LITERARY.RU → ПИСЬМА АННЫ МИХАЙЛОВНЫ ПАНКРАТОВОЙ → Версия для печати

Готовая ссылка для списка литературы

ПИСЬМА АННЫ МИХАЙЛОВНЫ ПАНКРАТОВОЙ // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 17 сентября 2019. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1568743978&archive= (дата обращения: 20.04.2024).

По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):

публикация №1568743978, версия для печати

ПИСЬМА АННЫ МИХАЙЛОВНЫ ПАНКРАТОВОЙ

Дата публикации: 17 сентября 2019
Публикатор: Администратор
Источник: (c) Вопросы истории, 1988-11-30 →
Номер публикации: №1568743978 / Жалобы? Ошибка? Выделите проблемный текст и нажмите CTRL+ENTER!

В последние годы наша общественность стала получать информацию о тех событиях и явлениях в истории нашей Родины, которые именуются "белыми пятнами". Но мало кто знает, что своеобразные "белые пятна" имеются и в истории самой советской исторической науки. В частности, лишь узкий круг исследователей старшего поколения что-то слышал о совещании историков в ЦК ВКП(б), которое проходило в мае- июле 1944 года. Факт сам по себе уже знаменательный: видные партийные деятели в напряженный момент подготовки на фронте Белорусской наступательной операции нашли время для встречи с представителями исторической науки. Созыв совещания был связан с обращением к секретарям ЦК ВКП(б) чл. -корр. АН СССР А. М. Панкратовой (с 1953 г. - академик). Этому предшествовал ряд обстоятельств.

В 1941 - 1943 гг. Панкратова вместе с частью Института истории АН СССР была эвакуирована в Алма-Ату и включилась там, в научную жизнь Казахской ССР. Результатом совместных усилий местных и приехавших ученых явилось создание "Истории Казахской ССР"1 - первого обобщающего труда по истории республики. Появление такой работы, да еще в военную пору, явилось крупным событием научной жизни. Полагали, что книга сможет послужить своего рода образцом при подготовке аналогичных трудов по истории среднеазиатских союзных республик.

Панкратова вложила в создание книги много сил. Она написала в ЦК КП(б) Казахстана письмо, в котором изложила важнейшие установки для написания "Истории Казахской ССР"2 и тем самым взяла на себя ответственность за научное и идейное содержание книги. По выходе работы в свет ее выдвинули на соискание Сталинской премии. Но последняя не была присуждена. Панкратова, естественно, тяжело переживала случившееся. Отказ от премирования она связывала с отрицательной рецензией чл. -корр. АН СССР А. И. Яковлева, представленной в историческую секцию Комитета по Сталинским премиям, а также с якобы предубежденным отношением лично к ней акад. Е. В. Тарле, с которым у нее сложились натянутые отношения еще со времени работы в ленинградском филиале Института истории РАНИОН (Российской ассоциации научно- исследовательских институтов). Кстати, поскольку в публикуемом документе Тарле подвергается суровой критике, нелишним будет сказать, что историк, возраст которого тогда приближался к 70 годам, был изрядно издерган предъявлявшимися ему ранее малокорректными научными и несправедливыми политическими обвинениями3 .

1 История Казахской ССР с древнейших времен до наших дней. - Алма-Ата. 1943.

2 Архив АН СССР. ф. 697, оп. 3, д. 39, л. 6об.

3 См. Троицкий Н. А. Евгений Викторович Тарле (1875 - 1955) - Историографический сборник, Саратов, вып. 6, 1977, с. 45 - 47.

стр. 54

Предполагая, что всему виной недоброжелательность отдельных лиц. Панкратова обратилась за содействием к руководителям партии, но в своих обращениях ставила вопрос шире личной обиды. По ее мнению, "среди работников идеологического фронта появились тенденции, с которыми никак нельзя согласиться, ибо в основе их лежат полный отказ от марксизма-ленинизма и протаскивание под флагом патриотизма самых реакционных и отсталых теории, уступок всякого рода кадетским и ещё более устарелым и реакционным представлениям и оценкам в области истории, отказ от классового подхода к вопросам истории"4 . И она просила помочь разобраться в вопросе, "поскольку война требует ясности, принципиальности и твердости не только в политике, но и в пропаганде, а в последней - история в условиях войны занимает важное место"5 .

Настойчивость Панкратовой победила. Совещание историков началось 29 мая 1944 года. Провели несколько заседаний. На них был затронут широкий спектр сложных вопросов, не все из которых решены и теперь, когда движение научно" мысли активизируется. Критические высказывания участников совещания в адрес Панкратовой были использованы в рецензии6 и постановлении ЦК КП(б) Казахстана от 14 августа 1945 г. "О подготовке второго издания истории Казахской ССР"7 . Институту истории АН СССР начали оказывать больше внимания. При первой же возможности в нем увеличили штаты научных сотрудников, организовали новый сектор - по истории СССР XIX - начала XX века. Расширилась аспирантура, главным образом за счет прикомандированных из союзных республик.

Важным позитивным результатом совещания явился постепенный отход от сталинской трактовки истории присоединения новых народов к общей российской территории как "наименьшего яла". Во-первых, возникло понимание того, что оценка факта присоединения любой страны к другой должна исходить из объективного значения этого события для ее судеб. Во-вторых, поняли, что эта формула не подходит к истории народов, присоединившихся добровольно, отчетливо сознавших всю выгоду данного шага.

Панкратова осталась не совсем довольна результатами совещания. С одной стороны, ее противники победы не одержали. Но с другой - никто из секретарей ЦК не выступил с их осуждением, не отмел критику в ее адрес. И вот, имея перед собой стенограммы заседаний, копии своих писем в ЦК ВКП(б), стенограмму доклада Тарле на Ученом совете Ленинградского университета "О роли территориального расширения России в XIX-XX вв.", Панкратова принялась за написание "Записки о моих впечатлениях и выводах по поводу совещания историков в ЦК ВКП(б)". Получилось обширное сочинение. Ныне оно с отрывками стенограммы совещания, с текстом указанного доклада Тарле и некоторыми другими материалами находится в Архиве АН СССР в папке "Материалы совещания историков в ЦК ВКП (б), июнь 1944 г."8 . Документы, в нее вложенные, выполнены на некачественной бумаге военной поры и вот-вот развалятся окончательно, поэтому дело практически на руки исследователям не выдается.

Там же находится переложенный бумагой документ, который те, кто сдавал и принимал архив Панкратовой на государственное храпение, не знали, как озаглавить. Сначала он значился как "Доклад А. М. Панкратовой". Нелепость такого названия при знакомстве с текстом бросает-

4 Архив АН СССР, ф. 697, оп. 3, д. 39, л. 3 (из письма А. А. Жданову).

5 Там же, лл. 8 - 8об.

6 Морозов М. Об "Истории Казахской ССР". - Большевик, 1945, ,N 6.

7 Постановление изложено в кн.: История Казахской ССР. Изд. 2-е. Т. I. Алма- Ата. 1949, с. 37 - 38.

8 Архив АН СССР, ф. 697, оп. 2, д. 146.

стр. 55

ся в глаза. Тогда первоначальное название зачеркнули и написали "Записка неустановленного лица о совещании (пересказ письма А. М. Панкратовой)". Очевидно, отсутствие первых двух листов документа затруднило его атрибуцию. Документ представляет собой сокращенный вариант "Записки о моих впечатлениях": опущены второстепенные подробности. Аналогичный экземпляр документа имелся у А. В. Фохт - кандидата исторических наук, доцента, которая была другом Анны Михайловны (они жили в одном подъезде дома 16/20 по Зубовскому бульвару) и соавтором ряда работ.

Фохт предоставляла историкам возможность ознакомиться с этим документом, в частности, им пользовался Е. И. Чапкевич9 . Она сообщила, что документ написан самой Панкратовой, которая именовала его "Письма к друзьям" и давала читать своим единомышленникам. По просьбе коллег Фохт, работавших с нею в Московском заочном педагогическом институте, с писем Панкратовой было снято несколько копий.

Документ публикуется с экземпляра Фохт, сверенного с архивным в той части, где это возможно было сделать. Он интересен тем, что дает представление об историках 40-х годов, об их взглядах, суждениях, поведении, а через них и о времени. Документ - свидетельство того, что при И. В. Сталине родилась и развивалась тенденция брать на себя ответственность за внешнюю политику царизма, и, исходя из ложного понимания патриотизма, извращались ее оценки. Письма свидетельствуют также о том, что гиперкритика национального прошлого, которая была свойственна некоторым представителям советской исторической науки 20-х - начала 30-х годов в их борьбе с традициями русской дореволюционной историографии, в условиях войны, усиления культа личности и связанных с ним явлений породила ответную реакцию, вылившуюся в подобие русофильства. Все это дает представление о сложном пути развития нашей исторической науки на том этапе.

Разумеется, публикуя документ, редакция не берет на себя ответственность за точность передачи Панкратовой всех деталей совещания. Ее оценки и характеристики участников совещания достаточно субъективны. Но и сама эта субъективность представляет интерес для исследователей, в ней нашла выражение позиция одной из спорящих сторон.

Публикацию текста и комментарии к нему подготовил Ю. Ф. Иванов.

15.VI.1944 г. Дорогие друзья!

Лишу Вам из нашего санатория "Узкое", где я намереваюсь недели две отдохнуть. Устала до последней степени - морально и физически. Немалую роль в моем крайнем переутомлении играет та идейная борьба на историческом фронте, которую мне больше чем кому другому приходится выдерживать за последние месяцы. Основные этапы этой борьбы Вы знаете. Сейчас мы, очевидно, подходим, в известной мере, к заключительному этапу, так как вопрос в целом перенесен в ЦК ВКП(б).

29 мая начались совещания в ЦК под непосредственным руководством секретарей ЦК. Председательствует тов. Щербаков, присутствуют (но не всегда оба) - тт. Андреев и Маленков.

Из историков присутствуют почти все наши виднейшие историки - партийные и беспартийные. Нет только акад. Тарле. Он почти перед самым совещанием уехал в Грузию на все лето - читать лекции и от-

ИВАНОВ Юрий Федорович - кандидат исторических наук, доцент.

9 Чапкевич Е. И. Евгений Викторович Тарле. М. 1977, с. 106.

стр. 56

дыхать на курорте. Это, конечно, жаль, так как нет, собственно, главного "виновника торжества". Все остальные, разделяющие его точку зрения, - не самостоятельные голоса, а только подголоски. Расскажу Вам все, однако, по порядку.

Внешним поводом дискуссии явилась книга "История Казахской ССР", но она только заставила громко сказать то, о чем раньше говорилось глухо.

Рецензию проф. Яковлева на эту книгу Вы знаете. Это была первая попытка изложить "новую концепцию" (вернее, вернуться к давно разбитой старой, великодержавнической, реакционно-монархической концепции).

