LITERARY.RU → СЛОВЕНСКИЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА → Версия для печати
Готовая ссылка для списка литературы
Н. Н. СТАРИКОВА, СЛОВЕНСКИЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 06 мая 2022. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1651786940&archive= (дата обращения: 25.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
Н. Н. СТАРИКОВА, СЛОВЕНСКИЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 06 мая 2022. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1651786940&archive= (дата обращения: 25.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
публикация №1651786940, версия для печати
СЛОВЕНСКИЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА
Дата публикации: 06 мая 2022 |
|
Вторая половина XX в. прошла для словенской литературы и культуры под знаком принадлежности к единому общеюгославскому социалистическому содружеству. 15 мая 1945 г. Югославия была целиком очищена от оккупантов, а 29 ноября провозглашена Федеративной Народной Республикой (с 1963 г. - СФРЮ). Господствующей идеологией стала коммунистическая, а в качестве образца социализма была выбрана советская модель. Концентрируя власть в своих руках, КПЮ проводила в жизнь стратегию общегосударственной культурной политики, способствовавшей формированию единого культурно-идеологического пространства. Под ее контролем создавались республиканские и федеральные союзы писателей, художников, музыкантов и театральных деятелей, имеющие свои печатные органы. Неслыханными тиражами издавались специально отобранные произведения отечественной и зарубежной литературы, открывались театры и киностудии. Перед искусством была поставлена задача изображения новых героев, служащих примером для строителей нового мира. В качестве основного художественного метода "сверху" начал внедряться социалистический реализм. Перелом наступил в начале 1950-х годов после разрыва отношений между Югославией и СССР. Именно общественно-политическая ситуация, возникшая в СФРЮ после 1948 г., т.е. после разрыва Тито и Сталина, определила характер литературной жизни в стране в целом и в отдельных ее республиках. Диктатура Тито, стремящегося как можно меньше походить на своего в недавнем прошлом "старшего брата", оказалась во многом "мягче" сталинской, что чуть ли не в первую очередь отразилось на отношении к культуре, на самом статусе культуры и литературы в Югославии. Социалистический реализм, монополия которого в это время в СССР не подлежала сомнению, был уже к середине 1950-х годов заменен так называемым литературным плюрализмом, в эстетическом плане предусматривавшем значительно большую "свободу маневра" и к тому же базировавшемся на не противоречащих марксизму идеях социалистического гуманизма. Это означало, что за словенской литературой, как и за другими литературами народов страны, в рамках существовавшей политической системы была закреплена определенная автономия, пусть относительная и Старикова Надежда Николаевна - канд. филол. наук, старший научный сотрудник Института славяноведения РАН. стр. 31 условная, но все же дававшая искусству слова определенную эстетическую независимость. Литература получила некоторое право на художественный эксперимент, но была ограничена кругом тем и их трактовкой. Одним из первых попытался "выйти из круга" видный политический деятель, в годы войны один из основателей Освободительного фронта Словении, поэт и прозаик Э. Коцбек, в книге рассказов "Страх и мужество" (1951) показавший войну глазами христианина и гуманиста, а не идеолога нового режима, за что долгие годы пребывал в политической и литературной опале. И не он один. Компанию Коцбеку в разные годы составили В. Зупан, М. Бор, М. Рожанц и многие другие. Под бдительным идеологическим контролем, особенно в первое послевоенное десятилетие, находились художественные произведения, интерпретировавшие как события недавнего прошлого (национально-освободительное антифашистское движение) и настоящего (социалистическое строительство), так и обращенные к национальной истории. Отсюда резкое сокращение в этот период художественных произведений исторической тематики. Например, в 1957 г. "добро" сверху получил лишь историко-биографический роман М. Маленшек "Светоч" о П. Трубаре - эта хрестоматийная фигура не вызывала у власти сомнений. В свете новых партийных решений власти были вынуждены проявить особую партийную лояльность в области культуры. Ранее уже были терпимо встречены дебюты начинающих поэтов Ц. Злобца, Я. Менарта, Т. Павчека и К. Ковича - сборник "Стихи четырех" (1953) и прозаиков - Л. Ковачича, А. Хинга и Ф. Боханца - сборник "Новеллы"1 (1954), в которых прослеживалось явное тяготение к формально-стилистическому эксперименту и некоторый отход от социалистической эстетики. В 1955 г. на Люблинском фестивале драмы произошло знакомство югославской публики с европейской экзистенциалистской драмой и драмой абсурда. Вступающее в литературу молодое поколение проникается духом трагического гуманизма, присущего европейскому интеллектуальному театру. Стремясь внешне отстраниться от текущих проблем социалистического строительства, некоторые молодые авторы ищут выход в экзистенциальных поисках и решениях. Ощущение метафизической драмы человеческой личности присуще поэзии Д. Зайца, В. Тауфера, Г. Стрниши, драматургии Д. Смоле, прозе П. Божича. На смену пропартийным журналам "Novi svet" (1946 - 1952) и "Mladsinska revija" (1946 - 1952) приходят провозгласившие принцип освобождения искусства от идеологических рамок "Beseda" (1952 - 1957), "Revija 57" (1957 - 1958), "Perspective" (1960 - 1964). Вокруг них группируются молодые вольнодумцы: поэты, прозаики, критики И. Минатти, Ц. Злобец, В. Тауфер, Д. Зайц, В. Клабус, П. Козак, Д. Смоле, Т. Кермаунер, М. Меяк, Я. Кос. Они-то и становятся проводниками новых веяний, того "ветра модернизма", который воспринимался многими молодыми деятелями культуры как способ сопротивления диктату центра. Отказ от социалистического реализма сопровождался возрождением эстетики модерна, а затем и авангарда, что вскоре привело к эстетическому плюрализму и постепенной смене тематических и художественных приоритетов. Благодаря организации в Югославии международных фестивалей - театральных (Югославские театральные игры "Стериино позорье", БИТЕФ, Летние дубров- 1 Первоначально в книгу должны были быть включены рассказы четырех молодых прозаиков, ее рабочее название было "Новеллы четырех", однако один из авторов, И. Шентюрц, эмигрировал, его произведения изъяли, но книга все же вышла. стр. 32 ницкие игры), музыкальных (БЕМУС), литературных (Октябрьские встречи, Стружские вечера поэзии), кино (ФЕСТ) - и множества республиканских фестивалей и встреч стремительно расширяется культурный контекст. Литературные журналы, театры, художественные выставки открылись для современного западноевропейского искусства, новых философских и культурологических теорий. Одновременно шел процесс возвращения имен и произведений, по разным причинам попавших под запрет, реабилитировались целые направления - импрессионизм, символизм, экспрессионизм, сюрреализм. К концу 1960-х годов в СФРЮ все острее ощущаются противоречия между декларируемыми правительством свободами и реальным типом власти. Миф о бесконфликтности общества рухнул в результате массовых студенческих выступлений 1968 г., проходивших под лозунгами защиты "истинного социализма". Они ознаменовали наступление новой эпохи открытых столкновений, влекущих за собой репрессии и новые волнения. Деятели культуры "свинцового" десятилетия (как впоследствии были названы 1970-е годы, когда в СФРЮ режим резко ужесточился) стремились освободиться от пресса господствовавшей идеологии и вступали в конфронтацию с властью. Внутриполитическая ситуация в СФРЮ рубежа 1970 - 1980-х годов, обострение межнациональных и межреспубликанских противоречий, антагонизм между центром и субъектами федерации не могли не вызвать реакции со стороны граждан Словении. Литература оказалась в авангарде общественного брожения, политизируясь сама, она политизировала общество. Именно творческая интеллигенция во многом способствовала разрушению существовавшего строя. Она выступила с требованиями демократизации, введения многопартийной системы, установления конфедерации. Важную роль в словенском демократическом движении сыграли возникшие на волне протеста и инакомыслия журнал "Nova revija" (с 1982 г.), литературно-критическое издание "Литература" (с 1989 г), Союз писателей Словении. Весной 1987 г. группа авторов "Nova revija" - поэты Н. Графенауэр, С. Макарович, Б. А. Новак, философ Т. Хрибар, критик А. Инкрет, писатель Д. Рупел опубликовали в пятьдесят седьмом номере журнала свои предложения к программе национального развития, содержащие не только требования рыночных преобразований экономики и политического плюрализма, но и государственной независимости Словении. Новое либеральное руководство словенских коммунистов (с 1986 г. СКС возглавил М. Кучан) после недолгого периода конфронтации с журналом приняло его сторону. Демократически определившаяся Словения стремилась как можно скорее мирным путем через подписание договора урегулировать свое положение в югославском союзе. Однако предложения Словении и Хорватии о конфедеративном устройстве не нашли поддержки в союзных органах. Тогда словенский парламент принял решение о проведении плебисцита, в ходе которого подавляющее большинство граждан (свыше 85%) высказались в пользу государственной самостоятельности. Независимая демократическая республика Словения была провозглашена 25 июня 1991 г. Существенную роль в поддержании в обществе внимания к национальной идее, культурным традициям и историческому наследию сыграл в последней трети XX в. исторический роман. Обращение литераторов к национальному прошлому оказывается не просто закономерным - из инструмента общественной борьбы за суверенитет их творчество превращалось в мощное орудие само- стр. 33 идентификации. Как писал Н. Бердяев, "национальность есть проблема историческая, а не социальная, проблема конкретной культуры, а не отвлеченной общественности... Человек входит в человечество через национальную индивидуальность, как национальный человек" [1. С. 57]. То есть всплеск исторической прозы в 1970-е годы был закономерен и подготовлен всем ходом не только исторического и общественного, но и национального развития Словении. Именно в это время центральным вопросом публичного обсуждения становится в республике вопрос национальный. В июле-августе 1970 г. в журнале "Problemi" (выходит с 1962 г.) прошла серия дискуссий, начало которой положил видный историк литературы и критик Д. Пирьевец (1921 - 1977). Они затрагивали важнейшие для словенской культуры темы: защиту родного языка, национальную идентификацию, поиск национальных корней. Так же как и в 1930-е годы в Королевстве СХС (спор Жупанчича и Видмара), обострение национальных противоречий внутри многонационального государства приводит к тому, что национальная культура начинает искать опору в национальной идее, и в литературе происходит настоящий бум исторической прозы. Этот новый взлет стал также результатом реализации внутренних потребностей самой литературы. При этом значимую роль в обновлении художественного языка и поэтики исторического жанра сыграли романы межвоенного периода, которые часто становились для прозаиков отправной точкой в реализации их новаторских замыслов. Без произведений И. Тавчара, И. Ваште, В. Бартола поступательное развитие жанра и его разновидностей на достойном художественном уровне в 1970 - 1980-е годы было бы попросту невозможно. В жанровом плане историческая проза 1970-х годов, продолжая развивать национально-патриотические традиции литературы межвоенного периода, обладает собственной спецификой: остаются востребованными историко-биографический и историко-философский романы, сохраняется "классическая", близкая вальтер-скоттовской модель, но как самостоятельный жанр почти полностью исчезает историко-социальный. Фактически его место занимает "новый" исторический роман, синтезирующий черты исторического романа разных типов и романа о современности. В последнее десятилетие правления Тито исторический роман в Словении становится одной из форм альтернативного миропонимания, а иногда и легального инакомыслия, стремится говорить о наболевшем языком истории. За десятилетие с небольшим - с 1968 по 1982 г. - в республике было опубликовано свыше тридцати исторических