Полная версия публикации №1207133319

LITERARY.RU ПИСАТЕЛИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ. ВЛАДИМИР ЕМЕЛЬЯНОВИЧ МАКСИМОВ → Версия для печати

Готовая ссылка для списка литературы

М. М. ГЛАЗКОВА, ПИСАТЕЛИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ. ВЛАДИМИР ЕМЕЛЬЯНОВИЧ МАКСИМОВ // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 02 апреля 2008. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1207133319&archive=1207225892 (дата обращения: 29.03.2024).

По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):

публикация №1207133319, версия для печати

ПИСАТЕЛИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ. ВЛАДИМИР ЕМЕЛЬЯНОВИЧ МАКСИМОВ


Дата публикации: 02 апреля 2008
Автор: М. М. ГЛАЗКОВА
Публикатор: maxim
Источник: (c) http://portalus.ru
Номер публикации: №1207133319 / Жалобы? Ошибка? Выделите проблемный текст и нажмите CTRL+ENTER!


Владимир Емельянович Максимов (1930 - 1995) - большое и сложное явление в русской литературе, в нашей общественной жизни последних десятилетий.

Факты, жестокие реалии современного бытия, трагедия современной России - вот что стояло в центре духовно-нравственных устремлений Максимова. Восхищают твердость и последовательность Максимова - истинно русского патриота, честного и бескомпромиссного художника слова. Приспособленчество, политическую конъюнктуру, мещанское благополучие он глубоко презирал.

Биографически писатель словно повторил горьковский путь. Родился он, по его же словам, в среде практически самого социального низа1 . Рано оставшись без отца, материально жил очень трудно. Много читал. Под влиянием творчества Горького ушел из дома, стремясь найти иную судьбу, скитался, в детдоме вместо настоящих имени и фамилии - Лев Алексеевич Самсонов - получил новые: Владимир Емельянович Максимов. Потеряв интерес к Горькому, хотя и признавая значение отдельных его сочинений, через свой опыт пришел к Достоевскому, а через Достоевского - к религии. По признанию самого Владимира Максимова, он считал себя диссидентом, который никак не вписывался в советскую систему: "Я всегда высказывался в резко антикоммунистическом духе, не понимал той системы, не принимал ее и принять не могу. К этому, возможно, располагала меня моя тяжкая судьба, нелегкая судьба моих родителей"2 . Дед Максимова прошел ГУЛАГ, хотя был активным участником революции, комиссаром железной дороги. После выхода на свободу он влачил жалкое существование. Отец писателя в годы гражданской войны состоял в Красной Армии. Он был членом партии и принадлежал к троцкистским организациям.

стр. 33


--------------------------------------------------------------------------------

После высылки Троцкого из Советского Союза отец В. Максимова был арестован, вышел на волю, когда в НКВД Ежова сменил Берия. 22 июня 1941 года ушел добровольцем на фронт и был убит.

Горечью проникнуты воспоминания Максимова: "Я очень рано ушел из дому, в 13 лет. Мотался по детским приемникам и колониям. Это горький опыт. Работал в колхозах, на стройке, завербовался на Таймыр, объездил практически всю страну. Чем я только не занимался! Так было до 22 лет"3 . Затем Максимов работал в СМИ: Сначала - в районной газете, на Кубани. Это было "Сталинское знамя". Далее - корреспондентом радио в Черкесии, в газете "Советская Черкесия". Там, на Ставрополье, вышел первый сборник его стихов, там же были поставлены первые пьесы в местном театре. Затем переезд в Москву. Работая в "Литературной газете", В. Максимов сошелся с той группой людей, которые заняли потом довольно прочное положение в литературе: Станислав Рассадин, Булат Окуджава, Бенедикт Сарнов, Лазарь Шиндель и целый ряд других. Несмотря на последующие расхождения с ними, писатель без тени сожаления вспоминает этот жизненный этап. "К сожалению, мы с ними в последние годы резко и полностью разошлись. Но во всяком случае эта школа дала мне очень многое. Люди они были образованные, знающие, я многое от них получил"4 .

Первый сборник стихов и поэм "Поколение на часах" вышел в 1956 году.