Вслед за этой рецензией последовала лекция Тарле в Саратове на тему "О роли территориального расширения России в 19 - 20 вв.". Основной его политический тезис довольно оригинален. "Если, - говорил он, - мы начинаем побеждать этого мерзкого врага, то потому, что одним из решающих факторов нашей победы являются обширные пространства. Поэтому нельзя говорить о тех, кто завоевывал эти пространства, как о каком-то недоразумении".

И акад. Тарле говорил в своей лекции, прочитанной на Ученом совете ЛГУ в марте 1944 г., о тех, "кто завоевывал пространства", с величайшим уважением, а о народах, которые были подвергнуты завоеванию, с грустным сожалением, что они оказывали сопротивление завоеванию: "Разве можно оплакивать тот факт, что горцы теперь живут под солнцем Сталинской конституции, а не под имаматом Шамиля?". Такова своеобразная аргументация, вернее, трюк, к которому прибегает историк Тарле, в каких-то целях переворачивающий самый подход к истории с ног на голову. "Диалектика (!!), - говорит он далее, - требует, чтобы мы к истории подходили с точки зрения 1944 года!".

Покровский с его тезисом, что "история есть политика, опрокинутая в прошлое"10 , был невинным младенцем по сравнению с этим новым "диалектиком"! Хорошенькая бы у нас была наука, если бы мы пересматривали все исторические оценки каждый год с точки зрения политических событий данного года!

Но все эти политические и теоретические трюки понадобились Тарле только для того, чтобы показать в лекции на примере Кавказа, Ср[едней] Азии, Казахстана, Польши и Финляндии, что царская политика в отношении этих стран была не завоевательной и агрессивной, а диктовалась интересами обороны России и самих этих стран, которые к тому же приобщались к более высокой культуре.

Тарле повторял трюк Яковлева, во-1, спутывая политику царизма и объективный результат развития капитализма, и, во-2, сливая интересы царизма и русского народа. Таким образом, у него получается, что те народы, которые ныне живут под солнцем Сталинской конституции, должны благодарить за это... русских царей, которые их завоевывали и колонизовали. Ничего более вульгарного, антиисторичного и противоестественного я не могу себе представить, чем то, что нагородил в своей лекции этот академик. А так как он, конечно, не столь наивный и неграмотный, то, значит, в этой "концепции" есть свой умысел. Весь вопрос в том, какой именно?

В другой своей лекции в том же Саратове, посвященной истории русской дипломатии, раскрывается, в известной степени, и смысл всех этих антиисторических фокусов.

10 Данного тезиса в работах Покровского нет. Он был приписан историку недобросовестными оппонентами, вырвавшими из контекста мысли ученого и произвольно их истолковавшими, но до конца 50-х годов имел широкое хождение (см. Чернобаев А. А. М. Н. Покровский - ученый и революционер. - Вопросы истории.

стр. 57

В этой лекции Тарле ставит своей целью реабилитировать внешнюю политику русского царизма в 19 веке. Он говорит, что "замечания" Сталина, Кирова, Жданова о том, что "Царизм - жандарм Европы", - это "легенда, которую надо рассеять; более того, это шоры, мешающие развитию исторической науки". Это всё - его дословные выражения, в излюбленном им энергичном стиле! Оправдывая всю колониальную и внешнюю политику царизма в XIX веке, Тарле, конечно, с осуждением говорит о национально- освободительных восстаниях вообще и о польских восстаниях в частности. Он считает ошибкой Александра I, что он дал Финляндии конституцию и при этом добавляет, что за эту ошибку наши красноармейцы расплачиваются теперь кровью".

Самое курьезное в этих рассуждениях историка, что он упрекает Александра за ошибку, допущенную им в отношении Выборга, будто бы Александр I должен был предвидеть, что Выборг явится опорным пунктом обороны советского Ленинграда от буржуазной Финляндии. Можно только указать, что Тарле забывает еще одну "ошибку" Александра I, что он по Тильзитскому договору признал Пруссию, за что мы еще больше расплачиваемся.

В таком стиле все содержание обеих упомянутых лекций. Я еще не знала об этих лекциях, когда писала мои письма секретарям ЦК, но факты, которые я приводила в них, шли по той же линии. Поэтому в моем последнем письме в 20 страниц на имя тт. Сталина, Жданова, Маленкова и Щербакова я просила созвать нас, историков, и побеседовать с нами, чтобы помочь людям правильно ориентироваться в основных вопросах истории.

Как видно, мое письмо (вернее, ряд моих писем к разным секретарям, а последнее - ко всем) обратило на себя внимание. На первом совещании 29.V, которое открыл тов. Маленков, он сказал, что ЦК обсудил этот вопрос и счел необходимым встретиться с историками, чтобы обсудить спорные вопросы, а затем выработать принципиальные установки для всех историков. Такова цель нашего совещания. Как бы там ни было, уже одно это - факт замечательный! Надо полагать, что он будет иметь колоссальное значение для всего развития нашей исторической науки. То, что отдельных из нас крепко поправят, будет полезно всем, а не только этим тт.

Теперь перейду к краткому содержанию и оценке выступлений отдельных историков на этом совещании.

Выступления историков начались 1 июня. Первыми выступили Бушуев, Аджемян, Панкратова и Иечкина11 . Первые двое представляли позицию, разделяемую Тарло, а вторые - решительно против нее возражали.

Бущуев ныне нач[альник] Высшей дипломатической] школы (до этого 10 лет был науч[ным] сотрудником и ученым секретарем Ин[ститу]та истории Академии Наук) начал свою речь с крайне неумной демагогии. Он обвинял всех и вся. Он кричал, что у нас нет никакой исторической науки, что историки ничего не делали и не сделали, что они не выполнили указаний тов. Сталина по вопросам создания гражданской истории, что они не развернули плодотворных дискуссий и т. п. Тон его речи был настолько демагогическим, а содержание настолько беспредметным, что т. Щербаков прервал его и сказал, что, если мы в таком стиле будем вести наше совещание, то надо заранее считать его провалившимся. Он попросил его высказаться по существу принципиальных исторических вопросов.

11 Бушуев Семен Кузьмич (1906 - 1958) - доктор исторических наук, профессор (1941); Аджемян Хореи Григорьевич (1909 - 1968) - поэт, публицист; Нечкина Милица Васильевна (1901 - 1985) - доктор исторических наук, профессор (1935), академик (1958).

стр. 58

Тогда Бушуев перешел к своему выступлению в Институте на редколлегии II тома учебника для вузов по истории СССР, где он выступал с реабилитацией колониальной и внешней политики царизма, в частности, деятельности и роли Аракчеева и Каткова.

Это выступление наделало много шуму. Все стали говорить, что Бушуев заявил все эти "новости" не от своего имени, а ссылаясь на свою "осведомленность" и ориентированность. На совещании Бушуев объявил, что его выступление исказили, что он после заседания изложил свои тезисы в письме и требует считаться только с этим письмом, а не с устной передачей его речи.

Его попросили (из зала) сказать о своих взглядах по существу. Он начал с большим количеством оговорок, а, по сути, пришел к тому же: нельзя царскую Россию рисовать только "черной краской", не вся ее внешняя политика была реакционная. Аракчеев не один прогонял сквозь строй, польская и славянская политики Каткова не были уж так неправильны, надо к ним отнестись более объективно и т. д.

Бушуев не преминул заявить, что "История Казахской ССР" - книга антирусская, так как она идеализирует национальные восстания против России. Он демагогически и подчеркнуто заявил, что, видимо, не случайно такая книга вышла так быстро, когда обычно такие толстые книги выходят через несколько лет после написания.

После Бушуева выступил Аджемян. О нем я упоминала, как и о Бушуеве, в моем письме в ЦК ВКП(б). Что это за фигура, я точно не представляю себе. Он член Союза писателей, философ по образованию, историк по наклонностям, поэт-переводчик по специальности, армянин по национальности. Он прислал к нам в "Исторический журнал" свою статью на тему "О социальной сущности кавказского мюридизма". В этой статье, как и в лекциях Тарле, все было поставлено на голову и в том же направлении. Это была статья, в которой вопрос о мюридизме был только на самом последнем плане. На первом плане подчеркивалось, что классовая борьба в истории устарела, что слова первой строфы гимна о "Великой Руси" надо толковать так, что царская Россия объединила все народы и принесла им прогресс и культуру. Он подчеркивал, что Пугачев и другие вожди народных движений реакционны, так как разрушают государство, а Екатерина II и другие цари более прогрессивны, так как они укрепляли и расширяли государство.

Вместо выступления Аджемян зачитал значительную часть этой своей статьи, излагающую весь этот бред. Чтение продолжалось свыше часа. Впечатление было неотразимое. Собравшиеся не верили своим ушам и глазам. В президиуме молчали и внимательно слушали.

После этих двух ораторов выступила я. Моя задача была значительно облегчена. Мне не надо было на них ссылаться, их цитировать и критиковать, как я это сделала в своем письме. Я могла вообще не повторять содержание моего письма, а дополнить его новыми фактами, а главное - дать им принципиально-теоретическую и политическую оценку. Это я и сделала. Стенограмму своего выступления посылаю Вам.

Само собой разумеется, мне пришлось значительную часть моего выступления посвятить "Истории КазахССР". Я не могла злоупотреблять так временем, как это сделали Бушуев и Аджемян, которые говорили вдвое больше, чем полагалось, и говорила почти в пределах регламента, минут на пять больше.

Поэтому я могла остановиться только на принципиальных вопросах. Я очень решительно подчеркнула, что книгу по казахской истории надо было бы обсудить специально, между тем на совещание не был приглашен ни один из ее авторов.

Тов. Щербаков проявлял к этой части моего выступления большой интерес и задал мне вопросы, из которых я могла судить, что он книгу читал и что он... разделяет (или интересуется) вопросом о "наименьшем зле".

стр. 59

После меня выступила М. В. Нечкина. Она сначала поставила ряд вопросов, которые волнуют историков, но на эти вопросы она никаких ответов не дала. К таким вопросам она отнесла и вопросы по истории Русского государства, и по истории войн и внешней политики царизма, и по истории колониальных завоеваний и национально-освободительных восстаний, и по истории культурных влияний и т. п.

По последнему вопросу она попыталась дать нечто свое. По мнению М. В. Нечкиной, история русской культуры отражает лучше всего процесс формирования русской нации и ее идейную самостоятельность. Затем она попыталась поставить в связь вопрос о русской нации с вопросом о советском народе как новом качестве, сложившемся в условиях бесклассового социалистического общества. Эту связь я уловила плохо, у меня представление, что и сама М. В. тоже плохо ее представляет себе.

Вторую часть своего выступления она посвятила "разносу" Бушуева, который сделал против нее ряд выпадов. Нечкина сделала это, как потом говорили, "со злым изяществом". Она разоблачила его фокусы и оговорки метко и беспощадно. "Показала голеньким, освободив от последнего фигового листка!", - говорили остряки.