романов. Авторы стремились искать и находить исторические связи словенцев не только с балканскими, но и с другими европейскими народами, что объяснимо: на протяжении веков Словения входила в состав центральноевропейского государства - Габсбургской монархии. Изменяется угол зрения: теперь большинство прозаиков в первую очередь интересует то, как национальная история соотносится с современностью, как преломляется в настоящем. Этот интерес объединил писателей, принадлежавших к разным поколениям и художественным школам: романы классика социального реализма А. Инголича (1907 - 1992) "Прародители" (1975) и "Горели костры" (1977) соседствуют с романами более молодых и модернистски ориентированных В. Кавчича (род. 1932) "Пустота" (1976), А. Хинга (1925 - 2001) "Чародей" (1976), С. Вуги (род. 1930) "Эразм Предъямский" (1978), Д. Янчара (род. 1948) "Галерник" (1978) и др. стр. 34 Как вызов тоталитаризму была воспринята читателями главная черта характера героя романа А. Ребулы (р. 1924) "На ветру Сивиллы" (1968) - его свободолюбие, естественное и вневременное стремление человека к независимости. Наблюдения "окультуренного" варвара, вошедшего благодаря уму и природной интеллигентности в свиту императора, за нравами жителей Великой Римской империи времен Марка Аврелия, когда ее просветительская политика стала сменяться военной диктатурой, составляют основу произведения. В манере поведения и взглядах граждан империи автор пытается найти черты современников, ищет духовную связь между словенской культурой и древнеримской цивилизацией. В похожем ключе написан роман М. Михелич (1912 - 1985) "Иноземец в Эмоне" (1978), с юмором рассказывающий о политических и любовных интригах провинциальной глубинки Римской империи2. Традицию исторической прозы биографического направления, обращенной к судьбам деятелей культуры и искусства важнейших для становления нации этапов прошлого, продолжил целый ряд авторов. Идея популяризации национальной истории и ее героев легла в основу серии книг о знаменитых словенцах, аналогичной советской библиотеке ЖЗЛ. Помимо серьезных монографий, исключающих саму возможность творческого вымысла, издаются романы, различные по типу художественной условности, в которых писатели дают волю фантазии, "препарируя" ту или иную историческую личность. Одним из лидеров такой исторической прозы является старейшая писательница Словении М. Маленшек (р. 1919), автор романов о композиторе XVI в. Якобе Галлусе "Послушай, земля!" (1968), дилогии о двух выдающихся поэтах словенского модерна Драготине Кетте (1876 - 1899) и Йосипе Мурне-Александрове (1879 - 1901) - "Поющие лебеди" (1970 - 1971), о Франце Прешерне "Ноктюрн поэта" (1992). Словенский модерн возник как стихийный протест молодых талантливых поэтов против культурной отсталости Словении и как реакция на влияние клерикализма и клерикальной литературы на общественное сознание. Он имел много общего с аналогичными явлениями рубежа веков в тех странах Европы, где существовало национальное притеснение. Поэзия модерна несла в себе новое миропонимание, обращалась к чувствам современника, обогащала поэтический язык и, что, вероятно, самое важное, определила весь последующий ход развития национальной литературы. В глазах прозаиков 1970-х словенский модерн ассоциировался с первой в истории национальной литературы попыткой эстетического протеста, предпринятой поэтами рубежа веков. В романах М. Маленшек и А. Слодняка, так же как в книге И. Ваште, фигура национального поэта - знаковая, это "герой времени", формирующий "культурный слой" словенского общества и определяющий национальные приоритеты. Предлагая свою версию жизни и творчества Драготина Кетте, Маленшек прежде всего исследует его художественную лабораторию, используя не хронологический, а ассоциативно-медитативный принцип подачи материала. Смертельно больной двадцатитрехлетний поэт, находясь то в сознании, то в забытьи, вновь переживает наиболее яркие впечатления прожитой жизни, как бы воспроизводя былые ощущения. Герой находится в особом, воображаемом мире, питаемом поэзией Пушкина, Мицкевича, Лермонтова, Кольцова. Бережно включая в текст немногочисленные документальные свидетельства (несколько писем, чернови- 2 Эмона - название древнеримского поселения, на месте которого была основана Любляна. стр. 35 ки, гимназический аттестат), писательница дополняет книгу вымышленными дневниковыми записями поэта. Вторая часть дилогии, посвященная Йосипу Мурну, написана по-другому, его биография представлена через призму личной трагедии. Особенности происхождения героя (рожден вне брака, не знал родительской ласки, всю жизнь нес на себе печать отверженности) подтолкнули автора к иному повествовательному приему. Ассоциативное перетекание одного эпизода в другой сменяется здесь чередованием глав, каждая из которых рассказывает о конкретном отрезке жизни поэта. Особое внимание уделено университетским годам, когда происходило формирование Мурна как личности и творца. Детальная разработанность фона, на котором развивается действие (пейзаж, среда, исторические детали), способствует воссозданию зримого, "вещественного" представления о времени с его мелочами повседневности, привычками, особенностями кухни и костюма. Современники не оценили творчества Кетте и Мурна по достоинству. Признание пришло к ним лишь после смерти. Маленшек подходит к своим героям с позиции этого позднейшего понимания художественного масштаба и значимости их поэзии для словенской литературы в целом. Увлеченность литературой рубежа XIX-XX вв. и течением модерна характерна и для литературоведа и прозаика А. Слодняка (1899 - 1983), обратившегося в романе "Чужой" (1976) к личности выдающегося словенского писателя и драматурга Ивана Цанкара (1876 - 1918). Роман вышел к столетию со дня рождения классика как итог многолетней работы литератора, попытавшегося, опираясь в первую очередь на документальные свидетельства, рассказать историю жизни не просто творца нового типа, яростно боровшегося против социальной несправедливости и всем своим творчеством противостоявшего, как писал он сам, "ужасному душевному убожеству окружающей действительности" [2. S. 209], но увидеть в крупнейшем национальном авторе земное, человеческое, противоречивое