LITERARY.RU → "ТЕЛЬНЯШКА С ТИХОГО ОКЕАНА" В. АСТАФЬЕВА КАК СТИЛИЗОВАННАЯ АВТОБИОГРАФИЯ → Версия для печати
Готовая ссылка для списка литературы
А. Б. РОМАНЮК, "ТЕЛЬНЯШКА С ТИХОГО ОКЕАНА" В. АСТАФЬЕВА КАК СТИЛИЗОВАННАЯ АВТОБИОГРАФИЯ // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 20 марта 2008. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1206021431&archive=1206184486 (дата обращения: 24.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
А. Б. РОМАНЮК, "ТЕЛЬНЯШКА С ТИХОГО ОКЕАНА" В. АСТАФЬЕВА КАК СТИЛИЗОВАННАЯ АВТОБИОГРАФИЯ // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 20 марта 2008. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1206021431&archive=1206184486 (дата обращения: 24.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
публикация №1206021431, версия для печати
"ТЕЛЬНЯШКА С ТИХОГО ОКЕАНА" В. АСТАФЬЕВА КАК СТИЛИЗОВАННАЯ АВТОБИОГРАФИЯ
Дата публикации: 20 марта 2008 |
|
В узком смысле автобиография является документом, содержащим метрические, анкетные данные. К литературной автобиографии, которая представляет большой интерес с точки зрения композиционно-речевой структуры, относятся тексты, являющиеся в своем большинстве рассказами от первого лица об основных событиях, периодах, ключевых моментах жизни автора, основанных на идентичности автора и повествователя или на том, что автор является прототипом героя. Эти тексты характеризуются ретроспективной установкой, объективностью процесса описания всего происходящего с автором в прошлом, соотношением личного биографического времени с временем историческим. В целом в рамках автобиографических текстов находятся такие жанровые формы, как мемуары, исповеди, дневниковые записи, записные книжки, письма и др. Автобиография как таковая - жанр документально-художественных произведений; "эстетическая и/или историографическая ценность автобиографии определяется соотношением художественного и документального начал, а также особенностями функционирования каждого произведения: время "выбирает" ценное в произведении"1 . Таким образом, автобиографии можно условно разделить на тексты с преобладающим документальным началом, с точными фактографическими сведениями, и тексты, в которых важна не столько достоверность излагаемых фактов, сколько возможность увидеть глазами писателя его понимание и истолкование своей жизни и творческого становления. В последнем случае описываемые события, проходя через литературную призму, становятся материалом для творчества; кроме того, факты биографии, известные лишь ее автору и никому другому, не могут быть оспорены и принимаются как истина, в то время как автор мог что-то упустить из виду, забыть, перепутать. В древнерусской литературе многие произведения словесности несли в себе зачатки феномена автобиографии. Русская автобиография как жанр родилась на почве житийных произведений. Первой русской художественной автобиографи- стр. 26 -------------------------------------------------------------------------------- ей стало "Житие протопопа Аввакума, им самим написанное" (конец XVII в.). Оригинальные русские жития-биографии послужили историческим истоком современных жанров повести-биографии и повести-автобиографии2 . В разное время с теми или иными целями, стремлениями, с различной степенью психологизма, искренности, чистосердечности, ироничности, самокритичности и проч. к созданию произведений автобиографического характера обращались Д. И. Фонвизин, А. С. Пушкин, А. И. Герцен, М. Горький, Б. Л. Пастернак, О. Э. Мандельштам, А. И. Солженицын и многие другие. Но если изначально автобиографический текст выстраивался как жизнеописание, где все события представлены в хронологической последовательности, продиктованной жесткой схемой житийного жанра, то в современной автобиографической прозе "все большее значение приобретают временные смещения, устанавливающие план непосредственного наблюдателя - очевидца и участника событий прошлого, утверждается принцип ассоциативного сцепления эпизодов, сцен, воссоздающих прерывистые воспоминания повествователя"3 . Многие художественные произведения В. П. Астафьева, например, "Последний поклон", "Царь-рыба", отмечены "повышенной ролью автора, автобиографического героя"4 . Они автобиографичны по замыслу, но не являются автобиографией как таковой. Повествователь либо творчески переосмысливает собственное "я", предлагая читателю своего рода интерпретированную биографию (чаще всего рассказывается о детстве), либо описывает события, произошедшие когда-либо с "я", но без развернутых биографических сведений. Такую организацию произведений Астафьева можно условно назвать стилизованной автобиографией и вывести обобщенный, варьирующийся в зависимости от идеи и художественного замысла конкретного произведения "жизненный путь" рассказчика и рефлексирующего "я", базирующийся на художественно переосмысленной реальности, но отражающий действительные (реальные для Астафьева-автора) биографические вехи: тяжелое, голодное довоенное детство, ранняя потеря родителей, жизнь в семье бабушки, детский дом, ранение на фронте и т.