Полная версия публикации №1659869852

LITERARY.RU О "НОВЫХ ПОДХОДАХ" В РАБОТЕ С ДРЕВНЕРУССКИМИ РУКОПИСНЫМИ ПАМЯТНИКАМИ: ИЗБОРНИК 1076 г. И АРХАНГЕЛЬСКОЕ ЕВАНГЕЛИЕ 1092 г. → Версия для печати

Готовая ссылка для списка литературы

Е. В. УХАНОВА, О "НОВЫХ ПОДХОДАХ" В РАБОТЕ С ДРЕВНЕРУССКИМИ РУКОПИСНЫМИ ПАМЯТНИКАМИ: ИЗБОРНИК 1076 г. И АРХАНГЕЛЬСКОЕ ЕВАНГЕЛИЕ 1092 г. // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 07 августа 2022. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1659869852&archive= (дата обращения: 29.03.2024).

По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):

публикация №1659869852, версия для печати

О "НОВЫХ ПОДХОДАХ" В РАБОТЕ С ДРЕВНЕРУССКИМИ РУКОПИСНЫМИ ПАМЯТНИКАМИ: ИЗБОРНИК 1076 г. И АРХАНГЕЛЬСКОЕ ЕВАНГЕЛИЕ 1092 г.


Дата публикации: 07 августа 2022
Автор: Е. В. УХАНОВА
Публикатор: Администратор
Источник: (c) Славяноведение, № 4, 31 августа 2013 Страницы 3-13
Номер публикации: №1659869852 / Жалобы? Ошибка? Выделите проблемный текст и нажмите CTRL+ENTER!


В статье рассматриваются подходы к атрибуции древнейших восточнославянских рукописей, предложенных современными исследователями. После анализа представленной аргументации можно сделать вывод, что ни одна из гипотез не может быть признана убедительной для изменения традиционного взгляда на происхождение и датировку Изборника 1076 г. и Архангельского Евангелия 1092 г.

The article discusses new approaches to the attribution of the most ancient East-Slavic manuscripts recently suggested by contemporary scholars. Having analysed their system of arguments one may come to the conclusion, that none of these hypotheses were convincing enough to challenge the traditional view on the origin and dating of the Izbornik of 1076 and the Arkhangelsk Gospel of 1092.

Ключевые слова: Изборник 1076 г., Архангельское Евангелие 1092 г., писцовые записи, текстология, палеография.

От древнейшего этапа развития восточнославянской книжной культуры дошли лишь единицы памятников, что составляет, вероятно, доли процента от реально существовавших книг. С одной стороны, эти огромные лакуны сильно затрудняют корректную реконструкцию и объективный анализ развития древнерусской книжности на раннем этапе, с другой - наделяют каждую из дошедших от XI в. рукописных книг чрезвычайной значимостью. Изборник 1076 г. (РНБ. Эрм. 20) [1. С. 41 - 43. N 5] уже вскоре после его введения в научный оборот князем М. М. Щербатовым [2. С. IV-V] стал предметом пристального внимания как отечественных, так и зарубежных исследователей (историографию вопроса см. [3. С. 9 - 33]). Как известно, его особая ценность на фоне остальных памятников своей эпохи определяется несколькими параметрами. Во-первых, это одна из пяти точно датированных рукописей XI в.1, что делает ее опорной точкой для самых разнообразных реконструкций историков, филологов, искусствоведов. Во-вторых, это один из двух четьих сборников, предназначенных для частного пользования и потому одиноко стоящих на фоне подавляющего большинства богослужеб-

Уханова Елена Владимировна - канд. ист. наук, ведущий научный сотрудник Государственного исторического музея.

1 К точно датированным кодексам XI в. также обычно относят богослужебные минеи на сентябрь (1095 г.) и ноябрь (1097 г.) из собрания РГАДА (Ф. 381. N 84 и 91) на основании принадлежности их тому же писцу Домке, что принимал участие в написании минеи на октябрь (Ф. 381. N 89), датированной им в записи 1096 г. Однако формально они не имеют писцовой записи с указанием года их появления, и их датировка не столь однозначна (вопросу атрибуции этого комплекта посвящена статья [4. С. 204 - 237]).

стр. 3
ных рукописей XI-XII вв. В-третьих, Изборник 1076 г. содержит исключительно ценную запись писца Иоанна (л. 275 об. -276), из которой следует, что этот сборник он составил самостоятельно, сделав выписки из многих книг, принадлежащих в третьей четверти XI в. великокняжеской библиотеки, но и о свободном освоении киевским книжником переводных южнославянских памятников, составлявших основной корпус древнерусской литературы.

