Полная версия публикации №1203423850

LITERARY.RU ЖИВОЕ СЛОВО О РУССКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ КРИТИКЕ → Версия для печати

Готовая ссылка для списка литературы

Е. М. ТАБОРИССКАЯ, ЖИВОЕ СЛОВО О РУССКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ КРИТИКЕ // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 19 февраля 2008. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1203423850&archive=1203491495 (дата обращения: 28.03.2024).

По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):

публикация №1203423850, версия для печати

ЖИВОЕ СЛОВО О РУССКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ КРИТИКЕ


Дата публикации: 19 февраля 2008
Автор: Е. М. ТАБОРИССКАЯ
Публикатор: maxim
Источник: (c) http://portalus.ru
Номер публикации: №1203423850 / Жалобы? Ошибка? Выделите проблемный текст и нажмите CTRL+ENTER!


В мае 2003 года в петербургском издательстве "Дмитрий Буланин" вышла книга А. М. Штейнгольд "Анатомия литературной критики: Природа. Структура. Поэтика". Автору не удалось увидеть свой труд изданным: Анна Матвеевна умерла в феврале 2002 года, но она успела прочитать и поправить корректуру, и это было для нее радостным и обнадеживающим событием последних месяцев.

Выражение "труд жизни" стерлось и обесценилось, но в случае с рецензируемой книгой оно точно соответствует исходному значению. А. М. Штейнгольд - энтузиаст изучения критики: это было ее страстью, делом, глубинным интересом. Литературоведа увлекали закономерности развития и бытования критики как особого рода литературно-общественной деятельности, равно как и ее частные проявления в творчестве Белинского и Пушкина, В. Майкова и Некрасова, Салтыкова-Щедрина и Дружинина, Н. Полевого и Чернышевского.

Начав научную деятельность с диссертации о М. Л. Михайлове-критике, А. М. Штейнгольд всю жизнь была верна этой области. Она прекрасно знала прозу Толстого и Достоевского, была ценительницей лирики Тютчева и Некрасова, но все отступало перед ее преданностью критике. А. М. Штейнгольд выбрала для себя не слишком проторенную дорогу, но это был ее собственный путь. Она выработала свой взгляд на критику, точнее, стройную систему видения этой деятельности. Главным для нее было стремление раскрыть сущностные стороны критики - особой сферы творчества, стоящей на границе литературы и общественной жизни, проследить и обнаружить законы, по которым создается и существует критическое произведение.

На протяжении тридцати лет и в Ленинграде-Петербурге, и на периферии появлялись ее статьи, посвященные разным аспектам критики. С конца 1980-х и до 2001 года самые значительные из них печатались на страницах "Русской литературы". Сразу скажу, что большая часть этих публикаций имела непосредственное отношение к рецензируемой книге, судьба которой складывалась долго и неблагополучно.

Первый вариант монографии представлял собой разработку спецкурса и предназначался студентам русского отделения Тартуского госуниверситета, где А. М. Штейнгольд недолго, но плодотворно работала в первой половине 1980-х годов. Спецкурс был закончен осенью 1986 года и включен в план изданий кафедры русской литературы ТГУ на 1988 год. Но перемены, связанные с распадом Советского Союза и обретением Эстонией самостоятельности, сделали публикацию книги о русской критике нецелесообразной и попросту невозможной.

Второй (расширенный) вариант предполагалось опубликовать на рубеже 1980- 1990-х годов в ленинградском отделении "Советского писателя", и именно в это время издательство прекратило свою деятельность, а рукопись вернулась к автору. В эти годы А. М. Штейнгольд и напечатала в журнале "Русская литература" некоторые части книги, придав им форму законченных и самостоятельных статей. Однако публикации поневоле носили компромиссный характер. Во-первых, в статье мог быть представлен лишь один аспект из всего комплекса проблем, совокупность которых обеспечивает охват явления критики как предмета книги. Во-вторых, даже совокупность достаточно обширных публикаций, которые появились в 1988 - 1992 годах в "Русской литературе", не дает адекватного представления о движении авторской мысли, обусловившем цельность и полноту монографии.