д. В рассказе "Тельняшка с Тихого океана" можно наблюдать совокупность стилистических и языковых особенностей "автобиографических" произведений Астафьева: повествование от первого лица, нелинейность, многоплановость и детальность воспоминаний, особое внимание к подробностям, объемная и временная неравномерность композиционных частей, многочисленные размышления автора о волнующих его в прошлом и настоящем проблемах и "вечной" теме - смысле человеческой жизни, образность языка, богатство сравнений, эпитетов, цитат. По определению автора, данному им в эпилоге, рассказ является "нечаянной" исповедью "о жизни и судьбе провинциального писателя"5 . Астафьев не случайно использует устойчивые элементы одной жанровой структуры в другой. Исповедальность - особая черта его "автобиографической" прозы, выражающаяся в предельной открытости автора читателю и искренности выражаемых чувств, суждений, - реализуется наиболее целенаправленно с помощью взаимодействия жанров, т.е. жанровой транспозиции. Здесь "привнесенным" жанром становится жанр письма, служащий "регулятором и катализатором дальнейшего действования с текстом"6 , и в данном случае канонически предполагает двустороннее общение, необходимое автору для организации "автобиографического" рассказа. Астафьев начинает рассказ с фразы-обращения: Молодой мой друг! (395), тем самым с первых строк повествования задавая динамику общения и доверительную тональность. Адресат, как следует из текста, представлен конкретным лицом, автор обращается к нему на "ты": Ведь ты моряк, братишка, я - бывший пехотинец... (399). Однако на всем протяжении рассказа Астафьев ни разу не обратился к адресату по имени, используя в обращении к нему исключительно местоимение второго лица. Это позволяет рассматривать адресата и как некоего имплицитного читателя, на что указывает употребление стр. 27 -------------------------------------------------------------------------------- в обращении к нему вводных слов: вероятно, возможно, быть может, свидетельствующих о том, что автор как бы моделирует "его (читателя) реальность", "создавая" адресата в процессе написания текста: Но, быть может, ты уже со своей бригадой вытряхнул из трала добычу, равнодушно присолил ее, стаскал в трюмы и лежишь на своей коечке-качалочке, убитый сном иль перемогая нытье в пояснице и натруженных руках... (396). Такого рода "игра" создает двойственный "образ адресата": это и реальное лицо, с которым автор состоит в творческой переписке, и ирреальное, позволяющее ему свободно "выстраивать" письмо, ориентируясь на свое "эго", что отражается на его композиционно-речевой структуре. Свидетельством стилизованности автобиографии в рассказе является и тот факт, что его автор выступает под чужим именем Вячеслав Степанович (так дважды его называет персонаж). Предпочтение своему имени чужого говорит о том, что раскрытие реальных фактов, деталей, имен, дат в конкретном автобиографическом произведении не является основной целью, и по причинам, известным лишь автору, он может что-то упустить или о чем-то умолчать. Такой прием позволяет автору более раскованно, свободно создавать художественную реальность произведения, добавляя к действительно произошедшим и описываемым событиям те, которые, например, потенциально могли бы произойти с автором при тех или иных обстоятельствах. При назывании себя в произведении именем собственным, как, например, в автобиографической повести "Веселый солдат", Астафьев сознательно ограничивает свою авторскую фантазию, направляя силу творческого импульса на воссоздание реальности вплоть до мельчайших подробностей. Письмо как жанр с определенными и достаточно строгими правилами написания текста "расширяется" Астафьевым за счет множества размышлений, воспоминаний и собственно "автобиографического рассказа". Известно, что конструкции, содержащие единицы семантического поля "память", выступают как текстообразующий фактор автобиографических произведений. С одной стороны, они устанавливают связность фрагментов текста, с другой, сигнализируют о субъективности изложения, о дискретности