Слушая ее разоблачения, которые она делала очень спокойно, почти без комментариев цитируя по своей записной книжке выступление Бушуева на том совещании редколлегии, где она была председателем, Бушуев разбушевался, кричал с места, что это ложь, но Нечкина продолжала его цитировать спокойно и невозмутимо, не реагируя на его крики, а, только показывая, что скрывалось под голыми перечислениями тех вопросов, которыми Бушуев позже ограничился в своем письме, которое он теперь попытался противопоставить своему выступлению.

Получилось, что Аджемян и Бушуев - родные братья по установкам. Бушуев заявлял (как и Аджемян), что "историки слишком шли на поводу у революционного движения" и недостаточно "объективно" относились к Аракчееву и Каткову. В отношении последнего он особенно одобрительно отнесся к его антипольской позиции: "Я бы и сейчас выпустил против Польши десять Катковых". Нечкина сказала, что эти слова показались Бушуеву особенно остроумными, и он повторил их раза два.

Разоблачающая, но спокойно-деловитая речь Нечкиной произвела на присутствующих историков очень большое впечатление, которым они делились друг с другом все последующие дни.

Следующее заседание было 5. VI. На этом заседании выступали чл. -корр. Бахрушин, Сидоров, Рубинштейн, Сыромятников и Минц12 . Бахрушин подчеркнул большое значение для историков "Замечаний" Сталина, Кирова, Жданова, которые были большим этапом в развитии советской исторической науки. Они были толчком к громадному подъему, открывали новые пути, возможность выбора любой темы, требовали отказа от упрощенности и схематизма. В условиях Отечественной войны круг тем расширился. В особенности на должную высоту поставлена историческая роль русского народа. Но здесь не хватает историкам диалектики. Из признания высокой роли русского народа стали идеализировать все наше прошлое, а этого делать нельзя, не нарушая исторической правды.

Бахрушин остановился на двух вопросах, которые требуют диалектического подхода: 1) на роли государства, 2) на роли колонизации.

12 Бахрушин Сергей Владимирович (1882 - 1950)-чл. -корр. АН СССР (1939); Сидоров Аркадий Лаврович (1900 - 1966)-доктор исторических наук, профессор (1943); Рубинштейн Николай Леонидович (1897 - 1963)-профессор (1938), доктор исторических наук (1940); Сыромятников Борис Иванович (1874 - 1947) -доктор исторических наук (1938); Минц Исаак Израилевич (р. 1896)-чл. -корр. АН СССР (1939), академик (1946).

стр. 60

Покровский пренебрежительно относился к вопросу о роли государства. Мы в этом вопросе преодолели концепцию Покровского. Но до сих пор мы недостаточно конкретно разработали и оценили отдельные этапы в развитии государства, не поняли переходных моментов в его истории. Имеются попытки забыть или затушевать классовую основу государства. Отсюда идеализация Ивана IV, который представляется народным царем. Петр I был очернен "школой Покровского". Мы правильно подняли его роль. Но и у нас есть попытка (напр[имер], книга Сыромятникова13 ) представить Петра антифеодалом и антикрепостпиком вопреки исторической истине.

Второй вопрос - роль колонизации в русской истории. Раньше об этом было нельзя говорить. Надо было только говорить о колониальной политике царей. Но требуется более конкретно и глубоко вникать в условия царской колонизации.

Затем Бахрушин специально останавливается на вопросе о "наименьшем зле". Нельзя все присоединения объявлять "наименьшим злом". Это не общее явление. Постановление жюри распространило эту оценку только на Грузию и Украину. Что должно быть учтено при оценке присоединения как "наименьшего зла"? Для этого нужно учитывать следующие моменты: 1) присоединение без военного завоевания, 2) требования народа, 3) проблема выбора, 4) что несли завоеватели.

Напр[имер], Грузия и Украина были присоединены без завоеваний, по требованию народа, перед которым была возможность выбора. Кроме того, этот выбор меньшего из зол определялся тем, что угроза Турции или Персии означала физическое истребление Грузии, а угроза Польши несла денационализацию украинцам, которые могли быть ополячены.

Бахрушин говорил, что нельзя закрывать глаза на отрицательные стороны царской колониальной политики и замалчивать или прикрашивать ее темные стороны, ибо это будет антиисторично. Но царские завоевания способствовали капиталистическому развитию и имели некоторые объективно положительные результаты. Наша задача - не ограничиваться этикетками, а изучать историю глубоко, правдиво и документально.

В заключение он требует шире развивать нашу монографическую научно- исследовательскую работу.

Сидоров, выступивший после Бахрушина, сконцентрировал свое выступление против Тарле, но перед этим он энергично возражал Бушуеву, который огульно объявил советскую историческую науку бесплодной. Он показал, что было сделано положительного, какие новые проблемы разработаны, какие учебники были созданы и т. п. "Замечания" Сталина, Кирова, Жданова были толчком к плодотворной работе, но не все историки правильно восприняли их идейную сторону. Например, эти недостатки в идейном восприятии сказались и в позиции Тарле, который сделал шаг назад от этих "Замечаний" и даже стал на путь их полной ревизии.

Сидоров далее конкретно разобрал лекцию Тарле в Саратове по истории русской дипломатии, где пересматривается тезис о царизме как "жандарме Европы", а также критически разобрал II т. новой книги Тарле "Крымская война"14 , в которой автор ревизует оценки классиков марксизма о поражении царизма в этой войне и изменении его внешнеполитической роли. Тарле утверждает, что царизм имел перед собой прогрессивно- историческую задачу овладения проливами, ибо "логика диктовала план овладения проливами". Затем Сидоров останавли-

13 Сыромятников Б. И. "Регулярное" государство Петра Первого и его идеология. Ч. 1. М. -Л. 1943.

14 Тарле Е. В. Крымская война. Тт. I-II. М. -Л. 1941, 19 - 13.

стр. 61

вается на замечаниях тов. Сталина на статью Энгельса и на ее истолковании в лекции Тарле.

В последней части своей речи Сидоров показывает, что историки некритически воспринимают и восстанавливают старые концепции и оценки Ключевского, Павлова- Сильванского и других буржуазных историков. Необходимо более внимательное, сознательное и активное изучение классиков марксизма-ленинизма.

Рубинштейн выступил в том же духе, что и Сидоров. Он тоже остановился на достижениях, а затем на недостатках историков и на источниках отдельных искажений в области истории. "Замечания" Сталина, Кирова, Жданова были восприняты некоторыми односторонне. Они не поняли необходимости изучать источники и более глубоко овладевать теорией марксизма в области истории. Некоторые поняли эти "Замечания", как призыв к изучению конкретных фактов, и только.

Поэтому стали говорить об освоении старого наследства, но освоение наследства старых историков сопровождалось упадком марксистской критики и слабой историографической работой.

Вот почему мы видим сильное влияние старой буржуазной историографии, которое сказывается и в стремлении идеализировать все прошлое. Эта идеализация особенно наглядно выступает в художественной литературе, например, личность Ивана Грозного и Малюты в произведениях Толстого и киносценарии Эйзенштейна. На примере работы т. Яковлева "Холопы"15 можно показать полное восстановление старой буржуазно- исторической "государственной теории" - восстанавливаются идеи и терминология Чичерина. То же можно сказать о теории сословной монархии, восстанавливаемой Сыромятниковым.

После Рубинштейна и с возражениями ему выступил проф. Сыромятников, автор книги "Регулярное" государство Петра". Сыромятников, как и Бушуев, резко напал на всех историков, что они ничего не сделали, что они плохо пользуются первоисточниками, не умеют критически подходить к ним и т. п.

Он привел примеры из статьи Базилевича в "Большевике" "Петр Великий"16 , где неправильно цитируется "Табель о рангах". Затем остановился на книге Тарле "Нашествие Наполеона"17 , где неверно процитирован Сперанский. На книге проф. Юшкова "Очерки по истории Киевской Руси"18 , где дана неточно цитата Ленина. На книге Грекова "Киевская Русь"19 , где неправильно доказывается наличие свободных и закрепощенных смердов, и т. п.

Его критика приемов исторического исследования отдельных историков носила такой демагогический характер, что А. С. Щербаков прервал его и попросил остановиться на собственной книге. Но Сыромятников ограничился тем, что его оппоненты не привели из его книги цитат, поэтому ему отвечать нечего.

Последним выступил т. Минц. Его выступление всех поразило какой-то непоследовательностью и двойственностью. Он решил взять на себя функции суперарбитра между двумя выступавшими сторонами. Он отметил две неправильные тенденции в освещении истории национального вопроса: одна - поднять на щит все, что было у народа в его борьбе с царизмом, и представить эту борьбу как прогрессивную, независимо от того, кто и почему вел эту борьбу. Эту тенденцию выражает книга "История Казах. ССР". Другая тенденция - ее представляет рецензия Яковлева на эту книгу - наоборот, чернит все прошлое этих народов.

15 Яковлев А. И. Холопы и холопство в Московском государстве XVII в М. -Л. 4943.

16 Базилевич К. В. Петр Великий. - Большевик, 1943, N 17.

17 Тарле Е. В. Нашествие Наполеона на Россию 1812 г. М. 1938.

18 Юшков С. В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М. - Л, 1339.

19 Греков Б. Д. Киевская Русь. М. - Л. 1939.

стр. 62

Нужен критический подход к оценке национальных движений. Энгельс в статье "Россия и Ср[едняя] Азия" не стеснялся резко оценивать эти движения.

"История Казах. ССР" - начинание ценное, но нужно к нему строго подойти, потому что это первая серьезная работа.

Затем Минц возражает против недооценки роли Абульхайныра20 , которого он считает дальновидным политиком. Он не согласен, что "переход каз[ахов] в подданство к России был результатом сговора" (стр. 155 кн.).

Вся вторая часть речи Минца была посвящена защите тезиса о том, что присоединение Казахстана было наименьшим злом для казах[ского] народа, но никаких фактов и материалов он для этого не привел, а заявил, что книга дает для этого достаточный материал.

Выступление Минца было воспринято всеми как полуофициальное.

Следующее заседание было 10.VI. На нем выступили Пичета, Ефимов, Яковлев, Городецкий, Греков21 . Расстановка сил та же, что и на первых.

Пичета поставил вопросы об истории славянства и его роли, в частности, об оценке славянофилов и западников. Он заявил, что нельзя считать славянофилов реакционерами, а западников прогрессивным течением, что были различные течения среди них. Но когда он стал конкретизировать их теории, то у пего получились западники реакционным, а славянофилы прогрессивным течением, так как западники недооценивали народ, переоценивали государство, а славянофилы боролись с гегельянскими теориями (Пичета при этом не указал, с каких позиций они критиковали Гегеля, и не подчеркнул, что славянофилы были на еще более реакционных философских позициях шеллингианства, а политически защищали крепостничество).