начало. Формально "Чужой" - заключительная часть "Словенской трилогии" Слодняка, в которую входят также романы о Ф. Прешерне "Нетленное сердце" (1938) и о Ф. Левстике "Умри же, пёс!" (1946), однако это произведение отличается от двух других продуманностью замысла и значительной художественной выразительностью. Если роман о Прешерне был воспринят читателями весьма сдержанно, а критикой расценен как провал (см. рецензию Ю. Козака [3. S. 385]), а книга о Левстике осталась практически незамеченной, то образ Цанкара можно назвать бесспорной удачей автора. Думается, это связано с духовным и профессиональным ростом самого Слодняка, начавшего собирать материал о великом соотечественнике еще при жизни многих его современников: друзей (О. Жупанчич), родственников (К. Цанкар, Из. Цанкар), знакомых (семья Лёффлеров из Вены). Потом все собранное "отстаивалось", обдумывалось, переосмыслялось в течение нескольких десятилетий. "К работе я приступил уже совершенно сложившимся человеком, которому жизненный опыт и сменившиеся поколения позволяют подступиться к гению" [4. S. 254], - признается автор. Писатель прибегает к новаторскому для словенской исторической биографии художественному приему: отказывается от изображения живого Цанкара, сознательно начиная повествование с 11 декабря 1918 г. - дня смерти героя, образ которого представлен в романе только в воспоминаниях очевидцев, глазами земляков, друзей, врагов, политических противников, возлюбленных, соседей. стр. 36 Каждый из персонажей видит героя по-своему, и из этих зачастую диаметрально противоположных характеристик складывается "мозаика его необычного характера" [5. S. 226]. Дерзким и наивным, сострадающим и равнодушным, милосердным и жестоким, легко ранимым и способным унизить видится писатель современникам. В четырнадцати главах романа о писателе вспоминают прозаики И. Тавчар, Ф. Финжгар, Ф. Говекар, друзья Л. Крайгер, О. Жупанчич, братья Карл и Изидор, мать венской невесты писателя Штефки Альбина Лёффлер, не ответившая на чувство Цанкара Мица Кесслер, его последняя любовь Милена Рорманн, книгоиздатели и даже люблянский епископ А. Б. Еглич, по приказу которого был уничтожен весь тираж первого цанкаравского поэтического сборника "Эротика" (1899). Разумеется, все эти персонажи, хоть и написаны с реальных людей, интерпретированы автором по-своему, и слодняковский Еглич - это литературный образ, не претендующий на полное правдоподобие. Слодняк обращает внимание на то, какую роль в формировании мировоззрения и черт характера героя сыграла Вена, где писатель провел в общей сложности одиннадцать лучших лет, где он сложился как художник. За это время были написаны "Книга для легкомысленных людей" (1901), комедия "На благо народа" (1901), драма "Король Бетайновы" (1902), романы "На улице бедняков" (1902), "Чужие" (1902), "Обитель Марии Заступницы" (1904), "Мартин Качур" (1906) и многое другое. Талант прозаика и драматурга достиг здесь расцвета. О "венском" периоде рассказывает квартирная хозяйка писателя фрау Лёффлер, пожилая венка, неподдельно горюющая о своем бывшем постояльце. Она не могла по достоинству оценить масштаб и силу дарования молодого словенца (не знала языка), но внутренним чутьем уловила благородство и высокое достоинство его натуры, отнесясь к нему, по мнению автора романа, "с состраданием скорее женским, чем материнским". Другие были более пристрастны, подчеркивая в бескомпромиссности и принципиальности героя обратную сторону: "Страстность и максимализм составляли суть его натуры, он был безжалостен к себе и не щадил других", - так характеризует Цанкара Финжгар. Очень показателен эпизод из реминисценций Тавчара, одно время опекавшего юного самородка из Врхники. Руководствуясь искренним состраданием к живущему в страшной нужде другу, Д. Кетте, Цанкар закладывает ростовщику тома Гете и Шекспира, принадлежавшие наставнику и выданные ему для самообразования. Живой классик был глубоко возмущен этим поступком, и в отношениях учителя и ученика возникла трещина. Отдавая должное художественному и публицистическому таланту молодого коллеги, его дару предвидения (в статьях 1909 - 1912 гг. Цанкар создает концепцию национального литературного процесса, выделив линию демократической литературы), старейшина цеха сознательно отдаляется от разочаровавшего его в этическом плане человека. Холодность людей, близких ему по духу, ранила Цанкара особенно больно. Проанализировав жизненный путь своего героя, автор выдвигает собственную гипотезу о причине его ранней смерти: это скрытый психический недуг, в основе которого мания вины перед матерью и тяжелейшие депрессивные состояния, выход из которых писатель пытался найти в алкоголе. Цанкар боготворил мать, а когда в сентябре 1897 г. Нежа Цанкарова умерла, у него не было денег даже на гроб. В главе, написанной от лица книгоиздателя Бамберга, приводится сцена нападения убитого горем сына на рассказчика, отказавшегося выдать ему аванс на похороны: "В ярости, не помня себя, он бросился на меня с кулаками и чуть не задушил". В данном случае гипотеза, как разновидность вы- стр. 37 мысла, не противоречит общей картине, она оживляет и дополняет факты подлинной биографии героя. По предположению романиста, Цанкара погубил также изнурительный труд - он "работает день и ночь, дома, на улице, в трактире, в компании, даже во сне". Личные неурядицы и разочарования, потери близких и предательство друзей изменили его и без того сложный характер. "Не умея ничего делать наполовину, он сжигал себя на костре творчества, воплощая в героях своих драм, повестей, романов собственные колебания, минуты отчаяния и отречения, и, наоборот, моменты пробуждения веры", - пишет автор в эпилоге. "Ноктюрн поэта", последнее историко-биографическое произведение М. Маленшек, - роман-воспоминание, в котором показаны несколько последних месяцев жизни в Кране смертельно больного, прикованного к постели Прешерна, облеченные в форму его реминисценций и размышлений о прожитом и пережитом. Воспоминания, содержащиеся в пяти главах романа, связаны в достаточной степени ассоциативно, картины детских лет могут перемежаться с думами о лучшем друге, безвременно ушедшем Матии Чопе, или с болезненными рефлексиями по