Действительно, Изборник 1076 г. текстологически нестандартен, что отмечают все исследователи. Для значительной части входящих в него произведений греческих источников долго не находилось. Те тексты, для которых таковые источники предположительно определяются, обнаруживают большие разночтения с ними. Найденные славянские аналоги также отличаются от текстов Изборника 1076 г. с точки зрения перевода или редакции. Совпадение содержащихся в нем произведений с типологически близким ему Изборником 1073 г. составляет всего 4% от всего состава. Изолированность текстов давала возможность историкам литературы видеть в нем оригинальный русский памятник. Вклад древнерусского книжника оценивался по-разному: от его работы как составителя до непосредственного авторства ряда его текстов.

Новая концепция происхождения Изборника 1076 г. принадлежит голландскому исследователю У. Федеру [5 - 7]. Она также была принята и в значительной мере повторена М. С. Мушинской в недавней новой версии научно-критического издания этого памятника, вышедшего в Институте русского языка РАН [3. С. 34 - 81]. Анализ тринадцати списков XIV-XVII вв., имеющих общие с Изборником 1076 г. фрагменты текстов или группы статей, приводит Федера к выводу о существовании некого архетипа Изборника 1076 г., созданного в Болгарии в X в. Исследователь назвал его "Княжим изборником" и связывал его появление ок. 930 г. с болгарским царем Петром, заказавшим эту компиляцию для своего сына, будущего царя Бориса II. М. С. Мушинская, соглашаясь в целом с этой гипотезой, не столь категорична в определении заказчика и времени создания "Княжего изборника". Она лишь ограничивает верхнюю дату его появления временем "упадка Первого болгарского царства" - 969 - 972 гг. [3. С. 36]. Впоследствии первоначальный архетип претерпел изменения, отразившиеся в реконструированном У. Федером новом болгарском сборнике - "Изборнике грешного Иоанна", и лишь затем был переписан древнерусским писцом в 1076 г. М. С. Мушинская, принимая в целом концепцию своего предшественника, реконструирует три стадии развития текста до появления списка 1076 г. При этом, как отмечает исследовательница, состав и структура компиляции на каждой из этих стадий не могут быть с надежностью восстановлены. Вся история формирования Изборника, согласно этой гипотезе, - "текстологический континуум с нечеткими очертаниями". Ее авторы все, даже поздние списки XVII в., считают отражением источников Изборника 1076 г. Исследователи игнорируют значительную редакционную дистанцию найденных для текстов Изборника 1076 г. аналогий, а также абсолютно иной конвой, сопровождающий их.

Этой громоздкой и небесспорной концепции противоречит запись древнерусского писца Изборника 1076 г., которая делает часть возведенной ею конструкции бессмысленной. Писец Иоанн сообщает, что самостоятельно составил эту компиляцию из "книг княжих". Как считает М. С. Мушинская, такая помеха устраняется Федером "простым и убедительным объяснением" [3. С. 81]. По тематике и расположению на развороте листов запись делится на две части. Первая

стр. 4
из них, содержащая неудобное для гипотезы Федера сообщение писца, объявляется принадлежностью древнейшего болгарского "Княжего изборника", которое киевский писец механически скопировал. Таким образом, существование "княжих книг" и факт компиляции из них переносится на полтора столетия раньше. Каковы основания для такой интерпретации записи? Их два. Во-первых, текстологическое. В ней, по мнению исследователя, присутствует "странная избыточность информации"- повтор начальных и завершающих каждую часть слов: (л. 275 об.) Поэтому первый "массив" данных он относит к болгарскому оригиналу 930 г., а за вторым признает киевское происхождение. Повторение конечного "аминь", завершающего обе части записи, свидетельствует об их самостоятельности и независимости друг от друга. В подтверждение такой интерпретации исследователь приводит и кодикологические наблюдения: вторая часть записи организована в колофон, в то время как первая в него не входит. Это еще раз подтверждает его идею о том, что запись неоднородна. В антиграфе запись была выделена колофоном, затем ее скопировал древнерусский писец и добавил к ней свой собственный колофон.