воспоминаний7 . Описываемые события у Астафьева - и воспоминания, и "автобиографический рассказ" - появляются в тексте в виде напоминаний, а устойчивая формула жанра автобиографии "воспоминание - картина" заменяется формулой "напоминание - картина". Автор "напоминает" адресату: Ты хоть помнишь, как мы познакомились? Непременно надо вспомнить, иначе все мое письмо к тебе будет непонятным, да и ненужным (397); Сейчас я тебе напомню, как мы прощались (405). Но это напоминание не только "тебе". Астафьев предваряет "автобиографическую", кульминационную часть текста фразой, преобразовывающей "напоминание" адресату в "напоминание = припоминание" самому себе: Чтобы рассказывать дальше, мне придется припомнить свою биографию... (407). В этой части рассказа "автобиографичность" повествования реализуется наиболее полно, когда "основной мотив человеческой жизни - ее расширение, восполнение себя своими же частями, родными тебе, находящимися в других..."8 , приобретает глобальный для саморефлексирующей личности смысл "прошлого" в его значении для "настоящего". Также с процессом развертывания повествования как "напоминания" адресату ключевых моментов и их общего прошлого и того, о чем, по мнению автора письма, адресату следовало бы знать, связана текстообразующая, выделяющая определенные значимые моменты повествования, функция повторного напоминания:...повторяю, у меня уже не было сил (400); Повторяю: это был чудесный день в моей жизни (402). Собственно, процесс воспоминания в рассказе - не только описание событий, имевших место в прошлом. Для саморефлексирующего Астафьева-автора воспоминания, порой близкие к записям дневникового характера и, тем самым, обращенные более к самому себе, к сознающему себя "я", нежели к адресату, по сути являются контекстом вневременных стр. 28 -------------------------------------------------------------------------------- размышлений о вечных вопросах бытия, творчестве, писательском труде, любви и т.д.: Цивилизация, стремительно овладевая нами, не отпускает времени на привыкание к ней (399); Писателю надо больше чувствовать, но понимать необязательно, его понимание равносильно убийственному: "Музыку я разъял, как труп", но людям-то не труп нужен, музыка, тайна нужна, и хорошо бы хоть немножко жутковатая (403); Любовь - это творчество. Всегда творчество. Мы любим в других то, чего нет в нас, если этого нет и в других - выдумываем, внедряем, делаем людей лучше, чем они есть на самом деле (401). Размышлениям автора свойственна также риторическая экспрессия: Ты клянешь меня или нет? (397), риторически-ироническая; Читали бы Толстого, Пушкина, Достоевского, Бунина... За что же меня-то?! (400), лирическая: Азе, какой это был день! Упоительный, правда? (401). Это делает "автобиографическое" произведение Астафьева одновременно и риторически-пафосным, и поэтическим и подчеркивает общую эмоциональность письма. Не менее значимыми отличительными чертами рассказа выступают нейтральные или документальные реалии непосредственно биографии автора. Лексические средства: отдельные слова, фразы, фразовые конструкции - создают его "окружающий мир" или "творческий ареал": в журнале "Дальний Восток"; давно бы напечатали в Хабаровске (396), Дом творчества писателей; книгу на международную тему (397), для нас, много литературной каши исхлебавших.., но не для графоманов (398), последний выпуск "Роман-газеты" с моим произведением (399), сделался "литрабом" в отделе культуры молодежной газеты (420), скорбнет по мне Союз писателей десятью строчками некролога в "Литературке" (423). Частота употребления подобных реалий действительности и нарочитая публицистичность многих авторских высказываний привносит в рассказ своеобразную атмосферу "газетно-журнального духа", что лишний раз подчеркивает правдоподобность, достоверность писательского быта вообще и писательской реальности Астафьева. Типичная для него образность и его авторской речи и речи рассказчиков в "автобиографических" произведениях стремится к ясности, наглядности - в рассказе появляются образы, которые можно условно назвать писательскими, т.е. более органичными для автора-писателя, максимально приближенного к рассказчику: Я вот за письменным столом, в тепле сижу, за окном морозное солнце светит, крошатся в стеклах лучи его, на тополе ворона от мороза нахохлилась, смотрит на меня, как древний монах, с мрачной мудростью (397). Образам, выходящим из-под пера писателя, противопоставляется предполагаемая стилистически нейтральная речь адресата, выступающего стилистическим антагонистом Астафьева:...