LITERARY.RU → Роман Т. Толстой "Кысь" глазами учителя и ученика. Мифологическая концепция романа → Версия для печати
Готовая ссылка для списка литературы
Э. Ф. Шафранская, Роман Т. Толстой "Кысь" глазами учителя и ученика. Мифологическая концепция романа // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 12 марта 2008. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1205323542&archive=1205324210 (дата обращения: 25.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
Э. Ф. Шафранская, Роман Т. Толстой "Кысь" глазами учителя и ученика. Мифологическая концепция романа // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 12 марта 2008. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1205323542&archive=1205324210 (дата обращения: 25.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
публикация №1205323542, версия для печати
Роман Т. Толстой "Кысь" глазами учителя и ученика. Мифологическая концепция романа
Дата публикации: 12 марта 2008 |
|
Помните: в единственном монологе пьесы Константина Треплева, произнесенном Ниной Заречной, "Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, - словом, все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли..." Прежде чем наступит "ужас" (читай монолог дальше), видимо, будет еще одно звено, еще одна фаза цивилизации (или деградации?). Об этом - роман Т. Толстой "Кысь". Смешно и страшно, о привычном - остраненно, провидчески и иронично, а в целом - грустно. Таковы впечатления от романа. Предлагаемые рассуждения - о мифологической стороне романа (читай: для филолога), хотя роман, являя небольшую по объему книжку, - произведение со многими гранями (взять хотя бы названия глав - названия старославянского алфавита - чем не "Азбука", начало всех начал; это и тестовая хрестоматия по русской поэзии, и экологическое предупреждение - антиутопия и пр.). Роман Толстой - это мифовая парадигма человечества. Наше линейное сознание (клишированное такими оборотами: время до н. э. - время н. э., до Октябрьской революции - после Октябрьской революции, до перестройки - после перестройки; у Толстой: до Взрыва (и буква заглавная тоже из нашей семантической вселенной) - после Взрыва) включено в архаику мифа, а именно в циклическое время мифа. Все возвращается: был хаос - случился космос, опять хаос - опять космос, виток за витком, все повторено, но как! Вспомним науку о мифе: были мифы космогонические (о мироздании), мифы зоогонические, мифы о культурном герое (который пришел, обучил, облагодетельствовал), тотемические (totem - всему голова). Так начиналось (гипотетически доказывают ученые), так вновь начинается после Взрыва (предполагает писатель). Как в пособии для обучающихся, мы находим в романе Толстой иллюстрации, практические картинки к этим мифам. Зачем? Об этом и попытаемся порассуждать. Действие романа - некий город Федор-Кузьмичск. "Наибольший мурза" в нем - Федор Кузьмич: указы издает, стихи пишет, благодетельствует простой народ. А как прежде, до него жили? "А так и жили: ползали во тьме, как слепые червыри. А принес огонь людям Федор Кузьмич, слава ему. Ах, слава ему. Пропали бы мы без Федора Кузьмича, ей-ей, пропали бы! Все-то он возвел и обустроил, все-то головушкой своей светлой за нас болеет, думу думает! Высоко вознесся терем Федора Кузьмича, маковкой солнце застит. День и ночь не спит Федор Кузьмич, все по горенке похаживает, пышну бороду поглаживает, о нас, голубчиках, кручинится: сыты ли мы, пьяны ли мы, нет ли в чем нам досады какой али увечья какого? (...) Кто сани измыслил? Федор Кузьмич. Кто колесо из дерева резать догадался? Федор Кузьмич. Научил каменные горшки долбить, мышей ловить да суп варить. Дал нам счет и письмо, буквы большие и малые, научил бересту рвать, книги шить..." Все славят Федора Кузьмича, все боятся Федора Кузьмича, все блага исходят от него единственного. Но мы-то, читатели, так не думаем: наглый, безграмотный, умственно убогий (одни указы чего стоят). Повествование о Федоре Кузьмиче развивается по канонам мифового сознания, для горожан (голубчиков) он культурный герой, для читателя - трикстер ("низкий" вариант культурного героя). В сцене первой встречи с Федором Кузьмичом вера в "высокого", благородного героя исчезает: перед глазами Бенедикта - маленькое, юркое, ничтожное существо, и он-то завладел всеми ценностями, и он-то распоряжается