Таким образом, гипотеза У. Федера, поддержанная М. С. Мушинской, лишает деятельность писца Изборника 1076 г, какой-либо интеллектуальной составляющей и выводит эту рукопись за рамки творческой лаборатории древнерусских книжников. На их долю, как это стало принятым, оставляют лишь механическое копирование всех особенностей болгарских оригиналов, в том числе и самого имени писца Иоанна. Изборник 1076 г. не имеет в рукописной традиции ни протографов, ни последующих списков. Будучи единожды скопирован с болгарского антиграфа, он и его предшественник оказались невостребованными. При этом, отказавшись от традиционной точки зрения на его происхождение, ни Федер, ни Мушинская не предлагают хотя бы гипотетический ответ на вопрос о времени, месте и обстоятельствах появления этого списка.

Анализ записи - ключевой момент в подтверждении или опровержении гипотезы У. Федера, в том числе по вопросам происхождения и текстологии этого памятника. Кроме того, более тщательный кодикологический и палеографический анализ рукописи способен дать гораздо больше информации, чем предложил голландский исследователь. Вернемся к кодикологии записи. Полагаю, что идея о том, что в колофон вошла лишь часть, созданная в Киеве, в то время как болгарская часть колофоном не охвачена - надуманное, схоластическое предположение, не учитывающее реальную работу писца. Запись достаточно велика и была размещена им на двух страницах, составляющих единый разворот (л. 275 об. -276). На последнем л. 276 разместилось окончание из пяти строк первой части и все шесть строк второй части. Последние организованы в колофон для максимального заполнения трех четвертых страницы, оставшихся свободными после окончания первой части записи. Несмотря на не каллиграфичный почерк, писец Иоанн был знаком с профессиональными нормами оформления кодекса и не мог позволить себе оставить одну из станиц разворота почти пустой. Традиционно в древнерусских рукописях, как и в греческих, в колофон оформлялся лишь конец текста или записи и практически никогда - весь текст на листе. Написав основную часть того, что Иоанн хотел сообщить (первую часть записи), он осознал, что места осталось еще очень много. Возможно, что добавление второй части было вызвано именно желанием писца гармонично оформить правую часть разворота, заполнив ее при помощи добавления в колофоне почти до конца. Поэтому не ясно, как по-другому писец должен был оформить конец записи, чтобы она не вызывала подозрений у современных исследователей? Оформление в колофон всего текста на л. 276 было бы не стандартно и к тому

стр. 5
же требовало более сложных расчетов, к которым Иоанн, судя по всему, был не готов.

Возражение вызывает и трактовка того, что Федер и Мушинская называют "избыточной информацией" и на основании чего они считают две части одной записи разновременными. Во-первых, слова - всего лишь повтор начальной и завершающей части формуляра записи, что не является информацией в принципе. Во-вторых, то, что современному исследователю может показаться избыточным, могло не являться таковым для книжника XI в. От этого периода сохранилось так мало памятников, что сформулировать точно, каким был стандартный формуляр записей на рукописях того времени, практически невозможно. Кроме того, писем Иоанн мог быть просто не искусен в составлении записей, а в его обиходе могло быть два-три простых формульных оборота, которые он повторял даже в одном тексте. К тому же информация двух частей записи, вопреки утверждению ряда исследователей, нигде не пересекается: в первой части Иоанн традиционно для средневековых писцов просит прощение за ошибки, которые объясняет трудностью своей работы - составлением выборки текстов из многих книг княжеской библиотеки; во второй части он добавляет сообщение о времени создания рукописи, в которое включает указание на правящего князя. Можно было бы предположить, что не самый изощренный писец, каковым был Иоанн, не нашел ничего лучше, чем ввести второй блок информации все той же привычной формулой, что и первую часть записи. Однако сопоставление всего его сообщения с текстами записей на рукописях того времени, которого почему-то не сделали вышеупомянутые исследователи, полностью реабилитирует Иоанна.