поводу матери детей поэта Аны Еловшек. Романистка делает акцент на важнейших событиях европейской истории, свидетелем которых стал ее герой, в первую очередь на наполеоновских походах в их национальном преломлении, уделяет внимание ближайшему семейному окружению героя (сестра Прешерна Катра, его малолетняя дочь Эрнестина и др.), его лучшим друзьям Чопу и Смоле, крупным общественным фигурам (Ф. Л. Челаковский, Е. Копитар, Ф. Миклошич), она строго следует за биографами поэта, практически не прибегая к вымышленным персонажам. Особое место в реализации образа поэта занимают объекты его любовных страстей и потрясений - Юлия Примиц и Ана Еловшек. В романе Маленшек перед читателем проходит путь трагической гениальной личности, которую автор показывает совершенно не романтизируя и не облагораживая. Важную роль в психологическом наполнении образа главного героя играет введение в ткань повествования эпизодов, показывающих идейные баталии поэта с теми современниками, чьи взгляды на настоящее и будущее национальной литературы кардинально отличались от его идей (азбучная война, полемика с Блейвейсом, история стихотворения "Здравица"). Течение романа Маленшек неспешно, подчинено ритму жизни лежачего больного, умирающего в одиночестве в Кране. Все, что на протяжении пяти глав происходит в романе, происходит собственно в сознании героя, причем реальные события этих дней трогают его меньше, чем некогда пережитое. Финал романа - смерть поэта трактуется писательницей как долгожданное освобождение ее героя. Главным для Маленшек является опора на документальные свидетельства эпохи и воспоминания современников. Это в первую очередь записки Эрнестины Еловшек, внебрачной дочери Прешерна, написанные в 80-е годы XIX в. и до сих пор являющиеся, пожалуй, самым ярким свидетельством жизни поэта по описанию очевидца. Так, сцена последней встречи детей поэта со смертельно больным отцом в декабре 1846 г. дана словенской писательницей точно в транскрипции Эрнестины. Автор использует также воспоминания сестры Прешерна Ленки, его племянницы Марьяны Гром, свидетельства издателя и друга поэта Й. Блажника, поэта А. Грюна (псевдоним А. Ауэрсперга), домашним учителем которого Прешерн был в 1822 - 1923 гг. и др. Герой романа по воле автора часто мысленно беседует с ушедшими друзьями, в первую очередь с Чопом. Воспро- стр. 38 изводя эти диалоги о высоком (о предназначении литературы вообще, о задачах молодой словенской словесности, о том, "нужен ли Любляне, этой большой деревне, Байрон"), романистка опирается на сохранившуюся переписку. Увлечение зрелого Прешерна Юлией Примиц, никак не проявившееся на бытовом уровне, оказалось мощным стимулом для его поэзии - родился "Венок сонетов". Образ Юлии Примиц, по версии Маленшек, должен был сопровождать поэта всю жизнь, поэтому она включает в ассоциативный ряд воспоминаний Прешерна детали реальной встречи поэта с его музой в Трновской церкви 6 апреля 1833 г. Вообще тема любви и страсти невымышленного персонажа требует от автора биографии предельного такта и понимания того, какое место в жизни и интимном мире художника занимает его призвание. Здесь надо отдать должное мастерству Маленшек, очень деликатно подошедшей к одной из самых непростых сторон жизни Прешерна - к его взаимоотношениям с Аной Еловшек. В целом этот роман, продолжая традиции словенской художественной прешернианы, дает еще одну субъективную версию жизни главного национального поэта Словении. В центре внимания С. Вуги в "классическом" историческом романе "Эразм Предъямский" оказывается персонаж, сыгравший принципиальную роль в формировании словенской исторической прозы, - Эразм Предъямский из повести Ф. Малавашича "Эразм из Ямы" (1846), героико-трагическая судьба которого стала в середине XIX в. эталоном изображения прошлого в исторической прозе. В своем объемном романе Вуга в традиционной манере рассказывает о жизни и смерти благородного разбойника, жившего в XV в., Эразма Люгера, прозванного в соответствии с местом, где он скрывался - Предъямским замком, Предъямским. Повествование ведется от лица племянника героя Франца, последнего представителя рода Люгеров, умирающего в тюрьме города Камника. Рассказчик начинает с описания трагических событий, предопределивших судьбу героя: по приказу Фридриха III казнят друга Эразма Андрея Баумкирхера, и тот в порыве мести убивает маршала императора Папенхайма, что и оказывается причиной гонений на него со стороны властей. Эразм оказывает сопротивление правительственным войскам и становится вне закона, начинает грабить богатых путешественников и обозы с государственной казной, его подвиги обрастают слухами и легендами, в глазах простого люда он становится великодушным борцом за справедливость. Каждый отдельный эпизод повествует о конкретном событии из жизни Предъямского: рассказ об отражении турецких набегов сменяется описанием нападения венгров, этот сюжет, в свою очередь, - историей столкновения героя с местными аристократами. Центральное место в романе занимает описание взаимоотношений Эразма и триестского воеводы Гаспара Равбара, столкновение с которым в конечном итоге приводит разбойника к гибели. Многоперсонажный и красочный роман-фреска Вуги, подробно изображающий быт и нравы позднего Средневековья, в вальтер-скоттовских традициях воссоздает атмосферу и колорит эпохи. Роман театрального режиссера и драматурга А. Хинга "Чародей" (1976) открывает для словенской литературы эпоху новой исторической прозы, в которой сочетаются принципиальные черты романа о современности с его подчеркнутым вниманием к личности и исторического романа, дающего возможность, как сказала А. Ахматова, увидеть "как в прошедшем грядущее зреет". При этом сюжет прошлого тяготеет к историко-социальному типу исторического романа. За точку отсчета своего отношения к истории Хинг принимает каче- стр. 39 ственную неизменность духовной сущности человека. С течением времени меняется общественный строй, политические ориентиры, границы государств, неизменна лишь "оплодотворенная мыслью и освещенная чувством душа человеческая" [6. С. 88]. В произведении даны две параллельно развивающиеся сюжетные линии, первая обращена к событиям почти вековой давности, вторая же посвящена проблемам