Замечу, что в авторском варианте заглавия слова "анатомия" не было. Книга называлась "Русская литературная критика: Природа. Структура. Поэтика". "Анатомия" появилась как дань пожеланиям издательства, полагающего (может быть, наивно), что задевающее словцо скорее привлечет читателя, чем название по существу.

В книге А. М. Штейнгольд на первое место выдвигаются теоретические аспекты изучения критики. Композиция монографии четко продумана и подчинена задаче познакомить читателя с наиболее значимыми сторонами критики как особого рода литературно-общественной деятельности. Речь идет об авторском начале, диалогической природе, своеобразии категорий сюжета и времени в критической статье. В соответствии с этим в книге четыре главы и, как полагается в научной монографии, введение и заключение.


--------------------------------------------------------------------------------

Штейнгольд А. М. Анатомия литературной критики: Природа. Структура. Поэтика. СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. 201 с.

стр. 235


--------------------------------------------------------------------------------

Введение, очень плотное по материалу и насыщенное мыслью, как, впрочем, и вся книга, определяет исходную позицию автора, его взгляд на природу критики, особенности ее функционирования и общественного назначения. В нем обозначен круг проблем, без решения которых о критике говорить невозможно. Автор пишет: "...вопросы, выявляющие существо предмета, формы и характер его связей с искусством слова, литературной наукой и общественной жизнью, остро стоят перед учеными, и интерес этот не только академический: с их решением впрямую связаны наши представления о путях развития современной критики" (с. 3). В литературной критике А. М. Штейнгольд справедливо видит уникального "спутника" художественной литературы, своеобразный коррелят взаимодействий искусства и общества, неповторимый способ "самосознания" литературы. Она говорит об особом напряжении между художественной литературой и критикой, о заведомой неполноте, следовательно, об объективной неадекватности единичного критического толкования по отношению к потенциально неисчерпаемому содержанию художественного произведения; поднимает вопросы о сходстве и отличии идейно-эстетического воздействия критики и литературы на читателя. Ее интересует специфика истины в литературном творчестве, с одной стороны, и в критической трактовке и оценке - с другой. А. М. Штейнгольд размышляет о социально-общественной, публицистической доминанте в созданиях критической мысли, о сходстве и разнице критических и литературоведческих подходов к искусству слова. В итоге во введении автор приходит к выводу о литературной критике как особом общественно-профессиональном явлении и особом роде творческой деятельности.

"В литературной критике, - пишет А. М. Штейнгольд, - происходит интеграция трех важнейших компонентов, находящихся между собою в достаточно сложных отношениях. Два из них мы можем обозначить как объекты критического изучения и осмысления: художественное произведение, ставшее объектом критики, и социальная действительность. Третий компонент лежит в иной плоскости - это обращенность критического высказывания к читательской аудитории, к публике. (...) Научное открытие в критике органически сливается с оценкой, тут же, сиюминутно переходя в потребность не просто пропагандировать свои идеи и выводы, а делать их доказательством и материалом в решении иных, жизненных проблем, в активной вербовке единомышленников и союзников не только в вопросах эстетики, но и в общественных сферах. (...) Деятельность критика "возвращает" отраженную в литературе жизнь в реальную практику современности и одновременно чутко откликается на процессы вечно обновляющегося слова" (с. 17 - 18).

Если Введение представляет собой теоретический фундамент книги и демонстрирует авторский взгляд на феномен литературной критики, то основной корпус текста позволяет автору выделить наиболее значимые аспекты критического творчества, выбрать теоретически важные параметры литературной критики, необходимые и достаточные для ее репрезентации. Четыре главы: "Природа авторского начала в критической статье", "Диалогичность критической статьи", "Категория "сюжет" в литературной критике" и "Категория времени в литературной критике" дают читателю представление об интересах и предпочтениях ученого. А. М. Штейнгольд внесла весомый вклад в развитие теории критики, поставив вопрос о проявлении в ней специфики авторского начала, разработав теорию диалога как важнейшего фактора литературной критики, обратившись к таким компонентам литературно-критической статьи, как взаимосвязи сюжета, жанра и композиции, акцентировав власть сиюминутности как доминанты критических работ. Она ввела в арсенал теории критики такие представления-понятия, как "критический персонаж" и "аксиоматика истинности критического суждения". Однако при всей теоретической насыщенности монографию отличает нераздельность обобщающей мысли и исторически точных, конкретных анализов, выступающих и в роли базового материала, и в роли аргументов для авторских положений, выводов и гипотез.