всеми жизнями! На на- стр. 36 -------------------------------------------------------------------------------- ших глазах рушится миф. На наших глазах совершается крамола. Федор Кузьмич изгнан и уничтожен. Нет веры - нет мифа. Наступает эра "нового", "новейшего" сознания, "новой", "новейшей" истории (таковы, кажется, классификации историков). Но так ли они новы? Намек слишком прозрачен: на памяти людей рубежа веков, да и всего XX века, да и раньше, - такое же низвержение кумиров. Не меняется человек. Жива, как и прежде, логика его поступков. Как ни крути, а миф, его установки, закономерности живы и действенны, и Т. Толстая это продемонстрировала (в назидание ли, в издевку? Чтоб не обольщались по поводу себя: король в результате всегда оказывается голым). А истопник, Никита Иваныч (читай: Прометей), прикованный к "нашему все", читай: к Пушкину, воспарил; жива вера в истинно культурного героя: "Так вы не умерли, что ли? А?.. Или умерли?" "А понимай как знаешь!.." Изучать нам мифы надо, мифологов. Никуда нам не уйти от этой матрицы. Ю.М. Лотман, вслед за К. Юнгом, писал в связи с архетипичностью романа: "Пристальный анализ убеждает, что безграничность сюжетного разнообразия классического романа, по сути дела, имеет иллюзорный характер: сквозь него явственно просматриваются типологические модели, обладающие регулярной повторяемостью! <...> При этом непосредственный контакт с "неготовой, становящейся современностью" парадоксально сопровождается в романе регенерацией весьма архаических и отшлифованных многими веками культуры сюжетных стереотипов. Так рождается глубинное родство романа с архаическими формами фольклорно-мифологических сюжетов" (1). Сюжетные ходы романа - моделирование сюжетных ходов реальности. Миф в литературе, миф в романе Толстой - проекция реально существующего (издревле) мифа. К тотемному мифу. Вернемся к монологу из "Чайки": все исчезло; все, да не все (по Толстой): настала эпоха мышиной фауны; "Мыши - наша опора" - лозунг жителей "города будущего": и колбаска из мышатинки, и сальце для свечек мышиное, и испечешь их, и зажаришь, и обменяешь. "Мышь - она другое дело, ее - вон, всюду полно, каждый день она свежая, наловил, ежели время есть, и меняй ты себе на здоровье, да ради Господа, - кто тебе слово скажет?" И с покойником ее в гроб кладут вместе с домашним скарбом, и невесте связку подарить не возбраняется. Сказка про Репку, где завершающим кумулятивный сюжет персонажем была мышка, трансформируется в тотемный миф: - "Репку" читал? Переписывал? - Сказку? Читал: посадил дед репку, выросла репка большая- пребольшая. - Но. Только это не сказка. А притча. - Что значит притча? - Притча есть руководящее указание в облегченной для народа форме. - И чего ж тут указано? - удивился Бенедикт. - А вот плохо ты читал! Тянет дед репку, а вытянуть не может. Позвал бабку. Тянут-потянут, вытянуть не могут. Еще других позвали. Без толку. Позвали мышку - и вытянули репку. Как сие понимать? А так и понимать, что без мыши - никуда. Мышь - наша опора! <...> Так что в обчем и целом картина у нас выходит такая: коллектив опирается на мышь, как есть она краеугольный камень нашего счастливого бытия". Миф эсхатологический. Он составляет антитезу мифу космогоническому. Это миф о конце, за которым обязательно последует начало, новая жизнь. Так и в романе Т. Толстой: мир, возникший после Взрыва, пройдя заданную траекторию круга, подходя к точке замыкания, должен обнаружить "червоточину", признак разрушения, разложения (и возрождения одновременно), этот миф амбивалентен: в нем космос и хаос, жизнь и смерть смыкаются. Думаю, что литературные истоки "червоточины" конца в романе Толстой уходят в мифологический роман XX века "Сто лет одиночества" (отдельная тема исследования - литературные реминисценции и аллюзии в "Кыси"; вообще, роман Толстой - ярко "филологический": клише и блоки нашего школьного литературного образования, как мозаика, рисуют гротесковое до стр. 37 -------------------------------------------------------------------------------- уродства панно будущего, а может и нынешнего, общежития). Помните, Урсула из романа Маркеса, глава рода, предупреждала об опасности нарушения законов рода, в наказание родится мальчик со свиным хвостиком, и тогда наступит конец роду, мирозданию. Бенедикт, главный персонаж романа Толстой, и есть