Прямые аналогии мы находим на последних листах Остромирова Евангелия 1056 - 1057 гг. в записи писца Григория, подлинность которой, кажется, никто не подвергает сомнению (РНБ, F.n. I. 5. Л. 294 - 294 об.) [8; 9. С. 13, 14, 17]. Во-первых Григорий позволяет себе "избыточную информацию", дважды повторяя "многая лета" заказчику (л. 294в, строки 8, 17 - 18). При желании в его огромном сообщении можно увидеть еще больше "избыточных" мест. Однако самое главное - употребление этим писцом двух завершающих слов "аминь", первое из которых также, как и в Изборнике 1076 г., разбивает в середине единую запись на две части (л. 294г, строки 1, 14). При этом сама запись Григория не становится от этого не однородной, а ее части разновременными. То же самое делает писец Домка в Милятином Евангелии XII в., дважды употребляя "аминь" в середине и конце своей записи (РНБ. F.n. I. 7. Л. 160) [9. С. 38, 40]. Писец Мстиславова евангелия 1103 - 1113 гг. Алекса также разбивает свою запись словом "аминь" на две части с той лишь разницей, что повторно, в самом конце своего сообщения, он его больше не пишет (ГИМ. Син. 1203. Л. 212 об. -213) [9. С. 67]. Таким образом то, что является для Федера неопровержимым маркером конца первой, болгарской, части записи в Изборнике 1076 г., древнерусским писцам Григорию, Иоанну, Алексе и Домке вовсе не мешает продолжать свое повествование.

Кроме того, писец Иоанн в этой первой части употребляет тот же оборот, что схожееместо, восходящее, как видно из отсылки писца Григория, к посланик св. ап. Павла, мы находим также и в чуть более поздней записи писца Алексы этазавершающая фраза, базирующаяся на цитате из Послания ап. Павла к Римля нам - "благословляйте гонящие вы: благословите, а не клените" (12:14) - был;

стр. 6
общей принадлежностью древнерусских выходных записей на рукописях второй половины XI - начала XII в., вышедших из под пера писцов великокняжеского круга. Однако со временем, как видно, соотнесение ее с конкретным апостольским текстом стало ускользать от них, и она стала восприниматься как стандартная завершающая формула.

Наши выводы о принадлежности обеих частей записи в Изборнике 1076 г. писцу Иоанну, основанные на ее кодикологическом и источниковедческом анализе, подтверждаются и данными палеографии всей рукописи. Они опровергают гипотезу Федера, поддержанную Мушинской, об отсутствии непосредственной связи между исполнителями этой рукописи и "книгами" киевского великого князя. Как известно, в создании Изборника 1076 г. принимали участие два писца: первый, Иоанн, выполнил почти всю рукопись, а его коллега - около 30 листов текста в ее конце (л. 228 об. -259 об., строки 1 - 9). Подробный графико-орфографический анализ почерков был сделан недавно Е. А. Мишиной, а палеографический - В. С. Голышенко [3. С. 123 - 137, 82 - 119]. Последняя пришла к выводу о том, что все заглавия и инициалы в рукописи выполнены рукою первого писца. Однако в сноске она оговаривается, что у нее есть "некоторые сомнения" в принадлежности той же руке двух заглавий и двух больших киноварных инициалов на лл. 1, 4 об., 5, а также малых двухконтурных инициалов на л. 5 - 7 об. [3. С. 97 - 98. Прим. 16, 18]. Красочный слой и чернила на л. 1 имеют очень плохую сохранность, что делает трудновыполнимым изучение инициала и начертания большинства букв заголовка; типичность и лапидарность малых двухконтурных инициалов также выводит их за пределы зоны анализа. Однако три строки заглавия на л. 4 об., несмотря на очень небольшой для сравнения объем материала, позволяют не только утверждать, что они принадлежат другому писцу, но и с уверенностью его определить. Аналогичный почерк мы находим в Остромировом Евангелии. Им владеет первый писец, написавший основной текст на листах 1 - 24, а также златописные заглавия на всех листах, кроме лл. 25 - 40, 131 - 163. В Изборнике 1076 г. употребляется более мелкий вариант почерка, который писец Остромирова Евангелия применяет для написания заглавий (см. рис. 1). Несмотря на двадцать лет, разделяющие эти две рукописи, каллиграф высочайшего уровня сохраняет практически все особенности своего письма.

Пропорции букв, стиль письма, отсутствие наклона одинаковы у него в обеих рукописях. В Остромировом Евангелии письмо большинства заглавий нашего писца более убористое, расстояние между буквами чуть меньше, чем в монументальном письме основного текста и в заглавии на л. 4 об. в Изборнике 1076 г., выполненных им же. Характерная буквапишется с уверенным округлым хвостом, загнутым вперед; его форма и угол, под которым он отходит от верхней части, совпадают в обеих рукописях. В Изборнике 1076 г. длина хвоста чуть больше, но это могло быть продиктовано тем, что буква расположена на нижней строке, и для выходящего за ее пределы элемента оставалось большое нижнее поле. К тому же письмо здесь, как было указано выше, более размашистое и свободное, что объясняется, в частности, большим пространством, оставленным для этого заголовка. Не менее характерна элегантнаяидентичная в обеих рукописях по пропорциям, способу и углу образования чашечки, по украшающим букву засечкам.