современной автору Словении. Одно название объединяет два законченных художественных произведения, главы которых чередуются. К началу XX в. заштатный словенский городишко Ресно обрастает приметами нового времени: проведена железная дорога, как грибы после дождя, появляются маленькие частные фабрички, процветает лесоторговля. Социальные контрасты внешне скрыты за патриархальным благообразием и единодушной ненавистью обывателей ко всему чужому. С приездом в этот медвежий угол фургона бродячих комедиантов, жизнь которых полна "роковых страстей", в характере главного героя, преуспевающего торговца Виктора Котника, происходит странная для окружающих метаморфоза: в нем оживает способность испытывать давно забытое чувство стыда. Окружающий мир, досконально известный, давно исчисленный в прибылях, вдруг ошеломляет его обилием красок, запахов, звуков. Правнук Виктора Котника Петер воспитан под сенью семейного предания об "оцыганившемся" предке, виновнике угасания когда-то славной династии коммерсантов, пустившемся в скитания по белу свету. Разговоры о былом благополучии сыграли в жизни молодого человека роковую роль. Мягкий, неглупый, к деньгам даже равнодушный, Петер совершает растрату. Выйдя из заключения и бесцельно бродя по городу, он встречает сначала свою бывшую возлюбленную Азру с приятелем, а затем бывшего учителя, пьянчужку Миливоя Сирника. Несмотря на непрезентабельную внешность и страсть к вранью, у старика есть одно "чародейское" свойство - искренняя вера в возможность чудесной перемены к лучшему для любого, самого пропащего человека, и это как магнит притягивает к нему людей. Проницательный Сирник быстро распознает, что общий недуг его молодых друзей - эгоцентризм и полная душевная апатия. Искусно направляя беседу в целительное русло самовыражения и самопознания, он показывает ценность искреннего человеческого общения, помогающего собеседникам разобраться в своих проблемах. К финалу трагическая безысходность линии прошлого все явственнее высвечивает слабую надежду в настоящем. Параллель аутсайдера XIX и аутсайдера XX в., одинаково "выпадающих" из общего течения жизни, интегрирует оба временных плана. В конце романа, когда современное действие перемещается в Ресно, временные пласты, разделенные уже не по главам, а по эпизодам, сближаются, взаимопроникают: под "соединительным" проливным дождем снует из эпохи в эпоху расписной фургон бродячих комедиантов, смутивших когда-то покой старшего Котника, и магический лейтмотив Хинга "Сочувствуй!" звучит одновременно для прадеда и для правнука. Первого обретенная человечность сделала скитальцем, второго - возвратила к жизни, к людям. Сравнивая героев прошлого и современности (в романе можно выделить несколько таких пар: приятель старого Котника инженер Пуцицхар и его дальний родственник и однофамилец скульптор из Любляны, любовницы главных героев Ирма и Азра, эмигрант первой волны Войводич и сегодняшний борец за смену гражданства Душан и др.), автор отдает явное предпочтение персонажам стр. 40 XIX в., которые, по его мнению, ранимее и человечнее наших современников. При этом он далек от идеализации: "Меньше всего я хотел показать прошлую идиллическую жизнь словенской провинции, как это делала литература от Керсника до Прегеля, я изобразил тот мир жестоким, а наше время - как время рефлексирующих, малодушных людей" [7. S. 231]. В романе затронута одна из серьезнейших, в некотором смысле вневременных проблем словенского общества - проблема эмиграции. В период создания романа самая многочисленная колония словенских эмигрантов находилась в Аргентине (сейчас, по некоторым данным, первое место занимают США). Она была сформирована тремя волнами эмиграции: экономическими - конца XIX в. и 20-х годов XX в. и политической - после 1945 г. Первое переселение словенцев в Южную Америку восходит к 1878 г., когда аргентинское правительство в поисках свободных рабочих рук обратилось за помощью к Вене. Часть безработных в тогдашней Австро-Венгрии составляли словенцы, они-то и были направлены в Буэнос-Айрес. Вторая волна пришлась на 1920-е годы, когда от военной разрухи за лучшей жизнью через океан потянулись семьи и одиночки, главным образом из оккупированного Италией Приморья (всего около 20 тыс., еще 10 тыс. осело в Бразилии и Уругвае). Третью волну составили главным образом политические беженцы, люди, после окончания Второй мировой войны оказавшиеся неугодными новой власти СФРЮ и вынужденные покинуть родные места. В 1970-е годы побудительным мотивом для отъезда служило, как это ни странно, скорее стремление к высокому жизненному стандарту, нежели диссидентство. Персонажа из прошлого Войводича сделать выбор вынуждает нависшая над ним угроза разорения - крупные капиталистические предприятия начинают "заглатывать" мелких конкурентов. Герою страшно начинать в незнакомой Америке с нуля, но еще ужаснее покорно ждать своей очереди в долговую тюрьму, он покидает родные места со слезами на глазах. Иначе ведет себя Душан, герой современного сюжета, для которого жизнь в Западной Европе или Америке, где можно хорошо заработать и со вкусом потратить заработанное, представляется вершиной комфорта в его обывательском, мещанском понимании. В художественном решении романа Хинг-драматург оказал несомненное влияние на Хинга-прозаика. Об этом свидетельствует его восприятие театральности жизненных ситуаций, осязаемость образов, локализация места действия, "диалоговый костяк" романа. Диалоги являются основной сюжетообразующей единицей, поскольку именно в беседах персонажей рождаются мотивации их последующих действий или поступков. Речь героев "уравновешивают" внутренние монологи, авторские комментарии, немногочисленные зарисовки природы. В книге мало примет сегодняшнего дня. В то же время исторический колорит прошлого века, несомненно, соблюден. Действенным средством разоблачения штампов в образе мышления и поведении персонажей становится у Хинга ирония, причем важна не столько стилистическая амплитуда иронических приемов, сколько ее содержательный потенциал, способность почти неощутимо, как бы пунктирно, выстраивать логически убедительную авторскую концепцию. Новая историческая проза Хинга положила начало появлению в словенской литературной