LITERARY.RU → РОМАН ЭПОХИ КОНЦА ЛИТЕРАТУРОЦЕНТРИЗМА (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОЙ И БОЛГАРСКОЙ ПРОЗЫ) → Версия для печати
Готовая ссылка для списка литературы
З. И. КАРЦЕВА, РОМАН ЭПОХИ КОНЦА ЛИТЕРАТУРОЦЕНТРИЗМА (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОЙ И БОЛГАРСКОЙ ПРОЗЫ) // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 04 августа 2022. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1659616473&archive= (дата обращения: 23.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
З. И. КАРЦЕВА, РОМАН ЭПОХИ КОНЦА ЛИТЕРАТУРОЦЕНТРИЗМА (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОЙ И БОЛГАРСКОЙ ПРОЗЫ) // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 04 августа 2022. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1659616473&archive= (дата обращения: 23.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
публикация №1659616473, версия для печати
РОМАН ЭПОХИ КОНЦА ЛИТЕРАТУРОЦЕНТРИЗМА (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОЙ И БОЛГАРСКОЙ ПРОЗЫ)
Дата публикации: 04 августа 2022 |
|
Все чаще новые романы в России и других славянских странах дают нам повод говорить о "конце" литературы, которая теряет свою онтологическую сущность, превращаясь просто в "комфортабельный досуг", "продукт", "бренд". Increasingly, new novels in Russia and other slavic countries give us reason to speak about the "end" of literature, which loses its ontological essence and will turn into a "comfortable leisure", "product", "brand". Ключевые слова: литературоцентризм, роман, вербальность, рынок, бренд. Проблема "конца литературы" в последние годы - в центре внимания целого ряда серьезных исследователей: философов, филологов, искусствоведов, критиков. Но характерно, что и сторонники эсхатологических идей Освальда Шпенглера (В. Мартынов, М. Виролайнен, И. Кондаков, Е. Абдуллаев) [1; 2], эти явные пророки заката и конца литературы и вообще всяческого искусства, явно испытывающие своего рода "эстетическую усталость" (С. Гандлевский) от "передоза" ярких эстетических теорий 1980 - 1990-х годов, как и их оппоненты (А. Латынина, И. Роднянская, Л. Бакши) [3; 4], отрицающие инволюционность современных процессов в культуре, сходятся в одном: с литературой что-то происходит, что-то странное и непонятное. Что-то действительно кончается: идет явный процесс "убывания", и нынешнему взгляду открывается не столько горизонт, сколько "обрывистый рубеж" (Е. Абдуллаев). Но что именно кончается? Современная культура утрачивает свою литературоцентричность, привязку к литературно-словесным формам самопрезентации, вербальному выражению идейно-образного содержания своего времени. Литература - уже не центр нашей культурной вселенной, она лишилась своей онтологической сущности. Впрочем, такое уже случалось, например, в русской классической литературе XIX в. (победа "критикоцентризма" Белинского, Чернышевского и др.), затем в период Серебряного века, когда невербальные виды искусства активно демонстрировали свою "культурную эмансипацию", творческую независимость от литературы и словесных средств. Третья фаза кризиса литературоцентризма приходится уже на советский (социалистический - в Болгарии) период истории литературы, подвергавшейся сильнейшей политизации и идеологизации [2. С. 34]. Ну и, наконец, в наши дни литературы практически всех стран ( в том числе, разумеется, России и Болгарии), пройдя все эти звенья в цепи эсхатологических кризисов, после первого "уровня канона" (М. Виролайнен), или "иконосферы" Карцева Зоя Ивановна - канд. филол. наук, доцент Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. стр. 22 (по терминологии В. Мартынова) - времени культурообразующего значения обряда и ритуала; после второго "уровня парадигмы" (М. Виролайнен), или "сферы культуры" (по В. Мартынову) - т.