К индивидуальным особенностям, отличающим почерк этого писца, можно также отнести буквыс мелкой широкой чашечкой; с маленькой, чуть заостренной внизу головкой, часто не доходящей до линии разлиновки; с острым углом вместо закругления в нижней части окружности: с более короткой левой ножкой, отчего буква часто кажется немного наклоненной вперед; небольшое расстояние между двумя частями в буквеа также углы, под которыми наклонные расположены по отношению к мачте, чрезвычайно близки. Начертания остальных букв, употребленных в двух коротких заглавиях Изборника 1076 г., также схожи с пись-

стр. 7


Заглавия первого писца Остромирова Евангелия 1056 - 1057 гг. (фрагменты из разных листов).

мом указанных фрагментов Остромирова Евангелия, хотя нельзя сказать, что их форма имеет исключительно индивидуальные черты писца: - очень узкие; иимеют маленькие петли; мачта у (отдельно и в составе пишется с большим наклоном; пишется черези не имеет соединительной черты между двумя составляющими ее элементами; перекладина улежит на 1 - 2 мм ниже верхней линии строки; нижняя петля уидостаточно крупная, составляющая до 2/3 высоты буквы; верхняя петля унебольшая, образована вверху острым углом и не доходит до мачты, упираясь в изогнутую линию нижней петли; с узкой, длинной и острой петлей; перекладина урасположена в верхней части буквы, почти на уровне крепления петли к мачте; перекладины уинаходятся в средней части

стр. 8


Заставка, два заглавия и два инициала из Изборника 1076 г. (л. 1,4 об., 5), выполненные приглашенным писцом-каллиграфом.

графем, уона имеет наклон вправо. Немногочисленные титла Изборника 1076 г. находят свои аналогии по форме в указанных заглавиях Остромирова Евангелия. Несомненно, что рассматриваемому нами писцу принадлежат в Изборнике 1076 г. и два больших инициала (на л. 1 и 5), отличающиеся по искусности и твердости

стр. 9
руки выполнивших их мастера от остальных инициалов этой рукописи, которые принадлежат основному писцу Иоанну. Скорее всего, и сложная заставка на л. 1, красочный слой которой сейчас, к сожалению, в значительной степени утрачен, была выполнена нашим писцом-каллиграфом.

Таким образом, для оформления первой, "парадной", тетради Изборника 1076 г. был приглашен профессионал высокого уровня. Ему принадлежат начальная П-образная киноварная заставка и два больших киноварных контурных инициала, выполненных в византийском эмальерном стиле, а также два киноварных заглавия. Участие этого писца в создании двадцатью годами ранее в великокняжеских мастерских напрестольного Евангелия для кафедрального собора св. Софии в Новгороде по заказу его посадника дает возможность сделать ряд важных выводов. Во-первых, это был каллиграф-златописец, выполнивший в Остромировом Евангелии почти все золотые заголовки и лишь 24 листа основного текста, в том числе и первую тетрадь. Иными словами, он был одним из лучших профессионалов своего времени. Как показывает наш случай, такие каллиграфы могли работать на протяжении более двадцати лет так, что стиль их письма и конкретные начертания за это время практически не менялись. Во-вторых, вероятно, можно говорить о том, что тогда существовала практика более искусного оформления начальной, "парадной", тетради рукописи, для чего ее отдавали специалисту более высокого уровня или статуса, чем основной писец. Собственно, мы это можем видеть даже в Остромировом Евангелии, где первые три тетради не принадлежат основному писцу Григорию.

В Юрьевском Евангелии 1119 - 1128 гг. первый разворот также был выполнен писцом более высокого уровня, чем основной. Вероятно, им был Алекса, создавший задолго до этого Мстиславово Евангелие. Эти примеры со временем можно будет продолжить. И самое главное, в-третьих, участие великокняжеского каллиграфа-златописца в создании достаточно скромного по кодикологическим и палеографическим характеристикам Изборника 1076 г. свидетельствует о несомненной связи этой рукописи с великокняжеским двором2. Это делает сообщение ее писца Иоанна о самостоятельной компиляции своего сборника из "книг княжих" естественным и закономерным3. Вопрос о предназначении и заказчике кодекса остается открытым, хотя упоминание в записи "братии", которая будет иметь возможность, читая, критиковать писца за ошибки, наводит на мысль о том, что сборник предназначался не для единоличного пользования. В связи с этим хочется напомнить, что как тип книги Изборник восходит к византийским Флорилегиям, которые представляли своего рода хрестоматию классических текстов для более легкого освоения их учащимися в "высшей школе". Возможно, схожие цели преследовал и Иоанн, работая над своей компиляцией.

