LITERARY.RU → ЭКСПРЕССИВНАЯ НАСЫЩЕННОСТЬ РУССКОГО ТЕКСТА. ГЛАЗАМИ ЧЕШСКОГО ЧИТАТЕЛЯ-ФИЛОЛОГА → Версия для печати
Готовая ссылка для списка литературы
Зденька ТРЕСТЕРОВА, ЭКСПРЕССИВНАЯ НАСЫЩЕННОСТЬ РУССКОГО ТЕКСТА. ГЛАЗАМИ ЧЕШСКОГО ЧИТАТЕЛЯ-ФИЛОЛОГА // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 02 апреля 2008. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1207133349&archive=1207225892 (дата обращения: 20.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
Зденька ТРЕСТЕРОВА, ЭКСПРЕССИВНАЯ НАСЫЩЕННОСТЬ РУССКОГО ТЕКСТА. ГЛАЗАМИ ЧЕШСКОГО ЧИТАТЕЛЯ-ФИЛОЛОГА // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 02 апреля 2008. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1207133349&archive=1207225892 (дата обращения: 20.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
публикация №1207133349, версия для печати
ЭКСПРЕССИВНАЯ НАСЫЩЕННОСТЬ РУССКОГО ТЕКСТА. ГЛАЗАМИ ЧЕШСКОГО ЧИТАТЕЛЯ-ФИЛОЛОГА
Дата публикации: 02 апреля 2008 |
|
Детей моего поколения (родилась еще до войны) в школе с самых первых занятий по русскому языку всегда убеждали в том, что чешский и русский языки очень близки друг другу. Казалось, что первая и самая существенная разница - в алфавите: стоит выучить азбуку, и уже сможешь сразу читать и многое будешь понимать и радоваться, как легко дается тебе русский. До определенной степени - да. Ведь два близкородственных (хотя не как чешский и словацкий - с одной, а русский - украинский - белорусский - с другой стороны) языка, у них общие корни, отражающиеся как в словарном запасе, так и в построении грамматической системы. Даже в наше время, когда после 1989 г. был русский в значительной степени вытеснен из школ, одним из примитивных аргументов в его пользу является утверждение, что для менее талантливых школьников было бы легче учиться русскому, чем, скажем, английскому или немецкому, раз уж школьная система настаивает на обязательном изучении иностранных языков всеми детьми. По-моему, это глубокое заблуждение. Чем дольше я профессионально занимаюсь русским, тем более убеждаюсь в том, что русский язык отличается от чешского очень существенно. Имею в виду не только фонетическую систему, характер ударения, редукцию, интонационный рисунок, темп речи... Хотя и это очень важно. Так, например, и опытным русистам нелегко следить за речью персонажей в русских фильмах, особенно современных - темп речи, скороговорка и "небрежность" произношения могут делать речь почти непонятной. Однако не только в этом дело. Если существует то, что можно было бы назвать "духом" языка, то чешский и русский представляют собой как бы два различных мира. На чешском, может быть, отразилось вековое сосуществование с немецким соседом, вообще большая ориентация общества на Запад, латинские способы формулировки мыслей, особенно в книжном облике языка, большая ориентация на ratio. Логичность аргументации, уходящая своими корнями в аристотелевскую логику, вековое шлифование философских понятий-терминов, которому уделялось столько внимания и времени в церковной среде, до определенной степени подозрительное отношение ко всему, что основано скорее на чувствах, чем на разуме, - вот в такой обстановке развивалось чешское общество столетиями. А литературный чешский язык "нового времени", т.е. со времен национального возрождения? Ведь он был как бы заново "сформулирован" (хоть в своей грамматической части) ученым Й. Добровским, который привык письменно выражаться на немецком и латинском и "правила" чешского извлекал из перевода библии конца XVI века (Библе кралицка). К чешскому языку эпохи барокко (XVII -XVII вв.) сложилось довольно отрицательное отношение как к языку эпохи упадка чешской образованности, и только в наше время ученые реабилитируют его как язык большой эмоциональной насыщенности, образности, "человечности". Может быть, именно чешский язык эпохи барокко был бы своим "духом" ближе русскому, чем тот чешский, который считаем своим родным языком со времен национального возрождения. А если вернуться к русскому языку и к тому, что в нем и "за ним" угадывает осведомленный чех и вообще иностранец? Даже трудно найти подходящие слова, поскольку речь идет именно о том, что на первый взгляд не заметно, что связано с такими понятиями, как менталитет народа, "душа" языка, "философия русского