я, посмотрев на полыхающие осенним, ярким пожарищем клены, на красной лавой облитые хребты, на засиневшее за ним дальше и выше безгрешно чистое небо в кружевной прошве по краям, выдохнул: "Хорошо-то как! - и, обернувшись к тебе, сказал: - Вот как мало надо человеку для счастья!..." - ты все это тоже обвел взглядом: склоны, горы, небо и угрюмо предложил: "Я позову ту мадаму и перенесу манатки, ладно?" (401). В тексте выделяются и фразовые конструкции, в структуре которых отсутствует видимая или очевидная образность, их можно назвать "безобразными". Если "назначение образа - дать как можно более наглядное и конкретное представление о предмете, явлении, человеке", то в основе "безобразной" образности - "художественно обоснованный выбор материала действительности и словесного материала для раскрытия темы, безошибочно точное соотнесение слова с явлениями жизни"9 . И для "автобиографического" прошлого автора - человека, прошедшего войну и отражающего ее специфическую лексику в своем творчестве, и для писателя, взявшегося за биографическое изложение периодов своего жизненного пути, что непременно отражается на включении в описание воспоминаний бытовых и предметных картин, специфических терминов, характерны "безобразные" образы, выделяющиеся фактурностью и де- стр. 29 -------------------------------------------------------------------------------- тальностью: В вокзале еще больше скопилось народу, еще гуще сделался в нем воздух, он превратился в клей, в вазелин, в солидол или во что-то еще такое, чем смазывают железные части и механизмы, защищая их от ржавчины, от излишнего трения. И я был весь в клейком мазуте (400);...все это живому сердцу нужно, как электроэнергия в квартире, как солярка дизелю, как крылья самолету (404). В приведенных примерах "безобразной" образности очевиден редкий писательский талант Астафьева гармонично сочетать разговорную и профессиональную лексику в пределах заданной "образной" конструкции. Ключевыми и наиболее частотными словами в рассказе "Тельняшка с Тихого океана" являются слова жизнь/жить с сопутствующими смысловыми приращениями, которые можно обозначить в широком смысле словами-спутниками творчества Астафьева. Автор широко использует и их нейтральное значение - как слова, которые свойственно человеку употреблять автоматически, не задумываясь в процессе речи: как говорится, не сулил Бог жизни (395); за примитивную, как нам кажется, жизнь (396); развеять твою скучную жизнь (397); жить... по-братски (399); ну а жизнь шла, двигалась "упярод" (419), для выражения различных эмоций, сопряженных с различными ситуациями: восторг жизни раздирает... грудь (403); всплакну строкой любимого поэта: "Жизнь моя, иль ты приснилась мне?" (430); в значении "жизнь - акт человеческого существования": "Вава! Вавочка! Подай голос! Может, ты уже не есть жив?" (422) и в метафизическом значении самого понятия "жизнь", что непосредственно связано со стремлением Астафьева к самоиндификации: Я доживаю свою жизнь богоданную, человеческую и вместе с нею домалываю долю среднего провинциального писателя. Доживание первой наполняет меня печалью и сожалением о чем-то несвершившемся. Что-то не дождался я от нее, от жизни, до чего-то не дошел, чего-то недопонял, недолюбил, недорадовался, и, значит, в той, другой жизни, если она существует, мне есть что ожидать и что делать; Во второй, творческой моей жизни свершилось все, что я мог совершить (428). Такое разделение жизни на "обычную" и "творческую" открывает читателю астафьевское понимание своей человеческой жизни как "иллюзорной" в отличие от "творческой", которая, вопреки здравому смыслу, вырисовывается более реальной и состоявшейся. Если в творческой жизни автор "живет", то в человеческой, богоданной - "доживает". Со словом "жизнь" связан и сквозной образ тельняшки (подарок адресата автору), вынесенный в заголовок рассказа. Этот образ на протяжении повествования точечно появляется несколько раз, акцентируя внимание читателя на незначительной, на первый взгляд, детали одежды. Однако в этом усматривается характерная астафьевская черта организации художественного произведения и воплощения идейного замысла - вскрывать внутренний смысл обычных вещей, предметов. Вот как "вырастает" на протяжении рассказа из обычного предмета предмет-образ: тельняшка - пока еще только подарок, вещь, но одновременно и что-то дорогое для автора, делающего выбор между "палкой" и "тельняшкой": Давно собирался написать я рассказ о своей палке, да вот не о ней, о тельняшке, которую ты мне подарил, приспела пора поведать миру (398); тельняшка - подарок, снятый с тела, символизирующий человеческую дружбу, теплоту общения, доверие, о чем свидетельствует игнорирование рукописи как подарка и предпочтение ей тельняшки:...