В любом случае, очевидно, что построенная У. Федером и М. С. Мушинской сложная и громоздкая конструкция развития многоэтапного "текстологического континуума с нечеткими очертаниями", каковым представлялась авторам история Изборника 1076 г., становится излишней после корректного текстологического, кодикологического и палеографического анализа записи создателя рукописи. К сожалению, в новейшей литературе тенденция волюнтаристского отношения к древним текстам и записям их создателей становится обычным явлением. В угоду

2 Несмотря на чрезвычайную схожесть почерка в рассмотренных нами фрагментах из Остромирова Евангелия и Изборника 1076 г., крайне малый для сравнения объем текста в Изборнике позволяет допустить вероятность того, что его мог выполнить и другой писец. Однако даже в этом случае оценка качества его работы останется неизменной: это был один из лучших для своего времени писцов-каллиграфов, несомненно выполнявших заказы самого высокого уровня и связанного потому с великокняжеским двором. В случае, если бы второй писец действительно существовал, его выучка, как и место работы, были несомненно общими с нашим писцом Остромирова Евангелия.

3 Решение вопроса о том, какие южнославянские списки из великокняжеской библиотеки использовал Иоанн для работы, не входит в мою компетенцию.

стр. 10
своим гипотезам исследователи без веского обоснования объявляют противоречащие их концепциям тексты позднейшей интерполяцией или восполняют их своими собственным конъектурами, объясняя их тем, что писец якобы сам не понимал, что писал. Это коснулось и кирилло-мефодиевского наследия, и сообщения учеников первоучителей о начальных словах первого перевода Евангелия, и известия Повести временных лет о переводах с греческого при дворе великого князя Ярослава и т.п. Здесь мы хотим остановиться на близком для нас сюжете, связанном с авторской интерпретацией еще одной записи на еще одном основополагающем кодексе, каковым является Архангельское Евангелие апракос 1092 г. (РГБ. М. 1666).

Его научная ценность, как и в случае с Изборником 1076 г., не исчерпывается тем, что оно является одной из пяти точно датированных рукописей XI в., позволяющих вследствие этого реконструировать разного рода процессы, связанные с историей древнерусской книжности. Оно является не парадным и не статусным, как большинство дошедших до нас рукописей XI в., а рядовым кодексом, который дает нам представление о массовой профессиональной продукции, вероятно, киевских скрипториев XI в., которая практически полностью исчезла4. Как не парадоксально, Архангельское Евангелие 1092 г. уникально именно тем, что это единственный точно датированный рядовой кодекс XI в., выполненный профессиональным писцом. Текстологически оно нестандартно. Часть исследователей считает, что в его чтениях страстной седмицы нашел отражение древнейший случай использования текста полного апракоса [10. С. 264 - 269], другие видят в этих особенностях существование промежуточного варианта между кратким и полным апракосом - "кратким апракосом с дополнениями" [11. С. 105 - 108]. Именно поэтому недавняя попытка А. Л. Лифшица подвергнуть сомнению датировку кодекса не может оставить палеографа равнодушным [12. С. 180 - 186].