практике различных переходных форм, разнообразных видов жанрового синтеза разных типов исторического романа и романа о современности. Примером такого синтеза служит книга Й. Сноя (р. 1934) "Йожеф, или ран- стр. 41 няя диагностика рака сердца" (1978), автор которой полагает, что путь к пониманию современности лежит через возрождение мифа. В современный сюжет он вплетает фрагменты древней истории, свободно перенося действие из наших дней в древний Египет и соединяя в одном герое библейского Иосифа и словенца конца 70-х годов XX в. В конце 1990-х годов к этому типу прозы придет ныне один из самых известных в Европе и Америке современных прозаиков и драматургов Словении Д. Янчар, соединивший в романе-метафоре "Скрежет в голове" (1998) историю бунта заключенных в югославской тюрьме Ливада в конце 1960-х и восстание иудеев в крепости Масада в I в. н. э. Событием в литературной жизни конца 1970-х годов стал дебют Янчара в историческом жанре. В историко-философском романе "Галерник" (1978), переведенном на одиннадцать языков, в том числе и на русский, удостоенном высшей национальной литературной награды - премии Прешерна (1979), писатель на материале истории Европы XVII в. обратился к вневременным, универсальным вопросам преодоления личностью духовного кризиса, к истории взаимоотношений личности и эпохи. Через ощущение метафизической драмы человечества, всеобщей трагичности бытия им раскрываются реальные проблемы людей, запутавшихся в исторических противоречиях. Впоследствии тема столкновения героя со временем, в котором он вынужден существовать, была продолжена в романах "Северное сияние" (1984) и "Насмешливое вожделение" (1993). Действие романа-путешествия "Галерник" происходит в разгар гонений инквизиции второй половины XVII в. на габсбургских и германских землях. Это было жестокое время для Европы, его атмосфера диктует автору сдержанную манеру повествования и обусловливает мрачную метафоричность произведения. Автор исследует эпоху ересей, религиозного фанатизма, судов инквизиции, чумных эпидемий - "чумную" эпоху - и отмеченную сатаной, бесовскую, "чумную" судьбу главного героя Йохана (Иоганнеса) Отта, мечущегося в поисках возможности противостоять злу и безумию своего времени. Уроженец княжества Нейсе, в прошлом ремесленник, лекарь, толмач, военный наемник, словом, человек бывалый и стремящийся быть независимым, Отт вызывает зависть у запуганных обывателей и инквизиции. Став, скорее из любопытства, чем по идейным соображениям, членом тайного оппозиционного официальной церкви религиозного братства реформатов - Штифты, он роковым образом меняет свою жизнь. Роман, по мнению Х. Глушич, свидетельствующий о переходе автора от "экспериментальной прозы к традиционной" [8. S. 272], сочетает в себе черты социально-исторической и интеллектуально-философской прозы: подлинность эпохи, документальность, историческая детерминированность поведения и ощущений главного героя, с одной стороны, и вневременные проблемы бытия и сознания, человека и окружающего его мира, решенные на экзистенциально-пессимистической основе, - с другой. Герой представляет собой личность, порожденную бесчеловечной средой Средневековья, и одновременно воплощает образ всех гонимых, спасающихся бегством, встречавшихся в разные периоды мировой истории. Исторические события, всегда точно переданные, интересуют Янчара лишь постольку, поскольку позволяют показать и объяснить человеческое как родовое. Йохан Отт - песчинка, влекомая водоворотом жизни по землям Центральной Европы, он пересекает границы государств, переживает гонения инквизи- стр. 42 ции, находит кратковременное пристанище у пышной женской груди, чтобы, в конце концов, убежав с галеры, погибнуть от чумы. Но за это время он узнает вкус свободы, успевает ощутить ценность и неповторимость своего "я", не подчинившегося ни людям, ни Богу. Писатель не скрывает свою западноевропейскую ориентацию в вопросе об исторических традициях словенцев, мотивируя такую точку зрения не только тем, что в описываемое время словенские территории входили в состав одной из сильнейших империй Центральной Европы, но и единством религии: католическая церковь являлась международным центром феодальной системы, объединяя Центральную и Западную Европу в некое целое, противостоящее как греко-православному, так и мусульманскому миру. Распространение в XVI в. протестантизма также приблизило словенцев к европейской культуре. Автор упоминает в романе последователя Эразма Роттердамского, "отца" словенской письменности Приможа Трубара, чье имя век спустя было под запретом в словенских областях, входивших в состав империи Габсбургов. Образ Йохана Отта строится преимущественно на внутренних монологах, которым свойственна эмоциональная рефлексивность. Наедине с собой герой не притворяется: отчаяние, боль, ярость выплескиваются наружу. Грубоватая речь Отта контрастирует с нервным и тревожным голосом автора-комментатора. Такая "двойная" интонация романа, лишенного к тому же графически выделенных диалогов, в сочетании со снами и галлюцинациями главного героя, безусловно, усложняя текст, придает ему большую выразительность. Судьба героя романа трагична, полна роковых случайностей, необъяснимых совпадений. Янчар затрагивает проблему метафизически трактуемого трагизма и таинственности человеческой юдоли. Отт проходит социальные, психологические, нравственные, физические испытания, искушение богатством и нищетой, и каждое из этих состояний вносит нечто новое в его миропонимание. Пытаясь как-то преобразить свою жизнь, противостоять злой или доброй воле провидения, человек способен изменить лишь незначительные частности, но ему не дано стать полновластным хозяином своего будущего, утверждает Янчар. Устойчивость и преемственность словенской исторической прозы привели к тому, что после образования независимой Республики Словении в 1991 г. исторический роман не просто живет, но продолжает активно продуцировать и стимулировать жанровую рефлексию, оставаясь, как отмечает современная словенская исследовательница А. Зупан-Сосич, "главным жанром" [9. S. 99] словенской литературы. В новых условиях обретенного государственного суверенитета у литературы возникла потребность еще раз обосновать свой