В 1961 году в сборнике "Тарусские страницы" вышла повесть В. Максимова "Мы обживаем землю", где на основе впечатляющего личного опыта рассказывалось о поисках "аутсайдерами", таежными бродягами, мужественными и неспокойными людьми, своего места в жизни.

В 1962 году известный писатель-функционер В. А. Кочетов опубликовал в руководимом им журнале "Октябрь" повесть Максимова "Жив человек", вызвавшую доброжелательные отклики (инсценирована в 1965 году Московским театром драмы им. А. С. Пушкина), и ввел молодого литератора, с конца 1950-х годов вернувшегося в Москву и в 1963-м принятого в СП СССР, в редколлегию своего издания (1967 - 1968). В 1964 году Максимов опубликовал "производственную" пьесу "Позывные твоих параллелей".

В то же время усиление трагических нот в творчестве Максимова (рассказы "Дуся и нас пятеро", "Искушение"; "Шаги к горизонту" - другое название "Баллада о Савве", все 1963 год; повести "Дорога", 1966; "Стань за черту" - 1967 год); острота коллизий, обнажавших социальное неблагополучие советского общества и искажение в нем нравственных ориентиров, привели писателя к созданию программного романа-эпопеи "Семь дней творения" (1971), пронизанного тоской по христианскому идеалу. Здесь прослеживается судьба крестьянского рода Дашковых, оторванного от корней - земли и православия, их новые социальные роли - железнодорожники, строители, дворники, актеры, лесничие, их новая житейская география - от Москвы до казахстанских степей, их печальная подчиненность законам тоталитарного государства, возбуждавшего то неестественную тягу к перемене мест, то неистовый энтузиазм, то политическую подозрительность. Тяжкое прозрение переживает старейшина рода Дашковых, самоотверженно служивший "делу коммунизма" и на исходе жизни осознающий горькую неправоту своего пути.

Проповеднически-морализаторский, откровенно тенденциозный пафос жесткой прозы Максимова вместе с тяготением писателя к "босяцкой" романтике, людям "дна" с их неизменной ненавистью к любым благополучным хозяевам жизни, особенно ярко проявившийся в первом романе Максимова, позволяет критикам видеть в его творчестве сплав художественных традиций Ф. М. Достоевского и М. Горького. Одновременно эта тенденция способствовала расцвету публицистики Максимова, затрагивающей вопросы политики, религии, идеологии, литературной жизни, национального самосознания, непримиримой к фальши не только советского, но и постперестроечного общественного устройства

стр. 34


--------------------------------------------------------------------------------

(как и западной демократии - памфлет "О носорогах") и ассоциирующейся порой с современным русским антизападничеством и "почвенничеством".

Углубляет разногласия с советскими властями следующий роман Максимова - "Карантин" (1973), где двое в поезде, остановленном в степи из-за эпидемии холеры, ищут друг в друге, а затем и в Спасителе опору для духовного возрождения и выхода из круга бесцельного и греховного существования. Опубликованный на Западе и в самиздате роман послужил поводом для помещения его автора в психиатрическую больницу и исключения из СП (1973). В 1974 году писатель-диссидент эмигрирует, поселяется в Париже и основывает там журнал "Континент" (до 1992), продолживший герценовские традиции вольного, обличительного русского слова в изгнании. Вокруг издания собрались наиболее активные силы эмиграции "третьей волны" (в том числе А. И. Солженицын и А. А. Галич; среди членов редколлегии журнала - В. П. Некрасов, И. А. Бродский, Э. И. Неизвестный, А. Д. Сахаров, называвший Максимова "человеком бескомпромиссной внутренней честности"). Нередко за свою гражданскую позицию ему приходилось платить.