В начальном разделе первой главы А. М. Штейнгольд сначала прослеживает формирование в древнерусской литературе предпосылок критических суждений и оценок, затем обращается к стадии первичного становления критики в литературе XVIII века. Далее она анализирует пути осознания авторского "я" и "мы" в мужающей критике 1810 - 1820-х годов, чтобы перейти к классическому периоду русской литературной критики, ведущей отсчет от деятельности Белинского. Автор пишет: "Осмысляя уже сотворенный художником мир, критик выступает как филолог и эстетик-аналитик. Выявляя в произведении "болевые точки" сегодняшней действительности, он осуществляет деятельность особого рода: он не только исследователь-социолог, но и политик-прагматик. Двунаправленная исследовательская (социальная и эстетическая) работа критика воплощается и преломляется в форме общения с читателем" (с. 26).

Так органично входит в первую главу тема следующей: диалог критика с читателем.

Авторское "я" критика для А. М. Штейнгольд - менее всего теоретическая абстракция. Это всегда прямое общение автора статьи с читателем. Этот контакт не только способ и форма воздействия на последнего, но и путь самораскрытия автора: "Мир собеседников и оппонентов, созданный вокруг себя автором статьи, характеризует его мировоззрение, эстетическую позицию, тип творческой личности" (с. 30), - отмечает исследовательница.

А. М. Штейнгольд ищет и находит у каждого критика "ядро личности" и последова-

стр. 236


--------------------------------------------------------------------------------

тельно выявляет его в серии разделов-медальонов, посвященных разным критикам. Она раскрывает лирико-публицистический пафос творчества "неистового Виссариона". Чернышевский предстает мастером диалога с читателем, в ходе логических отступлений и атак вербующим себе единомышленников. Романтический напор - доминанта статей А. Григорьева, чье "я" втягивает в свою орбиту не только местоимение "мы", объединяющее его и читателя, но и разъединяющее их "вы". Такое же острое внимание к своеобразию авторской позиции и способам ее реализации в литературно- критическом творчестве характерно для разделов о Добролюбове и Писареве. Галерея портретов критиков в первой главе выполняет двойную задачу: она конкретизирует и аргументирует теоретические положения вводного раздела и выявляет спектр возможных воплощений авторского "я" в интеллектуально- идеологическом и в эмоционально-суггестивном планах.

Вторая глава состоит из двух разделов: "Критик и публика - два лица беседующие" и "Позиция критика и сопротивление художественного материала". Автор рассматривает критический диалог как сложное, обладающее внутренними противоречиями, т. е. потенциально динамичное явление. Среди вопросов, поднятых и решаемых во второй главе, стоит проблема градации контрагентов критика в его воззрениях на литературу и жизнь - от прямых участников полемики (Пушкин и Булгарин, Писарев и Антонович, Достоевский и Салтыков-Щедрин) до обобщенного образа идеолога противоположного лагеря (эстетическая критика в статьях Добролюбова, "свистуны" и "теоретики" в либеральной журналистике 1860-х годов). А. М. Штейнгольд приходит к выводу, что в критической статье диалог осуществляется прежде всего между критиком и читателем; вторую позицию занимает диалог с журнальным оппонентом, тогда как адресация к автору произведения - вещь редкая, почти исключительная. Это дает исследовательнице возможность обратиться к такой сущностной проблеме, как разграничение между приобретающим с выходом в свет автономность произведением и его создателем (писателем-творцом), человеком, имеющим собственные взгляды и подвизающимся на поприще художественного творчества. И здесь автор монографии демонстрирует целый спектр апелляций критика к писателю, как правило, выходящих за границы литературного этикета. Это и запальчивое поучение М. А. Антоновича в адрес творца "Отцов и детей", и парадоксальная позиция Писарева, который в статье о "Преступлении и наказании" отказывается признать за Достоевским права создателя художественной реальности, предстающей в романе.