е. нормативных образцов, диктуемых государством; и, наконец, после третьего "уровня слова" (М. Виролайнен) - эпохи литературоцентризма, или "сферы цивилизации" (по В. Мартынову), миновали "точку невозврата" (В. Мартынов) в своем регрессивном движении по нисходящей и становятся объектом самого мощного, четвертого, кризиса литературоцентризма - одноуровневой (или даже уровня "минус один") стадии "непосредственного бытия" "пластмассового века" (М. Виролайнен), или "информосферы" (по В. Мартынову)1. Правда, причин, приводящих к размыванию литературоцентризма, сейчас явно прибавилось. Это, прежде всего, уже знакомое, но неизмеримо усилившееся наступление на современную литературу эстетики невербальных (визуальных, аудиальных, пластических) искусств, освободившихся ради "взаимного искупления" от своего "эгоизма" (Р. Вагнер); влияние TV с его клиповым нелинейным сознанием и лоскутным одеялом клишированных фрагментов, но (особенно! конечно же!) разрушительное обаяние Его Величества Интернета, кардинально изменившего наши представления об Авторе и его возможностях в виртуальном мире. И все-таки главная причина - воздействие РЫНКА (как такового) и рынка развлечений, признающего за литературой одну-единственную социально-эстетическую функцию и цель - приносить удовольствие новому (массовому или гламурному) читателю [5. С. 30]. Эта "приносящая удовольствие" литература, ставшая периферией актуальной массовой культуры или ядром элитарной литературы ad marginem2, радостно-готовно капитулировала перед рынком и все чаще превращается в комфортный досуг, приобретая откровенно товарный вид "литературного продукта" - бренда, успешно (или не слишком) продаваемого на рынке. Современная массовая литература (как в России, так и в Болгарии) активно включилась в производство и рекламирование потребительских ценностей капитализма, пропаганду гедонистических, гламурных устремлений основной части публики с ее элементарным, вегетативным восприятием жизни на уровне первосигнальной системы. Она обращается к таким отшлифованным читательским спросом жанровым моделям, как детективный, приключенческий и любовный романы, триллер и фэнтези, следуя нормам, стереотипам и мифам, принятым в обществе потребления. А в итоге это приводит к опрощению, упрощению, нивелированию индивидуальных и национальных отличий авторов, к стандартизации всего и вся - тем, героев, сюжетных ходов, языка и стиля, ко "всеядности", жанровому синкретизму, размыванию жанровой системы, все чаще предлагающей всевозможные "странности" и "парадоксы" типа романа-комикса, романа-фуги, романа-квеста, -хайку, -паззла, -аудиокниги, -fusion, -конспекта, -"пурги", "филологического" романа. Из последних русских новинок стоит упомянуть "нано-роман" екатеринбургского автора Владимира Блинова "Роман без названия" (2009), поп-арт роман Олега Сивуна "Бренд" (2008) и роман Дмитрия Данилова "Горизонтальное положение" (2010). "Роман без названия" малоизвестного екатеринбургского писателя Владимира Блинова, состоящий всего из четырех слов "Не надо! Я сама!", получил местную награду "Нобелевская премия Бука" "за самое оригинальное произведение 2009 года, развивающее принципы минимализма в литературе России" (из резолюции жюри конкурса). Столь лаконичная форма "романа" с подобным про- 1 Именно так видит сходство концепций М. Виролайнен и В. Мартынова И. Роднянская [4. С. 19]. 2 Которая, впрочем, для большей доходчивости своих "высоких" идей не прочь воспользоваться и приемами масскульта. стр. 23 вокативно-афористичным содержанием дает необозримый простор для работы ума и воображения, порождая множество смыслов, что и вызвало неподдельный интерес к произведению Блинова ряда кинематографистов, о чем не без ехидства поведал литературный журнал "Урал". Откровенная литературная провокация оказалась плодотворной не сама по себе - куда более интересной стала реакция на этот литературный курьез. Поп-арт роман Олега Сивуна "Бренд" "создал значительный прецедент в истории русской литературы" [6], вызвав эхо