В интервью с В. Большаковым Максимов говорит следующее: "Этот журнал, и социальный, и политический, держал меня на плаву. На Западе в то время был самый разгар левой волны. И уже за одно то, что журнал финансировался издательством Шпрингера, на меня всех собак вешали. Никогда такого не было, чтобы маленьким эмигрантским журналом занимались едва ли не все крупные печатные органы мира. И "Тайм" писал, и "Вашингтон пост", и "Коррьера делла сера". И все спрашивали: "Почему "Континент" финансирует Шпрингер"?" Гюнтер Грасс и Генрих Белль, к которым я отношусь с большим уважением, выступили с открытым письмом по этому поводу. А у них было влияние не только в Германии. В общем, я на этом многое потерял. Передо мной начали захлопываться двери издательств и университетских аудиторий. Зато стали приглашать организации ярко выраженного антикоммунистического толка, что, в общем-то, считалось неприличным. Это теперь товарищ А. П. Яковлев в антикоммунистах ходит и гордится этим. Когда за это платят. Я же за все это заплатил очень дорого. В литературном смысле проиграл я много. То меня печатали самые престижные издательства в Европе, такие, как "Трассе", "Риссони" или "Шерц", а то начали меня отодвигать на издательскую периферию, в издательства с антикоммунистической репутацией. Это закрывало мне выход на рынок, ибо книгопродажа здесь в руках у "левых".

И тем не менее много я приобрел. Я встретился со многими из тех, с кем я мог только мечтать встретиться. Я близко познакомился и подружился с Александрой Толстой, с Набоковым, с целым рядом крупнейших политических деятелей - с Гельмутом Колем, с Менахемом Бегином, с Андреотти. Так что одни потери компенсировались приобретениями духовного плана"5 .

"Континент" так или иначе, по крайней мере в первые три года, выходил на одиннадцати языках. А затем на немецком и русском выходил почти до конца, объединяя вокруг себя людей выдающихся.

Высокая оценка деятельности Владимира Максимова как создателя "Континента" содержится в словах Никиты Струве: "Как писатель он остался не только в истории русской литературы, скажем, хотя бы романом "Семь дней творения", он остался в истории Российского государства - как Герцен со своим "Колоколом"... "Континент" - единственный в течение 17 лет глоток свободы и честного слова". В 90-е годы, в один из своих частых приездов в Россию, Максимов передал "Континент" московским литераторам.

Во Франции Максимов пишет романы "Ковчег для незваных" (1976), повествующий об освоении Советами Курильских островов после Второй мировой войны, и "Заглянуть в Бездну" (1986), историю любви адмирала А. В. Колчака, - оба на подкрепленном документальными сценами и справочными материалами

стр. 35


--------------------------------------------------------------------------------

историческом фоне, с отчетливым неприятием большевизма, трактуемого как апофеоз насилия и исторического волюнтаризма, антипод христианской цивилизации; а также роман "Кочевание до смерти" (1994), насыщенный автобиографическими реминисценциями, полный обличений не только советской действительности (особенно через призму рассказа о казачьем мятеже 1920-х годов), но и тяжкой атмосферы суетной и деморализованной русской эмиграции.

В 1979 году Владимир Максимов начал создавать "Интернационал сопротивления", в руководство которого вошли весьма известные и уважаемые люди во Франции, в других странах, причем далеко не все они были ультраправыми - Раймон Арон, Ив Монтан, Симона Вей, Ионеску. Писатель считал, что надо объединить все силы эмиграции под одну крышу и спланировать, скоординировать общую политику против коммунистического империализма. В основном речь там шла о третьих странах - об Афганистане, Анголе, Кубе и т.п. Члены "Интернационала сопротивления" вывезли первых советских военнопленных из Афганистана, помогли афганскому сопротивлению и Савимби, помогали в Анголе, собирали для них деньги. Устраивали встречи с политическими деятелями, ездили в Никарагуа, иногда в самое пекло.

1993 год. Расстрел Белого дома. Болью отозвалось это событие в душе писателя. Вдалеке от Родины он остается истинным патриотом, и в эти минуты звучит его голос: "Если ты "наслаждаешься" тем, как избивают и убивают людей, тогда о чем нам говорить?"6 . Писатель объясняет разрыв с рядом русских поэтов, в частности с Б. Окуджавой: "К сожалению, теперь между мной и большинством из этих людей пролегла кровь. Русская кровь, российская кровь. Им на нее плевать, мне - нет"7 . Спустя год, в 1994 году, в Варшаве на конференции "Новые явления в восточнославянских литературах в 80-х годах XX века" А. Щуплов взял интервью у В. Максимова, в котором писатель определил свою политическую позицию: "...христианский анархист". Казалось бы, два далеких другу от друга понятия. Но, ссылаясь на историю первых христиан, не принимавших власти как таковой, В. Максимов признается: "Мне, наверное, будет неудобно при самой идеальной власти. Во мне есть какой-то комплекс: вообще не переношу проявление власти во всех видах. Даже в человеческих взаимоотношениях". Своим кредо писатель считает фразу из романа "Карантин": "Всегда - с побежденными, никогда - с победителями!"8 .