тот самый малый, с хвостиком. Правда, у других голубчиков (так величают себя жители Федора-Кузьмичска) есть чего и похуже: у одного уши по всему телу, другая с одним глазом и вся в гребешках, у третьих когти звериные, загребущие, а у Бенедикта - хвостик. Но именно ему предначертано автором и естественным ходом событий Федора-Кузьмичска повернуть историю вспять, а точнее по новому витку. Но так ли уж он будет отличаться от предыдущих? Во время похорон никому неведомой старушки один из ораторов (задолго до судьбоносных событий) произнес пророческие слова (а в нашем случае просто концептуальные): "Господа, это символично: мир гибнет, но мясорубка неразрушима. Мясорубка истории. <...> Со сменными насадками. Но все та же. Только насадки поменялись. А свобод как не было, так и нет. И что самое печальное. Укорененность. В народном сознании. Инструкция по завинчиванию гаек. Вечное коловращение рычагов и ножей. Вспомним Достоевского. Всему миру погибнуть, а мне чтоб чай пить. Или мясо прокручивать. Пушечное мясо, господа". Изучающим фольклор, его мифологические корни, можно смело обращаться к роману Т. Толстой как к хрестоматии: здесь и этиологические легенды, объясняющие причинность окружающего мира, и былички с бывальщинами, повествующие о встрече со страшными, неведомыми существами. Вот эти вопросы, вечные предпосылки мифологии, повторяющиеся по кругу: "Да что мы про жизнь знаем? Ежели подумать? Кто ей велел быть, жизни-то? Отчего солнце по небу катится, отчего мышь шебуршит, деревья кверху тянутся, русалка в реке плещет, ветер цветами пахнет, человек человека палкой по голове бьет? Отчего другой раз и бить неохота, а тянет словно уйти куда, летом, без дорог, без путей, туда, на восход солнца, где травы светлые по плечи, где синие реки играют, а над реками мухи золотые толкутся..." И самый главный вопрос этого мифологического повествования, думается, оставшийся безответным. Он вынесен в заглавие романа. А в заглавии, как известно, соль, квинтэссенция замысла. Так кто же есть кысь? Никита Иваныч говорит, что нет никакой кыси, что все это людское невежество; "а кто же людям жилу-то рвет? Кто из шеи кровь пьет? "Чувствует Бенедикт в минуты тоски и одиночества, как кысь подступает к городу, воет жалобно, тошно становится, а кысь в спину смотрит; и чувствуешь, будто ты другой породы; "стало что-то в сердце поворачиваться, томить и звать, а куды? - не скажешь", и плачет кысь, и зовет, и томит; и вовсе это не ФЕЛОСОФИЯ, как говорил Никита Иваныч; чувствует Бенедикт, что это она его выбрала. И воет так, что нет покоя, все она ищет, шарит... "Гнать ее, гнать". И приходит кысь к Бенедикту в минуты тоски и одиночества, хандры и страха перед грядущим. Бежит от нее Бенедикт, но так или иначе, именно после таких "свиданий" с кысью сподвигается он на поступки: посватался, книжки запрещенные стал почитывать, которых указано было бояться, переворот государственный совершил. Но кысь ни разу не материализовалась: "сама она бледная, плотная такая, без цвету, - вот как сумерки, али как рыба (...). А видеть ее нельзя, нельзя видеть-то ее...". Последнее явление кыси в романе - в виде бессознательного желания переродившегося Бенедикта вытеснить из себя ее, кысь, персонифицировать в образе надоевшего, дурно пахнущего тестя: "- Вы вообще... вы... вы... вы - кысь, вот вы кто!!! - крикнул Бенедикт, сам пугаясь: вылетит слово и не поймаешь; испугался, но крикнул. - Кысь! Кысь! - Я-то?.. Я?.. - засмеялся тесть и вдруг разжал пальцы и отступил. - Обозначка вышла... Кысь-то - ты". Бежит Бенедикт к воде - отражение посмотреть, вроде все на месте, руки-ноги. "Так. Минуточку. Хвост. Был же хвост. Был, блин, хвост. А у людей вроде не должно... Нет, я не кысь. Нет!!! стр. 38 -------------------------------------------------------------------------------- ...Нет, ты кысь. Нет! ...