необъяснимой силы в "экспертных" читательских кругах, отчетливо почувствовавших невербализованное веяние того самого Конца, о котором упорно пишет в своих книгах Владимир Мартынов, и продемонстрировав на практике "первые невинные симптомы перехода к такому "концу" через информатику и биотехнику" [4. С. 11]. Перед нами буквально "сатанинское яство" (М. Палей), нафаршированное знаковыми ориентирами современности. Это своего рода роман-словарь, состоящий из 26 словарных статей (в соответствии с английским алфавитом) о самых популярных брендах современности (типа Barbie, Coca-Cola, Google, IKEA, Kodak, Mc'Donald's, Nokia, Orbit, Quelle, Sony, Visa и пр.) и об отдельных гаджетах (марках мобильных телефонов, авторучек, брелоков) - этих "протезах благоприобретенной инвалидности сознания современной цивилизации" [7. С. 52]. Над этим словарем брендов усердно трудится герой романа - жутко одинокий, хотя и благополучный, но закомплексованный молодой человек. Нынче он житель Петербурга, хотя долгое время пребывал за границей. Он достаточно образован и непринужденно демонстрирует прекрасное знание западных культурных реалий (правда, в основном из сферы потребления), но живет - "как все", в мире современных стандартов, ставших популярными и престижными брендами, впрочем, не приносящими ему (кроме привычных бытовых "приятностей") ничего - только тотальную скуку и ощущение пустоты. Заплутавший в лабиринте лавинообразной информации времени копий, наш герой, личность которого с трудом "просвечивает" сквозь этот сплошной информационный поток, отчетливо ощущает, что "теряет себя", становясь, как и всё вокруг, копией, и потому пытается в своем словаре "разложить по полочкам эти пустоты на произвольную тему от А до Z" в надежде, что если ему это удастся, "то хаоса станет меньше" [7. С. 71]. В романе О. Сивуна, по сути, нет сюжета, нет развития действия, нет других персонажей, язык и стиль подчеркнуто стандартны, усреднены. Собственно, нет и героя. Он - лишь маска романного персонажа, симулякр, как и все его бренды, описываемые им по стандартной схеме (Faktum - Punktum - Soundtrack - Bonus). Эти бренды - объект внимания героя - четко обрисовывают контуры, замыкая стандартную "рамку" жизни стандартного потребителя достижений новой цивилизации. Выбирая форму "поп-арт романа", О. Сивун, по его собственному признанию, пытался "перенести принципы художественного поп-арта в литературу". И в данном случае поп-арт роман - это не жанр искусства, а способ осознания действительности героем, который в конце концов приходит к убийственному выводу: "Мир мне ничем не обязан, я ему тоже. Мы поняли друг друга" [7. С. 48]. Очень мало обязан "миру" и герой еще одного русского романа - "Горизонтальное положение" (2010) Дмитрия Данилова. Это роман-дневник, ежедневник не очень успешного литератора, а по жизни - типичного "литературного поденщика". После увольнения из редакции какого-то угасающего издательства он вынужден на заказ писать статейки и книжки о "славном городе Новый Уренгой", о 65-летии компании, которая занимается "чем-то в области газа" [8. С. 38], об организации общественного питания у нефтяников и газовиков и очень редко, "для души" - короткие рассказы, иногда чудом попадающие в печать. Типичная, серая стр. 24 жизнь типичного персонажа столичной окололитературной тусовки, человека с очевидно средними способностями и средними запросами. Он живет с ощущением абсолютной бессмысленности своей жизни - невыносимо скучной, нудной, однообразной и до омерзения надоевшей ему. Текст романа - это царство перечисленией3 (штампов, языковых клише, стандартов, повторяющихся ситуаций), создающих особый ритм этой прозы - прозы перечислений, вызывающих жуткое раздражение, но порой - что удивительно! - улыбку понимания и соучастия: подкупает постоянно присутствующая, немного грустная самоирония автора. И этот иронический подтекст отчасти снимает негативный пафос