слова". И со всем, чем язык реагирует на историческую среду, в которой развивается, на "судьбоносные" ре- стр. 41 -------------------------------------------------------------------------------- шения и моменты истории, к которым в России, безусловно, принадлежало принятие христианства из Византии, следствием чего стала приверженность к воспринятым в "совершенной" форме богооткровенным истинам, требовавшим не дальнейшего углубления, а сохранения в чистом, неприкосновенном виде1 . Исследователи утверждают, что в византийской форме христианства и литургии было нечто созвучное чаяниям русских: новое, но в то же время понятное, высказанное на языке красочного обряда. А ведь не случайно и то, что братья Константин и Мефодий первый славянский письменный язык культивировали на основе образца греческого языка византийской эры и что этот "их" язык сыграл самую существенную роль именно в России, где как церковнославянский служит языком православной церкви до сих пор. И не только это: он стал одним из самых важных ресурсов русского литературного языка, в котором его дух угадывается до сих пор. Что сюда относится? В хорошем смысле слова более высокая патетичность русского языка, но и то, как в языке отразились созерцательность и "широта" русской души, духовное подвижничество и склонность к нравственному самоусовершенствованию, культ красоты, с одной стороны, и самоунижение, восхищение безобразным и все то, что связано с понятием юродства, - с другой. И это все является как бы живой тканью и само собою разумеющейся составной частью мышления русских и их языкового выражения. В русском есть как бы более широкий диапазон переходов от высокого к низкому, однако одновременно и большая возможность совмещения полярных крайностей - в жизни, в языке, в быту и в литературе. Попробуем это показать на одном современном литературном тексте - не совсем известном, но и не совсем "невзрачном", ведь он был выдвинут на премию Букера за 1999 г. Речь идет о повести Александры Алексеевны Васильевой "Моя Марусечка", которая опубликована в журнале "Знамя", N 4, 1999, с. 94 - 130. Премию автор не получила, однако ее повесть была тепло принята критикой и в прессе писали: "Может быть, в шорт-листе не значилось более совершенное произведение? (Разумей: чем то, которое удостоилось премии.) Значилось. Было бы высшей справедливостью наградить "Мою Марусечку" Александры Васильевой. Талантливая писательница из Волгограда лидирует в ином - ее хорошую прозу ждет теплый читательский прием и долгая жизнь в русской литературе" (Н. Дардыкина). Повесть изображает один день (аллюзия на Солженицына?) Марусечки, простой, необразованной, усталой пожилой уборщицы, но она же одновременно и праведник, напоминающий святых агиографических душеполезных чтений, продолжатель линии бедных людей, униженных и оскорбленных, бескорыстных, сверхчеловечески терпеливых (вспомним героев Достоевского, Лукерью из "Живых мощей" Тургенева). Но она вынуждена уметь и бороться с жизнью, ведь усыновила и воспитывает племянника, сына умершей сестры: "Вот померла Дуся. Схоронили ее. Что делать? Валерика Костик взял, он уже и лопотал, и на горшок просился. А Мите только семь месяцев да еще и не ест. Что с ним делать? Сдать в интернат? Кто ему там крикнет: "Птичка! Птичка!" Дуся, сестра, молодая, ласковая, нежная, в могиле, и все можно?! Дусино дите в интернат сдать? Иди своего в интернат сдай! - Мамка, Тузик тяпнул! Мамка, Валерик в бочке притопил! Мамка, задачка не решается! Мамка... За "мамку"... Что не сделаешь за мамку? " (с. 99, 100). И вот этого Митю посадили в тюрьму за изнасилование, которого никогда не было. Имя "Митя" является ключевым словом произведения, повторяется очень часто и как бы без связи с непосредственно предшествующим и последующим текстом, так как оно все время в голове и сердце у Марусечки. Однако помочь она ему не может. Она не в силах накопить тех 500 рублей, которые нужны для возобновления процесса. Итак, она все время "переигрывает" в голове свой роковой, бесполезный разговор с "жертвой". Митю четырнадцать раз исключали из школы. Все сходило... "А Рая из ПТУ N 7 не сошла... Как? Что? Маруся на другой день отыскала и эту ПТУ, и эту Раю. Она нагнула голову и показала ма- стр. 42 -------------------------------------------------------------------------------- ленькую