да еще к рукописи была приложена тельняшка, она отчего-то меня умилила, что-то во мне стронула, растревожила, но что - я долго не мог понять (406); ...благодаря тебя, не за рукопись, за икру и за тельняшку, я тебе писал, что эта первая тельняшка в моей жизни (407). Ключевым явился эпизод, раскрывающий читателю авторское видение "жизни" обычной вещи - тельняшки, которая сравнивается с жизненным путем человека, таким же полосатым, как она, с рождением, молодостью, мудростью, неизбежностью смерти: Я десять лет не снимал с себя тельняшку, носил ее от стирки до стр. 30 -------------------------------------------------------------------------------- стирки. Она не только согревала мое тело, она помогала "моему перу", не позволяла предаться излишнему словесному блуду и бахвальству. Затем тельняшка как-то сама собой перешла к моему сыну. Ее укорачивали в рукавах, чинили, два раза ушивали, и однажды я увидел в ванной полосатую грязную тряпку - остатками тельняшки мыли полы. Я возмутился, хотел заорать, но сдержал себя. Что делать, что делать?.. Такова жизнь! (427). "Автобиографичность" и "достоверность" астафьевского рассказа характеризуется значительными по частотности использования элементами интертекста, или межтекста, указывающими на его связь с другими текстами или отсылающими к определенным историческим, культурным фактам. С одной стороны, это максимально расширяет пространство рассказа, привносит в него определенные дополнительные смыслы, рождает систему образных средств, с другой - формирует у читателя мнения о литературных пристрастиях автора, о его интеллектуальном кругозоре. Астафьев чаще всего приводит цитаты из поэтических произведений, либо называя автора, выделяя этим цитату, как "чужое" в своей речи, но важное по смыслу: Недаром же до слез, до рыданий люблю я романс Гурилева "Вам не понять моей печали..." (400), либо трансформирует поэтическую цитату в своей речи как ее естественное, органичное составляющее, неотделимую часть своего суждения:...а наш брат, сидящий на безмятежном берегу, все "ищет бури, как будто в бурях есть покой" (396). Иногда для подчеркивания "невыразимости", невозможности передать "своими словами" определенные чувства Астафьев прибегает к сопоставлению поэтических произведений авторов, живших и творивших в разные эпохи, не называя их имена, делая акцент на вневременных человеческих ценностях, нашедших свое воплощение в творчестве. В таких примерах важно не столько смысловое наполнение цитируемых поэтических строк, сколько их значимость для понимания последующего авторского текста, его личного переосмысления их внешнего и внутреннего смыслов. Например, после фразы:...это стонет и восторгается наш современник следует а вот послушай-ка древнего поэта... это исторгнуто из могучего сердца, по-могучему и страдающего великим чувством более шестисот лет назад. Крестьянский сын, окопный солдат, вернувшись с фронта, я рыдал над этими строчками, ничего в них не понимая (404). Пространство "автобиографического" письма Астафьева условно можно разделить на два блока: во-первых, открытое - размышления, составляющие вневременной пласт в повествовании и создающие его композиционную дробность, воспоминания, предшествующие основной "автобиографии", и, во-вторых, замкнутое - собственно "автобиографическое" воспоминание Астафьева о детстве, семье, юности, своем приходе в литературу - так называемый прием воспоминания в воспоминаниях, когда все уже давно свершилось и теперь может быть лишь восстановлено в памяти автора-рассказчика. Для повествования характерно эпизодическое употребление настоящего времени, свидетельствующее о диалоге с адресатом и моделировании его образа в процессе написания письма (о чем уже было сказано выше), а также о сосуществовании в сознании автора событий, относящихся к разным временным плоскостям, совмещенным силою воображения и желания вновь пережить давно ушедшее: Увидел я однажды... В самолете сидит сбоку тетка и, как ни в чем не бывало, почитывает мою книжку (399 - 400). Непосредственно "автобиографические" воспоминания выделяются нелинейностью и фрагментарностью в композиции повествования. Автор, ограничив себя формой письма, сдержан и в воссоздании фактической стороны воспоминаний, о чем свидетельствуют фразы, прерывающие ход развития повествования: Дальше было неинтересно (416); но я отвлекся (423). Однако выделенные микротексты, относящиеся к определенным