с самых устоявшихся штампов и повторяющихся банальностей. Весь роман -ритмично организованное, какое-то полусонное бормотание до смерти уставшего от монотонной жизни героя, "бесконечные убаюкивающие мантры-колыбельные" [9. С. 89]. Они сплетаются из описаний помещений, индустриальных пейзажей, ежедневных поездок из спального района "Выхино" на "своих", "родных" автобусных маршрутах 772к и 855, на самолетах в Новый Уренгой, на микроавтобусе под Архангельском "вдоль Мезени, по бывшему зимнику, вдоль Кулоя, вдоль Пинеги" [8. С. 33] или в нью-йоркском метро с его "характерными высокими ступенями чугунной лестницы" [8. С. 64]. Монотонно-равнодушно наш герой переползает из одного пустого дня в другой в своей "нудятине" - предельно клишированных, дословно повторяющихся записях в дневнике, которые даны в виде коротких предложений, состоящих из несуразных и поначалу забавных отглагольных существительных вроде: "Заказывание напитков и закусок. Выпивание напитков и закусывание их закусками" (многократно); или: "Лежание, отхлебывание, пережевывание, чтение, засыпание, просыпание, принятие вертикального положения с целью совершения мелких бытовых и гигиенических действий, потом уже окончательное, в смысле до утра, принятие горизонтального положения и, да, сон" [ 8. С. 72]. Роман Д. Данилова - это "проза без происшествий", хотя сюжет вроде бы есть: герой что-то пытается делать в поисках работы, денег. Но все сюжетные ходы "вязнут" в однообразии и скуке, как бы нивелирующих, сглаживающих все внешние изменения в его реальной жизни. Ничто не в силах по-настоящему заинтересовать героя, даже, казалось бы, лестное приглашение на Бруклинскую книжную ярмарку в Нью-Йорк, где пройдет презентация одной книги, в которой (в числе прочих) напечатан и его рассказ. Ничто не в силах разбудить спящую каким-то обморочным сном душу, которую он механически, с явным отвращением (постоянно иронизируя над собой и окружающим миром) "изливает" в своем дневнике. Впрочем, любой дневник надо читать "с поправкой на дурное настроение автора" (Д. Самойлов [10]), и у героя порой (очень редко) пробиваются ростки интереса к жизни. К концу романа, ежедневные записи которого становятся все более и более лаконичными (хотя куда уж лаконичнее!), герой, как бы очнувшись, пытается встряхнуться: "Сколько уж можно описывать все эти бесконечные поездки [...] Всю эту так называемую ткань так называемой жизни [...] Можно вообще ничего не писать [...] А можно и писать, но не об этих идиотских днях [...] Писать о чем-нибудь другом. О чем-нибудь Интересном или, допустим, Важном" [8. С. 89]. Но - увы! - ничего Интересного и Важного нет в жизни героя вопреки его довольно активным перемещениям в пространстве. И следует окончательное примирение с судьбой: "Надо заканчивать. Хватит уже. Пора. Постановка последней точки. Описание постановки последней точки. Собственно, это все. Горизонтальное положение. Сон" [8. С. 89]. 3 Уже знакомых читателю по ранним повестям Д. Данилова "Черный и зеленый", "День или часть дня", "Дом десять" и др. стр. 25 Его "мир" окончился - и даже не грохотом, а всего лишь знаменитым "всхлипом" Томаса Элиота, за которым, как писал Иосиф Бродский, - пустота: "Это хуже, чем грохот // и знаменитый всхлип. // Это хуже, чем детям сделанное "бо-бо", // потому что за этим // не следует ничего!" [11]. В Болгарии громким антилитературным событием последних лет стал роман - сборник кулинарных рецептов Виргинии Захариевой "9 зайцев" (2008) - яркий образец модной нынче кулинарно-культурологической прозы4, своего рода ритуальный жест, демонстративное отречение от литературы, брошенной на костер "всеядности" рыночного времени (усвоение духовных практик New Age, секретов китайской философии, каллиграфии, фэншуя, русской бани, приготовления пищи и пр.). Впрочем, назвать эту книгу "романом" можно с большой натяжкой, хотя в нем и запечатлена (в общих линиях) вся жизнь героини (от 6 до 46 лет). Автор - энергичная, амбициозная, "жадная до ЕЩЕ" женщина (поэтесса и прозаик, журналист, феминистка, психотерапевт, любительница восточной философии, перформансов и инсталляций) - сознательно идет на литературную провокацию: отказ от традиционной формы романа ("к чертям эту мерзкую форму, она не даст тебе сказать ничего нового" [12. С. 96]). Изо всех сил героиня стремится уйти подальше от "матрицы". И это ей вполне удается. Книга состоит из двух частей - 17 очаровательных миниатюр о детстве, поэтичном и жестоком, которое во многом определит дальнейшую судьбу героини, ее характер, ее комплексы и привязанности, о которых она говорит уже во второй части книги. В 31 фрагменте эффектного, типично женского сочинения раскрывается теперешняя жизнь женщины - с ее одиночеством и психологическими травмами, любовью и ненавистью, увлечениями и страстями, надеждами и разочарованиями, сублимировавшимися в творчество. Мысли автора-героини, ее рассказы о путешествиях, встречах с разными людьми, рассуждения о нелегком труде писателя, о женской судьбе, о страхе, поселившемся в ее душе, спастись от которого помогает лишь "писание", это "коллекционирование мгновений", составляют основу произведения В. Захариевой. А весь этот жанровый коктейль очень иронично, но и очень искусственно (на мой взгляд) дополнен в тексте кулинарными рецептами (они даже даются в приложении к книге в виде отдельной брошюрки). И эти рецепты становятся ключевым структурным признаком, весьма оригинально скрепляющим литературные кубики фрагментарного повествования. В первой части книги эти рецепты приводятся как иллюстрация к рассказываемым случаям из детства ("картошка по-чешски", "куриные потрошка с луком", "кнедлики с фруктами", "томатный суп", "варенье из роз", "суп из крапивы"). А во второй, "взрослой", части эти рецепты получают прежде всего иронический подтекст. Они более изысканны, и их место в структуре рассказа строго определено: после описанной истории, как "мораль" к басне. Вот, например, после нелегкого разговора с родителями, огорченными тем, что у их дочери "все не так, как надо", что "в доме нет уюта", следует ( в порядке компенсации) рецепт "яблочного пирога" - для "уюта" в семье. Или после так называемых "русских историй", где автор-болгарка брезгливо-высокомерно говорит о "скотской жизни" в России, абсолютно непонятной для европейца, и о своем желании быть подальше "от этой России", "дистанционно", издалека чтя ее высокие культурные и литературные "мифы", издевательски предлагается рецепт русского (?) "борща". Функция этих рецептов вытекает из пламенного желания автора книги сделать ее "особенной", непохожей на другие, из вполне осознанного отказа от художественной литературы и Литературы вообще. В. Захариева, как пишет в своей 4 См., например, новую книгу Александра Гениса "Колобок и др. Кулинарные путешествия" (2010). стр. 26 статье болгарский критик Д. Камбуров, не просто смешивает поэзию и кулинарные рецепты, изысканную метафорику и наглую беспардонность, психологическую увлеченность и модный "выпендреж" [13]: жанровый "микст" книги (мемуары, дневник, автобиография, путевые заметки, политический памфлет, социальная критика, культурная аналитика, арт-ревю) усердно "работает" на ультимативно заявленную цель - подчинить литературу нелитературной миссии, превратив сочинение в своего рода типично "женский" справочник по аутотренингу, медитации, самолечению и пр., т.