воспаленную плешинку на макушке. Вижу: плешинка. Ну так ты целая или не целая? А не имеет значения. Вот плешинка, а вот волосы в конверте, а вот мои пятнадцать лет. Пятнадцать лет?! Толстомясая! Дебелая! С сальными бесстыжими глазами. Задница в юбке вертухается через край. Колени на людях ворохаются. Зачем ты ворохаешь коленями?... Значит, просто за пучок волос пять лет? Они у тебя завтра на место вырастут! Целая же. Он дурак, у него просто сила в клещах бешеная, дубовый стул за ножку поднимает. Что для него твой пучок - паутинка! А зачем у тебя задница наружу? Это что, юбка? Стой. Ладно. По-другому. По-хорошему. Никак? Никак! Никак..." (с. 100, 101). Сколько ощущения несправедливости, горя и отчаяния выражено совсем простыми языковыми средствами. Вульгаризмы, передающие беспомощное стремление убедить девушку в том, что она не права, интонационный рисунок разговорной речи, которая построена только из одних реплик Марусечки. Ситуация, которая могла бы быть смешной. Но она же трагическая. Она теперь на пять лет, а потом до смерти изменит жизнь и Марусечки, и ее Мити. Для него она уже ничего существенного сделать не может. Отправлять письма. Посылать пакетики. А когда в конце того очень трудного и утомительного дня, который описан в повести, она спасла совсем чужого пацана от нападения троих грабителей, она "постояла, прислушалась к своей душе: там было чисто, свежо, просторно и пахло травами, как на Троицу. - Что же так хорошо-то? - спросила она себя вслух. - Хорошо... Маруся вспомнила, что дома, на полу под столом, накрытая крышкой, ее ждала утрешняя жареная картошка со шкварками и укропчиком. В сумке лежала большая атлантическая селедка, малосоленая, жирная - Вася сунул. И пакетик с крупными маслинами, маслины тоже Вася. Сейчас она картошечку разогреет, почистит селедку, польет ее маслом, покрошит луку и сядет ужинать. Ничего не ела сегодня..." (с. 129). Здесь много того, что русский читатель, может быть, даже не замечает. Соединение высокого и низкого, с точки зрения жизни, быта и языка. Героический поступок, сделанный так, как бы это само собою разумелось, наконец-то появившиеся голод и аппетит, радость, что трудный день кончается и предстоит вечерний отдых, приготовление еды как маленький торжественный обряд (обратим внимание на ласкательные деминутивы укропчик, картошечка, на определения). Однако заодно важно и другое: у Марусечки в душе было "чисто, свежо, просторно и пахло травами, как на Троицу". За одним словом Троица очень насыщенная коннотация: и православие - Сошествие Духа Святаго, большой церковный праздник, и лето, душистые травы, простор, радость. В том и кроется тайна и философская глубина русского слова, что оно насыщено веками, что в нем не только понятие, но и образ и символ, накопленный опыт народа и одновременно и Логос, и София-Премудрость Божия2 . Русские, как и другие народы, верили и верят в магическую силу слова. Недаром отец Павел (Флоренский), цитируя А. Белого, приводит слова: "Стремясь назвать все, что входит в поле моего зрения, я, в сущности, защищаюсь от враждебного, мне непонятного мира, напирающего на меня со всех сторон, звуком слова я укрощаю эти стихии; процесс наименования пространственных и временных явлений словами есть процесс заклинания, всякое слово есть заговор, заговаривая явление, я, в сущности, покоряю его"3 . И, по Фету, "крылатый слова звук", особенно слова поэта, "Хватает на лету и закрепляет вдруг / И темный бред души, и трав неясный запах". (И снова обратим внимание на то, как эти символы-образы устойчивы: ведь на столетие позже, чем у Фета, у Марусечки в душе было чисто, просторно и пахло травами.) Однако особое восприятие мира отражается не только в словах и их применении, но и в грамматике, в синтаксисе, в построении текста. Приведем хоть одну конструкцию, которая типична для русского языка и не встречается в чешском. Это конструкция с "размытым" субъектом, касающаяся по большей части явлений природы, стихий (в том числе и войны, которая людям представляется как стр. 43 -------------------------------------------------------------------------------- особая стихия). Имею в виду обороты типа крышу сорвало ветром, солдата убило миной, с точки зрения грамматики демиактивные (между тем как в