национальный статус, утвердить чувство национального достоинства, взглянув на себя как на равную среди равных в европейской истории. Поэтому-то писателей не перестает привлекать национальный биографический материал, дающий представление о словенцах - носителях высокой национальной, а иногда и европейской миссии. Авторы исторических биографий - "Словенский оратор доктор Янез Блейвейс" (1990) Т. Ковач (род. 1930) о деятеле словенского возрождения первой половины XIX в. и "Утро Иванова дня. Повесть об Адаме Равбаре, словенском витязе" (1993) И. Сивец (род. 1949) о воеводе, под предводительством которого была одержана победа над турками в битве при Сисаке в 1595 г., преуспели в стремлении обратить внимание публики на забытые страницы национальной истории, вписанные в историю европейскую. стр. 43 Конечно, в 1990-е годы исторический роман не остался в стороне от проблемы "выживания" литературы в условиях рынка, от общей тенденции "облегчения" и "тривиализации" литературных жанров. Однако в силу того, что на протяжении практически всей своей "жизни" этот жанр отличался популярностью, ему без ощутимых потерь удалось приспособиться к новой системе товарно-денежных отношений. Свидетельство тому романы "Дочь короля" (1997) И. Шкамперле (род. 1962) и "Скарабей и весталка, роман о грабителях душ" (1997) Ф. Лаиншчека (род. 1959), которые объединяет прием внедрения истории и элементов жанра фэнтези в современную фабулу. У Лаиншчека это исторические сны, которые видит и в которых одновременно проживает иную жизнь современная героиня Карла Марчлевска, у Шкамперле - две параллельно развивающиеся сюжетные линии (одна - повествующая о жизненных перипетиях профессора Триестского университета Эрнста Фабиана, другая - о судьбе алхимика XVI в. Михаэля Мейера), с помощью которых авторы ищут ответ на вопрос, что же помогло словенцам, несмотря на многовековое иноземное господство, выжить и сохранить свою национальную самобытность. Писателям конца тысячелетия интересно то, как прошлое (и ключевые его эпизоды, и малозначительные события) преломляется в отдельной человеческой судьбе или в судьбе рода, семьи. В романе "Потухшие очаги" (1999) Б. Новак (род. 1944) касается проблемы мадьяризации Словенского Прекмурья на рубеже XIX-XX вв. К. Кович (род. 1931) в книге "Путь в Трент" (1994) предлагает читателю историю жизни своего дядюшки, свидетеля и участника Первой мировой войны. Затем внимание писателя привлекло землетрясение 14 апреля 1895 г. в Любляне. В романе "Учитель воображения" (1996), в сюжетном плане напоминающем историю мадам Бовари, оно играет роль карающей руки провидения, наказывающей героев за грех прелюбодеяния. Это же трагическое событие не оставило равнодушным Я. Вирка (род. 1962). Его дебют в историческом жанре - "1895, землетрясение: хроника нечаянной любви" (1995) - история случайной связи молодой вдовы Марии и студента Ивана Лапайнета, оказавшихся в самом центре люблянской катастрофы, где и проверяются их истинные чувства. Здесь перипетии словенского модерна - лишь фон для развертывания любви героев. Атмосферу передают исторические реалии: гимназическое общество "Задруга", созданное поэтами модерна, художник-импрессионист Р. Якопич, второстепенные персонажи, реальные прототипы которых взяты со страниц периодики конца XIX в. Стилизует свой текст под документ XVII в. Ф. Липуш (род. 1937) в романе "Стеснение: части еще неисследованной истории, развернутые на основе новооткрытых памятников" (1995), к прошлому одной из словенских областей - Прекмурья обращен роман Д. Кухара (1954 - 1998) "Прекмурская история" (1997). Продолжают работать в историческом жанре мэтры словенской исторической прозы А. Ребула ("Маранатха, или 999 год", 1996), В. Кавчич ("Сумерки", 1996), С. Вуга ("На спине золотой рыбки", 1999), Д. Янчар ("Катарина, павлин и иезуит", 2000). В словенском историческом романе второй половины XX в. последовательно реализуется лотмановский принцип саморазвития: жанр развивается, образуя несколько ведущих жанровых модификаций, сохраняющих общую жанровую природу и обнаруживающих типологическую общность творческих поисков авторов, стремящихся изобразить прошлое в его исторической сущности. Образуя системное целое, он трансформирует топику романического, опреде- стр. 44 ляющую своеобразие конкретных модификаций жанра, активно продуцирует, стимулирует жанровую рефлексию. При этом его поэтика складывается как итог поисков национальной и европейских литератур, реагирует на проблемные и структурно-стилевые коллизии мирового литературного процесса. Интерес прозаиков к художественной интерпретации национального прошлого вызван необходимостью определения стратегии развития национальной культуры. В важные для народа моменты истории литература именно в исторических романах на высоком художественном уровне воплотила идеи национального единения, политической и социальной консолидации, сопротивления внешней угрозе и патриотизма. В то же время писатели, работающие с историческим материалом, стремятся соотнести судьбу нации с судьбами других народов мира, а события всемирной истории - с национальным историко-культурным контекстом. Национальная история все глубже осмысляется ими и как источник конкретного социального и духовного опыта народа, и как подтверждение всеобщности связей бытия, глобального и универсального мироустройства. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 1. Бердяев Н. А. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. М., 1990. 2. Cankar I. O slovenski literaturi // Zbrano delo. Ljubljana, 1976. Knj. 15. 3. Kozak J. Slodnjakov roman Neiztrohnjeno srce // Ljubljanski zvon. 1938. Letnik LVIII. 4. Slodnjak A. Tujec. Roman о Cankarju. Epilog. Ljubljana, 1976. 5. Moravec D. Ivan Cankar. Ljubljana, 1978. 6. Лихачев Д. С. Поэзия преображения // Искусство кино. 1986. N 9. 7. Hieng A. Carodej. Ljubljana, 1976. 8. Glusic H. Slovenska pripovedna proza v drugi polovici dvajsetega stoletja. Ljubljana, 2002. 9. Zupan Sosic A. Zavetje zgodbe: sodobni slovenski roman ob koncu stoletja. Ljubljana, 2003. Опубликовано 06 мая 2022 года Полная версия публикации №1651786940 → © Literary.RU Главная → СЛОВЕНСКИЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!
|
|