временным отрезкам воспоминаний, периодически отражают "неполные знания" о событиях, когда-то прошедших через призму детского восприятия, но так и оставшихся "неизвестными" фактами стр. 31 -------------------------------------------------------------------------------- биографии: Нас троих в детдоме почему-то разделили, наверное, не хватило мест (408); Почему-то меня поместили спать на чердаке (409); Я не то чтобы боялся Мишки, но отчего-то виноватым себя передним чувствовал (411). "Автобиографическое" описание детства на фоне всего повествования выделяется детальностью, подробностью изображаемого автором мира, его предметностью и осязаемостью: Мне, привыкшему к казенной койке, полосатому матрацу, к постели с двумя простынями, с чистой подушкой, пусть и стружками набитой;...я закурил, попробовал вина с разделочницами рыбы, расстегнул до пупа рубаху, плевал через губу, говорил по-блатному (409), а также звуковой, шумовой, цветовой окраской воспоминаний: ...пластали воду красными наспинными плавниками и хлопали яркими мощными хвостами, будто пароходными красными плицами, вбивая в оцепененье и оглушая жертву (414);...картечь высекла искры из камней, с визгом разлетелась по сторонам, и я увидел с гомоном убегающих сельдючат... до меня донесло громкое выкашливание, не звук плача, нет, а живого духа, живой плоти выкашливание (415). Иначе говоря, динамика повествования, построенного на "индивидуальном времени"10 , т.е. заданного автором, маркирована субъективным характером повествования от "настоящего действительного" к "настоящему прошедшему". Несмотря на определенную стилистическую обособленность представленной "автобиографии" от воспоминаний, текст произведения не распадается, а скрепляется взаимопереходами от форм прошедшего времени к эпизодически употребленным формам настоящего. Такие принципы построения стилизованной "автобиографии" Астафьева можно назвать установкой на творческое преобразование воспоминаний и реальных фактов, когда авторское воображение взаимодействует с достоверными биографическими вехами автора. Таким образом, особенностями стилизованной "автобиографии" В. Астафьева являются: жанровая транспозиция (жанр письма привнесен в жанровую структуру автобиографии для предельно искреннего, исповедального повествования); присутствие в рассказе "образа адресата"; развертывание событий по принципу "напоминание - картина"; вневременные размышления автора о волнующих его вопросах; "писательские" образы и "безобразная" образность; акцентирование внимания читателя на смысловом поле со словом "жизнь" и выделение детали; обилие элементов интертекста, а также подробность и детальность "автобиографического" описания детства, выстроенного как "воспоминание в воспоминаниях". ----- 1 Романова Г. И. Автобиография // Литературная энциклопедия терминов и понятий. - М., 2001. - С. 15 - 17. 2 См.: Иванова М. В. Древнерусские жития конца XIV-XV веков как источник истории русского литературного языка. - М., 1998. 3 Николина Н. А. Филологический анализ текста. - М, 2003. - С. 35. 4 Гончаров П. А. О периодизации творчества В. Астафьева // Филологические науки. 6/2003. - С. 25. В своей статье автор, выделяя автобиографичность астафьевских произведений, связывает этот факт с определенным периодом его творческого пути и усматривает близость автобиографического героя-повествователя к изображаемому миру прежде всего в сказовых, "сказово-лирических" произведениях. Но Гончаров также говорит и о предельной значимости в целом для литературной работы писателя событий родовой, семейной и личной жизни. 5 Астафьев В. Так хочется жить. - М., 1996. - С. 396. Далее в тексте приводятся цитаты по этому изданию с указанием страницы в скобках. 6 Богин Г. И. Речевой жанр как средство индивидуации // Жанры речи. - Саратов, 1997. - С. 3. 7 Николина Н. А. Поэтика русской автобиографической прозы. - М., 2002. - С. 41. 8 Мамардашвили М. Эстетика мышления. - М, 2000. - С. 181. 9 Горшков А. И. Лекции по русской стилистике. - М., 2000. - С. 249. Автор развивает понятие "безобразной образности", опираясь на учение А. А. Потебни о внутренней форме слова и А. М. Пешковского о "неизбежной образности каждого слова", на высказывания по этому вопросу М. Горького и др. 10 Тураева З. Я. Категория времени: Время грамматическое и время художественное. - М., 1979. - С. 29. стр. 32 Опубликовано 20 марта 2008 года Полная версия публикации №1206021431 → © Literary.RU Главная → "ТЕЛЬНЯШКА С ТИХОГО ОКЕАНА" В. АСТАФЬЕВА КАК СТИЛИЗОВАННАЯ АВТОБИОГРАФИЯ При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!
|
|