е. приспособлению женщины к современной, такой непростой жизни. А поскольку мир, убеждена В. Захариева, "это божественная кухня, на которой из смешения персонажей, продуктов, мест, цветов, запахов и ситуаций получаются всевозможные яства" (из предисловия к книге), то автор просто предлагает нам вкушать ее тексты в сопровождении ароматов кухни, по ее рецептам и под аккомпанемент столовых ложек5. Летом 2010 г. в Болгарии был издан графический роман-комикс (graphic novel) известного болгарского поэта и прозаика Георгия Господинова и художника Николы Тороманова "Вечная муха", названный авторами "трагикомикс". В книге (альбоме ?) - 13 глав, посвященных Вечной мухе, "со взломом" влетающей в наш нестабильный мир-джунгли с тарзанами, микки-маусами, утятами и прочими персонажами Ноева ковчега современной комикс-культуры. По замыслу авторов, муха должна "немного вытеснить человека из центра Вселенной. Потому что антропоцентризм опасен для самой планеты. А муха - антипод всего, что принимают всерьез и считают вечным" [14]. И Вечная Муха, главная героиня графического романа-комикса, сплошь состоящего из типичных по стилистике рисунков и весьма экономных подписей к ним, должна противостоять всему, что претендует на вечность, исключительность и монументальность. А посему - "следуй за Мухой!" - приглашают авторы. Парадоксальное появление всех этих "романов" (нано-роман, роман-словарь, роман-дневник, роман - сборник кулинарных рецептов и роман-комикс), изменившихся во "вместороман" буквально "до потери лица" (Алла Марченко [15. С. 154]) и описывающих пустоту, скуку и равнодушие очень одиноких существ - вполне стандартных "героев" нашего депрессивного времени, - на мой взгляд, откровенный вызов литературе, дерзкое или бессильное отречение от нее. Авторы сознательно и скандально отказались от великой миссии литературы "глаголом" жечь сердца людей и с помощью слова попытаться хоть как-то изменить "отчаянно небожественное" (Мария Галина) устройство человеческой жизни. И им так и не удалось (если воспользоваться словами русской поэтессы Олеси Николаевой) "уколоть обыденностью и обдать небом" (цит. по [16. С. 232]). СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 1. Мартынов В. Конец времени композиторов. М., 2002; Мартынов В. Пестрые прутья Иакова. М., 2008; Мартынов В. Время Алисы. М., 2010; Виролайнен М. Исторические метаморфозы русской словесности. СПб., 2007; Виролайнен М. Речь и молчание. СПб., 2003; Абдуллаев Е. Экстенсивная литература 2000-х // Новый мир. 2010. N 7; Фрумкин К. Кризис русской художественной литературы с точки зрения ее функций // Русский переплет. 2008. 14 IV; Laidi Z. World Without Meening. A crisis of meening in international politics. London; New York, 1998. 2. Кондаков И. По ту сторону слова. Кризис литературоцентризма в России XX XXI в. // Вопросы литературы. 2008. N 5. 3. Латынина А. Слово в визуальном мире. В. Мартынов о конце времени русской литературы // Новый мир. 2009. N 10; Бакши Л. Другое пространство // Знамя. 2005. N 4. 4. Роднянская И. Пророки конца зона. Инволюционные модели культуры как актуальный симптом // Вопросы литературы. 2010. N 1. 5 Из рекламы перформанса, организованного друзьями героини ("Приглашаем на перформанс "Tomato-суп. Тома Марков читает стихи в Красном доме. И захватите с собой ложки!""), на котором всех гостей угощали горячим томатным супом. стр. 27 5. Абдуллаев Е. Истина. Метод. Рынок // Вопросы литературы. 2009. N 6. 6. Палей М. Каталог знаменитых симулякров from Oleg // Урал. 2009. N 2. 7. Сивун О. Бренд // Новый мир. 2008. N 10. 8. Данилов Д. Горизонтальное положение // Новый мир. 2010. N 9. 9. Угольников Ю. Жалость к абсурду // Новый мир. 2010. N 9. 10. Самойлов Д. Из воспоминаний сына поэта // http://www.chaskoz.ru 11. Бродский И. Строфы // Бродский И. Часть речи. М., 1990. 12. Захариева В. 9 зайци. София, 2008. 13. Камбуров Д. Кнедли, медли, чер хайвер и чесън // Култура. N 34 (2517). 9 X. 2008. 14. Господинов Г. Не можеш да емигрираш от историтеси // Монитор. 14 VIII 2010. 15. Марченко А. Вместороман // Новый мир. 2004. N 11. 16. Новый мир. 2009. N 11. Опубликовано 04 августа 2022 года Полная версия публикации №1659616473 → © Literary.RU Главная → РОМАН ЭПОХИ КОНЦА ЛИТЕРАТУРОЦЕНТРИЗМА (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОЙ И БОЛГАРСКОЙ ПРОЗЫ) При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!
|
|