А. М. Штейнгольд тщательно рассматривает приемы, к которым прибегают критики, конструируя образ читателя. Варианты моделей читателя, возникающие в разные периоды у разных критиков, сведены в книге в единую парадигму, и это позволяет судить о способности исследовательницы видеть в критике не изолированные миры выдающихся или менее известных ее создателей, не свод рядоположенных текстов, а особую систему, организованную не только историческим бытованием, но и структурной общностью.

Во втором разделе речь идет о взаимодействии суждений и оценок критика и исходного материала - художественного произведения, включенного в критическую статью. А. М. Штейнгольд обращает внимание на то, что в силу "общей языковой природы слово писателя и слово критика оказываются как бы "соперниками". Художественный текст (материал критики) в статье не только истолковывается и оценивается, но и испытывает... трансформации: купюры, вычленение цитат, наконец, пересказ всегда (иногда в корне) меняют художественный смысл" (с. 79). Она тонко и точно показывает взаимодействие слова критика и слова художника-творца в контексте статьи, выявляет своеобразие работы разных критиков с художественными произведениями в стихах и прозе. Исследовательницу занимают случаи, когда прямое слово художника исподволь опровергает правоту критического суждения, справедливость оценки, которую критик предлагает читателю. Например, она показывает, как в статье Салтыкова-Щедрина "Стихотворения Фета" лирические произведения, включенные в текст, призваны констатировать их однообразие и узость, но объективно они открывают читателю красоту и оригинальность хулимой лирики. Развернутые оригинальные и достоверные анализы соотношения позиции критика и художественного текста позволяют автору заключить главу емким резюме: "...в любом случае текст художественного произведения в критической статье это "адвокат писателя", наглядное и объективное средство коррекции критической аксиоматики истины" (с. 107).

Третья глава обращена к сюжету в литературной критике. В ней четыре раздела: "Композиция и сюжет", "Сюжет и жанр (Пушкин и Белинский о Баратынском)", "Диалектика восприятия, оценки и пропаганды искусства (Белинский о Достоевском)", ""Мертвая зона" полемики". Глава строится на теоретическом осмыслении литературоведческой категории "сюжет" (здесь предпринята очень корректная попытка экстраполировать эту категорию на критику) и на достаточно объемном и в каждом разделе особом осмыслении конкретных критических материалов. Это позволяет четко и полно воспроизвести специфику сюжета и закономерности его проявлений в литературной критике.

А. М. Штейнгольд видит сюжетообразующим началом критической статьи "выявление соотношений между событиями, изображенными в художественном произведении

стр. 237


--------------------------------------------------------------------------------

и несущими в себе творческую концепцию писателя, и их "проверкой" критиком от лица жизни на достоверность, значительность и прогрессивность" (с. 110). Исследовательница находит, что "сюжет критической статьи можно рассматривать как решение проблемной ситуации: восприятие и истолкование искусства слова в особого рода диалоге с читателем-современником" (с. 117).

Проблемная ситуация разрешается в единстве взаимодействия логических построений и эмоционального воздействия, адресатом которых оказывается читатель. Автор-критик формально "подчиняет" своей мысли творение художника, а фактически постоянно испытывает "сопротивление материала". В статье объективно всегда присутствует взаимодействие критика и художника: ее фрагменты нередко подчиняются законам художественной образности, но их впаянность в целое мотивируется направленностью авторской мысли критика, и это обеспечивает синтез научного и художественного типов мышления, о котором пишут исследователи критики.

