Полная версия публикации №1561118561

LITERARY.RU ПОТРЕБНОСТЬ ИДЕАЛА → Версия для печати

Готовая ссылка для списка литературы

П. Г. ГОРЕЛОВ, ПОТРЕБНОСТЬ ИДЕАЛА // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 21 июня 2019. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1561118561&archive= (дата обращения: 28.03.2024).

По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):

публикация №1561118561, версия для печати

ПОТРЕБНОСТЬ ИДЕАЛА


Дата публикации: 21 июня 2019
Автор: П. Г. ГОРЕЛОВ
Публикатор: Администратор
Источник: (c) http://literary.ru
Номер публикации: №1561118561 / Жалобы? Ошибка? Выделите проблемный текст и нажмите CTRL+ENTER!


Для начала я хотел бы напомнить о том, что год 1988-й - особый. Под 988 г. в нашей летописи ("Откуда пошла русская земля") записано: "Владимир ...посылал... собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное". Так что к 1988 г. за нами тысяча лет исторического, национального и культурного бытия, запечатленного - помимо всего прочего - и в "словах книжных".

Сейчас публицисты активно размышляют о 70-летнем пути социализма, о перестройке и гласности, о коренной октябрьской идее. С. Кондрашов в статье "Возвращение идеала" пишет, что "самое главное состоит в сохранении духовной общности большинства из нас через причаст-

стр. 89

ностъ к октябрьской идее". Но разве взыскуемая духовная общность будет ослаблена или уменьшена, если предшествующая тысяча лет Русской земли тоже окажется причастна к современным социальным преобразованиям? Кто и когда убедил нас, что исторический путь наших народов и их традиционные вековые идеалы не могут быть причастны к коренной октябрьской идее? Зададимся же, наконец, и вопросом: как глубоко на самом деле уходят ее исторические корни и что же такое конкретно октябрьская идея в ее определенном соотнесении с нашими тысячелетними народными идеалами? Чем на будущее способны будем мы - как отдельный человек, так и весь народ - вдохновляться? Какой идеально прозреваемой вековой целью?

Здесь историки и литературоведы признавались друг другу в том, что не сумели создать ни настоящей истории советского общества, ни подлинной истории советской литературы. В связи с этим цитировали слова Л. Н. Толстого, записанные им при чтении "Истории России" С. М. Соловьева. Толстой возмущался тогда, что главное действующее лицо истории - простой народ - не показан у Соловьева, а значит, не понята и не постигнута и сама тайна истории, внутренний смысл ее движения, основная пружина. Я должен подчеркнуть, что это все же только начало толстовской цитаты, ее мыслительный разбег. Далее писатель отмечает, и это уже не цитировали, что существует не только "история-наука" (и она принципиально не способна описать жизнь народа), но еще и "история-искусство" (и ей такая задача вполне по силам). Правда, уточняет Толстой, "история-искусство, как и всякое искусство, идет не в ширь, а в глубь, и предмет ее может быть описание жизни всей Европы и описание месяца жизни одного мужика в XVI веке". Только так, по мысли Толстого, посредством "высшего искусства", через художественный образ, может история "объять необъятное" - описать жизнь миллионов людей.

Так вот, зададимся вопросом: есть ли у нас - в этом толстовском значении - история последних 70 лет? К счастью, да. Есть. Я скажу только об одном писателе, право которого на художественное слово о нашей истории, право, оплаченное судьбой, едва ли сейчас кем-то оспаривается. Этот писатель - А. Платонов. Самое, пожалуй, мрачное и страшное его произведение - "Котлован". Нас уже пугали "котлованностью". Дескать, вот художественное предупреждение Платонова, его сугубо мрачное пророчество о судьбе дела, предпринятого в XX в. "огромным молчаливым большинством человечества" для всего человечества. Речь идет все о той же октябрьской идее. Только на этот раз не забудем, разумеется, и о том, что хотело бы - до неразличимости - ею прикрыться, да и прикрывалось, как мы знаем, не без успеха.

Платонов чужд безысходности, и для него самого "котлован" не исчерпывается "котлованностью". И не надо смешивать Платонова с отдельными его персонажами, к чему особенно склонны те, кто узнает в них собственные идейные портреты. Просто за правдой жизни необходимо различать у него еще и высшую правду идеала, совести. Мы сами, без всякой посторонней помощи, объявив все духовное "буржуазным обманом", надежно и прочно выпестовали в своей национальной истории жуткий тип человека с "твердой душой". Но винить нам в этом, кроме самих себя, некого.