Второй вопрос, который меня не удовлетворил у Пичеты, - его попытка пересмотреть характер восточных войн, которые он объявляет прогрессивными, т. к. они способствовали освобождению Сербии, Болгарии от турок. При этом Пичета не сказал о собственной программе царизма, а в этом - вся суть при оценке характера этих войн. Он остановился также на взаимных влияниях славянства на запад и обратно и на роли Киевского государства как общей основы русского, белорусского и украинского народов. Во второй части своего выступления В. И. Пичета развернул резкую критику работы Яковлева "Холопы", подчеркнув, что еще в 1939 г. при обсуждении двух первых глав позиция Яковлева по вопросу о роли холопов была решительно отвергнута, но он в 1943 г. опять повторил все свои неправильные выводы. Колонизацию русской равнины при помощи холопьего труда Яковлев аргументирует при помощи филологических упражнений, которые обнаруживают полную беспомощность автора. Словообразование "славянин" от "sclaven, sklaven" - раб несостоятельно. Книга является оскорблением русского народа и всего славянства.

В заключение Пичета остановился на польском вопросе в XIX веке и на характере восстаний 1830 и 1863 гг. Поляки требовали границ 1772 г., т. е. присоединения Литвы, Украины и Белоруссии. Говорят, что требования демократов и аристократов в этих восстаниях были различны. Это верно, но в данном вопросе было единство их точек зрения.

20 Современная транскрипция - Абулхаир-хан (1693 - 1748). В 1726 г. обратился к русскому правительству с просьбой о подданстве.

21 Пичета Владимир Иванович (1878 - 1947) - академик (1946); Ефимов Алексей Владимирович (1896 - 1971) - чл. -корр. АН СССР (1939); Яковлев Алексей Иванович (1878 - 1951) - чл. -корр. АН СССР (1929); Городецкий Ефим Наумович (р. 1907)-тогда кандидат исторических наук, заместитель заведующего сектором науки ЦК ВКП(б), доктор исторических наук (1965); Греков Борис Дмитриевич (1882 - 1953) -академик (1935).

стр. 63

Говорят, что лучшие русские люди, в том числе Герцен, сочувствовали польскому восстанию. Но, анализируя переговоры Герцена с польским революционным Жондом, мы видим, что Герцен требовал для всех неполяков национ[ально-]культурной автономии. В 1943 г. вышел очередной том "Литературного наследства", в котором мы находим письмо Герцена к Огареву, в котором он пишет, что, если поляки не пойдут на эти требования, то мы мешать их восстанию не будем, но и поддерживать его не будем.

В заключение Пичета призывал более внимательно изучать и разоблачать польскую буржуазно-шовинистическую историографию. Так, перед войной в Польше вышла 4- томная книга под названием "От белого до красного царизма", не вызвавшая нашей критики.

В 1937 г. вышла книга Кукеля "Война 1812 г.", в которой критикуются позиции советских историков, а мы на эти книги никак не реагировали, т. к. мы не знаем, что выходит за границей.

Советское славяноведение возрождается. Необходимо его поддержать, в частности необходимо иметь специальный журнал по вопросам славяноведения.

Выступление Пичеты было несколько сумбурно и внутренне противоречиво, а главное и в нем не было четкой классовой марксистской позиции. Все время говорится о славянстве вообще, без малейшей попытки конкретно показать это движение и в классовом, а не только в национальном разрезе. Отсюда же проистекают ошибки Пичеты в оценке восточных войн царской России, в частности войны 1877 г., объявляемых прогрессивными только потому, что объективным (и побочным!) результатом их была автономия Сербии или Болгарии. Но ведь мы знаем, что даже в империалистических войнах, как, например, в 1914 г., борьба Сербии за независимость была прогрессивна, однако этот факт не меняет характера войны в целом, а поддержка царизмом Сербии в этой войне не меняет нашей оценки роли царской России в первой мировой войне.

Столь же неполны, а следовательно, неверны и выводы В. И. Пичеты относительно польских восстаний. Во-первых, мы не можем оценивать эти восстания только с точки зрения требований польской шляхты. Конечно, Маркс, Энгельс, Ленин, как и Герцен и другие русские революционеры, знали и осуждали аннексионистские планы польских панов, но ведь они поддерживали не этих панов, а борьбу за революционно- демократическую Польшу, подчеркивали, что национальные восстания без крестьянских восстаний победить не смогут, что возрождение Польши возможно только как демократического государства и т. п. А во-вторых, они поддерживали польские восстания и как мощный фактор в борьбе с царизмом, а Пичета этот главный момент упускает. Отсюда он очень сближается с Тарле, по сути, оправдывая царизм и не признавая его "жандармом Европы".

Но если у В. И. Пичеты этот вывод идет от недостаточной классовой выдержанности в вопросах истерии славянства, то у выступавшего вслед за ним члена -корр. Ефимова была зрелая и продуманная, а главное, активная антимарксистская позиция вообще и при этом тщательно маскируемая. Я была потрясена том искусством эквилибристики и жонглирования, которую Ефимов проявил в своей речи. Это была речь виртуоза маскировки. По внешности ото архиортодоксальная позиция, скрепленная массой цитат и правильных общих положений. Но как только Вы подойдете к его конкретным вопросам, а главное, к его выводам, то получается нечто прямо противоположное тем цитатам, которые он сам же приводит. "Основной вопрос, - так начал свою речь Ефимов, - как наиболее эффективно использовать исторические традиции?".

Затем он, конечно, поторопился заявить, что было бы неправильно сплошь идеализировать прошлое, что в этом вопросе у ряда историков

стр. 64

есть колебания и шатания и прямые ошибки (конечно, никаких имен или примеров Ефимов при этом не привел).

Затем с обычной для заправского жонглера грацией он сделал книксен в сторону Минца, поспешивши согласиться "с правильным мнением Ис[аака] Изр[аилевича], что тот уклон опасен, против которого не борются" (хотя, как известно, автором этого положения является отнюдь не И. И. Минц).

После этого, чувствуя дорогу расчищенной Минцем, он уже без труда бьет по "обоим уклонам", тем самым искусно отводя удар от себя и от своего идеолога Тарле, тем более, что подвернулся столь счастливый случай в лице этого "мальчика для битья" Аджемяна. Конечно, опытный мастер жонглирования знает наиболее слабые места и "увлечения" Аджемяна, и он бьет именно по этим наиболее заметным местам, не касаясь ни одним словом тех вопросов, где он с ним единодушен.

Ефимов "бьет" Аджемяна за... Пугачева, он поучает его, что при всей своей незрелости и отсутствии марксистской идеологии крестьянские восстания при переходе от средних веков к буржуазному строю прогрессивны.

После этого коротенького "поучения" Аджемяну (с общеизвестными цитатами при этом) наш жонглер сделал ловкий "пируэт" на "второй фронт", на котором неожиданно оказались... Нечкина и Панкратова. Каким же образом? У них обеих Ефимов вдруг отыскал защиту "теории избранного народа".

Я не верила своим ушам, слушая его рассуждения на эту тему. Оказывается, тот факт, что М. В. Нечкина в своем выступлении заявила, что русская литература с наибольшей полнотой отражает национальный характер русского народа, Ефимов считает "пережитком неправильных идей славянофильства" и проявлением концепции "избранного народа". Следовательно, вообще нельзя говорить о национальном характере. И это после цитат тов. Сталина об известных признаках, определяющих нацию.

Не менее разительный пример и с моим именем: на стр. 225 "Истории Казах. ССР" (хотя я и не автор этой страницы!), говорит Ефимов, есть место, где русские войска изображаются врагами казахов, т. к. критерий в "книге Панкратовой - казахи - избранный народ"!!!

Только с трудом я сдержала себя - не расхохотаться или не выругать громко этого нечестного эквилибриста.

Дальше - не лучше.

Свое выступление Ефимов написал. Оно было очень отшлифовано по форме и весьма хитро и обдуманно по содержанию. Я считаю его самым вредным из всего, что было сказано, именно потому, что оно так искусно "закамуфлировано". Большие куски своего выступления он пропускал, но для стенограммы дал всю свою рукопись. Что там еще понаписано, не знаю.

Следующим трюком в его выступлении был вопрос о морально-политическом единстве в русской истории.

Ефимов выдвинул тезис, что испытания всегда сплачивали русский народ (он не досказал "вокруг престола", но из последующего это вытекало), и тогда выступало морально- политическое единство народа, которое нас спасало. Так было и в 1812, и в 1813 г., и в Крымской войне, и в 1918, и в Отечественной войне...

Конечно, делает Ефимов оговорку, это не значит, что в 1812 г. Россия не имела классов и что они не имели разных целей, но общая цель сплачивала и создавала морально- политическое единство.

В период кампании 1813 г. цели народа и царизма тоже были различны. Так, например, возможно, Александр I стремился стать "жандармом Европы", но Кутузов, отражавший волю народа в этом походе, выступил с манифестом, в котором говорил: "Вот мы на границе импе-

стр. 65

рии. Но не порабощения народов и не суетной славы мы ищем, а несем народам освобождение от тирана!".

И от этого длинного рассуждения о "морально-политическом единстве" народа в 1812 году Ефимов делает искусный пируэт к 1813 г., незаметно подводя своих слушателей к необходимости пересмотреть реакционный (по целям царской России) поход 1813 г. и объявить его освободительным, ибо "так было написано в манифесте Кутузова" (кстати, написанном тем же Шишковым и в том же "освободительном" стиле, в каком были написаны и все манифесты от имени самого Александра I).

Отсюда уже очень легко перейти (при помощи нового изящного пируэта - новых цитат или правильных общих положений!) к оправданию царизма как "жандарма Европы".

Конечно, говорит Ефимов, мы не должны подвергать сомнению, что Маркс и Энгельс правильно считали царизм жандармом Европы, но... нельзя показывать внешнюю политику царизма как сплошь реакционную. Наряду с царизмом выступали и другие жандармы. Австрийский император или король прусский были еще большими жандармами, чем русские цари. Наконец, тов. Сталин в своих замечаниях на статью Энгельса о внешней политике ("Большевик" N 9 за 1941 г.) отметил, что Энгельс был неправ в оценке внешней политики царизма.

Таким образом, общий постулат о том, что царизм был "жандармом Европы" (на определенном этапе, конечно), Ефимов "опроверг" всей своей дальнейшей аргументацией.

В таком же стиле был проделан фокус и по вопросу об оценке колониальной политики царизма.

И здесь Ефимов начал с цитат и правильных марксистских положений о том, что нельзя противопоставлять классовую и национальную точки зрения, что каждый класс имеет свою национальную программу и т. д. Сослался на работу тов. Сталина "Марксизм и национальный вопрос", рассказал общеизвестное учение его о нации.

Правильно подчеркнул, что процесс колонизации надо брать в целом, что этот процесс не идиллия, что "объективная прогрессивность колонизации совместима с признанием ее темных сторон". И вот отсюда - снова обычный пируэт в своем направлении!