Анализируя во втором разделе третьей главы статьи Пушкина и Белинского о Баратынском, А. М. Штейнгольд доказательно выявляет связи критических размышлений и оценок двух авторов, соотнося их не только со временем написания, не только с представлениями первого поэта и первого критика России о задачах творца и роли поэзии, но и с жанровыми особенностями рассматриваемых текстов. Сюжетно-композиционные различия статьи- фрагмента Пушкина и монографического разбора Белинского позволяют автору книги проявить базовые представления двух выдающихся современников о роли и назначении литературы, о таланте и судьбе большого поэта, не понятого читателем, о причинах такого непонимания. А. М. Штейнгольд уделяет должное внимание разнонаправленному пафосу писавших о Баратынском: у Пушкина поэт опережает время и становится непонятным закосневшим современникам; у Белинского, пропагандиста и защитника идеи развития, о невостребованности таланта сожалений нет. Скепсис разводит Баратынского с читателем, в котором критик видит единомышленника-энтузиаста, поэтому для него прав не поэт, а читатель. Раздел завершает вывод об отношениях Пушкина и Белинского к критике. Для великого поэта она - вспомогательная область, где время от времени подвизается его универсальный гений. Для Белинского критика - творческая вселенная, многообразная в проявлениях и единая в сути.

Третий раздел рассматривает диалектику взгляда Белинского на творчество Достоевского как своего рода "большой сюжет" в его критической деятельности. Характерная черта отношения Белинского к Достоевскому - противоречие между художественной чуткостью критика, угадавшего гениальность в начинающем прозаике, и долгом вождя молодого поколения, обязанного осуждать и опровергать все, что не соответствует избранному направлению "умов и дел, и мнений". В центре внимания автора книги оказывается диалог, на этот раз перенесенный в область субъекта, - напряженный до конфликта диалог критика с самим собой.

В четвертом (завершающем) разделе третьей главы речь идет о полемике в критике, о ее позитивных возможностях и негативных последствиях. Центр этого раздела - полемика между Достоевским и Салтыковым-Щедриным 1860-х годов. А. М. Штейнгольд показывает, как литературную критику, знаменующую собой все богатство жизни и обращенную к читателю, вытесняет памфлет-фельетон, адресатом которого выступает только идейный противник. Следствие таких установок - нивелировка стиля, сатирические штампы, ведущие к неразличимости авторов, даже если в "мертвой зоне" полемики они занимают полярные позиции.

Третья глава рассматривает широкий спектр явлений, относящихся к динамической доминанте литературной критики, равно как их соотношения в структуре отдельного критического произведения и критики в целом.

Последняя, четвертая глава обращена к специфике категории времени в критике. По мысли исследовательницы, основополагающим проявлением времени в ней является власть момента: главенство обращенности к современности и современникам, на веки вечные закрепленной в критических текстах.

Первый раздел "Власть момента в критике" утверждает теоретическую правомочность этого положения и на множестве примеров доказывает многообразие конкретных форм вечного "сейчас" в литературной критике. А. М. Штейнгольд приводит читателя к мысли, что сосредоточенность на текущем моменте - сразу и органическое свойство критики как специфической интеллектуальной деятельности, и структурообразующий момент ее ведущих жанров (статей, обзоров, рецензий). Исследовательница утверждает, что "основное время в критической статье - время общения критика с читателем, время "беседы". С ним (временем. - Е. Т.) соотносится, принимая его за точку отсчета, время литературных полемик, обращенных к мнениям предков или потомков, описание иных исторических эпох" (с. 170).

Автор книги постоянно соотносит природу и поэтику критического произведения с различными сопредельными областями: художественной литературой, публицистикой, историей и теорией литературы. Уточняя особенности категории времени в критике, А. М. Штейнгольд пишет: "Текст критической статьи в плане его восприятия... с одной стороны, близок к восприятию научного текста, с другой - восприятию лирики. Категории- ориентиры: прошлое, настоящее, будущее... в критической статье играют подчиненную роль. В ней господствует вечное "сейчас" (Present Continuous) разговора с читателем или публичного

стр. 238


--------------------------------------------------------------------------------

(в редких случаях псевдоуединенного) размышления критика" (с. 172).

Первый раздел четвертой главы - последовательное теоретическое рассмотрение специфики временных параметров в литературной критике. Внутренне цельное и вместе с тем структурно сложное явление анализируется в объемном контексте классической русской критики 1830 - 1860-х годов (Белинский, В. Майков, В. Ф. Одоевский, Дружинин и др.). Вторая часть последней главы представляет специфику времени в критическом и художественно-публицистическом произведениях.