чешском существует только или актив, или пассив). То, что русский язык имеет такую особую конструкцию, связывают с фатализмом русских, их преклонением перед судьбой и стихиями, с их стремлением избежать точного и прямого наименования производителя рокового действия. В обороте В ту же секунду волной взрыва его бросило в сторону действует и агенсом является какая-то неизвестная, непонятная сила. Творительный субъекта употребляется и после некоторых глаголов, прежде всего пахнуть. Ср. уместность этой конструкции при описании старого, разрушенного храма: "Разве в соборном храме, похожем на давно покинутый склеп, кроются особые смыслы, успокаивающие сердце? Тленом тут пахнет, сквозняком, пылью, пряно потеющим камнем, мраком, скорбью и ужасом истекшего, невозвратного, когда-то живого времени. Здесь все в прошлом" (с. 265)4 . Сюда примыкают конструкции типа "Тени пластались по сводчатому потолку, тьма скопилась в углах, задумчиво капало из рукомойника в переполненный таз..." (с. 260). А ведь ясно, что капала вода, но автор - В. В. Личутин - прибегает к более таинственному способу выражения, который является составной частью грамматической системы. Это таинственное "нечто" в конце концов оказывается чем-то конкретным, совсем обыкновенным, однако примененный способ выражения оставляет читателя некоторое время в напряжении, заставляет его "бояться": "За баррикадами книг зашуршало, кашлянуло, завозилось, в амбразуре появился цепкий въедливый глаз" (с. 210). "В куполе встакало, всхлопало, зашелестело, лицо Бурнашова обдало ветром, вспугнутые нетопыри умчались сквозь верхние зарешеченные продухи..." (с. 265). "Снаружи прошумело, всхлопало, с каким-то задушенным пространственным стоном прошелся по-над лесами вихрь..." (с. 320). И т. д. Примеры можно приумножить, и все они как бы свидетельствуют о том, над чем задумывался В. Щукин: "Суровая природа Восточноевропейской равнины с ее монотонными ландшафтами и небольшим населением, разбросанным по огромной территории, явилась мощным фактором, повлиявшим на становление характера своих обитателей... В глубине евразийского континента... природа не давала человеку ни тени надежды на то, что ее когда-либо удастся приручить, "одомашнить". Страх, порождаемый всесилием природы, веками воспитывал у жителей русской равнины пассивно-созерцательное, фаталическое отношение к миру..." Для русских был типичен "страх перед космическими стихиями, но в то же время уважение к ним, переходящее в удивление и восхищение красотой и гармонией природы"5 . И это все, на наш взгляд, отразилось и в языке - в большей степени, чем это иногда осознают сами русские, для которых это все слишком привычно. И изучающие русский не должны быть лишены знания, что "за" тем, что видно на первый взгляд, кроется огромное богатство того, в чем состоит кумулятивная (накопительная) функция языка6 . Язык - это сокровищница, в которой хранятся и история, и веками осмысленное отношение к миру и к Богу, и менталитет, и "душа" народа. И это все представляет собой экспрессивность русского языка в широком смысле слова, в которую проникаешь годами, ее познание растет постепенно и никогда не кончается. ---------- 1 Ср.: Щукин В. Наследие христианского Востока и доминанты русской культуры // Журнал Rossica, 1. - Прага, 1996. - N 2. - С. 31 - 49. 2 Ср.: Колесов В. В. Философия русского слова (СПб., 2002), где затронутая проблематика освещается с разных философских и филологических точек зрения. 3 Флоренский П. А. У водоразделов мысли. - 2. - М., 1990. - С. 418. 4 Здесь и далее примеры приводятся из книги: Личутин В. В. Любостай. - М., 2003. 5 Щукин В. Указ. соч. - С. 33. 6 Ср. культурологический подход к изучению иностранных языков, пропагандистом которого, кроме других, является словацкий ученый Э. Колларова. См., напр., ее статью "Kulturologicke smerovanie cudzojazycnej edukacie" (в книге Svet cizich jazyku dnes, Inovacni trendy v cizojazycne vyuce. Bratislava, 2004, 37 - 74) и журнал "Русский язык в центре Европы", главным редактором которого является она же. стр. 44 Опубликовано 02 апреля 2008 года Полная версия публикации №1207133349 → © Literary.RU Главная → ЭКСПРЕССИВНАЯ НАСЫЩЕННОСТЬ РУССКОГО ТЕКСТА. ГЛАЗАМИ ЧЕШСКОГО ЧИТАТЕЛЯ-ФИЛОЛОГА При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!
|
|