Во-первых, ни у Ефимова, ни у Тарле, ни у Яковлева (да и всех других, выступающих по вопросу о колониальной политике царизма) нет и намека на насильственный характер "колонизации". Слова "колониальные войны", "завоевания", "захваты" исчезли. Все эти понятия покрываются одним общим "колонизация", которая есть "факт прогрессивный".

Во-вторых, эта "колонизация" есть "факт исторически неизбежный!". Ефимов приводит своих слушателей к этому выводу при помощи следующего трюка. Вот, говорит он, нам здесь заявляли, что англичане не оставили документов о своих плацах экспансии в отношении Казахстана. Да это нам вовсе и не нужно. Достаточно вспомнить слова покойного историка Соловьева о судьбе малых народов, о том, что слабость одного государства неизбежно усиливает его соседей, ибо малое и слабое государство становится ареной борьбы своих сильных соседей, и логика борьбы подсказывает для него необходимость искать защиты сильнейшего. Для сильного государства естественно также встает вопрос, выгодно ли ему иметь соседом слабое государство. Результатом и является присоединение слабого к сильному как единственный для него выход.

Это потрясающее "открытие" Ефимова о том, что слабые и малые народы не имеют права на независимое и самостоятельное существование, вообще не ново, а в эпоху империализма оно стало альфой и омегой всех колониальных экспансий и особенно всех фашистских завоевательных планов.

стр. 66

Но как осмелился Ефимов выступать на столь ответственном совещании с этим плохо замаскированным экспансионистским тезисом - непостижимо! В заключение Ефимов дал "теорию колонизации", достойную или превосходящую программу бернштейнианцев на Штутгартском конгрессе. Ефимов сформулировал эту "программу" в виде пяти пунктов:

1. История колоний не должна отрываться от России и других колоний.

2. Колонизация - факт объективно прогрессивный.

3. Она сопровождается проявлениями насилия, поэтому не следует обелять колонизаторов.

4. Борьба масс против этих насильственных действий колонизаторов прогрессивна.

5. Но не следует идеализировать вожаков национально-освободительных движений.

Трудно себе представить что-нибудь более пошлое, преподносимое под флагом марксизма!

В чем короткий смысл этой ревизионистской программы по национально-колониальному вопросу? Его можно свести к следующему:

1. История отдельных народов России не может изучаться как субъект, а только как объект ("не должна отрываться от России и др. колоний"), т. е. вне колониального существования малые народы не имеют своей истории ("неисторические народы").

2. Всякое завоевание пли присоединение малого народа к большому - факт объективно- прогрессивный ("колонизация - факт объективно-прогрессивный").

3. Отрицательны лишь методы колонизации, поэтому не следует "обелять" колонизаторов и слишком откровенно возводить их в "герои русской истории" (как это громогласно сделал, например, Яковлев на заседании К[омите]та по Сталинским премиям).

4. Борьба масс против насильственных действий (а не за независимость!) прогрессивна ("борьба за реформы!").

5. Но не следует "идеализировать вожаков нац. -осв. движений", т. е. нельзя признать за малыми и угнетенными народами права ни на своих героев, ни на свои героические боевые традиции борьбы за независимость и свободу.

Сформулировав с исчерпывающей ясностью эту ревизионистскую программу по национально-колониальному вопросу, Ефимов на всякий случай поспешил заявить, что "кое у кого марксистская теория умаляется и недооценивается", поэтому перед нами стоит "задача поднятия теоретического уровня нашей исторической науки". В заключение своей речи он остановился на организационном вопросе, который свелся (как и у всех других его единомышленников) к критике Института истории, который "держится за бригады", не взял курса на серьезные монографические работы, ввел "уравниловку" в коллективных трудах, ослабил качество трудов и т. п.

После Ефимова, подготовившего почву для более решительных выводов, выступил член- корреспондент Яковлев, который в первой части своего выступления рассыпался в благодарностях "к тем, кто нас созвал и интересуется нашим мнением". Но при этом, тоже на всякий случай, он решил "предупредить события" и поэтому заявил: "Вместе с тем, из этого факта (что "спрашивают наше мнение") надо сделать ряд выводов. Очевидно, на нашем фронте не все благополучно. Нами недовольны, но и мы собой недовольны. Среди нас идут разговоры: "Кончится это плохо. Нам достанется"! И поделом! - патетически добавил Яковлев, а затем, как и все его единомышленники, решил "переменять направление огня". Значительная часть его речи превратилась в обвинительную речь по адресу всех историков, которые не выполнили решения ЦК от 16.V.1934 г. о том, чтобы дать учебники по гражданской истории.

стр. 67

У нас, говорил он, были прекрасные учебники Иловайского, Ключевского, Елпатьевского22 , Платонова. Новые учебники написаны плохо. Исчезла "школа" прежних блестящих стилистов. Преподавание в вузах на низком уровне. В газетах помещают безграмотные исторические статьи. Например, в "Правде" помещена статья о Кутузове, в которой 22 ошибки, хотя статья подписана каким-то профессором. Очевидно, звание "профессора" не гарантирует от невежества. Наша цеховая ученая работа также не на высоте. От нас ждут серьезных исследований. Но наши архивы не разрабатываются.

В заключение своей критики Яковлев заявляет, что вносит следующие практические предложения:

Во-1-х, надо более солидно поставить систему преподавания: дать новые учебники средней школе и вузам, лучше поставить семинарскую работу в вузах, для чего восстановить издание учебных памятников русской истории. Ключевский, например, 5 лет барахтался в "Житиях святых", которых никто историческим памятником не считал, и дал классический образец исследования. А мы не имеем такой "школы" работы.

Во-2-х, надо создать советскую теорию эволюции Русской державы.

У нас уже до революции сложилась общая схема эволюции Русского государства - это шедевр Ключевского. Ее поправила советская историография. Надо продолжать ее разработку. Каковы основные ее моменты? В основе истории русского народа лежат три идеи: первая - наша история есть история колонизации, овладения Русской равниной при помощи мирного динамического труда; вторая идея - через всю нашу историю проходит идея дружной обороны, обороны любой ценой, для которой объединяются церковные подвижники, общественники типа Минина и государственные деятели типа Петра. Мы не завоеватели, но нас не трогай! Третья идея нашей истории - это идея равноправного подхода к разным нациям. Если германизм говорит народам: "Я тебя уничтожу или я тебя унижу!", у нас таких идей не было у самых реакционных царей. Мы не занимались резней, а, как волжские бурлаки, приглашали другие народы: "Садись к общему горшку с кашей!".

На этом Яковлев уже хотел закончить свою речь, но А. С. Щербаков предложил ему сказать о его собственной книге "Холопы". Яковлев ворчливо возразил: "О чем говорить? Критика, которая здесь была по поводу книги, не имеет отношения к книге. Полабские славяне продавались на невольничьих рынках или были уничтожены. Спорить или негодовать по этому поводу сейчас нечего. Наши холопы колонизовали Дон, Сибирь, Урал, Север - что в этом плохого, что гонимые и протестующие элементы не хотели жить под ярмом? Критика была инфантильной, а на такую критику отвечать нельзя.

"Что касается вопроса о злополучном Казахстане, то я, как русский патриот, не могу согласиться с тем, что Амангельды Иманова изображают героем, хотя он поднимал восстание против русского народа, как нож в спину, в тот опасный момент, когда Брусилов совершал свой героический брусиловский прорыв и спасал нашу родину, стоявшую на волосок от гибели! Может быть, Амангельды хорош с точки зрения Алаш- орды23 , как ее герой, но не с русской точки зрения".

С места ему при этом крикнули: "Но Амангельды - большевик, а не алашордынец. Алашордынцы его убили!". Яковлев невозмутимо продолжал в том же духе. Впрочем, возможно, он даже и не знал этого факта, т. к. сам мне говорил, что "Историю Казахск. ССР" он читал только до Октябрьской революции. Очевидно, он и вообще не считает послеоктябрьский период "историей", а только политикой или публицистикой.

22 Допущена ошибка. С. Я. Елпатьевский (1854 - 1933) - народнический беллетрист и публицист, ни учебников по истории, ни курса лекций не составлял.

23 Алаш-орда - националистическая партия, отражавшая интересы казахских баев.

стр. 68

После Яковлева, выступление которого поразило аудиторию своей открыто реставраторской программой в области истории (особенно его "три идеи"!), выступил Городецкий. Он возражал, хотя и не с той остротой, с какой должен был возражать, Ефимову и Яковлеву. Вообще, совещание ведется в крайне академических тонах, - вероятно, потому, что все стараются в присутствии руководителей держаться "прилично".

Городецкий заявил, что возражения Ефимова против Нечкиной и ее тезиса об особенностях русской национальной культуры несостоятельны, ибо они означают, что он отрицает самое наличие национального характера как одного из признаков нации. Затем он перешел к Яковлеву, показывая его общность взглядов с Аджемяном, который только обобщил антимарксистские взгляды и те идеи, которые развивал Яковлев. Останавливаясь на "трех идеях", лежащих якобы в основе русской истории, Городецкий отметил, как Яковлев конкретно представляет себе "третью идею" - равноправного положения наций, добровольно объединившихся вокруг царской России. 7 января 1944 г. Яковлев выступил в Нарком-просе по вопросу о новых учебниках. Он заявил, что надо написать не учебник по истории СССР, а по русской истории и выдвинуть на первый план "мотив русского национализма". "Всякий учебник для русских школ должен быть русским национальным учебником. Совмещать с этим содержанием интересы еще 100 народов нельзя".

Далее Городецкий указал, что непонимание марксистских позиций в истории довольно широко. Даже такой уважаемый историк, как акад. Греков, на совещании в редакции Военмориздата заявил, что сейчас историки отрезвели и поняли, что разделять государство и народ нельзя. Акад. Греков перенес единство Советского государства и советского народа на всю историю. Это антиисторично, ибо забывается классовая основа происхождения и развития государства. Городецкий далее остановился на беспринципности некоторых наших историков. Последнее время заговорили о "новых установках" и стали ждать их, отказываясь писать или выступать. Некоторые, даже очень уважаемые историки, охотно идут на поправки, которые вносят молодые или неопытные редакторы или рецензенты.

Например, проф. Бахрушин написал хорошую статью о Российской империи, но, очевидно, редактор потребовал от него положительной концовки, и Бахрушин, вразрез с содержанием статьи, приписал конец о том, что "Российская империя в течение 200 лет выражала мощь русского народа"24 .

Затем Городецкий остановился на книге Яковлева "Холопы" и на книге Рубинштейна "Русская историография"25 . Он упрекал эти работы в том, что они не борются с немецкими историческими теориями и концепциями, а в известной мере следуют за ними.