"Чацкие и Молчалины в меняющемся мире" - образец тщательной и целенаправленной работы А. М. Штейнгольд с конкретными произведениями. В книге таких монографических анализов немало: это и обращение к статьям Пушкина и Белинского о Баратынском, и разбор "Записки для моего праправнука о русской литературе" В. Ф. Одоевского. И все-таки "Чацкие и Молчалины" - случай особый.

Хрестоматийный "Мильон терзаний" Гончарова становится для исследовательницы материалом уяснения механизмов, позволяющих критику осмыслить и расценить грибоедовского Чацкого как героя на все времена. В поле зрения А. М. Штейнгольд - диалектика отношений между автором- творцом и критиком-интерпретатором, отделенным от времени написания комедии почти полустолетием. В анализе "Мильона терзаний" она прослеживает закономерность появления Чацкого - критического персонажа, позволяющего Гончарову ввести героя Грибоедова в контекст вечно длящейся и не имеющей временных рамок и исторических ограничений современности. А. М. Штейнгольд рассматривает не только влияние господствующей в критике современности на гончаровское толкование Чацкого как положительного деятеля всех времен, но и связь Чацкого - критического персонажа - с авторскими исканиями Гончарова-художника.

Обращение в середине 1870-х годов к грибоедовской комедии младшего современника Гончарова Салтыкова-Щедрина позволяет автору монографии выявить разность позиций и задач, стоящих перед критиком и публицистом. По ее мнению, автор очерков "В среде умеренности и аккуратности" развивает намеченную в комедии Грибоедова перспективу перехода от Молчалина- индивидуума к Молчал иным как клановому, типовому явлению ("Молчалины блаженствуют на свете"). Фокус исследовательской мысли сосредоточен на специфике временного пласта произведения Салтыкова-Щедрина. Изображение процессуально-ретроспективного времени в главах о встречах рассказчика с Молчалиным превращается в мост между двумя эпохами (грибоедовской и щедринской) и между литературными контекстами исходного и продолжающего произведения. Исследовательница наглядно показывает, насколько важно Салтыкову-Щедрину представить жизнь русского общества как "ползучие" перемены, многое смещающие, но не затрагивающие сути. Они не столько влияют на эпохальное состояние России, сколько отражаются на личности и семье Алексея Степаныча Молчалина, который отнюдь не блаженствует в 1870-е годы, но выучивается "свое суждение иметь".

Размышляя о героях Грибоедова в меняющемся мире русской критики и публицистики, А. М. Штейнгольд резюмирует: "В 70-е гг. Гончаров... утверждает вечное возвращение молодости, бунтующей против всего, чему минул срок. Вечный Чацкий в душе Гончарова дожил до времени "Анны Карениной" и "Бесов". Иное у Салтыкова-Щедрина. Для него "вечный образ" - Молчалин, а Чацкий - немыслимый анахронизм... уже безнадежно ненужный в начале царствования Александра II, в 1870-е гг. - одинокий старик, умерший в захолустье, не оставив потомства" (с. 197).

Заканчивая разговор о книге, отмечу, что ее выход запоздал для автора, но не для читателя. На страницах "Анатомии литературной критики" бьется живая мысль, своеобразная, свободная от идеологических кумиров и предписываемых стандартов. Это очень личное исследование. Его можно было бы назвать "Наедине с критикой", но автор - человек открытого темперамента, для которого предмет раздумий, не став достоянием других, теряет цену. Недаром центральная идея монографии - диалогизм, говоря иначе, обоюдные контакты и коммуникации.

А. М. Штейнгольд в последние годы жизни была практически лишена возможности выходить за пределы квартиры, но внешние ограничения, постоянно сталкиваясь с неустанным, каким-то почти яростным желанием жить, жить полно, осмысленно, насыщенно, уступали напору жизнелюбия. Страницы книги полны веры в то, что "новые отношения литературы, ее массового и профессионального истолкования должны идти от самой жизни". Этими словами завершается монография. Пусть ими закончится и рецензия на нее.

Опубликовано 19 февраля 2008 года





Полная версия публикации №1203423850

© Literary.RU

Главная ЖИВОЕ СЛОВО О РУССКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ КРИТИКЕ

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!



Проект для детей старше 12 лет International Library Network Реклама на сайте библиотеки