В числе очень немногих интеллигентов Владимир Максимов возвысил голос протеста против жестокого насилия, против кровавого беспредела. И отстаивал свою позицию с присущими ему страстью и талантом публициста. Его пламенная публицистика в последние годы жизни звучала на страницах "Правды" и "Советской России". В отличие от многих других писателей-эмигрантов третьей волны Максимов никогда не был пленником антикоммунистических убеждений. Он обладал редким в наше время мужеством - бесстрашием перед упрямыми фактами, реальностями жизни. В статье "Янки, убирайтесь домой!" Владимир Максимов объясняет свое понимание неприятия европейской интеллигенцией американского образа жизни. Американцы живут, следуя определенному штампу, не приемля спора, столкновения мнений, серьезной дискуссии. "Средний американец - это "совок наизнанку", заранее уверен, что всегда и во всем он прав, что американская политическая система - самая совершенная, что все смертные в нашем грешном мире нуждаются в его советах, помощи, руководстве"9 . В. Максимов, пытаясь пробудить национальную гордость, самосознание России, пишет: "...все усилия американской политической системы направлены сегодня на окончательный развал, распад, аннигиляцию нашей страны"10 .

Писатель бросает гневные суждения в адрес А. И. Солженицына, обвиняя его в "почти космическом эгоцентризме": "Когда я слушаю очередные филиппики нашего уважаемого романиста о Боге, культуре, стране, народе, о будущем Рос-

стр. 36


--------------------------------------------------------------------------------

сии, я уже заранее знаю, что при этом он смотрится в зеркало перед собой и видит одного себя"11 . По мнению В. Максимова, Солженицын поступился своими принципами, поучениями, переступил через свой народ, заявив после кровавой бойни у Белого дома: "Это неизбежный этап в борьбе с коммунизмом", довольствовался жалкой ролью частного конфидента при пьяном самодуре, сознательно уничтожающем Россию.

В последнем интервью, опубликованном в газете "Правда", Владимир Максимов подводит итог прожитому и сделанному: "Я никогда не выступал против России. Я выступал против идеологии. Я считал, что это - единственный груз, который мешает России становиться могущественной страной. Это была моя большая трагическая ошибка. ... я внутренне разрушаюсь от ощущения полной безнадежности и полного бессилия повлиять на изменение ситуации. ...Если не будет России, то вся моя жизнь - абсолютно бессмысленна"12 .

Последние двадцать лет жизни писателя прошли в эмиграции, но, по его же признанию, он никогда не был эмигрантом в полном смысле слова, ибо в мыслях и чувствах своих всегда неизменно оставался с Россией, что и было оценено передовыми людьми. Истинны слова С. Залыгина: "...причастен ко всему, обо всем у него болела душа". Созвучен изложенному и отклик А. Дементьева: "Один из его романов называется "Заглянуть в бездну". Он - тоже заглянул в бездну, потому что столько, сколько он пережил за свою жизнь, - это заглянуть в бездну. И тем не менее он остался человеком высоконравственным, удивительно добрым, полным милосердия. Он был верующим, может быть, Бог помогал ему оставаться на высоте добра, справедливости, надежды. И это был человек, прошедший со своей страной через страдания. Он является частью многострадальной России".

Патриотические взгляды, благородные гражданские устремления Максимова нашли яркое художественное воплощение в целом ряде его романов, повестей, рассказов. Вместе с героями своих произведении писатель, движимый чувством патриотизма, переосмысливает прошлое, стремится к трезвой, взыскательной оценке явлений и событий современности, не прекращает поиска в людях добра и красоты.