До сих пор не изжита норманская теория, отзвуки которой имеются даже в учебниках. Наши советские историки (например, Бахрушин в статье о Миллере, Нечкина - в статье об Эверсе)26 слишком высоко ценят вклад немецких историков в русскую историографию. Необходимо ликвидировать эти пережитки реакционных представлений немецкой историографии.

С возражениями Городецкому выступил акад. Греков. Он заявил, что Городецкий не убедил его, и он продолжает думать, что государство и народ нельзя противополагать. Народ без государства - это хаос. Карам-

24 Установить название статьи С. В. Бахрушина не удалось. Возможно, в печатном виде она не появлялась.

25 Рубинштейн Н. Л. Русская историография. М. 1941.

26 Бахрушин С. В. Г. Ф. Миллер как историк Сибири. В кн.: Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. 1. М. -Л. 1937; Нечкина М. В. Эверс. В кн.: Русская историческая литература в классовом освещении. Сб. ст. Т. 1. М. 1927.

стр. 69

зин и Другие историки этот факт справедливо подчеркивали. Затем он возражает Городецкому, что в учебниках имеется пережиток норманской теории. Бороться с варяжским вопросом нужно, но нельзя искажать факты. Северная Русь была связана со Скандинавией, - надо этот факт объяснить, а не зачеркивать. Мы давно показали, что до варягов славяне имели сбой государственные образования и этим самым опровергли норманской теории о происхождении государства от варягов-норманов.

Все же в области истории нам надо Многое пересмотреть. События опередили Историков, в свете этих событий нам надо откликнуться на такие стороны, которые раньше нами упускались. Творческий марксизм требуется и в применении к истории. Наши историки в смятении. Они потеряли контакт друг с другом, а многие - и с нашей новой действительностью. Наше спасение в единстве. Это единство всегда спасало русский народ. Кто стремится отклониться от этого единства, тот гибнет. В борьбе за единство русскому народу принадлежало первое место. Первая строфа гимна о том, что Великая Русь "навеки сплотила наши народы" говорит об объединяющей роли русского народа. Чтобы ее понять, надо Конкретно исследовать, когда и как вошли народы нашей страны в состав России, что заставило их вместе бороться. Надо сказать правду и о том, как строилось наше государство, Какие переживало этапы, какое положение занимало в истории.

В частности, надо показать и роль Киевского государства как общей государственной колыбели русских и украинцев. Даже Грушевский, враждебно относившийся к Москве, не отрывал Украину от Руси. Родство русского, украинского и белорусского народов надо показать конкретно.

История Руси - это история преодоления таких трудностей, каких Запад никогда не знал. Историки, конечно, не могут отказаться от классового подхода, но у нас все еще преобладают либо черный, либо белый цвет, а история - многоцветна.

Затем Б. Д. Греков остановился на выступлений проф. Сыромятникова и изложил свою позицию по вопросу о рабовладельческом обществе на Руси.

В заключение он предложил оживить и поставить издание источников и издать собрание монументальных памятников, без которых нельзя изучать историю.

На этом заседание закрылось. Следующее намечено на 22.VI. Записалось еще свыше 15 ораторов.

А. С. Щербаков предложил на этом закончить совещание, Очевидно, картина получилась более или менее ясная.

Подведу некоторые итоги:

1) Совершенно несомненно, что среди историков имеется вполне единодушная и сплоченная группа, идейным вдохновителем которой является Тарле, выступающая сейчас с "новым словом", которое на поверку оказывается давно уже опровергнутым "старым словом" и фактической реставрацией "основ" дворянско-буржуазной историографии. Имеет ли эта группа еще и какую-нибудь политическую цель, сказать не берусь, но не исключаю и такой возможности.

2) Имеются заслуженные, честные и искренние историки, которые все же показали себя еще не вполне овладевшими марксизмом в истории (Пичета, Греков). Их ошибки скорее проистекают от "чувства" (они хорошие патриоты) и недостатка знаний в области теории.

3) Имеются беспринципные "конъюнктурщики", которые "ждут, чья возьмет" или "новых установок", чтобы затем выступить в качестве "никогда не ошибающихся" или, на всякий случай, бить "на два фронта".

А. Панкратова

стр. 70

После длительного перерыва в 12 дней наше совещание было вновь созвано 22 июня.

Первый, кого я встретила в раздевалке ЦК, был академик Тарле. Он встретил меня с ледяной холодностью. Отсюда я заключила, что он уже знаком с моим выступлением, а, может быть, и с той ролью, какую я сыграла в борьбе с установками всей той группы, какую (вольно или невольно - этого я не знаю) он возглавляет.

Я спросила его, давно ли он приехал.

- Третьего дня! Меня тов. Александров27 вызвал телеграммой, которая разыскивала меня по всему Закавказью, - ответил Е. В. Тарле. Он нес свои книги - вторую часть "Истории Крымской войны", ту самую, которую он мне обещал дать еще в гранках, чтобы я написала рецензию. Он довольно демонстративно сказал, обращаясь к шедшему со мной С. В. Бахрушину, что он (Тарле) хочет преподнести ему свою книгу. Я не без лукавства и даже с улыбкой спросила:

- Ну, а мне Вы теперь своей книги не дадите?

- Если останется! Книг очень мало! - бросил он отрывисто.

Я была вполне удовлетворена: моя догадка подтвердилась. Она, с другой стороны, подтверждала и мои старые наблюдения, и выводы относительно некоторых личных качеств нашего знаменитого академика. Мы поднялись наверх. Здесь я встретилась, прежде всего, с тт. Генкиной и Городецким. Обменялись впечатлениями. Тов. Городецкий сказал: "Мы вызвали Е. В. Тарле, чтобы дать ему высказать свою точку зрения до конца. Он отнесся сначала равнодушно и даже несколько пренебрежительно к тому, что его критиковали. Но когда мы рассказали ему, что его критикуют за саратовские лекции, он всполошился и потребовал стенограммы выступлений тт. Сидорова и Панкратовой".

Итак, я ждала боя...

Совещание открылось в 1 час дня. Председательствовал снова т. Щербаков. Первым он предоставил слово т. Базилевичу. Затем выступили Тарле, Толстов, Генкина, Державин28 .

К. В. Базилевич начал свое выступление с того, что в предшествующих выступлениях наметилось три проблемы, на которых останавливались историки на этом совещании: 1) вопросы колониальной политики царизма, 2) вопросы внешней политики царской России и 3) проблема национального развития русского народа. Он остановился на последней из этих проблем.

Проблема национального развития русского народа, по мнению проф. Базилевича, распадается на три группы вопросов: вопрос об этногенезе русского народа, вопрос о формировании великорусской народности и вопрос о превращении народности в нацию.

Первый вопрос, в результате успешных археологических раскопок, решается довольно просто, подтверждая автохтонность происхождения нашего народа в нашей стране.

Третий вопрос об условиях образования нации в эпоху поднимающегося капитализма также не представляет трудностей в свете учения тов. Сталина о нации. Но вот второй вопрос - о формировании великорусской нации - является не столь простым.

К. В. Базилевич считает, что народность складывается в результате общения и слияния этнически-родственных племен и представляет собой этап на пути складывания национальности в нацию.

27 Александров Георгий Федорович (1908 - 1964) - начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б).

28 Базилевич Константин Васильевич (1892 - 1950)-профессор (1935); Толстов Сергей Павлович (1907 - 1976) - профессор (1933), чл. -корр. АН СССР (1953); Генкина Эсфирь Борисовна (1901 - 1973) - доктор исторических наук (1939), профессор (1941); Державин Николай Севастьянович (1877 - 1953) - академик (1941).

стр. 71

С этой точки зрения важно выяснить, в какой мере государство Ивана III или Ивана IV можно назвать национальным Русским государством?

Некоторые историки и даже студенты указывают, что ведь и в 15 - 16 вв. не было еще капитализма, как необходимого условия для создания нации. Этот вопрос проф. Базилевич решает так: при Иване III начало создаваться государство русской народности (или национальности), поэтому его и можно назвать национальным. Но неправильно называть государство при Иване IV многонациональным, а его следует назвать национальным вплоть до 18 - 19 вв., когда национальное государство уже сложилось и когда происходило его расширение путем завоевания.

На этой стадии будет вполне понятно и положение тов. Сталина об особенностях создания государств на Востоке Европы, сформировавшихся как многонациональные государства с одной нацией во главе и с различными народностями, не сложившимися в нации.

Затем проф. Базилевич поднимает несколько общих вопросов. Прежде всего, он решительно не согласен с теми, кто считает, что историки ничего не сделали. В Институте имеется свыше 40 исследовательских работ до 700 печ. листов, но их пока невозможно печатать из-за недостатка бумаги. Он считает, что у нас бумага неумело используется. Можно было бы некоторые работы специального характера печатать в меньшем тираже.

Переходя к нашим методологическим недостаткам, проф. Базилевич подчеркнул, что недостаточно серьезное и конкретное изучение некоторых проблем превращает верные положения в схемы. Отсюда и резкие переломы и шарахания из стороны в сторону. Вот, например, оценка Ивана Грозного. Раньше его недооценивали. Заслугой советских историков является то, что они его показали как крупного государственного деятеля. Но за последнее время его стали чрезмерно идеализировать, особенно в популярной и художественной литературе. Тот же схематизм можно отметить и в отношении крестьянских восстаний. Все они - восстания Болотникова, Разина, Булавина, Пугачева, различные, но существу, изображаются по общей схеме и совершенно одинаково. Отсюда и тот антиисторизм, который в нашей литературе наблюдается за последнее время в оценке разных исторических событий и личностей.

Можно сказать, что у нас нет правильного исторического подхода и в оценке нашей историографии. Раньше все изображалось как результат западных влияний, сейчас вообще отказываемся признавать какие-нибудь влияния, особенно если они исходили от Германии. Упоминание о влиянии Шлёцера считается оскорбительным. Почему же мы не отказываемся от Гете или Лейбница, которые почти в то же время оказывали свое влияние на нашу и мировую литературу и науку? Неужели мы были отгорожены китайской стеной от мировой культуры?

Необходимость глубокого и конкретного изучения теории тем более велика, что исторические вопросы многих интересуют, но историческими знаниями еще далеко в массе не обладают. Даже недавние вступительные экзамены в Высшую дипломатическую школу показали, хотя экзаменовались большей частью люди, имевшие специальное высшее образование (техники, инженеры, юристы и пр.), насколько мало они знали историю.

Дело доходило до курьезов, вроде таких: одного товарища спросили: "Кто такой папа римский?". Он ответил: "Отец римского короля". Другого спросили: "Кто такой Карл Маркс?" Ответил: "Диалектик". "Когда он жил?". - В XVI веке"! - "В какой стране он родился?" - "Во Франции"!

Одного экзаменующегося спросили: "Когда жила Екатерина II?". "В XVIII веке". - "До или после монгольского нашествия?" - "До монгольского нашествия".