Сейчас уже нет оптимистов, способных утверждать, что "счастье все равно наступит исторически"; перевелись и те, кто "считал истину классовым врагом"; канули в небытие активисты, собиравшиеся "эшелонами население в социализм отправлять", а вместо этого, разумеется, развернувшие лишь "производство исторического идиотизма в полузаводском масштабе"; во многом покончили мы и с желанием первыми будущее "бумажкой достать"; и, наконец, нет уже необходимости видеть в человеке лишь "живую шпалу под рельсами в социализм"...

стр. 90

"Куда поместить сердце?" - действительно самый главный вопрос. Потому что с "неуместным сердцем" - и кому же, как не Платонову-очевидцу, знать это - и человек, и народ "таких дров наломает!". Чтобы не напрасно билась в нас "какая-то главная сияющая сила", завещал нам Платонов вместе со старым мастером, думающим "о том кронциркуле, которым можно было бы проверить большевиков", "надо глядеть и глядеть". Более всего писатель боялся - и справедливо - пустого сердца, особенно если оно окажется у тех, кто "отлучился властвовать". Не забудем, что в "Котловане" вслед за кулаками народ отправляет в утиль истории и Активиста-переугожденца.

Мы не поймем силу выжитого Платоновым исторического оптимизма, если забудем героев его "Котлована". И разве не те же Чиклины, Вещевы, Чагатаевы, Юшки и "песчаные учительницы" осознают в войну, что надо "защитить добрую правду русского народа нерушимой силой солдата", что за ними - "вся наша большая вечная Родина"? Разве не они, чтобы погубить врага наверняка, взрывают самих себя? "Да что нам немец, - говорит старый крестьянин, переживший войну, - он против нас судьбой слаб, мы судьбы больше испытали!" Разве эти слова не заставляют нас сейчас, еще не располагающих всей правдой о предвоенной действительности, разве они не заставляют нас содрогнуться?

Видимо, самое опасное сейчас - угроза неприметной, нечувствительной подмены подлинной правды спешно плодящимися на ее месте подобиями, которые, как правило, предпочитают выступать под знаменем "усложнившейся жизненной реальности". Происходит подчас подмена правды чем-то, что мобилизовано всего-навсего временно "исполнять обязанности" ее и что, по слову Достоевского, только "рядом, вместе, почти совпадает, а между тем - совсем другое". Это коварное совпадение сейчас самое опасное.

Настала пора со всей серьезностью понять, что "старые преданья" - это и есть то самое, что позволило нам "перейти бездну". Мало того, настоящая бездна - это как раз и есть окончательное забвение "старых преданий". Теперь как воздух необходимо нам не парение, а трезвение, не дерзость, а дерзновение, не прислуживание, а служение, не бесчисленные групповые знамена идейной гражданской войны, а единое общенародное знамение, не пустопорожнее красноречие и бесстыдное заголение, а вся полнота исторической правды. Справедливо замечено, что не только обман может быть возвышающим, но что куда серьезнее теперь потребность в возвышающей правде. Противиться же ей могут сейчас лишь те, кто, по старинному выражению, "в суете ума их помрачены смыслом". Помрачение смыслом - частным, оторванным от общенародных целей и потому разъединяющим, мелким смыслом - распространенная болезнь современных лжеинтеллектуалов, безоглядно верящих в "свою" или "групповую" правоту.

Самое обнадеживающее - это все же крепнущее постепенно понимание, что напрасны надежды пересоздать что-то одним административным волнением, силою одной власти, без опоры на народное и общественное сознание, без доверия к органическим силам жизни. "Демократия" и "демократизм" должны подразумевать (и подразумевают) "народ" и "народность", чтобы не способствовать возбуждению демагогических инстинктов, чтобы избежать нежелательных крайностей необузданной демократии, с одной стороны, и мундирного демократизма - с другой. Народность для народа то же, что личность в отдельном человеке. Вне народности и личности не может быть ничего реального и жизненного. Обезнародившийся народ, как и обезличившийся человек, - вещи, надо признать, невеселые. В народности заключается все наше историческое призвание, весь смысл и причина нашего исторического бытия, а потому стоит особенно озаботиться тем, чтобы расхожие идеи безнародного

стр. 91

демагогического сектантства, незаметно просочившись, не оказались для нас на месте насущных народных интересов.

А потому будем помнить величие простого сердечного завета тех, кто перенес войну: "Живите, исполняйте свою службу, пускай на свете все сбудется, что должно быть по правде" (А. Платонов. "Среди народа").

П. Г. ГОРЕЛОВ (Институт мировой литературы АН СССР).

Опубликовано 21 июня 2019 года





Полная версия публикации №1561118561

© Literary.RU

Главная ПОТРЕБНОСТЬ ИДЕАЛА

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!



Проект для детей старше 12 лет International Library Network Реклама на сайте библиотеки