Максимова прописали было по ведомству М. Горького: романтизация босячества, монологи, вложенные в уста Сатиных. Но как бывает при внешнем совпадении, от этого только резче несходство в главном, мировоззренческом. Едва ли признал бы Максимова своим учеником наш основоположник социалистического реализма, который любил посмеяться над Лукой, утверждал, что верить в Христа все равно, что верить в химию: "Стремление к вере есть стремление к покою". Но и Максимов никогда не примет такое понимание веры, как стремление к покою. Четверть века эмигрантская критика пишет о нем как о последовательном и вместе с тем страшно беспокойном, христианском писателе. Это в нем особенно ценил Генрих Белль. Георгий Адамович написал об авторе "Семи дней творения": "Следуя примеру Достоевского, он в своем повествовании предоставляет слово людям разных настроений и взглядов, сталкивает их, допуская и, по-видимому, даже предвидя, что частично правы и другие". Как решающие черты творческой индивидуальности критик отметил его проницательность, встревоженность и духовность.

Критик Владимир Бондаренко в статье "Молитва о всех заблудших. Христианская проза В. Максимова" говорил о романе "Семь дней творения" как о программном для наших дней произведении: христианское дело Дашковых - в их повседневном труде, только он может сохранить нацию". Как формулирует критик, "в терпенье народа - беда и спасение России".

Весь соцреализм стоял на следующем: бесполезное для строительства социализма было велено искусством не считать. Это "для пользы дела" висело над прозой Максимова изначально, с первых его повестей. Рецензенты, даже когда были благосклонны к нему, как бы в тайной надежде помирить талантливого

стр. 37


--------------------------------------------------------------------------------

смутьяна с властями, вполне серьезно объясняли, что его истории о молодых маргиналах, потерявших себя, забивающихся от жизни кто в глухую тайгу, кто в подпол пляшущей танцплощадки, по-своему полезны для дела воспитания подрастающего юношества.

Надо было Максимову совершить головокружительный вираж от изгоя в своей стране до создателя знаменитого "Континента", прожить большую жизнь в пересоздавшемся мире, чтобы, вернувшись на родину, услышать: "От ваших книг прямая польза делу спасения России в создавшейся обстановке".

Между тем все, что он пишет, лежит в какой-то иной плоскости - сосуществующей параллельной, хотя и часто пересекающейся с той, где судят искусство по признаку пользы. Его героев, отчаявшихся и разуверившихся, заботят не столько вопросы общественного устройства, сколько гибель собственной души. И всего важнее для автора - уловить в человеческой судьбе тот миг, когда человек вдруг понимает: дальше так жить невозможно, надо спасать свою единственную, Богом данную душу живую, - или хоть в петлю, в ту самую бездну, что разверзлась под ногами. Этот миг он сторожит буквально в каждой судьбе, во всех своих героях, однажды открывшаяся ему истинна о неизбежности прозрения для каждого стала художнической страстью.

Владимир Максимов сторожит этот миг и в ранних своих повестях, и в сравнительно позднем "Карантине", где две заблудшие души, он и она, проходят, кажется, все ступени нравственного падения, чтобы в конце все-таки обрести самих себя, найти спасение, ибо "мера боли, которая им досталась, выше их грехов". И самая последняя из опубликованных повестей "Как в саду при долине" тоже ведь об этом.

Такие сильные натуры, крепкие орешки, больше всего занимают писателя, наверное, потому, что художнику всегда интересней работать по граниту, чем по пластилину, - будь то партиец Петр Дашков или белый адмирал Колчак, вся трагедийная судьба которого сошлась в словах, обращенных к любимой женщине: "Страсти, которые бушуют сейчас вокруг меня, не вызывают во мне ничего, кроме жалости и презрения, отныне я готов ко всему и поэтому абсолютно спокоен... моя надежда не в том, чтобы выжить, в том, чтобы достойно умереть"13 . И назван роман - "Заглянуть в бездну". Владимир Максимов не пишет, что произошло с героем дальше, за чертой. Но и в тех редких случаях, когда все-таки выводит людей, "приобщившихся" даже в высшем порядке, когда человек идет служить Богу (Кирилл в "Балладе о Савве" или Гупак в "Семи днях творения") все равно не сулит им какой-то иной, райской жизни, пишет о новых испытаниях и новой жизненной маете. Именно сам акт покаяния, прозрения - таков жесткий, по-аввакумовски суровый императив максимовской прозы.

Владимир Максимов как раз из тех писателей, кто пишет жизнь прежде всего судьбами. Тот путь, который проходит человек к своему неминуемому прозрению, любая кочка и колдобина на этой тернистой дороге говорят ему о бытии больше, чем самые предопределенные характеры, в пути все дело, в процессе.