стр. 72

Другой товарищ на вопрос: "Кто такие утопические социалисты?" ответил: "Это те, которые хотели утопить социализм"!

К сожалению, это не анекдоты. Преподавание истории в средней школе, когда они учились, да и теперь, стоит на низком уровне. Вот почему нам необходимо работать над конкретными историческими вопросами.

В заключение ответил на обвинение проф. Сыромятникова в неправильном цитировании "Табели о рангах", указав, что, кроме "Свода законов", "Табель" (с некоторыми отступлениями) печаталась и в других источниках.

Тарле, выступивший после Базилевича, начал с того, что он "к величайшему прискорбию" не был в Москве, и телеграмма, приглашавшая его на совещание, застала его в Армении, на границе Ирана. Он приветствует "столь отрадный факт, как это совещание". Он понимает, что если оно созывается "учреждением, которое должно указывать на отклонения от правильных путей", то, значит, "еще не изжита ядовитая культура, которая насаждалась "школой Покровского". Движение науки вперед требует прогресса мысли, а "не попугайского повторения одних и тех же положений". Толкнуть вперед науку должны новые монографии, которые нужно писать "без оглядки на то, что писали 95 лет тому назад" (очевидно, Маркс и Энгельс, некоторые историки немедленно подсчитали, что 95 лет тому назад, т. е. в 1849 г. царская Россия выступила против революционной Венгрии, за что Маркс и Энгельс, а затем Ленин и Сталин и называли русский царизм "жандармом Европы").

"Надо отбросить оглядки, - продолжал Тарле, - и раскрепостить историческую науку, как это было в 1934 г.".

После этого "введения" Тарле приступил к возражениям своим оппонентам. Здесь он был по методам ответа на критику столь же мало оригинален, как и его единомышленники. "Возражения моим критикам облегчаются природой их критики", - заявил он (как и Яковлев, Сыромятников и др.). Характерно, что, как и они, он не говорил по существу спорных вопросов, а по тем цитатам, которые он нашел в выступлениях своих критиков.

Так, тов. Сидорову он возражал не о том, считает он или нет царизм "жандармом Европы", а лишь в ответ на приведенную им одну цитату о поражении царизма в Крымской войне, он привел две другие цитаты, в которых говорилось о положении царской России в момент поражения.

Тот же фокус был им проделан и в ответ на мою критику. Он не ответил по существу темы своей лекции - о роли завоеваний и характере колониальной политики царизма, а стал говорить, что приведенная мною цитата о пространстве как факторе победы неправильная, так как его плохо записали стенографистки. Направленная стенограмма не может служить материалом для обвинений. Кроме того, что плохого в том, что он остановился на "факторе пространства", ведь известно, что Московия не могла бы победить столь сильного врага и нельзя не признавать этого факта.

О том, что из "фактора пространства" он сделал вывод о прогрессивности всей колониальной политики царизма, Тарле не сказал на этот раз ни слова. Вообще, будто бы и не существует никакого спора по этим вопросам. А ведь именно здесь лежит корень нашего спора.

Далее он заявил, что желал бы поделиться с товарищами своими соображениями, над какими темами нужно работать. Вскользь обронил, что надо дать "историю территории Советского Союза", по не раскрыл, что "сие значит", ограничившись буквально следующей сентенцией: "Такого рода антецедентов в истории немного: можно назвать разве Римскую империю, но точного исследования ее роста также не имеется".

стр. 73

Что могла означать такого рода "сентенция", как но "тех же щей, да пожиже влей", да так, чтобы не сразу раскусили.

Вторая проблема, подлежащая изучению, - история дипломатии. Здесь наши историки совсем не работают, а "потребность в истории дипломатии насущная".

Выступление, которого все так ждали, было так бледно, растерянно и малосодержательно, что вызвало всеобщее недоумение и разочарование. Все спрашивали себя и друг друга: "Что это - ход назад или растерянность?".

После Тарле выступил декан истфака МГУ проф. Толстов, который слывет за специалиста по истории народов Средней Азии. Он заявил, что в изучении истории народов СССР наши историки делают большие погрешности. По мнению Толстова, разорванность этой работы объясняется отсутствием общей связи между научными центрами национальных республик. Каждая из республик руководится естественным стремлением выявить лучшее в своем прошлом, нередко его идеализирует и приходит к односторонним положительным выводам, избегая теневых сторон. Между отдельными историческими трудами, поэтому возникают резкие расхождения. Это сказалось и на двух новых трудах: "Истории Казахской ССР" и "Истории Таджикистана". Последняя работа вышла недавно. Она базируется на мало известных источниках. Но в ней есть положения, вызывающие решительные возражения. Прежде всего, неверно искусстве иное вычленение истории Таджикистана из Средней Азии. Это приводит к методологическим ошибкам. Историческое наследство таджиков является вместе с тем и наследством узбеков, а этот факт не показан.

Взаимоотношения тюркских и иранских элементов показаны неверно. Тюркские элементы представлены как носители разбоя, а иранские - прогресса и культуры. Историческая заслуга Саманидов показана правильно, но их падение, являющееся результатом внутренних причин, показано, как культурная катастрофа: период блестящего расцвета был оборван вторжением чужеземных захватчиков. Замолчено участие культурных тюркских элементов Таджикистана и процесс создания узбекского народа.

Вместо принятой концепции названия "таджик" приводится фантастическая теория о "таджике" - венце творения. Узбеки в 16 в. изображаются разбойниками и т. п.

Другая работа, "История Казахской ССР", представляет более солидный вклад в науку, но в ней тот же основной недостаток: замкнутость, отрыв от всемирной истории, элементы идеализации, так как на все события авторы смотрят сквозь "казахские очки". Нет характеристики отсталости казахского хозяйства и быта, отрыв от русской и мировой экономики. Процесс вхождения в состав России рисуется как процесс сплошного завоевания. Между тем "История Казахстана" связана еще с Древней Русью. Дешти- Кыпчак - это кочевые племена, связанные с южно-русскими племенами. После 13 века - это восточная окраина Золотой Орды, которая постепенно вошла в состав России. Политическое тяготение казахов особенно усилилось в 16 - 17 в. Абульхайныр - дальновидный и умный политик сделал в этом направлении необходимые шаги, а он изображен в книге отрицательно. Перед Казахстаном и тогда и позднее было только два пути - войти в состав России или расчлениться на мелкие части, что и случилось.

Также неверно поставлен в книге вопрос о боевых традициях и героях. Султан Кратай или бандит Садык Кенесары даны положительно. Образ Кепесары идеализирован. Его политическая программа была - захват Киргизии. Феодально-захватническая война, которую вел Кенесары, изображается как национально-освободительная.

стр. 74

Авторы пренебрегают киргизскими преданиями, которые рассказывают, что киргизские женщины, чтобы преградить путь Кенесары, вынесли и положили перед ним своих детей, и он погнал по ним лошадей.

Таким образом, история казахов и история киргизов расходится в оценке одних и тех же исторических событий. Надо все это согласовать и привести в соответствие с исторической правдой.

Выступление тов. Толстова, говорившего с обычной для него безапелляционностью, могло произвести впечатление на всех, кто не знает казахской истории или не читал этой книги. Но я не имела возможности полемизировать с ним, тем более, что мое заявление от имени авторов о том, что мы приступили к подготовке нового издания, я отдала тов. Щербакову в начале заседания, т. е. до выступления Толстова.

Следующей выступила тов. Генкина.

Она начала с того, что война поставила перед историками ряд новых вопросов и выдвинула задачу кое в чем пересмотреть наш подход к старым вопросам. Острота постановки многих вопросов показывает, что мы движемся вперед, но на фоне этого движения имеются тенденции такого пересмотра, который ведет нас в сторону от марксизма.

Все это было бы не так страшно, если бы эта тенденция не проникала на наши кафедры, в головы студентов и школьников, т. е. в головы миллионов, а уже этот факт означает, как указывал Ленин, политику. В обсуждении наших исторических вопросов мы не должны забывать основных положений и указаний нашей партии, в частности, решение ЦК о постановке пропаганды. Мы имеем еще в области нашей науки и тенденции к вульгаризаторству, и произвол, и неразбериху в освещении многих вопросов, и антиисторические попытки приукрасить историю, т. е. все те недостатку, которые в этом решении ЦК о пропаганде уже указывались в отношении изучения истории партии.

Так, например, есть прямые указания Ленина о том, в какое время царизм был главным оплотом реакции и в какое время положение изменилось, но эти указания Ленина не все наши историки учитывают.

Проф. Яковлев, который выдвинул свои три абсолютные идеи в истории, исключает всякое движение и прогресс одной такой постановкой вопроса. Из его выступления вытекает даже вопрос о том, правомерна ли Октябрьская революция. Нами недостаточно использована книга тов. Сталина о Великой, Отечественной войне с методологической стороны.

Так, в ней мы находим, прямое указание, как нужно подходить, к проблеме национального воспитания русского народа. В докладе 6 ноября 1941 г. тов. Сталин подчеркнул, что фашизм - "копия царского режима". Как же можно его идеализировать? Тов. Сталин, там же указал, на каком национальном наследстве надо воспитывать надо народ. Ленин в своей статье "О национальной гордости великороссов" также подчеркнул, что есть две нации и две национальные культуры. Все, кто пытается зачеркнуть Кутузова или тем более революционное движение и поднять Аракчеева, зачеркивают Ленина.

Неправ В. И. Пичета, когда он проводит водораздел между западниками и славянофилами, ссылаясь на их философию. Щеллингианство славянофилов не было более прогрессивным, чем гегельянство западников. Да и, по существу, тогдашние западники лучше отражали передовые национальные задачи русского народа, чем славянофилы.

Нам особенно важно изучать историю Советского государства и источники его силы, которые крылась в нем еще и до Октября. Например, дружба народов. Основы ее закладывались еще до октября 1917 г.

Мы не должны изолированно показывать историю народов нашей страны от общеисторического процесса. Царская Россия была империалистическим единством, но все же единством всех народов нашей страны. Поэтому неправильно показывать восстание 1916 г. в Казахстане в

стр. 75

отрыве от России. Подъем борьбы русского народа способствовал этому восстанию, а не наоборот. Не надо забывать, что русский народ поднимал на борьбу все другие народы. В историю Советского государства важно правильно поставить идею преемственности.

Нельзя также ограничиваться изучением истории советского периода, останавливая его на 1921 г. Хорошая идея Ин-та истории - создание истории коллективизации - может не быть реализована, так как строят проекты больших многотомных работ. Нам нужно создать эту книгу поскорее, а не растянуть на ряд лет.

Державин, выступивший после Генкиной, остановился на одном вопросе - о самодержавии и отношении к нему русской общественности в прошлом. История царского самодержавия еще не написана. Русский царизм, как и все на свете, развивался диалектически. Были этапы прогрессивного направления, но с Екатерины II это развитие царизма приняло реакционное направление. Были периоды, когда интересы классового государства и русского народа временно совпадали.

