный ориентир, помогающий в разбросе разных мнений соотнести истинную суть происходящего с восприятием и оценкой его персонажами. Герои романа, и прежде всего его главный герой, в своих размышлениях, воспоминаниях и даже снах не раз возвращаются к пережитому во время войны, она становится одним из своеобразных идейно-тематических узлов, вокруг него концентрируются перипетии их личной жизни и в целом действие романа, художественная задача которого, по словам самого писателя, была раскрыть "хорватскую, балканскую, югославянскую, австро-венгерскую, а, по сути, человеческую, исключительно человеческую судьбу" [18. S. 296]. стр. 109 СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 1. Фрейдзон В. И. История Хорватии. СПб., 2001. 2. Sicel M. Povijest hrvatske knjizevnosti: moderna. Zagreb, 1978. Knj. 5. 3. Donadini U. Novele. Romani. Drame. Kritike. Eseji. Zagreb, 1968. 4. Menschheitsdammerung. Ein Dokument des Ekspresionismus. Leipzig, 1968. 5. Petre F. Idejnost i izraz ekspresionizma // Umjetnost rijeci. Zagreb, 1957. N 2. 6. Zmegac V. O poetici ekspresionisticke faze u hrvatskoj knjizevnosti // Hrvatska knjizevnost prema evropskom kontekstu. Zagreb, 1970. 7. Simic A.B. Sabrana djela. Zagreb, 1960. Knj. 2. 8. Plamen. Zagreb, 1919. N 2. 9. Bunic I. Miroslav Krleza o Hrvatskoj u Prvom svijetskom ratu (izmedu kronike i interprctacije) // Casopis za suvrcmenu povijest. Zagreb, 2007. N 3. 10. ЛЕФ. 1923. N 2. 11. Krleza M. Dnevnik. Sarajevo, 1977. T. 1. 12. Knjizevna republika. Zagreb, 1923. N 1. 13. Krleza M. Sabrana djela: Hrvatski bog Mars. Zagreb, 1962. T. 6. 14. Петровиh Р. Дела. Београд, 1974. Т. 6. 15. Zbornik o Miroslavu Krlezi. Zagreb, 1963. 16. Matkovic M. Marginalija uz Krlezino dramsko stvaranje // Pet stoljeca hrvatske knjizevnosti. Zagreb, 1963. T. 141. 17. Крлежа М. Знамена. М., 1984. Т. 1 - 2. 18. Cengic E. Sa Krlezom iz dana u dan. Zagreb, 1986. Knj. 1. Опубликовано 10 августа 2022 года Полная версия публикации №1660154648 → © Literary.RU Главная → ХОРВАТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ: СМЕНА ЛИТЕРАТУРНЫХ ЭПОХ При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!
|
|