LITERARY.RU → СКИФСКИЙ РОМАН → Версия для печати
Готовая ссылка для списка литературы
О. Р. Айрапетов, СКИФСКИЙ РОМАН // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 29 апреля 2021. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1619696830&archive= (дата обращения: 16.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
О. Р. Айрапетов, СКИФСКИЙ РОМАН // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 29 апреля 2021. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1619696830&archive= (дата обращения: 16.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
публикация №1619696830, версия для печати
СКИФСКИЙ РОМАН
Дата публикации: 29 апреля 2021 |
|
Скифский роман. М. РОССПЭН. 1997. 623 с. Добротно изданный сборник, содержащий прекрасные иллюстрации, множество документов, впервые вводимых в научный оборот, отличающийся высокой культурой составителей, посвящен Михаилу Ивановичу Ростовцеву. Конец XIX- начало XX вв. в России отмечен появлением ученых поистине мирового масштаба. К ним относится Ростовцев, сделавший огромный вклад в развитие археологии, исследование истории и искусства Древнего Рима и Греции, стоявший у истоков зарождения изучения Скифии. Под общим руководством академика Г. М. Бонгард-Леви- стр. 162 на эта задача была решена усилиями авторов, работающих в основных научных центрах современной России: Государственном Эрмитаже, Институте востоковедения РАН, Санкт-Петербургском архиве Академии наук, Институте всеобщей истории РАН, и наконец, Центре сравнительного изучения древних цивилизаций. Впечатляет состав Консультативного совета этого сборника. Книга состоит из пяти частей: "Архивное наследие М. И. Ростовцева", "Жизненный путь. Россия - Англия - США", "Встречи: друзья, коллеги, враги", "Эпистолярное наследие М. И. Ростовцева", "Неопубликованные материалы М. И. Ростовцева (университетские и публичные лекции)". По сути дела, это первое серьезное исследование русской научной и культурной элиты в последние годы существования Российской империи; не обойдена вниманием и реакция на революцию. Именно эти аспекты работы делают ее особенно интересной и даже необходимой для историков России, а также для тех, кто занимается вопросами истории русской культуры рубежа веков. Судьба рода Ростовцевых - блестящий материал для размышлений над историей русской интеллигенции. Проведенные в книге параллели с другими известными семьями России того времени, отпрыски которых сыграли значительную роль в ее судьбе (Ульяновы, Керенские) уместны и вызывают дополнительный интерес к идеям самого героя "Скифского романа". Парадоксально, до какой степени злободневно звучат мысли Ростовцева о Римской империи. "Тщательное изучение наиболее известных фамилий различных провинций Империи настоятельно необходимо" (с. 50), "Личности Рима выдвинулись ярко, но фон социальной истории Рима затемнился до неузнаваемости" (с. 578), "греки и римляне учат нас, что без идеала, без постоянного стремления достичь совершенства жизнь бесцельна. Высокие требования стимулируют жизнь, низкие - означают застой и смерть" (с. 593). Вчитываясь в эти цитаты из изданных, а большей частью неизданных работ Ростовцева, нельзя не убедиться, насколько плодотворным был модернизационный подход ученого к античной истории, наиболее полно воплотившийся в исследованиях принципата Августа. Этот метод вполне применим к анализу жизни и деятельности Ростовцева, который считал, что столетие гражданских войн для России еще не закончилось. Ростовцев полагал, что Римская империя погибла потому, что ее элита оказалась не на высоте поставленной перед ней задач. Но возвратимся к образу семьи Ростовцева, который представлен В. Ю. Зуевым в биографической хронике русского, дореволюционного периода его жизни. Одна только мысль не позволяет разделить тот пиетет, который питает к своему герою автор. Уже в эмиграции, вспоминая об отношении дореволюционной профессуры к студенчеству, Ростовцев писал о тех принципах университетской свободы, которые исповедовал он и его коллеги: "Вне этого (то есть академической работы. - А. О.) студенты, которых мы считали взрослыми людьми, были свободны распоряжаться собою, своим временем и занятиями, как хотят. Мы всегда настаивали и на том, что вся частная и политическая жизнь студентов не наше дело. Если мы воспитывали студентов, то не путем наблюдения за их моралью, а путем внедрения в них научного метода мышления и миросозерцания. И это мы считали лучшим способом воспитания. Таковы были наши идеалы" (с. 58). Трудно отрицать чистоту этих идеалов, однако уже 70-е- 80-е годы XIX в. показали насколько опасен такой подход к студенчеству, корпоративность которого сильнее всего проявлялась во время забастовок. Корпорация предполагает внутреннюю иерархию, а последняя отрицает свободу самовыражения неготового к ней человека. Ответственность за эту тяжелую ношу несут те, кто волею судеб возглавляют корпорацию. Однако credo профессора Ростовцева и его коллег по Санкт-Петербургскому университету исключало подобный подход. Соответствовала ли элита Российской империи задачам, которые ставило перед ней время? Развращенное свободомыслием, к которому оно было не готово, студенчество бросилось разрушать русскую государственность в 1905 г., как будто лишь для того, чтобы достичь свободы от спуда далеко не идеальной государственности, результатом