Но в 18 - 19 вв. они решительно разошлись. Глубочайшая ошибка отождествлять, как это делает Яковлев, интересы царизма и русского народа. Борьбу народов против аннексионистской колонизаторской политики царизма передовые люди всегда приветствовали. Они солидаризировались с национальным движением, а не с царизмом, который подавлял это движение. Поэтому он, Державин, как русский человек не может согласиться с Яковлевым и другими, которые упрекают прекрасную книгу "История Казахской ССР" и объявляют ее антирусской только потому, что в ней отрицательно обрисована колонизаторская политика царизма и положительно - национальные восстания. Иначе и не должно быть. "История Казахской ССР" должна стать образцом для такого рода работ. Советский патриотизм нельзя смешивать с патриотизмом Союза русского народа.

Академик Державин с особенной силой возражает проф. Толстову, выступление которого он считает неправильным и вредным. Нельзя искажать историческую правду и подходить к событиям прошлого с субъективными оценками. Нельзя также по-одному оценивать борьбу за свободу славянских народов, которые угнетались австро-венгерской или германской монархией, и по-другому относиться к борьбе за свободу и независимость народов царской России. Это и исторически неверно, и политически нельзя оправдать ни с какой стороны.

После очень горячей защиты "Истории Казахской ССР" акад. Державиным председатель совещания А. С. Щербаков вдруг заявил: "Слово для оглашения заявления предоставляется тов. Панкратовой".

Это заявление я подала ему в начале заседания. Не рассчитывая на то, что мне будет предоставлена еще раз возможность выступить, я решила в письменном виде высказать мое отношение ко всем тем, кто до сегодняшнего дня выступал против "Истории Казахской ССР".

Не отвечая на сегодняшние выступления (я ведь обязана была держаться в рамках ранее поданного письменного заявления) я зачитала следующий его текст:"*.

"Секретарю ЦК ВКП(б) товарищу Щербакову А. С. Прошу Вашего разрешения огласить следующее мое заявление:

1. Учитывая замечания критиков и рецензентов, а также сознавая необходимость всемерного улучшения напечатанной год тому назад книги "История Казахской ССР", являющейся первым в СССР опытом создания истории советской национальной республики с древнейших времен до наших дней, коллектив авторов постановил приступить к пере-

* На этом экземпляр, хранившийся у А. В. Фохт, обрывается. Далее ее рукой сделана запись: "конца нет". Но текст заявления Панкратовой сохранился в архиве.

стр. 76

работке книги на русском языке и к подготовке ее издания на казахском языке.

Стремясь сделать подлинно большевистскую книгу, воспитывающую казахский народ в духе преданности к советской родине и дружбе народов, особенно к великому русскому народу, авторы просят здесь присутствующих историков внести все имеющиеся у них поправки и конкретные замечания, чтобы учесть все возможное и необходимое для улучшения книги.

2. Вместе с тем авторы книги, дважды обсудив рецензию Яковлева и изложенные в ней установки, не считают возможным принять их как не соответствующие основам марксизма-ленинизма в вопросах национально-колониальной политики, а политически имеющие тенденцию великодержавного шовинизма, способную лишь вызвать реакцию местного шовинизма, а не бороться с ним.

3. Считаю своим долгом заявить мое решительное личное несогласие (авторский коллектив об этом не знает) с принципиальными установками проф. Ефимова, высказанными им в его выступлении 10.VI, которые, несмотря на всякие оговорки, правильные общие положения и цитаты, являются, как и все выступление проф. Яковлева, вопиющим разрывом с духом и смыслом учения Ленина-Сталина по национальному и колониальному вопросу. Так называемые "пять пунктов" теории колонизации проф. Ефимова, в которых нет ни малейшего классового подхода к колониальному вопросу, по сути дела, воспроизводят бернштейнианско-ревизионистскую позицию, как она особенно ярко проявилась на Штутгартском конгрессе II Интернационала в 1907 году. Эта позиция, не признавая колониальных войн, захватов и завоеваний, все дело сводит к неправильным "методам" отдельных колонизаторов и так же безоговорочно, как это сделал проф. Ефимов, объявляет "колонизацию" фактом объективно-прогрессивным, осуждая "вожаков национально-освободительных движений".

Требуя не отрывать "истории колоний от России и других колоний", проф. Ефимов фактически, как и проф. Яковлев, становится на путь отказа от первого и основного требования марксистско-ленинской исторической науки - рассматривать историю народов нашей страны не как объект, а как субъект истории. Фактически же это требование проф. Ефимова в замаскированной форме означает отнесение всех народов СССР, кроме русского, к народам "неисторическим".

Я не могу также ни согласиться, ни принять мотивировку проф. Ефимова в его возражении по поводу "теории" наименьшего зла в отношении к истории Казахстана. Ссылаясь на устаревшее и неверное положение историка Соловьева о том, что малая страна неизбежно становится ареной борьбы за нее и вокруг нее сильных соседей и поэтому (следует сделать вывод) малые и слабые страны не имеют права рассчитывать на самостоятельное и независимое существование, а должны искать себе сильного покровителя, в состав которого они должны войти, проф. Ефимов считает неизбежным присоединение в будущем Казахстана к Англии (если бы не царская Россия), хотя "Англия и не оставила документальных справок о планах своей экспансии".

Возможность (а не реальность в 18 - 19 вв.) экспансии Англии мы не отрицаем. Но не обладая документами и фактами переговоров, нападений и даже торговых или иных значительных операций англичан в Казахстане в этот период, мы не считаем себя вправе (ни с научной, ни с политической стороны) становиться на путь сомнительных оценок, намерений и замыслов англичан в Казахстане в будущие времена.

4. Выступление тов. Минца по вопросу о применении "теории наименьшего зла" в отношении Казахстана, к сожалению, ничего не дало для улучшения нашей книги, так как тов. Минц не привел ни одного факта и ни одного документа, а ссылался на то, что наша книга дает

стр. 77

материал для такого рода общей оценки присоединения. Действительно, мы старательно отметили все факты двойной агрессии в отношении Казахстана, чтобы казахи знали, что им приходилось бороться за свою независимость и до русского завоевания, и во время этого завоевания. Мы показали, что казахам несли Китай, Джунгария, Среднеазиатские ханства и т. п. Но к концу XIX века, когда завершилось завоевание, эти агрессоры были все слабее царской России. Мы не считали необходимым говорить казахам, что у них была какая-то возможность выбора (се и не было уже), но отделили царизм и его политику от русского народа и его жизненных интересов, показав, что свержение царизма и его национального и социального гнета отвечает коренным интересам русского, казахского и всех остальных народов России.

Если по каким-либо соображениям, каких мы, видимо, не учли, необходимо подчеркнуть, что изложенная в нашей книге двойная агрессия и есть "теория наименьшего зла", мы оставляем за собой возможность вернуться к этому вопросу и продумать, в какой форме и степени эту "теорию" применить в истории Казахстана.

5. От имени авторского коллектива, из членов которого здесь, к сожалению, никто не присутствует, я еще раз убедительно прошу организовать (может быть, в Управлении пропаганды) конкретное обсуждение "Истории Казахской ССР" с вызовом местных авторов и редакторов, поскольку этот вопрос встал крайне остро именно в Казахстане и является для него вопросом решающего значения, затрагивая все вопросы пропаганды и агитации и глубоко задевая национальное чувство казахов.

Л. Панкратова 29 .

Третьего письма А. М. Панкратова не написала, однако в ее бумагах имеются два варианта рассказа о последнем заседании, состоявшемся 8 июля. Разночтения в них незначительны, но по ним видно, что она старалась, как можно точнее передать атмосферу совещания. Перескажем основное содержание рукописи.

"Первым выступил работник Управления пропаганды ЦК ВКП(б) Ковалев. Он критиковал учебник по истории СССР, в котором подчеркивались влияния и заимствования, и отмечал недостаточное внимание к самостоятельности русской культуры. Акад. В. П. Волгин30 заявил, что взгляды М. Н. Покровского сказываются в оценке людей, "связанных с государством. Раз они слуги царизма, то полностью игнорируются их исторические заслуги"31 . В. М. Волин32 отметил, что больше следует заниматься историей советских национальных республик. К. Р. Аманжолов33 критиковал "Историю Казахской ССР" за то, что в ней спутан вопрос о происхождении казахского народа и казахского языка и неверно охарактеризована история завоевания Казахстана Россией. В заключение многие из выступивших дали справки.

На этом, - пишет А. М. Панкратова, - совещание кончается. Историки окружают тов. Щербакова. Акад. Тарле оправдывается и говорит, что он постарается исправить свои выступления. Тов. Щербаков замечает ему: "Вы не должны забывать, что если вас слушает только 120 человек, то через 2 дня все, что вы говорили, становится достоянием аудитории во много десятков больше. Надо действительно помнить об ответственности перед народом".

Акад. Тарле обращается к тов. Панкратовой с предложением прочитать лекцию и разъяснить то, что он хотел сказать в Саратове. Он готов

29 Архив АН СССР, ф. 607, оп. 2, д. 140, лл. 35-36 об.

30 Волгин Вячеслав Петрович (1879 - 1962) - академик (1930).

31 Архив АН СССР, ф. 697, оп. 2, Д. 146, л. 43.

32 Волин Борис Михаилович (1886 - 1957) - профессор.

33 Аманжолов Касым Рахимжанович (1911 -1955) - казахский советский поэт.

стр. 78

также принять ее предложение сделать доклад на августовском совещании историков на тему: "О царизме - жандарме Европы". Если нужно, он готов написать в Саратов и Ленинград официальный отказ от тех стенограмм, которые там остались, и выяснить свою настоящую позицию.

К тов. Панкратовой подходит и проф. Яковлев: "Пожалуйста, на меня не сердитесь, в "Истории Казахской ССР" надо изменить не более 10 стр. отдельных мест. Книга вообще хорошая".

С предложениями встретиться и обсудить спорные вопросы по существу подходит к ней и проф. Ефимов. Он говорит, что се заявление, в котором она пишет против его выступления, основано на недоразумении. Кроме того, он решительно не согласен с; выступлениями академика Тарле и проф. Яковлева и с их установками.

Историки долго не расходятся и, разбившись на кучки, оживленно комментируют итоги совещания. Тов. Щербаков заявляет, что будет выработано решение по принципиальным вопросам и своевременно будет доведено до сведения всех историков. Участники совещания благодарят тов. Щербакова за созыв совещания и постепенно расходятся"34 .

34 Архив АН СССР, ф. 697, оп. 2, д. 146, лл. 47-47 об.

Опубликовано 17 сентября 2019 года

Полная версия публикации №1568743978 →

© Literary.RU

Главная → ПИСЬМА АННЫ МИХАЙЛОВНЫ ПАНКРАТОВОЙ

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!

Проект для детей старше 12 лет