Не отрицая прочтение точного года в записи (6600) и факт одновременного создания двух основных частей кодекса, принадлежащих двум разным писцам, исследователь все же решил предположить, что запись с датой скопирована из протографа. Причиной этому послужили "странности" этого кодекса, содержащего, с точки зрения А. Л. Лифшица, анахронизмы. Они доставляют "некоторое неудобство добросовестным исследователям", которые отмечают лингвистические и орнаментальные новшества, не соответствующие их представлениям о рукописях рубежа XI-XII вв. Сразу заметим, что других рукописей этой категории, т.е. южнорусских рядовых профессиональных манускриптов, от этого периода больше не известно, поэтому не понятно, чему именно противоречат данные Архангельского Евангелия. Большинство из тех недатированных кодексов, которые на сегодняшний день условно принято относить к XI - первой половине XII в., не имеют комплексных оснований для уточнения их создания рубежом этих столетий. Историю датировки Архангельского Евангелия, изложенную исследователем без аргументов сторон, можно кратко сформулировать следующим образом: такие специалисты, как А. Ф. Бычков и И. И. Срезневский отказывались видеть в нем памятник конца XI в., а Н. Н. Дурново, М. А. Соколова и Н. Б. Тихомиров, напротив, не сомневались в дате "6600", указанной в памятнике. Подытоживая, А. Л. Лифшиц с упреком констатирует: "запись в рукописи Архангельского Евангелия в глазах исследователей оказывается значимее, чем другие данные в этом замечательном письменном источнике" [12. С. 182]. Остается сожалеть о том, что он так и не назвал выявленные в историографии эти "другие данные", которые могли бы заставить нас усомниться в записи писца.

4 Точно датированная новгородская служебная минея 1096 г. и связанные с ней еще два кодекса (см. сн. 1) отражают продукцию скрипториев другого региона и не характерны по многим своим параметрам для профессиональной продукции, поскольку, их почерк, предположительно, носит ученический характер [4. С. 223 - 229].

стр. 11
Собственный анализ рукописи у А. Л. Лифшица сводится к следующему. Во-первых, запись частично стерта и читается не полностью. Это действительно так. Уже начиная с XIX в., одно или два слова в ее середине было невозможно разобрать. Это порождало в литературе довольно комичные трактовки. Приведу и я запись, как смогла ее увидеть в рукописи, ибо именно она будет в центре внимания: - вероятно, 3 строчных буквы и, быть может, 1 надстрочная] Плохо читаемое слово в середине записи обычно пытались трактовать как имя писца (например, Петр Томии или Петр Томиин). А. Л. Лифшиц не включился в разгадку этого ребуса. Напротив, он обращает внимание на формальное отличие записи от всех известных нам: она "даже приблизительно не соответствует привычным формулярам выходных записей на рукописных книгах". Глагол "кончахъ", как правило, не начинает предложение и требует после себя дополнения, а не подлежащего, выраженного местоимением "азъ", прочтение которого в тексте исследователь вообще ставит под сомнение [12. С. 183]. Он готов согласиться с традиционным чтением записи лишь при условии, что ее признают завершающей частью записи антиграфа, первая половина которой по каким-то причинам не была скопирована писцом. На этом основании он считает дату "1092 год" недоказанной и предлагает датировать памятник первой половиной - серединой XII столетия. К сожалению, обоснования новой датировки он оставляет за рамками своей статьи. Исследователь лишь декларирует, что это - "особенности почерка и орфографии памятника, его орнаментика, кодикологические особенности, текстология, наконец, которая едва ли допускает возможность появление новой редакции текста в заурядной рукописи до того, как этот текст появился в репрезентативных списках" [12. С. 184].

Хочется спросить у автора, каковы отличия кодикологических особенностей древнерусских рукописей конца XI в. от первой половины XII в.? На чем основаны представления автора об орфографии и графике рядовых киевских рукописей конца XI в., если они представлены только Архангельским Евангелием, которое исключается им из объектов исследования для этого периода? Серьезных работ по датирующим признакам орнаментики древнерусских рукописей раннего периода не существует. Какие особенности орнаментики Архангельского Евангелия дают основания исследователю рассматривать его как более поздний памятник? С текстологической точки зрения он не является полным апракосом, поскольку содержит лишь дополнения к краткому апракосу, который Н. Б. Тихомиров считал промежуточной редакцией литургического варианта евангельского текста. То, что этот нестандартный текст сохранился в "заурядной" рукописи, - закономерно, поскольку "репрезентативные списки" воспроизводили образцовые тексты.

Отсутствие у А. Л. Лифшица хоть каких-то аргументов для передатировки этого кодекса на полстолетия позднее может быть объяснено исключительно объективными причинами: на современном этапе развития науки не существует четких критериев, которые бы отличали рукопись 1090-х годов от рукописей первой половины XII в. Для конца XI - первой половины XII в., за исключением Архангельского Евангелия, мы имеем лишь шесть точно датированных памятников, вышедших из совершенно разных скрипториев: условно три новгородские ученические минеи 1095 - 1097 гг., высочайшего статуса киевское Мстиславово Евангелие 1103 - 1113 гг., ниже статусом, но того же происхождения Юрьевское Евангелие 1119 - 1128 гг. и галицко-волынское Евангелие 1144 г. Все остальные датировки по большей части - плод наших гипотез. То же относится и к формуляру записей на древнейших рукописях. Рассуждения о том, соответствует или не соответствует запись нашим представлениям о ней, совершенно некорректны для раннего пе-

5 Благодарю старшего научного сотрудника Отдела рукописей РГБ О. Ладу за помощь в работе с этой рукописью.