Да если и с общественной точки зрения посмотреть на этот феномен, он тоже ведь выглядит достаточно серьезно. Сегодня над Россией гремит призыв к всеобщему покаянию: все виноваты, не только палачи, целый народ вынужден был прожить не свою, чужую судьбу. В этом состоит самый жгучий предмет искусства - вечный конфликт личности с обществом, с собственной сущностью. Наконец в самой религии - идея всеочищающей исповеди, и того более - Страшного Суда, который уготован каждому. В сознании художника все это переосмыслено в особой сложности и переплетенности. Хотя имеет он дело с такой, казалось бы, малостью, как отдельно взятая человеческая душа. Но как раз через нее и проходят все земные разломы, а спрос с себя - воистину страшнее любого другого суда.

Владимиру Максимову свойственна необычная широта жанрового спектра: из-под его пера вышли стихи и пьесы,

стр. 38


--------------------------------------------------------------------------------

рассказы и повести, публицистические эссе и романы. Жанровое разнообразие сочетается с четкой художнической позицией: в центре произведений - важные проблемы национальной жизни. С течением лет менялись ракурсы и идейные мотивы, в чем проявлялась связь его творчества с процессами, характерными для литературы в 60 - 80-е годы в целом. Как раз в конце 70-х годов Владимир Максимов утверждает христианские ценности в качестве фундамента своей творческой деятельности. И в художественном творчестве, и в публицистике Максимов заговорил о необходимости возвращения к традиционным для России духовным основам жизни, к вере. Вся послереволюционная действительность воспринималась теперь романистом как результат действия разрушительной и античеловечной по своей сути доктрины марксизма, как результат адского эксперимента над народом. Как основной негативный результат послеоктябрьских десятилетий писатель выделяет навязываемое политиками разрушение традиционных духовно-нравственных основ личности русского человека с его тысячелетней традицией православия.

Однажды Владимир Максимов признался, что ненавидит все написанное им по причине несоответствия между тем, что хотел сказать, и тем, что сказал. Однако писатель отмечает два произведения, к которым он не относится столь негативно: "У меня есть две-три вещи, к которым я отношусь неплохо. Это части из романа "Семь дней" и неплохие страницы в "Колчаке"14 . В романе "Семь дней творения" воедино слиты психологическая, историческая, философская, социальная и лирическая основы. "Семь дней творения" - по сути одна развернутая метафора неизбежного людского прозрения, с которого только и начинается творение человека. Она внушена Священным Писанием, Книгой Бытия, отсюда сам духовный сюжет этих повестей - звеньев, сложившихся в большой роман. Каждый из трудового рода Петра Дашкова по-своему приходит к этому прозрению: и много грешивший брат Андрей, и смиренная дочь Антонина; самого патриарха-партийца прозрение настигает уже на склоне дней, на восьмом десятке: жизнь свою он заканчивал тем, с чего бы ее начинать следовало. Человек, отринув все прошлое, встает, как перед Богом, с распахнутой душой, в совершенной своей открытости и искренности: да, грешен.

Владимир Максимов в статье "В поисках потерянного рая" писал: "...когда мы задаем себе извечный русский вопрос "Кто виноват? ", я предлагаю каждому из нас прежде всего посмотреть в зеркало". Раздумье о сущности человека и смысле бытия, исповедь души, обретение веры, заключенные в произведении, позволяют говорить о романе-покаянии. Через весь роман тянется портретная галерея лиц, изуродованных социальными обстоятельствами. В этом аспекте роман можно рассматривать и как социально-исторический.

В чертах поэтики, особенностях повествовательной манеры, а особенно в проблематике и тематике его произведений, отразились некоторые знаменательные явления литературного и духовного процесса нашего столетия, в частности поиски выхода из духовного кризиса, осмысления пути России в будущее. Исследователи отмечали, что В. Максимов, откликаясь своими произведениями на духовные процессы современности, как художник стремился опереться, с одной стороны, на традиции русской литературы XIX века, а с другой стороны, на новаторский опыт современной культуры, советский опыт раскрылся для него в соприкосновении с отечественной гуманитарной традицией. Многие важные стороны исторического и литературного процессов В. Максимов воплотил как факт своей писательской и личной биографии, они отразились на логике его художественного поиска. Особое внимание уделял писатель вопросам веры. Это проявилось не только в библейском контексте первого романа "Семь дней творения", но и в поисках христианского сюжета, в материале, который стал основой последующих романов.