Вспомни-ка". "Кысь" "Поиски" кыси в складках одежды и тела безрезультатны. Но голос (сверху ли, изнутри, автора ли, Создателя?) настаивает: "А чем же ты говоришь, чем плачешь, какими словами боишься, какими кричишь во сне? (...) Вот же оно, слово, - не узнал? - вот же оно корячится в тебе, рвется вон! (...); так, верно, и Пушкин твой корячился али кукушкин (...). Что, что в имени тебе моем? Зачем кружится ветр в овраге? Чего, ну чего тебе надобно, старче? Что ты жадно глядишь на дорогу? Что тревожишь ты меня?.." Вечные вопросы, вечная тоска, вечные неразгаданные тайны... Может, это русское, та самая загадочность, умом которую не понять? Та самая русская душа, ставшая притчей во языцех? Павел Ладохин, ученик 11 класса Гольяновской гимназии N 1516 г. Москвы Кыш, Кысь, кыш... Роман Т. Толстой "Кысь", получивший широкую известность, остается все же загадкой для читателя. Он притягивает полузабытыми образами, заинтриговывает неожиданными идеями, но при этом целостен, и именно в этом единстве его необычность. На протяжении всего произведения происходит развитие и отдельно взятой личности, и государства, развитие отношений, крах иллюзий, обретение идеалов, течение Истории. Лишь финал вызывает, возможно, недоумение, но об этом позже, а пока - декорации готовы, герои заняли свои места, и, собственно, Вы, зритель, жаждущий и пищи для ума, и утоления жажды зрелища и буйств фантазии, приготовьтесь получить больше того, чего Вы хотели. Первое, что бросается в глаза, это сочный, истинно русский язык, да и само название навевает ощущение Руси, необъяснимого, но узнаваемого русского духа. Язык играет свою особую роль - он объединяет читателя и героя но в то же время держит дистанцию между ними. Если мы говорим о современной литературе, а "Кысь" написана совсем недавно, то можем уловить разницу в языковом общении автора и читателя; зачастую автор прибегает в романе к ненормативной лексике, сленгу, что само по себе сближает его с читателем. В романе Т. Толстой древнерусский язык может вызвать непонимание, удивление, но не сближение читателя и автора. Слова героев выставляют их с комичной стороны, они нелепы, несуразны по представлениям читателя, но это не означает, что автор показывает их нелепыми. Он лишь хочет, чтобы мы уверили себя в том, что ситуация, складывающаяся на протяжении первой главы романа, игрушечна, надуманна и увлекательна. Читатель, искушенный или нет, понемногу вникает в необычный мир, такой несерьезный, местами даже вызывающий улыбку, но хранящий какую-то неведомую тайну. Только в конце первой главы тайна эта выбирается наружу: "...а до того, говорила матушка, звался Иван-Порфирьичск, а еще до того - Сергей-Сергеичск, а прежнее имя ему было Южные Склады, а совсем прежде - Москва". "Москва" - повторяет вновь и вновь читатель, "Россия" - повторяет автор. Надуманность мира загоняет читателя в ловушку, ведь он только что смеялся над руинами собственного дома. Т. Толстая с неописуемой легкостью вводит в произведение трагедию; мир, доселе смешной и неуклюжий, тускнеет, проваливаясь под тяжестью трагического, он взваливает на себя бремя единственной надежды и молча стоит, лишенный героев и подвигов, одинокий и безысходный. И таких символов на протяжении романа встречается немало, все они - результат языковой игры, построенной таким образом, что читатель, хочет он того или нет, вступает в диалог с автором. -------------------------------------------------------------------------------- 1 Ю.М. Лотман. Сюжетное пространство русского романа XIX столетия // Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин, Лермонтов. Гоголь. - М., 1988. - С. 330. стр. 39 -------------------------------------------------------------------------------- Описания быта, сцены, взятые, казалось, из простой жизни, ими и являются, это - жизнь вне прошлого и будущего, это то, что есть, что было, что может быть. Роман охватывает не только возможные будущие события, а закономерности развития истории вообще. И здесь тоже задействован главный инструмент автора - язык. Итак, просмотрев языковые нюансы, мы можем перейти к главному герою произведения, Бенедикту. Он, собственно, и есть носитель языка, и даже больше, он - проводник, ведущий читателя по миру, созданному Толстой. А мир этот удивителен и разнообразен, загадки повсюду, он закрыт, но при этом никто из его обитателей не может сказать, что исследовал его от начала и до конца. Главная особенность этого мира в том, что фантастичное здесь плавно переходит в естественное, при этом, правда, теряя символ "чуда". Чудом же здесь является естественное для читателя. К примеру, "необычные" куры Анфисы Терентьевны были задушены жителями Федоро- Кузмичска, хотя читатель понимает, что они-то были совершенно нормальны. Фантастические начала, переплетенные с реальностью в этом произведении, напоминают "Мастера и Маргариту" Булгакова, где мир реальный не отделен от мира фантастического, они - единое целое. Раз уж мы упомянули классическую литературу, то в романе "Кысь" можно найти многие проблемы, поставленные предыдущими поколениями писателей, но раскрытые и решенные по-другому. Во-первых, это проблема "лишнего человека". Бенедикт не такой, как его окружение, но не потому, что необычен, а потому, что необычны остальные. Автор ставит читателя рядом с Бенедиктом, это - его уши, его глаза, его мозг в Федоро-Кузмичске, поэтому читатель заранее на стороне главного героя, он узнает в нем черты не понятого обществом Печорина и, возможно, шекспировского Гамлета, восстанавливающего "связь времен". И эти сравнения не могут не иметь основы. Герой, одинокий и замкнутый в себе, представляет собой материал для создания "человека разумного", и мы вместе с героем идем по его миру и собираем по крупицам те недостающие ему знания, встречаем людей, познаем окружающий мир. Герой - "ищущий человек", как у Фридриха Ницше, человек, не боящийся Бога и ищущий себя в качестве замены. К чему приводят эти поиски - и предстоит узнать читателю. Вторая поставленная проблема - соотношение таланта и фальши. Федор Кузмич имеет поразительное сходство с "Крошкой Цахесом" А. Гофмана: "...ростом Федор Кузмич не больше коти, едва-едва Бенедикту по колено... может и пугаться нечего, только ручонками шевелит...". Как и Крошка Цахес, правитель Федоро-Кузмичска присваивает себе результаты чужого творчества, делая это беззастенчиво и нагло. Еще одна аналогия - проблема узурпации власти, стоящая перед новым правителем, Кудеяром Кудеяровичем, взятым как будто из пушкинского "Бориса Годунова". Власть в городе, сотворенном воображением Т. Толстой, держится на страхе, а не на доверии. Через призму страха герой видит мир в первой части произведения (условно можно разграничить роман на две части: до женитьбы Бенедикта и после). Первая часть - под гнетом чужой могучей силы, вторая - приобщение к этой силе, жажда власти. Выше мы рассмотрели аналогии с классической литературой, но Т. Толстая не только наследует традиции мировой художественной культуры, а представляет нам свой взгляд на давно поставленные проблемы. Так, например, конфликт между Бенедиктом и тестем, новый, но имеющий подоплеку, конфликт "болезни". Болезнь "моя хата с краю", как считает тесть, - в головах, но излечить ее можно только реальными действиями, пусть даже с применением силы. Для Бенедикта же излечение болезни должно происходить путем насыщения мира духовного. Тема жизни и смерти, как и многое в романе, также приобретает фантастический характер. Финал - смерть и сожжение половины городка - происхо- стр. 40 -------------------------------------------------------------------------------- дит на фоне воспарения "прежних", переживших Взрыв. Это не смерть, нет, они получили свое бессмертие в истории, это - выход за ее рамки, за границы, отделяющие человека от человечества, это - ощущение не зря прожитой жизни. Последнее, что хотелось бы рассмотреть в романе Толстой, - его название. С самого начала читателя интригует эта Кысь и заставляет постигать ее тайны вплоть до разоблачения ее в герое. Что такое Кысь, наверное, самый интересный вопрос, поставленный перед читателем. На мой взгляд, Кысь не одухотворенное существо, а часть души, прошу заметить - только часть. Мы не можем сказать, что главный герой - это Кысь, то есть живой хищник да еще с хвостиком. Кстати, хвост героя вовсе не доказательство его животности, наоборот, это то, что связывает его с природой, с корнями, а Кысь - эгоизм человеческий, а не животный, даже животное не убивает себе подобных. По произношению Кысь близко слову "кыш", которое ассоциируется с образом одинокого Человека, оторванного от корней, от всего живого. Кысь - человеческое, к сожалению, явление, способность убить, оправдывая убийство высшими целями, это - оторванность от прошлого, от опыта поколений, это жалобный и озлобленный взгляд в беспредельность. Кысь сидит в каждом из нас, только пусть ее будет поменьше. Кыш, Кысь, кыш... стр. 41 Опубликовано 12 марта 2008 года Полная версия публикации №1205323542 → © Literary.RU Главная → Роман Т. Толстой "Кысь" глазами учителя и ученика. Мифологическая концепция романа При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!
|
|