стр. 12
риода. В начале статьи я указала на то, что до нас дошли лишь доли процента от того массива рукописей, которые бытовали в XI в. на Руси. И на большинстве дошедших памятников или их отрывков записей нет вовсе. Наши знания о древнейшем этапе развития древнерусской книжности очень относительны. Поэтому объявлять запись писца неполноценной лишь на основании того, что она не похожа на то, что мы видели до этого, по меньшей мере, странно. Что же касается понимания сути сообщения писца Архангельского Евангелия, то мне кажется, что она может быть вполне доступной. Полагаю, что полустертое слово в середине записи можно читать кака полностью ее текст выглядит так: "кончил я епитимий в лето 6600, пресвитер грешный". С точки зрения русского языка, конструкция фразы не кажется чем-то противоестественным.

Таким образом, рассмотрев новые гипотезы современных исследователей по переатрибуции и передатировке двух древнейших восточнославянских памятников - Изборника 1076 г. и Архангельского Евангелия 1092 г., нельзя признать их хоть сколько-нибудь убедительными. Объективные данные этих рукописей не позволяют принять новые трактовки. Хотелось бы еще раз обратить внимание на то, сколь ненадежны бывают умозрительные гипотезы, не имеющие опоры на реальный анализ рукописной традиции и, прежде всего, на объективные данные, полученные при помощи палеографического и кодикологического анализа. Лишь комплексный подход при уточнении атрибуции и датировки ранних памятников, совмещающий данные разных научных дисциплин, позволит приблизиться к более четкому представлению о происходящих тогда процессах.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Сводный каталог славяно-русских рукописных книг, хранящихся в СССР. XI XIII вв. М., 1984.

2. Щербатов М. История российская от древнейших времен. СПб., 1770. Т. 1.

3. Изборник 1076 г. / Отв. ред. А. М. Молдован. Изд. подгот. Мушинская М. С., Мишина Е. А., Голышенко В. С. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2009. Т. 1.

4. Уханова Е. В. О становлении новгородского книгописания в XI - начале XII в. // Хризограф. Средневековые книжные центры: местные традиции и межрегиональные связи. М., 2009.

5. Veder W. R. The "Izbornik of John the Sinner": a Compilation from Compilations // Полата кънигописьная. 8. 1983. (С дополнениями в: Федер У. Р. Хиляда години като един ден. София, 2005).

6. Veder W. R., Turilov A. A. The Edificatory Prose of Kievan Rus'. (Harvard Library of Early Ukrainian Literature. Vol. VI). Harvard, 1994.

7. Федер У. Р. изборьникъ. За възпитание на канартикина. Велико Търново, 2008. Т. I. Увод и показалци. Т. П. Текст.

8. Остромирово Евангелие 1056 - 1057 г. Факсимильное издание. Л., 1988.

9. Столярова Л. В. Свод записей писцов, художников и переплетчиков древнерусских пергаменных кодексов XI-XIV веков. М., 2000.

10. Жуковская Л. П. Текстология и язык древнейших славянских памятников. М., 1976.

11. Тихомиров Н. Б. Каталог русских и славянских пергаменных рукописей XI XII вв., хранящихся в Отделе рукописей Гос. б-ки СССР им. В. И. Ленина // Записки Отдела рукописей ГБЛ. Вып. 30. М., 1968. Ч. III.

12. Лифшиц А. Л. О дате написания Архангельского евангелия из собрания Румянцевского музея // Современные проблемы археографии. СПб., 2011.

Опубликовано 07 августа 2022 года





Полная версия публикации №1659869852

© Literary.RU

Главная О "НОВЫХ ПОДХОДАХ" В РАБОТЕ С ДРЕВНЕРУССКИМИ РУКОПИСНЫМИ ПАМЯТНИКАМИ: ИЗБОРНИК 1076 г. И АРХАНГЕЛЬСКОЕ ЕВАНГЕЛИЕ 1092 г.

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!



Проект для детей старше 12 лет International Library Network Реклама на сайте библиотеки