стр. 39


--------------------------------------------------------------------------------

В мировой литературе давно используется мотив сна. Постмодернисты тоже продолжают традицию. По М. М. Бахтину, сон - это "Возможность совсем другой жизни, организованной по другим законам, чем обычная. Цель такого построения сна - создание невозможной в обычной жизни исключительной ситуации, служащей... испытанию идеи и человека идеей"15 . В постмодернизме сон тоже несет и иную нагрузку. Постмодернизм характеризуется особой проницаемостью времени и пространства. В "Семи днях творения" и других произведениях Максимова присутствует мотив сна, наваждения, бреда, в котором герою открывается нечто важное. Исследователь В. Иверни, отмечая частое использование данного приема, построил концепцию творчества Максимова как живописание действительности в образе сна16 .

Первые исследования творчества Максимова восходят к 60-м годам. Тогда они имели рецензионный характер. Таковы, например, статьи Е. Осетрова. Позднее, к концу 60-х годов, с более фундаментальными работами выступают Л. Аннинский, Ю. Мальцев и ряд других авторов, оценивших писателя в большей степени с идеологических, а не с эстетических позиций. В 1986 году выходит сборник "В литературном зеркале. О творчестве В. Максимова", который объединил под своей обложкой выдержки из критических статей, написанных советскими авторами в 60-е годы, а также отрывки из работ западных и эмигрантских критиков. Имя Максимова вошло в учебник профессора американской русистики Э. Браун, в котором эмигрантская русская литература рассматривается как "советская". В 1996 году в Париже прошли Чтения памяти В. Максимова "Прошлое, настоящее, будущее России", на которых в ознаменование памяти выдающегося русского писателя были прочитаны доклады как представителями русского зарубежья (В. Буковский, В. Кузнецов, Э. Неизвестный, А. Синявский и др.), так и писателями из России (Ч. Айтматов, Л. Аннинский, А. Грачев, Ю. Давыдов, Ф. Искандер и др.).

В последние годы появляются работы, где творчество Максимова рассматривается как идейно-эстетическое явление.

----------

1 Максимов В. Е. С душевной болью за Россию. Беседа с Владимиром Максимовым // Правда. - 1995. - N 55 - 57.

2 Там же.

3 Там же.

4 Там же.

5 Там же.

6 Максимов В. Е. История одной капитуляции // РОАЦ. 10.01.2001 - 12.06.2001.

7 Там же.

8 Максимов В. Е. "Я - христианский анархист: мне будет неудобно при самой идеальной власти..." (Интервью с писателем Владимиром Максимовым.) // Независимая газета. - 2000. - N 224. - С. 9.

9 Максимов В. Е. Янки, убирайтесь домой // РОАЦ. 10.01.2001 - 12.06.2001.

10 Там же.

11 Максимов В. Е. История одной капитуляции // РОАЦ. - 10.01.2001 - 12.06.2001.

12 Максимов В. Е. С душевной болью за Россию. Беседа с Владимиром Максимовым // Правда. - 1995. - N55 - 57.

13 Максимов В. Е. Собр. соч.: В 8 т. - Т. 1 - 9. - М., 1991 - 1993.

14 Максимов В. Е. "Я - христианский анархист: мне будет неудобно при самой идеальной власти..." (Интервью с писателем Владимиром Максимовым.) // Независимая газета. - 2000. - N 224. - С. 9.

15 Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. - М., 1979.

16 Иверни В. Постижение // В литературном зеркале. - 1996. - С. 34 - 58.

17 Поэзия и проза "Тарусских страниц" // Литературная газета. - 1962. - 9 января.

стр. 40

Опубликовано 02 апреля 2008 года





Полная версия публикации №1207133319

© Literary.RU

Главная ПИСАТЕЛИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ. ВЛАДИМИР ЕМЕЛЬЯНОВИЧ МАКСИМОВ

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!



Проект для детей старше 12 лет International Library Network Реклама на сайте библиотеки