падения которой через 12 лет станут массовые расстрелы лиц "буржуазных профессий", то есть тех самых вчерашних студентов, которым во время гражданской войны было 30-40 лет. Несет ли ответственность за самоустранение от роли наставника юношества русская научная элита? Мне могут возразить, что и В. О. Ключевский, освистанный студентами за попытку призвать их к учебе, и В. И. Вернадский, и многие другие нашли в себе силы в критические дни своими выступлениями переломить эту традицию. Но было уже поздно. Кстати, и позиция, занятая самим Ростовцевым во время первой мировой войны, призывавшего довести участие в ней России до победного конца, была также проявлением сознания независимого человека- явления весьма редкого для русской интеллигенции, глубокая внутренняя несвобода которой отмечена еще авторами "Вех". Однако, для того, чтобы подобные действия Ростовцева и людей его круга имели бы малейший шанс на успех, необходима была долгая, кропотливая работа по политическому воспитанию прослойки, которая в критический момент смогла бы стать массовым акцептором подобных идей. Таковой работы не было. Может быть, это и есть одно из принципиальных отличий русской университетской системы от германской или британской? Здесь вполне уместно процитировать Зуева: "Особенно ценно для историка, как и для философа, продумать известную мысль до конца, стр. 163 что в историческом сознании равносильно прослежению эволюции известного явления от момента его зарождения вплоть до его перерождения в новые формы под влиянием новых условий" (с. 61). В книге описано и проанализировано становление Ростовцева как ученого. Весьма правильная мысль о необходимости реконструкции международных академических контактов Ростовцева реализована авторами сборника и в их статьях и в весьма профессионально подготовленных публикациях, восстанавливающих образ историка, общественного деятеля и яркой личности. Историк России, конечно же, не пройдет мимо статьи И. В. Тункиной, рассматривающей взаимоотношения Ростовцева и Российской Академии наук. "Отношения между представителями различных научных школ были достаточно сложными и противоречивыми", - замечает автор и приводит слова С. Ф. Платонова: "Добрые отношения между двумя специалистами по одной кафедре - вещь метафизическая" (с. 85). Политическая жизнь вторгалась в научную деятельность. Но эти разногласия не мешали Ростовцеву и его научным оппонентам, а зачастую и политическим противникам поддерживать дружеские связи. Вывод автора о том, что в Академии, также как и в Санкт- Петербургском университете обозначились две противостоящие друг другу группировки - национальная и западная, консервативная и либеральная - представляется верным и полностью доказанным на основе анализа массы источников. "На разногласия в вопросах методологии научных исследований зачастую накладывались различия в общественно- политических взглядах, особенно ярко проявившиеся при легализации политических партий" (с, 85). Однако что же было первичным в кризисный 1917 г., когда Ростовцев был избран ординарным академиком? Его научные заслуги безусловны, но было ли его избрание просто признанием заслуг перед наукой или этот год был отмечен и изменением в балансе сил двух соперничающих партий Академии? Тем более, что Тункина признает, что последовавшая за избранием критика противников Ростовцева должна рассматриваться с учетом политических пристрастий его критиков (этот тезис не может вызывать возражений). Мне кажется, что недостаточно отметить символичность единогласного избрания Ростовцева 4 марта 1917 г. (с. 87). Решение этого вопроса позволит выяснить отношение Академии к Февральской революции, что представляется весьма важным. В работе Тункиной есть еще одно не совсем ясное место. Принципиально важным, и именно для историка России, является вопрос, когда Академия в лице ее членов, того же Ростовцева, например, пришла к окончательному выводу об опасности развивающегося в стране политического процесса. Ни Зуев, ни Тункина не дают однозначного ответа на этот вопрос применительно к периоду весны и как минимум первой половины лета 1917 года. Если же коррекция взглядов Ростовцева произошла уже после того как надвигающаяся катастрофа стала практически неизбежной, то есть перед Всероссийским совещанием в августе 1917г., а до этого его устраивала роль стороннего, пусть настороженного наблюдателя (здесь уместно привести цитату из опубликованной в сборнике лекции Ростовцева по римской истории: "Политический индифферентизм идет рука об руку с падением культурности". - с. 577), то означать это может только одно- русская научная элита оказалась в состоянии понять значимость того, что П. Н. Милюков называл Февральским переворотом только post factum. К сожалению, даже колоссальная фигура Ростовцева не представляет отрадного исключения. Окончательное отторжение от кадетского политического начетничества произошло у него, очевидно, только в эмиграции. Высказанные мной замечания - всего лишь мысли, возникающие при чтении весьма редкой по высоте профессионализма работы. Группа ученых сумела создать целостную картину личности Ростовцева и исторического фона его жизни и деятельности. Опубликовано 29 апреля 2021 года Полная версия публикации №1619696830 → © Literary.RU При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна! 
|
|